Одолень-трава

Трое кикимор споро истопили баню, куда и проводили обоих сыновей воеводы. Разлегшись на деревянных полках, юноши наслаждались блаженной истомой, навалившейся после долгого дня. Милош даже не протестовал, когда кто-то незримый начал легонько нагнетать влажным веником жар, а после прошелся по спине и ягодицам, погружая парнишку в теплую негу. После парной в деревянных бадьях нашлась теплая и холодная вода, а также по кружке ароматного кваса, который омеги, постанывая от удовольствия, осушили в один присест. Перепачканную в грязи одежду унесли, а взамен братьям достались рубахи с хозяйского плеча. Рукава пришлось подворачивать, а подол придерживать, чтобы не наступить на него и не растянуться на земле, ведь Яга был выше обоих Борисветовичей на целую голову. Но зато в избу они вернулись чистыми, румяными и прямо к накрытому столу. Яга дожидался обоих юношей, сидя во главе трапезы и поднялся с места, приглашая их занять места справа и слева от себя. Лодочка со Змеевым огнем стояла подле тарелки Милоша на белой скатерти, и пламя в ней по-прежнему едва-едва тлело. — Угощайтесь, а я сказывать стану, — велел Яга, преломляя еще горячий хлеб. Убедившись, что гости принялись за еду, чародей пригубил напиток, поданный ему одной из кикимор, исполнявшей обязанности виночерпия. — Начну, пожалуй, с главного: Змей Горыныч жив, а что пламя его зачахло, так это от пут колдовских, которыми его пленили. Отставив в сторону кубок на длинной гнутой ножке, Яга подался вперед, сплетая пальцы в замок и пристально посмотрел сначала на Милоша, а после и на Пригляда. — Кто посмел?! — ахнул старший воеводов сын. — И, главное, КАК посмел?! Милош же не мог вымолвить ни слова от облегчения: Огнеяр жив! Жив, и это главное! — А вот кто посмел — об том сказ особый. Кто из вас Гордея мертвым видел? — Я видел, — настал черед Милоша отвечать на вопрос хозяина избушки. — Тело ужи-слуги вынесли, а потом батюшка тоже подтвердил: мертв младший княжич, ядом Змеевым отравлен. — Нет в Нави души его, — покачал головой Яга. — Пока мылись вы, я сходил и сам лично проверил. Гордей не пересекал границу живых и мертвых, да и чары, которыми Горыныча сковали, знакомыми мне показались. Придется тебе, змеевич, в бескрайнюю степь отправляться — истинного своего вызволять. Огнеяр сейчас, словно в тумане беспросветном: и не спит, и не бодрствует, отравленными цепями опутан. Непросто будет тебе, Милош Борисветович, сразу скажу, но никто, кроме тебя, заклятья не снимет. — Пусть непросто, а любовь свою не предам, — расправил плечи омега. — Как помочь Огнеяру? Что сделать, чтобы его вернуть? — Мудрено его будет вызволить… Сок одолень-травы понадобится да кровь истинной пары, твоя то есть. Тяжелый взгляд Яги остановился на Милоше, словно вопрошая: справишься ли с таким делом? — Где взять ту траву? — юноша, отложив в сторону надкусанный пирожок, ожидал приговора. — К Кощею Бессмертному тебе надобно: у него в тёмном саду много мудрёных растений собрано. Дам тебе коня верного, змеевич, утром и поедешь. А вот брату твоему названному лучше со мной в избушке остаться. — Еще чего?! — вскинулся Пригляд. — С ним поеду! Сверкнув на Ягу зелеными глазищами, омега упрямо скрестил на груди руки и вызывающе подбородок вздернул: попробуй отговори! — Поедешь с ним, назад не воротишься, — подавшись вперед, шепнул чародей. — Судьба твоя предначертана. В горнице повисла мрачная тишина. — Двум смертям не бывать, а одной не миновать, — голос Пригляда чуть дрогнул, выдавая волнение. — Батюшка так Храбру всегда говаривал и гридням своим. Плох из меня сын воеводы, коли