Одолень-трава

В таверне «Хромой лось» было не протолкнуться от посетителей. На крошечных подмостках что-то тренькал на стареньком клавесине тапёр*, а вокруг, задумчиво подпирая кулаком щеку, сидели над кружками с элем уставшие за тяжелую трудовую неделю горожане. Клавесин, привезенный откуда-то из столицы еще дедом нынешнего хозяина «Хромого лося», был гордостью таверны и настоящей диковинкой в этом захудалом краю. Когда-то яркие краски, покрывавшие бока и крышку инструмента, облупились, клавиши прожимались через одну, что делало звучание музыки похожим на истошный кошачий вой, но все равно, слушателей это совершенно не смущало. Милош сбился с ног, разнося посетителям их заказы. Деревянный поднос был тяжел, тянуло поясницу и шею, но парнишка и виду не подавал, как сильно устал, и единственное, что ему, действительно, хотелось — так это забиться в свою каморку, повалиться на набитый сеном матрас и крепко уснуть. — Пошевеливайся, лентяй, — дядька Григор наградил племянничка несильной затрещиной, побуждая того скорее подхватить со стойки миски с дымящейся похлёбкой. — Вон туда неси, стол у окна! И живее за дровами беги, видишь, очаг гаснет. Проводив взглядом свалившегося на его шею мальчишку, трактирщик Григор Харс покачал головой. И зачем ему лишний рот в доме? Мало того, что у самого двое сыновей-омежек на выданье, обоим приданое собери, так теперь еще и бедный родственничек приблудился. Может, сгинь мальчонка в чумной год вместе с родителями, все легче бы было. — Сердце у тебя доброе, — поворчал тогда для порядка супруг Григора, когда тот объявил: племянничка у себя поселит, пусть помогает в таверне — платить-то ему не надобно. Корми, пои да и только. Ну, ладно, что ж поделать — не гнать же родную кровь… И не погнали, приняли Милоша в семью, угол выделили, одежонку сыскали. Благодарный омежка, понимавший, что спасли его от судьбы нищего бродяжки, трудился, не покладая рук: везде успевал — и в зале разносить посетителям угощение, и на кухне овощи почистить, и во дворе сор подмести, и воды натаскать… Но понимал Григор — придет час, сманят омежку со двора, пускай и без толкового приданого. Уж больно смазлив уродился, не чета его собственным сыновьям… И от понимания этого зло брало, вот и срывался на сироте, а после сам себя корил, что сынишку братца покойного обидел. Милош сам же ни с кем не заигрывал, лишний раз взгляда не поднимал, а все равно по городку слухи ходили о сиротке: молодых альф чуть не вилами со двора гнать приходилось. От папеньки омеги достались Милошу золотистые локоны, которые парнишка стриг коротко, чтоб не мешались и можно было в короткий хвостик на затылке собрать. А глаза у омежки отцовские — серые, льдистые, колкие — глянет из-под ресниц — вовек не забудешь. Милош и сам понимал, какие взгляды на него кидают альфы, поэтому и держался наособицу, лишь раз только позволил себе надеяться — и все зря. Просватан был Милош и однажды позволил-таки жениху показать, чем омеги с альфами занимаются, когда одни остаются, а как осиротел парнишка, так жених от него и отказался. Нет семьи, нет приданого — зачем такой безродный нужен? О горе своем Милош молчал, ни с кем сердечной болью не делился, да его особо никто и не спрашивал: жив остался после мора, да и ладно. В таверне становилось все более шумно и весело: люди пили, смеялись, спорили и, кажется, кто-то уже намеревался подраться… Но это не волновало юношу — дело привычное. За год работы у дядьки успел налюбоваться. А вот человек, пришедший совсем недавно, отчего-то заинтересовал. Скосив глаза, Милош снова посмотрел на мужчину, который занял самый темный угол зала, под едва чадящим масляным светильником. Посмотрел, и как будто с размаху налетел на каменную стену: дыхание оборвалось, сердце зачастило, в горле встал комок. Незнакомец смотрел так, что подгибались ноги. Юный омега дернул головой, прогоняя наваждение: почему-то показалось, что глаза альфы светятся во мраке собственным светом, чуть желтоватым, фосфорным, нездешним. На голову чужак