Подмастерье

Лес щерился множеством острых веток, заступая дорогу. Темнота укутала его в непроницаемый кокон. Ночь вошла в пик своей власти, и высокая фигура шествовала вперед под ее неусыпным надзором. Мужчина нес кого-то, укрытого теплым плащом — редкие снежинки оседали на плотной ткани и не спешили таять. Голые кроны сомкнулись над непокрытой головой путника, но, кажется, лунный свет не был ему так уж необходим — он знал, куда идти. Он шагал по тонкой снежной корке, не проваливаясь, не останавливаясь ни на миг, пока деревья не расступились сами. Поляна вся была усыпана островками жухлой почерневшей травы, словно кто-то намеренно пытался сжечь сухие стебли. Горелые прогалины образовывали ровный круг, неизвестный осторожно положил драгоценную ношу в самый его центр. Что-то вспыхнуло высоко в небесах — кажется, упала звезда, зимой такое случается редко. Было в этом нечто особенно зловещее: где-то встревоженно заухала сова, а затем так же резко затихла. Мрак медленно, но верно рассеивался, из всепоглощающей темноты постепенно выступали очертания громадной статуи. — Хозяин леса, — с губ мужчины сорвался громкий шепот, его лица не было видно за роскошными светлыми волосами, — верни то, что мне принадлежит. Где-то за лесом слышится отдаленный раскатистый рокот, он приближается — так сплетаются множество голосов в одном невозможном, стихийном крике… — ЧТО ТЫ ГОТОВ ОТДАТЬ ЗА НЕЁ, ПРОКЛЯТЫЙ? Голос слышится отовсюду и из ниоткуда одновременно, однако эпицентр действия, определенно, статуя — увитая заиндевелым плющом фигура неожиданно…расцветает. Один за другим, на плечах, лице и теле существа с крутыми рогами прорастают маленькие фиолетовые бутоны. Очередной бессмысленный, но слишком настоящий кошмар врывается в мой мирный сон — дрожу всем телом, намеренно не открывая глаз. Под сомкнутыми веками все еще плещутся картины и образы. Я пытаюсь объяснить тот необъяснимый страх, что сковал меня — ведь, по сути, ничего толком не увидела. Может быть, это просто развившаяся в последнее время паранойя вкупе с богатым воображением? Наконец оглядываюсь вокруг — простыня, конечно же, вся измята, а подушка промокла от пота. Встаю на негнущихся ногах, подхожу к окну: унылый сентфорский пейзаж даже приобретает некоторые приятные краски в лучах подступающего рассвета. Мне хочется поговорить хоть с кем-нибудь, рассказать о мучающих меня предчувствиях и странных сновидениях — на миг голову посещает совсем глупая мысль: разбудить маму. Смешно. Она покрутит пальцем у виска, и скажет, что я идиотка. Впрочем, это мое привычное амплуа. Идиотка Сара О’Нил. Отталкиваю от себя каждого, кто только пробует прикоснуться. Потом еще на что-то жалуюсь. Неожиданно замечаю движение за окном, всматриваюсь в серые утренние полутона — по обочине шагает одинокий прохожий. Кому вообще взбрело в голову бродить по улице в такую рань? Вглядываюсь пристальнее, взмахиваю руками от удивления. — Чёрт возьми, Северина! Ты что здесь делаешь? Она как будто слышит через стекло — поднимает голову, встречается со мной взглядом, машет и обворожительно улыбается. Не спорю, она всегда ведет себя немного странно. Но сейчас что — неужели собралась на утреннюю пробежку? И все же, неожиданно понимаю: она — то, что мне сейчас нужно. Мы с Севериной можем считаться сёстрами по несчастью — прибыли в это унылое местечко в начале осени, обе не на лучшем счету у одноклассников… неудивительно, что стали подругами. Она останавливается прямо посреди дороги, ждет, когда я спущусь. Остатки сна слетают легкой пылью, однако гадкий осадочек все-таки забивает горло. Надеваю первые попавшиеся вещи и распахиваю окно — лучше воспользоваться проверенными методами. Я действую отчаянно — как всегда. Представляю, как скривился бы Дерек, узнай он о моей проделке. Если говорить о паранойе, здесь