братца в беде брошу. — Нет! Не хочу потерять и тебя! — Милош, повернувшись к юноше, обнял его, крепко к себе прижимая. — Останься в безопасности, прошу! Не нужно со мной… что батюшке скажу, если… а Огнеяру?! — Даже не пытайся меня останавливать, — шепнул Пригляд, гладя парнишку по волосам. — Брат брата не бросит никогда. Сам слышал, это судьба моя, а от судьбы бегать — все одно, не убежишь. Зато буду знать, что тебе и дядьке Горынычу помог. — Что ж, решено, — хлопнул в ладоши Яга, подводя итог беседы. — Поедете оба. И наперёд скажу: без твоей помощи у змеевича ничего не выйдет. Теперь сказ дальше поведу, а вы ешьте да слушайте. Гордей, пока был моим учеником, кое-что вызнать успел, и, как я вижу, даже применить умудрился. Как в Орде окажешься, найди у кровников его вещицу заговоренную… с виду неприметную, небольшую… с помощью этого амулета Гордей до сих пор меж Навью да Явью ходит да волю свою творит. Сыщи и уничтожь, иначе ни ты, ни Огнеяр, покоя знать не будете. — А как я узнаю, что вещь та самая? — Почуешь, — пожал плечами Яга. — Кощею я сам весточку напишу, а вы передадите из рук в руки. Зла он вам не причинит, а вот помогать без личной просьбы навряд ли станет. Милош кивал, ощущая, как тело и рассудок окутывает тяжелый, неодолимый сон. Слишком много случилось с ним за эти сутки… и ночь еще Купальская, такая долгая и короткая одновременно… Пригляд тоже позёвывал, и голова его клонилась на плечо названного братца. — Ну, раз вы поели, забирайтесь-ка на печь, нужно выспаться перед дальней дорогой, — решительно поднялся с места хозяин избушки. — Мне еще письмецо написать надобно… Давайте, давайте, живенько, а то прямо тут уснёте! Милош потянулся к лодочке, желая прихватить её с собой, и Яга не остановил, лишь понимающе кивнул, позволяя взять огонь. Забравшись на теплую печку, омеги натянули повыше мягкое пуховое одеяло, устраиваясь поудобнее. — Ты уверен, что хочешь ехать дальше? — шепотом спросил юноша, глядя в зеленые очи Пригляда. Тот лежал рядом, подложив под подушку ладонь, и мягко улыбнулся, отчего на щеках паренька проступили две очаровательные ямочки. — Уверен. Пойдем вместе до конца. Мне хочется сделать все, чтобы вы с дядькой Горынычем счастливы были. — Пригляд… я выразить тебе не могу… — И не надо. Судьба подарила мне еще одного брата — тебя. И я умею быть благодарным. Все, спать хочется… Доброй ночи, Милош… Едва только Пригляд задышал ровно и неглубоко, Милош повернулся на другой бок и придвинул ближе хрустальную лодочку. Кончиками пальцев юноша погладил крошечное пламя, шепча признания в любви своему Змею. Теперь, когда стало ясно, что случилось с Огнеяром, и что горю можно помочь, стало немного легче. — Дождись меня, прошу, — парнишка обнял лодочку, прижался к ней щекой так, словно бы обнимал сейчас своего истинного, своего альфу. — Клянусь, что сниму с тебя Гордеевы чары! Ты только потерпи еще чуть-чуть. Я уже скоро. * * * Спал Милош из ряда вон плохо. Всю ночь ему слышались шепотки и дробные перестуки в горнице, а когда он приоткрыл-таки глаза, то увидел, как Яга, кутаясь в непроглядный мрак, бормочет что-то над дымящимся котелком и бросает туда щепоть за щепотью сыпучие снадобья. Обернувшись через плечо, как оглядываются хищные соколы, Яга нахмурился, заметив, что гость пробудился еще до зари. Глаза чародея сверкнули во мраке двумя зелеными искрами. — Спи, — велел он, взмахивая рукой. — До утра спи, змеевич! За длинными пальцами потянулись от котла дымные лохмотья и с тихим шипением устремились прямо к Милошу, утягивая его в колдовское небытие. Странно, но юноша