Одолень-трава

В Степи гуляли широко да вольно. В честь избавления от наваждения повелел хан собрать большой праздник, да с состязаниями, да с танцами, да с угощением великим. Раскрывши рот, Милош смотрел, как молодые гибкие лучники, скачущие во весь опор, стреляют по мишеням, а горячие кони под ними мчат, взметая из-под копыт сухую легкую пыль. — Вот диво-то, — ахнул он, ухватив Змея за рукав. — Попал! Гляди, попал! — На то немалая сноровка надобна, — согласно кивнул Огнеяр. — И глаз зоркий, и рука верная. А лучники, меж тем, заходили на новый круг. Теперь стреляли они, развернувшись в седле, а после почти лежа, когда длинные волосы их, собранные в высокий хвост на макушке, стелились по земле, у самых лошадиных копыт. — Ой, упадут же, — Милош в волнении закусил губу. — Затопчут их кони! — Искусны ли воины мои, змеевич? — улыбнувшись, спросил хозяин Степи. — Искусны, о великий хан, — восхищенно захлопал в ладоши Милош, когда стало ясно: все стрелы попали в цель и теперь топорщатся наружу цветным оперением. — Никогда подобного не видел! Вслед за состязаниями в меткости начались состязания в борьбе, а затем в ход пошло оружие: кривые зазубренные мечи, короткие и ладно лежавшие в руке. Зрители галдели, смеялись, подбадривали соплеменников, прекрасно понимая: это все не взаправду, а бахвальства ради, мол, глядите, чужеземные гости-избавители, чем Степь гордится по праву. А затем настало время угощения. На земле расстелили ковры, натащили подушек, расставили огромные блюда с дымящимся ароматным мясом и мелкой зернистой крупой, да такой вкусной, что от одного запаха у Милоша слюнки потекли. Есть в Степи полагалось руками, забирая угощение в щепоть и помогая себе кусочком пресной лепёшки. Дорогих гостей усадили на самом почетном месте — под навесом, где разместился и сам хан, а от него вдаль утягивалась длинная вереница людей — вся Орда собралась тут, славя возвращение к обычной жизни. Пили кисловатое вино, настоянное на травах, ели горячий ахтыр, смотрели на танцующих омег, что вышли в освещенный пламенем костров круг. Над становищем разносилась музыка, степняки одобрительно хлопали, любуясь гибкими юношами, чьи изящные ноги, казалось, и вовсе не касались земли — таким стремительным и прекрасными были их отточенные до совершенства движения. С головой закутанный в расшитое покрывало, прекрасноликий Амин льнул к обнимавшему его господину и покорно отодвигал в сторону край ткани, когда хан подносил к губам любимого наложника кусочек угощения. Милош с радостью отметил, что с мягко очерченных губ омеги ушла прежняя синева — выходит, и лечение пошло на пользу, и близость к своему альфе тоже постепенно возвращала Амину здоровый вид. Их с Огнеяром, разумеется, посадили рядом, рука об руку, как и полагается просватанным. Правда, в Степи свадеб не играли, вернее, играли не так, как Милош понимал этот обряд: тут у каждого воина могло быть до четырех наложников, а у хана и вовсе без счета. Всякий омега, ступивший под полог шатра своего господина, более не смел показаться перед людьми без тонкого покрывала, закрывавшего всю фигуру до самой земли, под которым звонко пели многочисленные браслеты и бубенцы. Никто, кроме господина, не смел видеть лица и тела омеги, не ему принадлежащего. Зато у наложников были свои собственные шатры, где они собирались и веселились вместе со всей Ордой, откинув полог так, чтобы было видно, что происходит снаружи. Милош замечал, как внутри движутся их гибкие тени, слышал, голоса и взрывы смеха — и только для Амина было сделано исключение, ведь хан не мог расстаться со своею вновь обретённой отрадой. Заметив, что Милош смотрит на его наложника, хан Фаиз сощурил глаза, а затем улыбнулся юноше: открыто и сердечно. — Ты, о чудесный змеевич, еще награду свою за спасение моего истинного не потребовал. Проси, чего душа пожелает — все отдам за него. И в тот же миг тонкая изящная рука, выпроставшись из-под