он, безусловно, лидирует по всем показателям. Все-таки соблюдаю осторожность, когда спускаюсь по трубе: остатки здравого смысла не дают мне пуститься во все тяжкие. — Ты напугана, — Северина чуть наклоняет голову, прищуривается, — рассказывай. Чуть поёживаюсь — кажется, стоило накинуть куртку. Кто-то мелко сыплет с неба снежные крошки. Еще секунду назад я была полна решимости выговориться, но сейчас все слова разом пропали. Глупо открываю рот, чтобы сразу заткнуться. Северина вежливо ожидает, накручивает и так кудрявую прядь на палец. Ее руки, как всегда, в перчатках — она неизменно делает вид, что это в порядке вещей, даже когда приходится снимать их в школе. В самые первые дни недоумки во главе с Адель Моринг вздумали смеяться над ее шрамами, но быстро позакрывали рты. Я до сих пор не смогла узнать у нее, что же между ними произошло — в ответ возникало только многозначительное молчание. Она любит молчать и слушать. Быть может, потому иногда кажется мне незаменимой…? — Сара. — Северина мягко напоминает о своем присутствии. И меня неожиданно прорывает. — Эти сны никак не оставят меня в покое. Я думала, это из-за Писадейры… но, — судорожно набираю полные легкие воздуха, — сегодня было особенно страшно. Она осторожно касается моего лица, чуть поглаживая по щеке — почти не ощущаю холода перчатки. Неожиданно мне и правда становится спокойнее. Говорю тихо и внятно, зная, она не пропустит ни звука. Я никогда не смогла бы доверять Северине, не будь она первой, кто поверил мне насчет Писадейры и её тьмы. До сих пор при едином воспоминании о той ночи на кладбище у меня подгибаются ноги. Но отчего-то незамысловатое сновидение кажется мне страшнее. — Не говори ничего, — почти умоляю, и она покорно умолкает. В этом Северина отличается от неугомонной импульсивной Стефани и ранимой Кэнди. Иногда мне кажется, она понимает меня лучше, чем я сама, — скажи, почему ты сюда пришла. Я выговорилась. А ведь не могла даже надеяться на подобное. — Мне не спится. Иногда я прогуливаюсь. Смеюсь. — Ты странная, знала? Она неловко пожимает плечами и тоже смеется. — Сможешь остаться сегодня у меня? Я уже позвала Кэнди. Мама… в общем, её опять не будет. Вопрос — чистая формальность. И так знаю, она согласится. — Мы еще поговорим про твой сон, — смотрит на меня со странным, болезненным выражением. Неужели беспокоится? Мне всегда хотелось поймать хотя бы тень чего-то подобного в маминых глазах, и сейчас становится до боли смешно. — А твой отец…он еще не приехал? Чуть качает головой. — У него дела. Думаю, скоро уже вернется, — она намеренно избегает моего взгляда. В который раз убеждаюсь в том, что, скорее всего, права: наверняка Северина попросту сбежала из дома. И эти ужасные ожоги — работа ее отца. Да уж, при таком раскладе на мою маму можно молиться. — Увидимся в школе, — прощание выходит сухим и скомканным, но мне и самой уже не хочется стоять на холоде. Северина исчезает в утреннем тумане, как будто и не приходила. Она действительно не похожа ни на кого из тех, кого мне доводилось встречать прежде — быть может, потому меня так тянет к ней. Остальные только пальцами у виска крутят, особенно Дерек: еще бы я стала слушать этого ехидного засранца. Небо окончательно светлеет. Вдыхаю стылый предзимний воздух полной грудью — становится еще легче. Обещаю себе, что ничто сегодня больше не выбьет меня из колеи. Я сильная, и, по сути, выбора у меня нет. *** Отворачиваюсь, почти утыкаясь носом в стол — чтобы никто не заподозрил в шпионаже. А затем снова искоса поглядываю на Майкла, который проходит мимо, совсем не обращая на меня внимания. Это смешно, право слово. Я сама сказала ему уходить, сказала, что ни за что на свете не прощу. И сейчас злюсь совсем как главная героиня любой мыльной оперы. Мне стоило разобраться в себе прежде чем пытаться построить хоть что-нибудь