совсем не испугался, хотя вид Яги мог бы напугать сейчас кого угодно. Милошу было спокойно и надежно в избушке, словно он нутром чувствовал — все это, скрытое от людских глаз, ему, как истинному Огнеяра, зреть позволено. Следующий раз омежка проснулся, когда в окна светило солнце и заливисто голосил, взлетев на частокол, черный как сажа, петух. — Умываться к колодцу идите, — велел Яга, услышавший шевеление на печке. Хозяин избушки, засучив рукава, раскатывал скалкой на доске пышное белое тесто. Милош аж рот раскрыл, насколько этот уютный образ не вязался со вчерашним, ночным, овеянным древней жутью. Нынешний Яга с перепачканными в муке щеками, походил на любого другого молодого омегу, взявшегося за стряпню. — Доброе утро, — приподнялся на локте заспанный Пригляд. — Доброе, — хмыкнул Яга, вытирая руки о вышитый передник. — Завтрак вот-вот поспеет. Оба юноши, спустившись по лестнице на широкий двор, не сговариваясь подставили лица яркому летнему солнышку. Постояв немного и пощурившись, омеги вприпрыжку рванули к колодцу, где для них оказались оставлены два ведерка с чистой водой и по вышитому полотенцу. Наплескавшись вдоволь, Милош с Приглядом воротились в горницу, где уже пахло пирогами так вкусно, что в животе тут же предательски громко заурчало. — Садитесь, — Яга кивнул, приглашая гостей к завтраку. — Ватрушки будут да пирог с белорыбицей. Убедившись, что оба омеги принялись за еду, чародей уселся напротив и, подперев щеку рукой, тяжко вздохнул. — Вчера снова в Навь ходил, — наконец, сообщил он, скромно опуская ресницы. — Ты, Милош Борисветович, прости, ежели напугал: не до вежливости было. — Я не испугался. Скажи лучше, удалось вызнать еще что-то важное? — Экий ты хваткий, — хохотнул Яга. — Ладно, что тянуть? Узнал важное. Мертвой водой истинного твоего опоили, потому и не может Змей из небытия вернуться. Стало быть, кроме одолень-травы, нужно просить Бессмертного дать тебе еще и живой водицы. Тут он, разумеется, не откажет: Горыныч все-таки свой, да и с водой не все чисто… Я сам, конечно, виноват — не доглядел… Гордей, пока в учениках ходил, стянул у меня из запасов один флакон… — Добудем все, что нужно, — чуть сжав руку Милоша, ответил Пригляд. — Кто ж знал, что Гордей всех вокруг пальца обведёт, пёс степной шелудивый. С завтраком покончили быстро и настало время в путь-дорогу собираться. — Наряды ваши для поездки верхом непригодны, — подвел итог Яга, указав выстиранную одежду, в которой парнишки из дома сбежали. — Удобное нужно, чтобы с портками и сапожками легкими… — И где нам все это в лесу сыскать? — Милош растерянно оглянулся на брата. — Перстень тебе на что, змеевич?! — тяжко вздохнул чародей. — Сила колдовская в нем сокрыта. На пол бросай да желай, чего душе угодно. Разве Огнеяр не сказывал, как вещицей этой распорядиться? И правда, было… Когда Змей, после утех полюбовных, омежке на палец кольцо надел, говорил что-то про получение из кольца всего самого необходимого, да разве ж Милош слушал? Льнул к своему альфе, переполненный чувствами и восторгом… Но в одном Яга прав — в длинных юбках далеко не уедешь. — Одежду хочу, как альфы носят, — голос не дрогнул, когда юноша, сняв с пальца змеево подарение, бросил его оземь. — Мне и братцу, чтобы в путь-дорогу снарядиться. Перстень со звоном покатился по горнице, сияя ярко вспыхнувшим огнем, а, как остановился, так Милоша всего словно бы изнутри жаркими иглами кольнуло. — Другое дело, — одобрительно кивнул Яга, оглядев обоих парнишек. — И кафтаны добрые, и сапоги ладные, и шапки, как положено. А наряды ваши, в каких пришли, я до поры