покрова, скользнула по щеке господина невесомо и ласково: Амин благодарил повелителя за любовь, а золотые браслеты мелодично звенели, красиво обрамляя такой простой и такой нежный жест. — Мне ничего не надобно, о великий хан, — скромно склонил голову юноша. — Своё я уже вернул: Огнеяра из плена вызволил. А вот за сына твоего попрошу, за Зиннат аль Амина, который мне во всем помогал. Отдай его в наложники истинному, великий хан, хоть альфа тот и простой воин, и владеть знатным омегой ему не полагается. — Раз обещал исполнить любую просьбу, то даю тебе слово повелителя Бескрайних Степей: отдам Зинната его паре, как время придет. Если и не по нраву Фаизу было это родство, то вида альфа не показал, сохраняя абсолютную невозмутимость. Зато Милош увидел, как вспыхнули счастьем раскосые очи Зинната, густо подведённые золотом — он тоже сначала танцевал с омегами, а после присел на подушки подле отца, чтобы утолить жажду несколькими глотками кисловатого напитка с ароматом трав. И Огнеяр кивнул одобрительно, сжимая пальцы Милоша в легком пожатии. — Дам тебе еще одну возможность, златокудрый змеевич, — молвил хан. — Не для себя ты просил, а для плоти от плоти моей. Еще раз загадывай. Милош нашарил в кармане кольцо заветное, что Яга ему перед самым отъездом дал. Тяжелое и большое — оно легло в ладонь напоминанием о данном обещании. — Мне самому никогда бы сюда добраться не вышло, мне помог один чародей, которому за добро отплатить надобно. Есть у тебя, великий хан, трое альф молодых, ни с кем обетами не связанных, которые смелость имеют на чужбину отправиться, чтобы там службу нести? Вот кольцо, что тот чародей передал: пусть примерят, кому в пору придется… — Вишнёвый?! — ахнул Огнеяр, сгребая с раскрытой ладони парнишки странное украшение. — Это Яга тебя надоумил?! — Яга, — согласился Милош. — Это что-то плохое? — Скорее непозволительное для просватанного омежки, — усмешка мужчины стала хитрой. — Но когда-нибудь я тебе объясню. Ты, великий хан, не серчай: Милош от незнания говорит. Позволь, я сам отберу троих добрых молодцев, кто желание изъявит стражу границы между жизнью и смертью послужить. — Славная служба, — одобрительно кивнул Фаиз. — Охотников много отыщется, а ты, Гость-С-Небес, выбирай достойных со всей тщательностью. Воины Великой Степи за честь почтут при богоподобном господине состоять. Юноша только плечами пожал, без спора отдавая истинному право решить, кого Яге в услужение взять. Совсем скоро Огнеяр ему законным мужем станет, а мужа полагалось слушаться во всем — это Милошу еще Пригляд с Радмилом в красках расписали, пока в светёлке вечера коротали за рукоделием и болтовней. — Тогда решено, — Змей спрятал за пазуху переданное Ягой кольцо. — После праздника пришли в мой шатёр тех, кто готов навсегда остаться на чужбине, долг свой исполняя. * * * Для дорогих гостей возвели в ночной степи два шатра, стоявших друг напротив друга. Как только застольное веселье перевалило за полночь, и повсюду к темнеющим небесам взвились яркие костры, к Милошу подошли и склонились в ожидании четверо юных омег. — Прошу следовать за нами, о златокудрый господин, — молвил старший из них. — Нам оказана великая честь: послужить сегодня тебе. — А ты, Огнеяр? — Милош встревоженно глянул на своего альфу: с чего это их вздумали разлучать? — Мне нужно Яге подарочки присмотреть, — в глазах дракона искорками искрился смех, отчего они неярко светились в полумраке. — Не тебе же уды чужих альф сравнивать, чтобы нашего Ягу удивить смогли. Али еще не догадался, куда то колечко надевать надобно? Парнишка залился краской смущения, сообразив, наконец, чего именно хозяин лесной избушки намерен со слуг своих стребовать… Ох, Яга… ох и затейник! — Ступай с ними, ложись и жди меня, — Огнеяр коснулся щеки Милоша, ласково и многообещающе. — Омегам пришло время удалиться в свои шатры. И действительно, прекрасная половина Степи покидала празднество: кто поодиночке, а