с кем-то другим. Не сказать, чтобы я беспечно относилась к отношениям: аккуратно и бережно выкладывала кирпичик за кирпичиком, не подозревая, что только укрепляю стену, отделяющую от окружающих. — Ты в порядке? Дерек подсаживается совсем некстати. Хочу привычно огрызнуться, но вовремя замолкаю. Разве он виноват, что природа обделила меня сообразительностью? И все же есть одна вещь, из-за которой я действительно злюсь на него. Проклятый скептицизм. — Нет. И что ты сделаешь? — Для начала, спрошу, в чем причина. — И с какой начать? Может быть, дело в том, что моей матери с каждым днем все больше на меня наплевать, или, конечно, в том, что мне до сих пор снятся кошмары после случившегося пару месяцев назад? Что ты предпочитаешь? Я ждала, что ты придешь, но ты предпочел остаться в стороне. Он выглядит так, будто я нокаутировала его хуком справа. Мне немедленно становится стыдно: и как я могла подумать, что способна сохранять самообладание? Майкл Тёрнер всего лишь прошел мимо, а я уже готова разметать все в клочья. Дерек нервно сглатывает, но не уходит, и даже пропадает желание выгнать его отсюда к чёртовой матери. — Прости. Я…на самом деле я хотел узнать, может быть, вы с мамой заглянули бы к нам на днях, — я редко вижу его таким сконфуженным. Он правда хочет мне помочь — всегда хотел. Имею ли я право постоянно на него срываться? — Нет, это ты извини. Не с той ноги встала. Я обязательно передам маме, — вижу Кэнди у входа в класс и поднимаюсь ей навстречу, но друг неожиданно останавливает меня. — Если тебе что-то будет нужно, Сара, только скажи. Это правда смешно. Знать бы еще, что на самом деле мне нужно. *** Задергиваю шторы, зажигаю прикроватный светильник: на самом деле, я не мастерица в устройстве ночевок. В Балтиморе у меня не было близких подруг, виделись мы только в школе… На что только не пойдешь, чтобы не сидеть одной в глухой темноте дома. Кэнди забралась с ногами на диван, сидит, изредка отхлёбывая вино — мама, пожалуй, не заметит пропажи одной бутылки. Северина отстраненно глядит в окно, чуть покручивая бокал в руках. Хочу сходить за ароматическими свечами, но не решаюсь — мне кажется, огонь все еще пугает ее. Быть может, я зря собрала их здесь? Кэнди и Северина не очень-то общаются, и сейчас все выглядит немного уныло. А мне до боли, до безумия хочется отвлечься, послушать свежие сплетни, поболтать об абсолютной ерунде. Кэнди как будто ловит мою немую просьбу, вздрагивает, точно в себя приходит. На ее тонких губах появляется робкая проказливая улыбка. — Кажется, мы уже достаточно выпили, чтобы начать откровенничать, — смеется расслабленно и поглядывает в сторону Северины. Она оборачивается, блуждая по нашим лицам рассеянным взглядом. Но, кажется, ничего не имеет против милой беседы. — Хорошо, — неожиданно она перехватывает инициативу в свои руки, кутается в широкие рукава черной толстовки, — расскажите про ваш первый раз. Улыбается и замолкает, я поглядываю в сторону Кэнди. Она набирается храбрости, выпаливает, запивая слова очередным глотком красного полусладкого. — Мы с Люком были близки…один раз, незадолго до расставания, — я наблюдаю за выражением ее лица: с радостью отмечаю, кажется, Кэнди все же прошла этот этап. Воспоминания явно не причиняют ей боли. — Это было не так уж и романтично, скорее…больно. Мы были у него дома, я уснула, а потом пришли его родители и Адель… я боялась, что она сделает какую-то пакость, но, кажется, моя кандидатура в девушки брата ее вполне устраивала, — снова смеется и умолкает. Подруги выжидающе смотрят в мою сторону. Пожимаю плечами, стараясь выглядеть естественно. Щеки горят, но уже не от выпитого. — Это случилось, когда однажды я пришла к Бобби, мы должны были заняться математикой вместе… — Но вышло так, что ты занялась кое-чем кое с кем другим, — Кэнди прыскает в