Подмастерье

      Волна гнева и отвращения сносит меня, стоит лишь посмотреть в прорези этой мерзкой аляповатой маски. Ни капли не интересно, что за лицо под ней скрывается — важно лишь одно. Какого черта он решил, что имеет право распоряжаться чужими жизнями? На бледном круглом лице Северины не дрожит ни единый мускул. Дерек сжимает мою ладонь, чувствую, как он горит изнутри — но понимаем оба, любое неосторожное движение может стать для нас последним. — Ты захотел, чтобы мы пришли сюда, — стараюсь не показывать и тени страха, — что теперь? Будь уверен, игра по твоим правилам не пойдет. Игнорирую Северину, зная — это не придется ей по вкусу. Неожиданно чувствую, Дерек решительно шагает вперед, дергаю за рукав, пытаясь остановить — бессмысленно. Сознание наполняется липким, почти паническим ужасом: нет, я не потеряю его! Только не сейчас…никогда. Одна эта мысль заставляет колени крупно дрожать. Почему нас здесь всего двое, почему мы не позвали никого с собой — с неожиданной ясностью понимаю: это было бы бесполезно. Из святой четверки остались только мы — чертовы идиоты. — Вы убили мою мать! — Дерек дрожит, но наставляет дуло пистолета на высокую фигуру, — и за это ответите. Человек в маске громко цокает языком, а затем разражается леденящим кровь хохотом. — Да что ты? Не успеваю удержать, друг бросается вперед, хлопки выстрелов — раз, два, три — давлюсь тошнотой от запаха пороха. …Мужчина даже не пошатнулся. Северина, пристроившаяся чуть поодаль, за плечом — не иначе приросла к земле и окаменела. — Как банально, — тянет Человек, все так же мягко, словно журя, — видишь, ты расстрелял все патроны. Впрочем, уже неважно — нам предстоит увлекательное путешествие. Приготовьтесь, друзья мои! Чувствую, как по спине пробегают мурашки — Дерек снова хватает за руку, я пытаюсь сконцентрироваться на его касании: помогает, но лишь на мгновение. Черные силуэты деревьев смазываются, оседая на снег — всё вокруг смешивается, обращаясь в грязно-серый, и я отчетливо понимаю: он способен менять даже незыблемую реальность себе в угоду. Почему все возможные злоключения, которые только можно вообразить, пришлись на нашу с Дереком долю? Мы не двинулись с места, однако явно находимся в другой обстановке — неожиданно понимаю, мы в домике лесника! Человек в маске выглядит сбитым с толку. Кажется, случившееся отличается от плана, тщательно скроенного этим извращенным разумом. Он обращается к Северине, а Дерек тянет меня за рукав: в ближайшем к нам углу так удобно примостилась увесистая лопата. Мы оставили ее здесь на случай, если занесёт проход. Быть может, пули им нипочём — а вот если хорошенько приложить… Не понимаю, что происходит — к чёрту. Главное, нам на руку. — Что за фокусы ты устраиваешь? — ухмыляется директор цирка, порываясь схватить подельницу, однако она ловко ускользает. Один шажок назад… еще несколько — срываюсь на бег, прикрывая Дерека со спины. — Я хочу покончить с этим. Он замолкает всего на мгновение, после — заходится рукоплесканиями. — Неужели? А я, напротив, хотел бы еще посмотреть на твои бессмысленные метания. За эти столетия мне не доводилось видеть существа более ничтожного, чем ты, Северина. Нас он будто не видит: кажется, на то и рассчитана её провокация. Теперь я понимаю единственную слабость Человека в маске — он отвратительно тщеславен. Это может спасти нас. Бутоны морозника мерцают в посеребрённой ледяным воздухом темноте — они обнимают плечи девушки, как роскошное одеяние. — Ты хорошо помнишь этот дом, не правда ли, maschereri? Кто бы мог подумать — я жила здесь когда-то. Не верится, что такая ветхая хижина продержалась все эти годы. Но тебе наверняка претит одна мысль об этом…еще бы. Эти стены помнят, каким ты был. Известным, состоятельным, уважаемым молодым человеком… А что сейчас? — с надрывом смеётся, — за