приберегу. Не пропадут, пока… Осекшись, чародей махнул рукой, словно сметая недосказанное, вот только и без этого было ясно, о чем подумал Яга: Пригляду старые вещи уже не понадобятся. — Хватит киснуть, — вздернул подбородок тот, сообразив, отчего в горнице повисла тишина. — Рано еще тризну по мне справлять! — Верно говоришь. Ну, идемте: день-то летом, хоть и длинный, а все ж не бесконечный. В конюшне их встретило приветливое ржание и дробный перестук копыт по дощатому настилу. Вестимо, учуяв хозяина, в стойлах заплясали кони. Яга откуда-то выудил кусочки нарезанного яблока и, проходя мимо каждого стойла, угощал резвых скакунов, доверчиво тянущих мягкие губы к его раскрытой ладони. Милош вспомнил огненных коней своего истинного — диво невиданное, но и здешние красавцы не уступали упряжке змеевой. — Гляди, крылатый, — пихнул его в бок Пригляд. — И сизый-сизый, словно тучи грозовые… — От Перуновых* коней потомок, — горделиво обернулся Яга. — Его не дам, молнией зашибёт. — Какой молнией? — не понял Милош. — В гриве, гляди, голубые искорки светятся, — чародей погладил коня по морде, и тот, ласково фыркнув, ткнулся носом в плечо Яги. В следующем стойле отдыхала золотистая кобыла с маленьким жеребенком. Малыш смешно перебирал тонкими ножками и прядал ушами, но по его шкурке, как и по материнской, то и дело пробегали тонкие язычки пламени. — У Огнеяра кони тоже горят. — У Горыныча иное дело. Эти с огнем небесным, из тех, что Даждьбожью** колесницу в вышине тянут. А вот этот как раз для вас… Махнув рукой, Яга подозвал к себе сгорбленного носатого конюха, что нес в руках расписную упряжь. — Этого я как раз у Горыныча жеребеночком выпросил, — омега посторонился, пропуская в стойло слугу. — Тебя, змеевич, он, как родного примет. Верно говорю, Жар? Конь фыркнул, тряхнул золотисто-рыжей гривой, косясь в сторону чужаков, от которых пахло чем-то знакомым. Милош протянул вперед лодочку с пламенем, и — вот чудо — грива скакуна тут же занялась алыми сполохами. — Признал, стало быть, — кивнул Яга. — Жар вмиг вас домчит до чёрных гор, где Кощеево царство начинается. Ну, бери поводья! Милош ухватил скакуна за узду, почтительно поданную конюхом, и повел к выходу, слыша шаги Пригляда позади. Вскочив в седло, он протянул названому брату руку, уступая стремя. Пригляд вспрыгнул легко, словно бы с самого рождения только и делал, что ездил верхом. Устроившись позади Милоша, омега обнял его за пояс, ведь иначе держаться было никак. — Просьба у меня к тебе будет, змеевич, — Яга смотрел на обоих юношей снизу вверх, чуть улыбаясь, будто собирался на какую-то шалость. — За услуги привези-ка ты мне из степей троих добрых молодцев, чтобы по хозяйству управляться могли да омегу одинокого ночью утешить. Три кольца тебе дам: кому впору придутся, того и бери. — Неплох ты, — рассмеялся Пригляд. — Делать нечего, привезет тебе братишка троих альф, чтобы не скучно в лесах жить было. Верно, Милош? — Привезу, — кивнул тот, заражаясь общим весельем. — Только сдюжат ли они против тебя? — Не сдюжат, так съем, и дело с концом, — фыркнул Яга, демонстрируя нечеловечески острые клыки. — Первый раз что ли? * * * Змей мчался над широкой степью, отдавшись на волю ветров, которым любо было гулять на свободе, где до самого горизонта не видать ни деревца, ни холма. Равнина стелилась под брюхом крылатого ящера, и лишь белые волны ковыля сопровождали его стремительный полет. К вечеру, когда рыжий солнечный шар начал клониться к горизонту, Змей наконец-то заметил следы кочевого народа. Там, где прошли табуны, трава была вытоптана до земли, а где стояли