кто компаниями, оставляя альфам ночь в единоличное владение. Прекрасноликого Амина уложили на растянутый шелковый ковер и унесли прочь, чтобы ослабевший за время горестей наложник не коснулся земли ногой — так повелел великий хан, так было и исполнено. Поднявшись с места, Милош поклонился господину Степей, а затем последовал за юношами, что вели его сквозь становище. — Входи, о укротитель дикого пламени, — омеги замерли на пороге шатра, гостеприимно подняв полог. — Вкуси отдых после долгого изнурительного дня. Внутри шатра все было так же, как и в любом другом шатре знатного омеги: резная низенькая мебель: столик и сундучки, множество ковров и подушек, набитые пухом шелковые одеяла, в которые можно завернуться и нежиться, словно в мягчайшем облаке. Служившие Милошу степняки помогли ему снять одежду, а после внесли широкий таз с подогретой ароматной водой. — И что мне делать? — не понял Милош, оглянувшись на восхищенно зацокавших языками юношей. — Стой прямо, о златокудрый змеевич, а мы омоем твою кожу, чтобы она пахла, как цветущая Степь. Пришлось смириться со столь странной традицией мытья, принятой там, где вода сама по себе — великая драгоценность. В период засухи стада могут идти к реке неделями, перебиваясь лишь маленькими почти пересохшими озерами, по берегам которых еще стоит зеленая трава. Омежки синхронно опустили в воду отрезы ткани и принялись в шесть рук обтирать гостя, смывая с лица и тела пыль и пот. — У господина такая светлая кожа, — изумленно протянул один из степняков. — И чешуйки золотые — так красиво… — Где?! — Милош изумленно завертелся на месте, пытаясь понять, о чём толкует собеседник. — Покажи! — Да вот же: немного на висках, вот тут — на запястьях и на щиколотках… Паренек с изумлением поднес к глазам руку, рассматривая крошечные чешуйки, пробившиеся наружу — как у Огнеяра, но меньше и нежнее… Упоительная радость вспыхнула в груди ярким пламенем: тело изменилось само, подстраиваясь под потребности его пары! И не страшен Милошу ни Змеев яд, ни Змеев укус — все это лишь кровь горячит, словно по венам течёт крутой кипяток, а внутри становится жарко до изнеможения. — Говорят, если дотронуться до твоих волос, о господин, то на всю жизнь хватит удачи… Ты прекрасноликого Амина вернул с последней черты, ты дитя ему посулил… можно? — Можно, — рассмеялся Милош, увидев, как тянутся к его длинной косе чужие дрожащие руки. — Верно говорят: это к удаче. Почему бы не подарить этим милым юношам надежду на чудо? Милош не возражал, если они поверят в грядущее счастье, ведь его самого оно переполняло до краёв. — Почему наш гость до сих пор не одет, как подобает?! — в шатер вихрем ворвался ханский сын за Зиннат аль Амин. — Несите халат! Холодает! Омежки рассыпались по шатру, как горошины из стручка: один схватил и подал Милошу теплый стеганый халат, весь расшитый алыми маками, другой нёс гребни, чтобы расчесать волосы, третий — плошку с ароматным маслом, которое следует втирать в ступни, чтобы те всегда оставались мягкими, как у ребенка, а четвертому достался горшочек с влажной субстанцией, которую здешние прелестники наносили на лицо, чтобы придать ему свежий и отдохнувший вид. Зиннат увлек Милоша на подушки, сам налил в небольшую пиалу горячий травяной отвар и с поклоном протянул его гостю. — Благодарю, благодарю тебя, змеевич, — быстро зашептал Зиннат, сверкая раскосыми глазищами. — Не думал я, что за меня словечко замолвишь! Великий хан слово дал! Значит, скоро идти мне к истинному в шатёр, покров надевать и счастливым быть! И за отца тебе спасибо! И за брата, которого Гордей убить не успел! — Неужто очнулся Камаль, когда душа Гордея его тело покинула?! — Очнулся! — закивал Зиннат. — Ничего не помнит, как пелена белая перед глазами стоит, но во всем остальном полностью здоров… А отец… он снова улыбается, хоть и слабо! И глаза счастливые, и братик у нас младшенький будет… Ой, спасибо