громоздким одеянием и вычурной маской скрывается глубоко несчастный калека! Она использует его приёмы: отточено играет словами. И напрочь лишает самообладания. — Ты не смеешь, — мужчина улыбается, хищно облизываясь, но каждый из нас чувствует, как воздух вокруг готовится разразиться грозой, — ты не смеешь так говорить со мной, маленькая дрянь! Я накажу тебя за ослушание, и не надейся, что пощажу в этот… Удар выходит что надо — Человек в маске валится на колени, хрипит. Еще один — совсем оседает на пол. — Верёвку, быстрее, — командует Северина, — там, на столе. Неистово хочется поинтересоваться, с чего она взяла, что может распоряжаться здесь. Что-то сильнее растущей неприязни заставляет повиноваться. Ищу, шаря в темноте по столешнице — моток крепкой веревки, почти каната, сразу попадает в руки. Стараюсь всеми силами унять дрожь. Нет, Сара, раскисать нельзя! Ни за что на свете, не сейчас… Дерек нависает над Севериной, угрожающе занеся лопату над плечом. Она же, кажется, совсем нас не замечает — склонилась над Человеком в маске, не могу толком разглядеть в темноте. В голове мелькает короткая судорожная мысль…… Добить. Это — здравый расчёт. Справедливое решение. Почему я медлю? Почему удерживаю руку Дерека?.. Оборачивается, коротко кивая: пора связать его, пока не пришел в себя. Волей-неволей действуем сообща. Даже без сознания директор цирка вселяет безотчётный животный страх. Чуть задеваю ладонь Северины, встречаемся взглядами. Глаза, обычно вбирающие в себя темноту, сейчас похожи на тлеющие угли. — Твою маму еще можно спасти, — произносит нечётко, на выдохе — едва разбираю слова. — А о моей матери ничего сказать не хочешь? Ты…это ты с ней сделала! — Он задыхается от боли и гнева, я впервые вижу столько эмоций на обычно бесстрастном лице. Дерек готов расправиться с ней со всей жестокостью, понимаю неожиданно ясно — между ним и Севериной стою только я. Она не пытается оправдаться, только смотрит пристально, прямо в душу. Как будто нарочно, комком в горле встают воспоминания. Её внимательный взгляд, холодное прикосновение испещрённой шрамами ладони к плечу. Расскажи мне свою боль, Сара. Мне это важно как никому. Я не должна быть размазнёй, не должна быть тряпкой! Не должна — но являюсь. Слабость — видеть в этих горящих глазах долю…привязанности? Кажется, совсем спятила. Глупая девочка Сара слишком сильно нуждалась в подруге. — Стой, — накрываю трясущиеся ладони друга своими, — прошу тебя. И Дерек останавливается. Кажется, я предаю его. Слышу громкий вдох, перерастающий в рык… — Здравствуй, дорогой, — ласково шепчет Северина, Человек в маске отчаянно вырывается, но веревка держит крепко. Он не всесилен — уже хорошо. Что-то гаже и темнее страха собирается в углах комнаты, прячется за дверным косяком, под отходящими половицами — и медленно прибывает, сгущается между ними. — Я связан, и ты все равно боишься меня, — Человек коварно улыбается. — Как глупо… Я дал тебе все, о чем ты могла мечтать — могущество, возможность решать людские судьбы. Ты же оказалась ничем не лучше мерзких людишек, с которых я все эти годы срывал маски лицемерия… Она наблюдает с откровенной скукой, все сильнее выводя его из себя. — Пора заканчивать эти игры. Сейчас я позову свою маленькую армию… — Блефуешь. Мог бы — орда чудиков давно примчалась бы сюда. Северина присаживается перед ним на корточки, совсем как любопытный ребенок перед клеткой в зоопарке. — У тебя еще есть время договорить патетическую речь. Так и быть, отведи душу напоследок. Насмешки срываются с ее губ одна за другой: Северина почти плюёт дьяволу в лицо. Может быть, потому что нечего терять? Есть в их объяснении что-то особо интимное, перехватывающее дыхание, заставляющее молчать и смотреть. Каждое слово — отдельная театральная реплика, за которой таится тысяча недосказанностей. — Значит, у