шатры, виднелись следы давно погасших костров. Велики стада могучего хана Фаиза, но в степи их искать, что иголку в стоге сена… А вот если через родную стихию зайти… Огнеяр хлопнул крыльями, поднимаясь выше, а затем втянул носом воздух, отыскивая следы гари. Получилось! Запах был слабым, едва различимым, что означало: Орда ушла далеко и сегодня её уже не настичь, если только не лететь после захода солнца. После трех дней пути Змей чувствовал изрядную усталость, но, чем скорее он доберется до цели, тем скорее возвратится назад, к своему вишнёвому… Приняв решение, Огнеяр устремился за тонкой ниточкой запаха, что скрывалась где-то за горизонтом. Ночь опустилась на степные просторы, стирая границы земли и небес. Над головой Огнеяра раскинулась звездная чаша, а внизу шумели на ветру спящие до рассвета травы. Мысли Змея то и дело возвращались к вишнёвому омежке, который сумел каким-то чудом дотянуться до связующих их обоих уз, и почти силой вырвал у альфы обещание вернуться. И это он еще в силу не вошел… Правильно тогда Яга предупреждал: родится твой истинный, я на тебя, Горыныч, посмотрю… И ведь посмотрит, вдоволь налюбуется, как этот парнишка дракона приручить сумеет… Запах костров становился все ближе и ближе, а затем Огнеяр увидел во тьме яркие огни большого стойбища. Пора было дать им знак. С густым трубным рёвом Змей выдохнул вверх столб яростного пламени, открывая себя для собравшихся внизу людей. Разумеется, его тут помнили. Когда в той битве на головы степняков пролился небесный огонь, невозможно было сосчитать потери. Бежало несметное воинство хана Фаиза, горели высокие травы и черный дым затмевал свет солнца… Воспоминание мелькнуло и пропало, а внизу забегали в ужасе крошечные людские фигурки, прикрывая головы и выкрикивая гортанные фразы, означавшие одно: бегите! Спасайтесь! Сама смерть за вами явилась! Из высокого шатра вышел на чистое место хан Фаиз. Длинный вышитый халат его стелился по земле на пяток локтей позади идущего, подчеркивая статус здешнего господина и повелителя, вот только в острый взгляд Змеев разглядел, что в прежде черной бороде хозяина степей появилась явная проседь, да поступь ханская уже не столь уверенная, как раньше. Хан остановился, заложил руки в широкие рукава, ожидая, покуда гость с небес медленно опустится на расстеленные в спешке ковры. Огнеяр перекинулся человеком в миг, когда его ноги коснулись земли. Удерживая в руках тело Гордея, мужчина пошел навстречу ожидавшему его хану, и, приблизившись, осторожно опустил погибшего омегу к ногам его отца. Черные косицы рассыпались по рисунку ковра, когда, завернутое в стеганое покрывало, тело юноши легло подле загнутых носков ханских туфель. — Кто? — тихо спросил помрачневший Фаиз. Тень набежала на острый, будто серп, лик хозяина океана трав. Огнеяр речь степную знал, потому с легкостью перешел на хрипловато-певучий язык, отвечая на вопрос правителя. — Меня вини. Моим ядом сын твой отравлен. Жребий на него указал, а он и не думал отказаться — надеялся Судьбу обмануть. Тишина повисла над становищем. Чуть поодаль уже собралась толпа людей, охочих до свежих сплетен, все ж таки не каждый день Смерть-С-Небес сама является, да еще и в облике человеческом. Хан Фаиз чуть качнул рукой, делая знак фигуре в длинном покрывале отделиться от остальных и приблизиться к погибшему омеге. — Ильгиз, — простонал незнакомец, опускаясь на колени. — Ильгиз, первенец мой… Потянулись из-под покрова тонкие руки, унизанные браслетами, обхватили Гордея, к груди прижимая. — Довольно, Амин, — господин степей остановил готовый начаться