тебе, Милош! Ой, спасибо! Сорвав с шеи звенящее ожерелье, ханский сын надел его на спасителя своей семьи, не слушая никаких протестов. — Носить станешь: меня вспоминать будешь! Ой, счастье ты нам принёс из краёв дальних! Ой, хорошо как, что я тебя заметил и до шатра нужного довёл! Пока четверо омежек занимались приведением дорогого гостя в вид, подобающий для сна, расчесывая волосы и умащивая маслами тело, Милош с Зиннатом свою беседу вели. — Так неужто твой альфа еще себе наложников брать станет? — изумился юноша, когда речь зашла о будущем. — Я очень рад буду, — рассмеялся черноокий омежка. — Они мне меньшими братьями станут, детей нашему господину родим, каждый в свой черёд. Не зря же я — истинный, мне уже и без того судьба счастье отмерила несравнимо большее, чем им: меня господин более всех нежить и лелеять станет, как великий хан своего незабвенного Амина. Милош помолчал немного, примеряясь к чужой правде. Может, в чём-то прав Зиннат, ведь его связь со своим альфой гораздо крепче, чем может быть у любого другого наложника… — Простой воин может до четырех омег в свой шатёр взять, знатный воин — до десяти, ханские советники — до пятидесяти, а сам великий хан и вовсе, без счета, — нараспев продолжал рассказывать Зиннат, чуть прищелкивая пальцами. — Но бывает и так, что у господина в наложниках сразу два истинных окажется… — Два?! — Милош изумленно хлопнул ресницами. — Никогда о таком не слыхивал! — Редкость жемчужная — такая связь. Великий хан Баязет, да будет славным его имя во веки веков, дед нашего хана Фаиза, из твоих родных земель привёз в Степь добычу-диковинку — омегу с волосами белее снега. В боевом походе взял он нового наложника, синеокого Гулая: так его в Степи нарекли — лунный цветок, ибо ликом он был подобен полной луне, а станом гибок, как цветок. Но в становище ждал возвращения войска еще один омега, первый истинный господина — нежный и сладкоголосый Нуршайн. Милош устроился поудобнее на подушках, потягивая горячий напиток — слушать было на редкость интересно. — Как оказалось, и Нуршайн, и Гулай, были для их господина назначенной парой, и счастлив был хан Баязет, обретший сразу два сокровища. — А что омеги? Неужто сдружились? — Поначалу, говорят, луноликий Гулай грозился перерезать горло сопернику, но вскоре стараниями господина оба наложника примирились, став практически неразлучными братьями. Страшный мор, павший на Степь, раньше срока унёс с собой белокурого наложника, но прежде тот разрешился от бремени здоровым младенцем, которого принял на руки Нуршайн. Так осиротел ханский шатер, лишившись иноземной красы, а дитя растил и лелеял второй истинный господина: Нуршайн. — Не от него ли ведет свой род отец твой, Амин? — вдруг сообразил Милош, ведь перед глазами вновь всплыло видение: ребенок, которого носит под сердцем любимый наложник правителя травяного моря, будет светловолос — чудо, какого в Степи не сыщешь. — Правильно догадался, змеевич, — согласно кивнул Зиннат, и монетки, вплетённые в его косицы, мелодично зазвенели. — От того у моего отца такая белая нежная кожа, что вены на запястьях просвечивают синими реками: это всё кровь Гулая в нём откликается… Сказывают, так горевал по своему омеге хан Баязет, так оплакивал его, что вся Степь зацвела белыми тюльпанами. До сих пор, говорят, люди их встречают… Боги так знак дают, что любовь истинная сильнее самой смерти. Да ты и сам знаешь, раз не побоялся ничего, чтобы за истинным в Степь прийти. После ухода ханского сына и четверых омег, Милош еще долго лежал на подушках, глядя в натянутый над головой купол, размышляя над превратностями судьбы. Маю вот не посчастливилось истинного найти раньше, чем того сталь смертоносная настигла, а омеге, насильно увезенному, иноземный хан любовью всей жизни стал… Пусть короткой, но всё же… Любопытно, а не в тот ли самый год набег случился, когда Май с тоски-кручинушки утопился да мавкой стал? — Еще не спишь, вишнёвый? — полог