надвинул капюшон, но Милош сумел разглядеть прямой нос, выступающие скулы и губы, чуть кривящиеся в усмешке. И шрам. Застарелый шрам, пересекавший левую бровь мужчины вертикально сверху вниз. Этот альфа весь вечер смотрел только на Милоша, пожирал взглядом каждое движение, каждую черточку юного личика, и словно никак не мог насмотреться. Осознав это, парнишка вдруг смутился, покраснел, а затем разозлился на себя за такую реакцию и опрометью вылетел за дверь, чтобы немного отдышаться. — Что за?! — простонал Милош, запрокинув голову к высокому звездному небу. — Почему я так реагирую на него?! Ночь была холодной: изо рта шел пар, землю и пожухлую траву прихватило изморозью, так что студеный воздух довольно быстро охладил щеки омеги, а заодно прояснил сознание. — Было бы с чего переживать, — омега плотнее запахнул старенькую безрукавку, чтобы сохранить тепло натопленного дома. — Выпьет и уйдет. На что ему смазливый омежка, с которого кроме мягкой задницы и взять-то нечего? — Ты чего тут прохлаждаешься, лентяй?! — дядькина рука схватила Милоша за шиворот. — Сказано: дрова тащи! Камин почти затух! — Уже несу, — пискнул паренёк, выворачиваясь из захвата и устремляясь к сараю. — Сию минуту буду! Набрав охапку дров из поленницы, он направился было в сторону распахнутой двери, откуда на темную землю падал луч света, но возникшая из мрака фигура в длинном тяжелом плаще заставила отшатнуться. — Не трожь! — предупредил Милош и перехватил поудобнее деревянный чурбачок, готовясь отбиваться. — Думаешь, раз я омега, то сразу штаны стяну и задницу подставлю?! — Дай помогу донести, — из-под капюшона вновь сверкнули удивительные глаза. — Ну, помоги, — фыркнул Милош, вручая альфе свою поклажу. — Только не думай, что я тебе за это дам. — Я бы и не взял, — в глубоком низком голосе мужчины звучали нотки смеха, совершенно не понравившиеся омеге. Милош и сам не мог бы сказать, отчего злится: он принял решение никогда не подпускать к себе альф, так в чем теперь проблема? И без того маленький двор показался юноше крошечным: это присутствие незнакомца в плаще делало его таким. Шагая рядом с альфой, Милош внутренне дрожал от непонятных ему самому чувств. Кто он, этот чужак? Почему Милошу нестерпимо хочется снять с головы мужчины капюшон, чтобы рассмотреть его лицо без помех? Но прежде, чем грешные мысли оформились во что-то вразумительное, альфа сложил дрова в подготовленный для них ящик и, слегка поклонившись юноше, шагнул во тьму, словно растворяясь в ней. Милош только зубы сцепил от безнадёги, ударившей его в грудь. Ушел… Просто ушел… Ну, стало быть, и нечего об этом думать… Но Милош знал: в следующую течку он, запершись в своей крошечной комнатке, будет думать не о каких-то сказочных прекрасных мужчинах с огромными членами, а о таинственном незнакомце, с которым на миг почудилось — вот оно, сбылось. Подхватив ящик за плетеные ручки, юноша переступил порог таверны, оставляя за спиной глупые и наивные мечты. * * * — Дракон! Люди добрые, дракон вернулся! Городок гудел, словно улей, передавая из уст в уста страшную весть: древнее зло снова кружит над горами, расправив широкие перепончатые крылья. — Трех коров сожрал, изверг! — А оставшихся распугал! — Небось, снова в развалинах поселится… Помню, дед сказывал, что перевелись гадины крылатые, еще в его детстве перевелись… опустел древний замок… — Дык улетал он за море, бестолочь! Драконий век долог! Видать, вернулся он в родные Карпаты, как нагулялся! — А нам что делать?! Еще сотню лет терпеть, пока вдоволь натешится?! А как коровы кончатся, он за нас примется?! В таверну дядьки Григора набились самые обеспеченные горожане, составлявшие совет. И теперь, шумели, перебивали друг друга, пытаясь доказать свою правоту, надрывали глотки и жестом требовали выпивки. Милош носился от стойки к длинному столу, не успевая подавать и заменять пустые кружки на полные. — Примется, непременно примется, — поднял вверх указательный палец мельник Клаус Штольн. — Нужно, как в старину, омегу ему подкинуть