плач. — Латиф у тебя теперь старший. И, услышав отцовский голос, из толпы скользнула тонкая гибкая тень. Огнеяр аж вздрогнул, увидев практически копию Гордея: юный омега опустился на колени подле тела брата, почтительно поклонился отцу, откинул край покрывала и снял с шеи почившего невзрачное украшение, состоявшее из трех круглых косточек-бусинок. Снял, к губам поднес, а после надел, становясь для всех старшим сыном хана, рожденным от его любимого наложника Амина. — Волю Судьбы в Степи чтут, — голос повелителя разносился в ночи не хуже набата: все слышали, что говорит их господин, объявляя свою волю. — Ильгиза оплачем, как положено. Поутру скачки устроим, их сын мой очень любил. Три десятка коней с ним отправлю, колесницу золоченую и шатер расписной со всем приданым, чтобы По-Ту-Сторону предки встретили его подобающе. Останешься ли сына моего проводить, Змей? Дохнешь ли огнем, чтобы занялся костер Ильгиза-хан-Фаиза? — Останусь и окажу твоему сыну все почести, которых он достоин по праву рождения, — кивнул Огнеяр. — В моей стране ему дали другое имя — Гордей. — Что оно означает? — чуть изогнул широкие брови хан. — Означает, что он жаждал быть лучше и выше прочих. — Славное имя, — с достоинством кивнул Фаиз. — Мои слуги проводят тебя, Гость-С-Небес, в отдельный шатер, где сможешь ты отдохнуть до утра. — Неужто и выкупа с меня не спросишь, славный хан? — Огнеяр старался не смотреть в сторону наложника, давшего жизнь Гордею: тот медленно, покачиваясь, словно гибкая ветка лозы, шел следом за воинами, уносившими тело. Тело его сына. Первенца. Проклятье, зачем этот дурак сунулся?! Сейчас жив был бы и здоров! Горечью прокатилось по горлу ощущение своей вины. Недоглядел. Не догадался, на что Гордей способен. Да что уж теперь… — Не спрошу, — плечи хозяина степей поникли, будто с уходом Амина из хана разом ушла вся стать. — Значит, так Судьбе было угодно… Ты его из родного шатра взял, когда войско мое сжег, ты и возвратил… Я самое дорогое тогда князю Изяславу отдал с одним наказом — сохранить. И я знал, что в последний раз первенца своего вижу… Знал, и все равно — отдал. Нет здесь твоей вины, Змей Огненный. Ты лишь Судьбу исполнил, что Ильгиза отняла безвозвратно. Поклонившись хану, Горыныч за двумя степняками последовал, которые его в шатер проводить должны были. Толпа расступилась, вернее, шарахнулась в стороны, боясь ненароком коснуться чужака, который кутался в пламенеющую шубу. Надо же, Огнеяр и забыл, что на дворе почти лето… Повел плечами, шуба полыхнула, осыпалась на плечи серым пеплом, обращаясь в легкий длинный плащ, сколотый на плечах фибулами. Люди ахнули, зашептались, передавая друг другу новость: альфа, явившийся в стойбище, сын Бога Небесного Огня, не иначе… Колыхнулся расшитый полог, впуская мужчину в его временное жилище. Землю внутри устилали сплошные ковры, россыпи подушек и одеял, а в центре находился низенький резной столик, куда почти тут же внесли и поставили огромный серебряный поднос со всевозможными угощениями. — Ступайте, — кивком головы Огнеяр отпустил слуг, замерших у порога. — Спать буду. Не беспокойте до зари. Скинув плащ, мужчина уселся подле столика, желая отведать ароматного мяса, приготовленного в огромном казане со множеством острых специй — излюбленного блюда степняков, но в тот же миг полог шатра опять колыхнулся, впуская внутрь десяток омежек, похожих друг на друга, будто близнецы: все раскосы и черноглазы, все с ног до головы увешаны золотыми украшениями, звеневшими при каждом шаге. Одинаково сложив ладони перед грудью, юноши поклонились, выпрямились и замерли, ожидая