распахнулся, впуская внутрь Огнеяра. — Нет, — юноша приподнялся на локте, наблюдая, как в полумраке к нему приближается его альфа, окутанный яркими сполохами пламени. Одежда сгорела на Змее почти вся: осталась лишь свободная рубаха, вышитая по вороту золотой нитью. Мужчина, откинув одеяло, опустился подле омеги на колени, подался вперед так, чтобы нависнуть над часто задышавшим парнем, вглядываясь в его лицо. — До сих пор не могу поверить, что ты мой, — Огнеяр отвел в сторону длинные локоны Милоша, чтобы полюбоваться меткой. — Иногда кажется, что все это только снится… — Я твой, — Милош приподнялся, обвил шею истинного, подставляя губы под ласку. — Разве могло быть как-то иначе? Я еще тогда, в замке, когда ты лечил мне сломанную ногу, понял: быть нам вместе навеки. — Знал бы ты, вишнёвый, как я хотел тебя и как боялся отравить, — шепнул Змей между поцелуями. — Сидел в таверне, смотрел, как ты туда-сюда с подносом бегаешь, и думал, как хочу тебя в терем свой умыкнуть, в парчу-меха нарядить себе на отраду… — А про ночи сладкие думал? — парнишка скользнул ладонью вниз, отыскивая напряженный уд альфы. — Бесстыжий, — Огнеяр перехватил тонкое запястье на полпути. — Что это у тебя? Перевернувшись и устроив омежку в объятиях, мужчина погладил большим пальцем золотистые чешуйки, украшавшие теперь руки Милоша. — Знак принадлежности… недаром же все меня теперь змеевичем кличут… Прошлая ночь все ярче всплывала перед глазами, требуя продолжения. Милош с изумлением открывал в себе томные желания, которым не могло противиться ни тело, ни сознание. Он льнул к Огнеяру, упиваясь ароматом его кожи, тихонько урчал от удовольствия, упираясь членом в бедро своего альфы. — Огнеяр… покажись снова, каким был… змеем… — Я думал, тебе хочется видеть меня в обличии, близком к человеческому, — удивился тот. — Со мной можешь быть, каким рождён… Вместо ответа мужчина запустил пальцы в длинные волосы, притягивая юношу ближе. Милош застонал от удовольствия, когда ощутил во рту язык альфы, а затем почувствовал, как удлинились клыки, ознаменовав возвращение Огнеяра в исходную форму. Змеиный яд защипал на губах, жарким пламенем прокатился по гортани, обрушивая Милоша в бездну похоти. Тело изнутри начало гореть, плавиться в невыносимом желании скорее почувствовать в себе твердый член истинного. — Я смутно помню кое-что из вчерашнего, — шепнул Огнеяр, чуть отстраняясь. — Неужели было не страшно начать самому? — Немного… но я… мы же пара… поэтому… Милош пытался сложить слова во что-то связное, но, когда тяжелые кольца змеиного тела обвились вокруг, сооружая для омежки некое подобие ложа, а губы Огнеяра проложили жадную дорожку поцелуев к низу живота юноши, надобность в разговорах пропала совсем. Страшный яд, находившийся в крови, слюне и семени Змея, лишь добавлял его истинному удовольствия, распускаясь под кожей горящими цветами вожделения. Язык альфы скользил по головке омежьего члена, отчего Милош стонал в голос: жгло невыносимо и так приятно, что сдержаться было абсолютно невозможно. Выпустив из плена омежий уд, Огнеяр облизнул пальцы, а затем, чуть надавив, погрузил их во влажное нутро вишнёвого мальчишки, подготавливая того к супружеским удовольствиям. — А-а-ах, — выдохнул Милош, кусая губы. — Горячо… хочу… глубже… Змей наслаждался восхитительным зрелищем: охваченный страстью омежка не то, чтобы не скромничал, как обычно полагалось, а, напротив — охотно раздвигал ноги и подавался навстречу пальцам, что с влажным всхлипом входили в его задницу. И тёк. Призывный аромат дурманил голову, заставляя Огнеяра терять контроль над собственными инстинктами. Хотелось стиснуть Милоша в кольцах, чтобы аж дыхание перехватило, насадить на член, одновременно вонзая в шею зубы: еще одна порция яда заставит вишнёвого и вовсе забыть обо всем на свете, кроме единственно важного — близости со своим альфой. Проклятье, как же долго Огнеяр этого ждал! Стиснув в