тебя всё? Превосходно, — плечи Северины рвано вздрагивают, — наверное, ты все это время думал, что я забыла. Забыла Марию и Пита, забыла, как ты позволял уродцам издеваться надо мной, как держал у своих ног, будто жалкую собачонку… Её щеки покрываются нездоровым румянцем, она едва ли не захлёбывается в собственных словах, но продолжает — и с каждым порывистым вдохом в ней возрастает уверенность. — Лучше бы дал мне умереть. Но твоё тщеславие обошло здравый смысл, — снова улыбается, успокаиваясь, — в очередной раз. Неожиданно она разворачивается и смотрит прямо на меня: внутри становится горячо. — Огня, — это не просьба — приказ. И Северина знает, я все исполню. Ещё бы. Она определённо дала понять: ей известно, как спасти маму. Мама. Я стараюсь не думать о ней предметно, не представлять, какие муки она может испытывать. Каково это — оказаться запертой в чужом теле, почти потерять рассудок? А дальше — почти как по команде — во рту становится горько. Пошла бы она за мной, окажись я в плену у Человека в маске? Мне так хотелось бы ни на секунду не усомниться. Дерек чиркает найденными где-то спичками — чёрт, хоть бы не отсырели. Он делает это ради меня — как и все, что когда-либо делал. Мне хочется обратиться к нему, только язык присыхает к гортани. Наблюдаю отсутствующим взглядом: кажется, убийственная доза адреналина сменилась едва ли не апатией. Мне плевать, если Человек в маске вырвется из своих оков: пусть убьет, заберёт душу, да что угодно! Чему быть, тому не миновать. — Ты хочешь убить меня? Глупая девчонка! Она хохочет ему в лицо. — Нет, maschereri, это будет слишком, чересчур просто! Я не хочу освобождать твою душу. Напротив… Пламя почти пожрало хрупкое спичечное тельце, но все равно успеваю увидеть — так ясно, будто это очередной мой до ужаса реальный сон. Картина в потёртой раме — отвратительные чудовища скалятся с полотна, они собрались вокруг корчащейся в агонии ведьмы. Светлые волосы девушки — продолжение пламени, вздымающегося до небес. У ветхого холста разложены полураскрывшиеся фиолетовые бутоны: приторный запах уже так прочно въелся в воздух, что не могу толком его услышать — лишь догадываюсь, он здесь, опутал лёгкие порочными сетями. Яркие венчики образуют правильный круг — совсем как в лесу, у рогатой статуи… И в эту минуту становится страшнее всего. — Ты, наверное, удивился, как радостно я помчалась выполнять твой приказ — да еще с такими ухищрениями… Северина в экстазе: она едва не скачет вокруг картины в безумной пляске. — В одном ты прав: умение очаровывать словами куда важнее красоты, — хрипло смеётся, — Майкл Тёрнер — весьма обходительный молодой человек, знаешь ли. Будь у меня побольше ума в шестнадцать лет, осталась бы с его прадедом. Впрочем, … я действительно тебя любила. Только тебе нравится топтать чужие чувства, ты славно станцевал на их костях, превратив в пепелище. Самому известно, что рождается из попранного света… — внимание ее блуждает, рассеивается, снова чувствую пытливый взгляд на своих чертах, — Так о чем это я… Пока ты насыщал собственное эго за счет других, у меня было время. Я просыпалась раньше, исправно готовилась к твоему явлению — что может ослепить сильнее подобострастия? У меня было время… и я проводила его с пользой. Мне удалось выяснить, на что способен дивный чёрный морозник, коим природа наделила меня в достатке. Ты смотрел лишь с одной стороны, а ведь все было в твоих руках. Такая мощь…такая власть. Северина плавно наклоняется к нему, делая вид, будто шепчет на ухо. — Я научилась оставлять души в вещах. — Прекрасно, драгоценная. Я тобой действительно очень доволен, — одним резким движением монстр вырывается из стягивающих его пут, хватает за руки, валит наземь. Она шипит, отбивается — невольно бросаюсь к ним, Дерек ловит в крепкие тиски рук. Я вижу у