кулак, — Сара, хватит подбирать выражения! Неужели Майкл все еще для тебя что-то значит? Ты ведь сама приняла это решение. Ну почему всё, что я задумываю, постоянно идет не так? Вот и этот разговор начал принимать совершенно дурацкое звучание. Чтобы не рассуждать о своих чувствах к Майклу, стараюсь отбросить подальше неприятную тему — Кэнди привычно опережает. — А ты, Северина? Поделишься?! — Ее взгляд пылает почти детским любопытством. Подруга улыбается уголками губ и рассматривает чуть переливающуюся в фужере красную густоту. Мне самой стало неожиданно интересно — она никогда не вдавалась в подробности жизни до Сентфора, а тут представилась возможность по-настоящему поговорить. Неожиданно чувствую: ей неуютно. Неужели надеялась спросить нас, оставшись в стороне? Смешно. С Кэнди такие номера не проходят. — Почему ты молчишь? Там было что-то постыдное? — Вино наконец ударяет в голову, я почти физически ощущаю, как размываются границы предметов вокруг. Диван медленно перетекает в пол, столик — в стены, силуэт Северины — в окно. В глазах ее мелькает что-то ядовито фиолетовое, нет, это уже просто бред… — Дай угадаю, ты…девственница? — Нет. — Ну, хорошо, — вступаю в разговор, — тебе нравятся девушки? Ничего страшного, ты не должна стесняться. Прежде, чем заканчиваю фразу, понимаю — дело в другом. Северина качает головой. — Ну нет, это правда не смешно! Ты сама затеяла эту игру, а теперь отказываешься отвечать. Так нечестно, да и что там могло… разве что ты соблазнила учителя! Она вздрагивает как от удара. Кэнди вскакивает с дивана. — Угадала! Я угадала! — Кэнди, перестань. — Нет, постой, … ведь мы здесь как раз затем, чтобы излечиться от старых ран. Всем ясно, такие романы добром не кончаются. Даже если ты любила его, Северина, вряд ли он чувствовал то же самое. Любил бы — ни за что не коснулся бы тебя. Бокал дрожит в ее иссеченных шрамами ладонях, Северина с трудом ставит его на стол. — Что ты об этом знаешь? В этот миг я слышу что-то дрожащее, чувственное, слабое в ее глухом голосе. В общении с ней всегда чересчур много недомолвок, с которыми я давно смирилась. Но что, если именно сейчас я смогу узнать больше? Если это спасет от мыслей об ужасах леса и кошмарах — почему бы нет. — Хватит, — отчаянно пихаю Кэнди в бок. Она и так понимает, что сморозила чепуху. Смущенно вглядывается в непроницаемые черты горбоносой девчонки. — Извини… Откуда ты взялась на нашу голову — вот, что ясно читается в ее взгляде. Северина неожиданно быстро расслабляется. Делает вид, будто ничего не случилось. Её любимая маска. *** — Ты точно хочешь спать одна? — Я уже выхожу из комнаты, но все равно оборачиваюсь. Северина сидит на постели, не торопясь переодеваться: дома тепло, но, кажется, ничто не заставит ее оголить хотя бы лишний дюйм своего тела. Мы должны принимать друг друга такими, какие мы есть. Но меня уже начинает подташнивать от обилия непонятного. — Да, …спасибо, — бормочет, чуть вздрагивая, точно уже уснула, — прости, если что-то испортила. Мне толком не приходилось бывать на ночёвках. Я совершенно не могу на нее злиться. Она выглядит так искренне, когда говорит со мной — сразу же забываю о каждой раздражающей меня недосказанности. Она всегда готова прийти и поддержать меня, неужели я не могу позволить ей парочку причуд? — Все в порядке. Просто, на будущее — не задавай вопросы, на которые сама не хочешь отвечать. Она хрипло смеется. — У тебя есть сигареты? — Нет. Никогда не думала, что ты куришь. — Не курю. Это для борьбы со страхом. Когда держу в руках зажженную сигарету, ничего не боюсь. Жаль, раньше нельзя было себе такое позволить. — О чем ты? Судорожно мотает головой. — Ерунда. Взгляд Северины блуждает по комнате, ни на чём толком не останавливаясь, вижу, она намеренно избегает смотреть на меня. — Почему ты отказываешься