в знак перемирия. Раньше так делали, и, как говорится, стада целы, а люди живы. Милош охнул, услышав жестокие слова крепкого бородатого альфы. Вот, значит, как… Жертву им надо, чтобы в пасть дракону сунуть… Разом вспомнились страшные сказки, которые папка рассказывал жутким шепотом, мол, невинных и прекрасных омежек облачали в свадебное одеяние и отводили к старому замку, чтобы те женихами дракону становились. Что с ними далее было — не ведомо, но дракон, действительно, на долгие годы успокаивался, не рисовал в небесах дымные узоры и словно бы засыпал крепким беспробудным сном. — А кого брать-то? — всполошились меж тем за столом. — Жребий тянуть надобно! Под окнами заголосили омеги, которых на сбор не пустили, но слушать не препятствовали. Как же так?! Родных сыновей-кровиночек на съедение злобной твари отдавать?! Ой, как жить-то теперь?! — Тихо! — бахнул кулаком бургомистр. — Сироту отдадим, все равно по нему никто убиваться не станет! Милош уронил поднос, обвел взглядом собравшихся, все еще не веря в то, что услышал. — Так не девственник я, — шепнул стыдное в последней попытке спастись. — Не подхожу… — Ой, да станет дракон разбираться! Нарядить его покрасивше и дело с концом! Опустив взгляд в пол, Милош дрожал, понимая, что все уже решено. Действительно, зачем городу отдавать на съедение твари хорошего, милого омежку, которого любой альфа с радостью в супруги возьмет, если можно нищего сироту спихнуть, о котором никто не заплачет. На что еще такой годен, кроме как быстренько присунуть ему на сеновале? А дальше было как в странном сне, когда все происходит не с тобой: смотришь будто со стороны, а проснуться не выходит. Впервые Милоша проводили в комнаты наверху, которые занимала семья дяди Григора, вымыли и нарядили в вышитое алой нитью свадебное платье. Поверх надели жилет из шерсти — елек, а затем и ярко-желтый зубун — безрукавку длиной до колена, богато украшенную вышивкой и серебряными застёжками спереди. Вся эта роскошь нашлась в сундуке с приданым у старшего сына Григора. Ограбленный омежка не протестовал, лишь хлопал длинными ресницами, втайне радуясь, что не ему идти в зубастую хищную пасть. После предательства жениха, Милош и подумать не мог, что наденет традиционный свадебный убор, а сейчас и вовсе на дурную шутку походило. Когда на голову ему водрузили очелье, составленное из мелких серебряных монеток, и покрыли сверху желтым платом, юноша вдруг осознал, что с ним происходит. После свадьбы плат должен снять муж, когда молодых проводят в спальню, но какая свадьба с громадным ящером?! Не будет смущения и первых робких поцелуев, не будет жаркой брачной ночи, а будут лишь острые зубы дракона, которые разорвут, растерзают плоть, утоляя древний голод. — Нет! Не хочу! — вскинулся Милош, отталкивая окруживших его омег. — Пустите! Что творите, а?! Почему мне за всех отвечать?! Но содрать с головы очелье ему не дали. Ожидавшие за дверями альфы быстренько скрутили руки за спиной, намертво перевязав доброй веревкой. Милош еще пару раз дернулся, проверяя возможность сбежать, но быстро сник: не выйдет. Город уже решил откупиться им от дракона, так что беречь жертву станут как зеницу ока. — Выпей, легче станет! К губам поднесли край глиняной кружки, принуждая сделать глоток. Теплое вино с мёдом и пряностями согрело и затуманило разум. Юноша уже не сопротивлялся, когда его поволокли к выходу. Всюду в таверне толпились любопытствующие, поэтому к дверям приходилось протискиваться. Сопровождавшие жениха альфы споро работали плечами, тесня и расталкивая толпу, а принаряженные омеги вели захмелевшего Милоша во двор, куда уже подогнали украшенную лентами телегу. В зале парнишка оступился и едва не рухнул на пол — помешал стол и дядькина рука, пришедшая на выручку. — Ты уж прости, племяш, — пробормотал Григор, смахивая навернувшуюся слезу. — Ты один, а нас тут целый город… Омега вяло мотнул головой, то ли соглашаясь с родственником, даже не попытавшимся отстоять его от страшного жребия, то ли более не желая того