объятиях Милоша, Змей рывком втолкнулся в нежное тельце, и юноша тут же обнял его за шею, всхлипывая от удовольствия и шепча бессвязные признания в любви. — Радость моя, — прорычал мужчина, с силой входя в омежку до упора. — Счастье моё… вишнёвый… без тебя жизни мне нет! * * * Широкие кожистые крылья огромного ящера со свистом рассекали предрассветный студёный воздух. Милош снова сидел верхом на драконе, совсем как в тот день, когда Змей решил унести его с собой в новый дом, но тогда юноша мог лишь мечтать о возможном счастье. Теперь же оно переполняло его до краёв, светилось под кожей, проступало наружу золотыми чешуйками принадлежности своему альфе. Огнеяр более не гнал истинного прочь, не запрещал поцелуев и ласк, а, напротив, сам подолгу не выпускал Милоша из объятий, заполняя его своей плотью и семенем. Укрывшись ото всех в шатре, они наверстывали все те дни, что были в разлуке, то любя друг друга до изнеможения, то нежась среди одеял и подушек, правда, Милошу больше нравилось, когда Огнеяр обвивал его кольцами, устраивая в уютном и безопасном коконе. Гостили в Степи они еще три дня, и лишь сегодня отправились в обратный путь, распрощавшись с большим становищем и его ханом, обещавшим родным землям Горыныча еще столетие мира. Долго еще кочевой народ провожал взглядом огромного ящера, на спине которого сидел златокудрый омега, о котором в каждом шатре уже сложили собственную песнь — её станут передавать из уст в уста до скончания времён. «Ты поясной кошель-то не забыл, вишнёвый? — мысленно спросил парнишку дракон. — С монетками?» «Тут он, надёжно пристёгнут, — омега проверил наличие шелкового мешочка, что перед отлётом вручил ему Огнеяр с наказом хранить до срока. — Это плата?» «Плата, — усмехнулся ящер, широко распахивая крылья, чтобы скользить в восходящем воздушном потоке. — Это те трое счастливчиков, что станут постель Яги согревать. Не мог же я еще и степняков себе на спину посадить?» «Неужто не осилил бы?» — хихикнул Милош. «Сожрал бы, — в тон юноше откликнулся дракон. — Мой омежка и в таком соседстве: даже думать забудь!» Смеяться в голове было странно, но очень приятно. Милош слышал каждую мысль, каждую эмоцию истинного, а Огнеяр, в свою очередь, так же легко и открыто считывал самого Милоша. Потому и осадил, стоило только пареньку начать вспоминать скоро истёкшую ночь. «Уймись, ненасытный, — крылатый ящер выдохнул струйку живого пламени. — Мне вход в Навь открыть надобно, а ты тут со своими желаниями. Как домой доберёмся, я весь твой, а пока терпи, вишнёвый!» «Как это вход? — смутился юноша, сообразив, что все пошлые картинки, что вертелись в его голове, Огнеяр видит напрямую. — Я думал, мы просто туда долетим…» Внизу стелился бескрайний океан трав, по которому бежали и бежали волны, послушные воле сухого колкого ветра. Дракон парил в вышине, распахнув крылья, как, бывает, парит большая хищная птица, выглядывая внизу юркую добычу. Но Милош чувствовал, что Огнеяр собирает для чего-то силы: в груди ящера гулко рокотало, а тело стремительно нагревалось, словно хорошо протопленная печь. «Навь везде и одновременно нигде, вишнёвый. Нельзя до неё долететь, сколько крыльями не маши. Порог надобно перешагнуть, как вы с Приглядом в реке, но у меня врата открывает не вода, а огонь. Держись крепче!» Мгновения безмятежности в небе закончились, уступив место стремительному полёту. Змей все набирал и набирал скорость, и Милошу поневоле пришлось вцепиться в острые роговые шипы чтобы не свалиться от сильного ветра, ударившего в лицо. А затем ящер выдохнул кипящий огонь. Признаться, Милош на мгновение испугался, увидев, как они на полном ходу влетают в яростное пламя, но вовремя вспомнил, что оно не способно причинить вреда ни хозяину, ни его омеге. А затем Милош увидел уже знакомый Серебряный замок Бессмертного, но только теперь юноша не снизу на него любовался, а смотрел с небес, со спины парившего над башнями дракона.