говорить? — понимаю, что, скорее всего, придется уйти ни с чем, но вырывается само, — как будто не доверяешь. Как будто скрываешь что-то… — Тёмное? — её надтреснутый смех пугает меня. Отшатываюсь, искоса глядя на подругу: она сидит все в той же позе на кровати, закрыв руками лицо. На один только миг мне кажется, что ее тень на стене спальни странно, неестественно вздрагивает. Северина замечает моё смятение. — Что ты хочешь услышать, Сара? Спрашивай. Я огорошена. Проходит не меньше трех секунд промедления, прежде чем говорю. — Хоть слово о твоей семье. Она медленно опускает глаза, закусывает губу — в лунном свете ее лицо кажется особенно бледным. Отрешенный взгляд упирается в меня, буравит, прожигает насквозь. — Северина… — Мою сестру звали Мария. Она умерла. Чёрт, зачем…зачем же я начала все это? Она говорит так глухо, тихо — на последних словах сходит на шёпот. Чувствую, как дрожат ноги, когда подхожу к ней и сажусь на постель рядом. — Прости. Соболезную… Она не отвечает, только смотрит себе в ладони, и неожиданно я почти физически ощущаю, насколько она пустая. Холодная, точно мёртвая — а что было бы со мной, будь у меня изуродованные руки и скелет умершей сестры в шкафу? Неужели каждый, кто приезжает в этот идиотский городок, обречён остаться одиноким и сломленным? Я решаюсь и бережно обнимаю ее за плечи. Она замирает и не двигается, я, кажется, даже дыхания ее не слышу. А затем чувствую неожиданную тяжесть на плече, в лицо лезут жёсткие кудрявые волосы… Прижимаю ее к себе чуть крепче, укачиваю, как ребенка, ничего не говорю, ни о чем не спрашиваю, потому что не знаю, готова ли услышать еще хоть слово. — Останься со мной, пожалуйста. Я быстро засну, — в её шепоте почти детская мольба, дикая, отчаянная. Киваю, чуть отпуская ее. Северина забирается в постель прямо в одежде, я ложусь рядом, осторожно глажу ее по спутавшимся волосам. От нее пахнет чем-то горьким и в то же время дурманящим, стараюсь не смотреть на ее руки — под ногтями комья грязи, нити и росчерки отвратительных шрамов бело-розовые, как сырое мясо. Ее глаза медленно закрываются, плечи подрагивают — несколько порывистых вздохов, и она замирает. Мне хочется извиниться еще, на этот раз не только за дурацкие расспросы. Каждая из моих бесчисленных проблем кажется бессмысленной, маленькой, как песчинка в космосе. Вышло стыдно и глупо. Я чувствую дрожащий в груди ком, неожиданно тёплый — все ещё не могу поверить, что она открылась мне. А ведь она может врать, усмехается внутренний голос. Ты просто слишком опрометчиво веришь каждому слову окружающих. Как тебе такое? Неожиданно наплевать. Северина и правда быстро уснула, ее дыхание заметно выровнялось, черты лица расслабились. Сколько еще шрамов прячет под закрытой одеждой эта маленькая несчастная девочка? Стараясь не шуметь, приподнимаюсь на кровати — пожалуй, ночёвка прошла не так уж и плохо — я действительно смогла отвлечься от всех дурных мыслей, чтобы обзавестись новыми. Спящая вздрагивает, комкая простыни и что-то неразборчиво шепчет — выхожу, оставив дверь приоткрытой. *** Завтракаем блинчиками с джемом — кажется, я готовила их целую вечность, и все равно вышло невкусно. Во всяком случае, у мамы выходит лучше. Не хочу знать, где она сейчас — сказала, уехала по делам в Балтимор, чтобы обсудить с папой развод. Он мог бы приехать сюда. Она могла бы остаться. Иногда мне кажется, что ей просто не хочется видеть меня. — Хэй, — Кэнди пихает меня в бок, — чего раскисла? Мы становимся похожи на похоронных плакальщиков. Невесело усмехаюсь, но принимаюсь-таки за еду. — Мне кажется, девочки, я знаю, как вас развеселить, — подруга озорно поглядывает в нашу сторону. Северина перестает жевать. — Я, между прочим, еще вчера хотела вам сказать — к нам прибыл цирк-шапито! Прекрасно. Собственного бедлама, нам, видимо, уже не хватает.