знать. Опустив голову, юноша позволил устроить себя на мягком сене, стараясь не смотреть на людей, что толпились вокруг. Кто-то затянул свадебную песню, её подхватили, лошадка потянула телегу в сторону гор, приближая несчастного омежку к его судьбе. Милош возблагодарил небеса за то, что длинный плат скрывал его фигуру тонкой завесой от чужих любопытных взглядов. Как удачно он притворился захмелевшим и ослабшим, как вовремя приметил оставленный на столике нож, сделал вид, будто запнулся, и успел-таки сцапать спасительное остриё! — Не дождетесь, — пробормотал он, неловкими пальцами вытаскивая ножик из рукава. — Только бы перерезать… Телега, поскрипывая, катилась по дороге, петлявшей сквозь оголившийся зимний лес. Следом за нею тянулась толпа горожан, провожавшая жениха к его наречённому — по крайней мере, так пелось в свадебных песнях. Милош морщился, слушая их, и старательно резал и резал веревку, туго спеленавшую щиколотки и запястья. Только бы успеть! Вскинув глаза к вершине, парнишка убедился — еще не все потеряно. Ах, если бы сейчас надеяться не только на себя… Если бы у него был настоящий муж и защитник, альфа, которому можно довериться во всем… И отчего-то воображение тут же дорисовало, как на дорогу выйдет тот незнакомец, что вчера сжигал юношу дотла пронзительными жадными взглядами. Он бы смог, он бы не побоялся спрятать Милоша за спину, лицом к лицу встречая тех, кто желает омеге смерти. И тогда не пришлось бы бежать, как вспугнутой лисице, петляя и путая следы. Тот альфа мог бы… Но не придет, не выйдет навстречу, чтобы помочь… Никто не придет… Никогда… Дернув руками, Милош понял, что свобода рядом. Узел на щиколотках поддавался с трудом, а вершина все приближалась, маячила над головой серой громадой поросших мхом развалин. Если сейчас не собраться с силами, не рвануться с телеги, пока никто не ожидает бегства жертвы, то о собственной жизни можно забыть. И уже не пугала судьба бродяжки, лишь бы умчаться отсюда прочь и никогда-никогда не возвращаться. «Может, и встретишь где-то далеко своего альфу, — шепнул Милошу тихий голосок надежды. — Главное, беги!» И он побежал. Спрыгнул с телеги и рванулся в чащу, вдыхая всей грудью ледяной зимний воздух. Бежать приходилось под уклон, пригибаясь, чтобы не влететь в поваленные непогодой деревья, а позади уже слышались голоса погони. — Лови его, мужики! — Уйдёт! — Живым брать! — Вот же прыткий! Милош не обернулся, когда покрывавший его голову платок повис на ветвях: он мчался к свободе, подобрав подол платья и ловко перепрыгивая попадавшиеся по пути вниз обломки старого замка. Молодость и жажда жить гнали его прочь от преследователей, а надежда маячила впереди сладкими иллюзиями свободы. Где-то там ждет его тот самый альфа, с которым возможно… возможно всё, о чем мечталось одинокими вечерами, когда хочется быть хоть кому-нибудь нужным и хоть кем-то любимым… В спину ударило болью. Милош вскрикнул, сбился с шага и уже понял, что пропал. Рухнув наземь, омега покатился по косогору, пытаясь хоть как-то сгруппироваться, чтобы не расшибить голову о камни. Нога хрустнула в щиколотке, отозвалась жгучей мукой во всем теле, но движение вниз было не остановить. Пролетев еще несколько метров по косогору, Милош снова ударился спиной о ствол поваленного дерева и окончательно потерял сознание. * * * — Что ж нам делать-то? — пробормотал бургомистр, склоняясь над бесчувственным телом беглеца. — Лекарь тут? Посмотри, что с мальчишкой! — Жив, — вынес вердикт тот, прощупав пульс и произведя беглый осмотр. — Ногу бы вправить… Держите, я дерну… — Помрёт? — перешел к делу Григор. — Ведь, коли помрёт, другого омегу искать надо… — А дракону не все ли равно, кого жрать? — фыркнул мельник, подхватывая Милоша и перекидывая того через плечо, как мешок с мукой. — Все одно — не жилец сиротка. Довезем до места и оставим. Дракон прилетит, закусит предложенным женишком и все, мы свободны! Пошли! До заката не так много времени осталось, а ночевать в горах, под боком злющего ящера я не хочу.