слов гостя. — Зачем пожаловали? — полюбопытствовал Огнеяр, скользя взглядом от одного омеги к другому. — Воля господина нашего — хана Фаиза, — тихо молвил один из них. — Усладить взор Повелителя Огня танцами, слух — песнями, а тело — ласками. Кому прикажешь с тобою ночь на двоих разделить? Вот оно, что… Значит, повелитель Степей не отступился от обычного тут правила гостеприимства: подарить одного из наложников, которые еще в шатер ханский не входили и не ложились с хозяином на подушки. Что ж, допустим… — Сын господина Вашего от моего яда погиб в первую же ночь. Неужто желаете его судьбу повторить? — Отказаться от священного долга — позор и бесчестие… Синхронно выдернув из высоких причесок по острой шпильке, омеги поднесли спицы к горлу, туда, где быстро билась кровяная жилка. Один удар, и все десять лягут тут же, на коврах, лишь бы не ослушаться ханского приказа: скрасить досуг Змеев, пусть и ценой собственной жизни. Нет, так дело не пойдет! Огнеяр категорически не желал стать причиной еще нескольких смертей, тем более что над степью уже слышалась горестная протяжная песнь, с которой Гордея собирают к последнему путешествию из Яви в Навь. И как, спрашивается, быть? Омежки, хоть и были хороши, никакого желания не вызывали, а отослать их прочь, не нарушив традиции, невозможно… — Благодарю хана Фаиза за щедрость, — кивнул мужчина, с облегчением наблюдая, как степняки возвращают украшения на место и снова замирают в изящной позе полупоклона. — И вас всех за желание исполнить веление господина. Однако, у меня есть истинный, поэтому принять сей бесценный дар я не могу. А вот теперь, кажется, на лицах юношей проступили их настоящие эмоции: облегчение, радость, изумление — все это вместе. — Повелитель Огня позволит задать вопрос? — решился самый бойкий из наложников. — Задавай, — альфа потянулся к еде, ощутив, насколько проголодался за трое суток пути. — Тот счастливец — он будет против, если кто-то из нас разделит с тобою ложе? — Будет, — улыбнулся Огнеяр, вспомнив норов своего вишнёвого. — Тогда честь велит нам отказаться от телесных утех и предложить тебе лишь песни и танцы. Примешь ли этот дар? — Приму, — согласно кивнул Змей. — Пока вкушаю пищу вашего народа, можете показать свое искусство. Двое юношей тут же уселись на подушки, устроили на коленях длинные изогнутые инструменты и их пальцы, окрашенные алым, бегло побежали по струнам, извлекая из них тонкую звенящую мелодию. В ней слышался Огнеяру шелест степных трав, крик одиноко парящего в вышине орла, ржание лошадей, что мчатся навстречу простору… Оставшиеся омеги все так же синхронно приподнялись на цыпочки, изогнулись, как изгибается под ветром ковыль, засеменили-потекли по кругу, встряхивая запястьями так, что золотые браслеты на них издавали мелодичный звон. В полумраке шатра колыхались закутанные в прозрачные ткани тела, услаждая взор гостя и заставляя его любоваться каждым движением темноглазых юношей. Что же, это было очень красиво… Огнеяр не мог не признать очарования предложенных ему омег и в прежние времена он, наверняка, выбрал бы одного, чтобы остался в шатре на ночь, но мысли о Милоше затмевали всю прелесть ханских наложников. Его вишнёвый был нужен Змею куда сильнее, чем самый красивый и изящный из темнооких омег. — Благодарю за радость, — кивнул он, насытившись ужином. — Теперь позвольте мне одарить вас. В ладони вспыхнуло яркое пламя, занялось высоко, а затем погасло, оставляя вместо себя горсть сверкающих рубинами ожерелий. Омеги зарумянились, заулыбались, принимая каждый в свой черед награду. — Пусть все знают, как вы мне угодили, — напутствовал их Огнеяр. — Теперь кыш, дайте отдохнуть с дальней дороги. Кланяясь и звеня украшениями, ханские наложники покинули шатер, оставляя Горыныча одного. Змею было забавно ловить себя на верности собственной паре, но отчасти это было даже приятно. Знать, что дома его ждет-дожидается сладкий вишнёвый омежка, к которому так стремилось горячее драконье сердце. Сбросив сапоги, Огнеяр вытянулся на мягком покрывале, представляя, как, воротившись, станет прижимать к себе Милоша, стискивая тонкий стан и поглаживая округлости ягодиц. От этих мыслей кровь вскипала яростной жаждой, хотелось рычать от бессилия получить желаемое прямо теперь. Чуткого слуха коснулись чьи-то осторожные шаги. Тонкая рука отодвинула полог, и внутрь вошел омега, которого Змей сегодня уже видел: брат погибшего Гордея, что с его шеи тонкий шнурок с бусинами снимал. — Прости, что сон твой тревожу, Повелитель Огня, — опустившись на колени, тихо молвил Латиф. — Угощение тебе принес в знак, что не держим на тебя зла за гибель Ильгиза. Вот, испей, не побрезгуй… Как и у Гордея, волосы юноши были заплетены в сотни тонких косиц, и каждая оканчивалась золотым бубенцом или монеткой с просверленной в ней дырочкой. Ханский сын ждал, склонив голову и протягивая Огнеяру низкую пиалу с подогретым вином. Вздохнув, Змей принял из рук Гордеева кровника напиток. Это был знак мира, такой же непреложный, как и остальные традиции Степи. Поднеся к губам пиалу, Огнеяр в три глотка осушил её до дна и с поклоном вернул юноше, все так же молчаливо стоявшему на коленях. — Только напрасно ты от любви Гордея отказался, — вдруг перешел на иноземную речь Латиф. — Соглашаться надо было. Альфа вздрогнул, услышав родной говор. И голос. До боли знакомый, тот самый: надменный, холодный и дерзкий… Но как возможно?! В миг, когда Латиф поднял взгляд, Огнеяр уже почувствовал, как в горле разливается ледяная едкая горечь, спускаясь ниже, к самому сердцу. Нутро холодело, силы таяли, и невозможно было даже перекинуться назад, в облик настоящий. — Узнал ли меня? — одним гибким движением Латиф прильнул к груди мужчины, толкая его обратно на подушки. — Я это, судьба твоя, жребий, который сам вызвался… — Гордей? — едва слышно шепнул Огнеяр. — Кто ж еще? — осклабился тот, и Змея, действительно, прошибло узнаванием. Сквозь лицо меньшого брата, на него смотрел из Нави ханский первенец, смотрел и улыбался, торжествуя победу. — Теперь моим будешь навсегда, — расхохотался чародей, завладевший телом Латифа. — Мертвой Водицы я тебе подал, так что нет более в тебе сил мне противиться. Дитя мне подаришь, а дальше решу, как быть: отпустить али при себе оставить. — Ума лишился? — захрипел от боли в гортани Змей. — Мало один раз помер?! — А у меня тут с десяток братцев найдется, в кого далее переселиться, — облизнулся Гордей. — Одно тело отравится, в новом приду. Думаешь, зря я у Яги столько в подмастерьях ходил, несмышлёныша изображая? Все у меня тут, в папином шатре припрятано… И зелья, и травы, и обереги… Пока ты голубей моих налету жёг, я торговцев в Степь снаряжал, все-все сюда переправил… Ну, не противься мне, хуже будет! В ярости оттолкнул Горыныч хитрого чародея прочь, а после, собрав остатки пламени, кипевшего в венах, выпустил его наружу, окружив себя кольцом огня негасимого. Окружил, да на подушки без сознания повалился. И последнее, о чем подумал отравленный альфа, так это о своем вишнёвом. Знать, вот как Судьба распорядилась: не быть им вместе никогда. Не вернется Огнеяр из Орды далекой, не обнимет пару свою, не попытается сделать Милоша счастливым.