него что-то блестящее: что это — нож? Совсем как тот, что я использовала для ритуала на кладбище. Северина сохранила его… Не сговариваемся, безотчётно понимая, как стоит поступить. — Дерек, — с трудом выдыхаю сквозь обескровленные губы, — я хочу сделать это. Не спорит. В кои-то веки…не спорит. Маска нависает над распростёртой на полу хрупкой девчонкой — он предвкушает победу, а я полна решимости пронзить ножом обоих. Северина глухо стонет. — Ты…снова…ты снова…победил… — Не стоило объявлять войну, маленькое чудовище. Я всегда на шаг впереди. В её взгляде помесь унижения и… о да, различаю — страсти. Так смотрят на мужчину, которого знают по-настоящему, со всех сторон. — Один…поцелуй, maschereri. В этот миг я все понимаю. Северина не смотрит в мою сторону, но вижу, как сжимается в требующем жесте её трехпалая ладонь. Он не отвечает, только жадно, властно прижимается к ее тонким губам. Я не должна — нет, нет… Кто-то другой — не я — управляет телом. Разжимает пальцы, чуть подбрасывает серебряную рукоять — нож приземляется точно так, как нужно. Она бьет его в бок, я вижу густую чёрную кровь на бархате костюма, Человек в маске дергается, падает, однако понимаю — это еще не конец. Северина толкает его к картине, медленно поднимается: слышу отголоски слов, которые она произносит, но сколько ни пытаюсь, не разбираю смысла. Всё замирает, останавливается — не могу двинуться с места. Кошмар окончательно заполняет реальность. Лепестки черного морозника чернеют и сморщиваются, принимая душу в свое полукружье. Что-то дымкой проносится в воздухе: — Нет! Не-е-е-т! Тело мужчины окончательно обмякает, Северина вытирает ладонь о платье. Переводит взгляд на картину… , подхожу ближе — мне кажется, или краски стали ярче? Я различаю его фигуру — там, среди толпы. Красивое лицо, искаженное немой судорогой: кажется, или что-то живое мелькает в глазах? Не верится, что это происходит сейчас. Со мной. — Сара… — она глядит на меня, но, кажется, не видит, — Сара… — темные глаза ширятся ужасом. Замирает, запрещая себе говорить. Но мне прекрасно известен этот взгляд, это отвратительное до боли чувство. Что я сделала…что натворила? Я должна воспользоваться этой минутной слабостью, но Дерек избавляет меня от необходимости. — А теперь ты отведешь нас в чёртов цирк. И поможешь освободить миссис О’Нил: можешь сколько угодно пугать, только одна против нас ты не выстоишь. — Ты прав, — Северина даже не оборачивается в его сторону, ее взгляд прикован к огромному полотну, — а что будешь делать, если сам останешься один? Горький тошнотворный ком забивает гортань. От него никуда не деться, даже если вырыть себе могилу — прямо здесь и сейчас. — Я знаю, ты думаешь об этом, Сара. Тщательно скрываешь даже от самой себя это нестерпимое желание, эту…волю к свободе. Она выдерживает паузу — скорбит или предлагает собраться с мыслями? А потом ее голос назойливо проникает в голову. — Останься со мной. Я верну твою маму к нормальной жизни, отпущу твоего друга… Я не такая, как Человек в маске. Можно сказать, даже хуже. Но я никогда не причиню тебе вреда, никогда не трону тех, кто тебе дорог. — Нет! — Дерек хватает меня за руку, крепко прижимает к себе, в очередной раз пытаясь укрыть от неведомого зла. Его сердце стучит метрономом, задающим ритм моим бесчисленным мыслям. — Не слушай ее, она — убийца… Размыкаю потрескавшиеся губы. — Это с ним ты была в первый раз? Какой очевидный, бессмысленный, в конце концов — глупый вопрос. Но мы понимаем друг друга, понимаем без единого лишнего жеста. Взгляд Северины омрачается, она резко вздрагивает, закусывает губу, совсем как запутавшаяся измученная девчонка. — Ты слишком похожа на Марию, — её ладонь робко тянется ко мне, ласково касается щеки. Всегда холодная кожа в этот раз горит… — ты смотришь как она, улыбаешься. На меня…на меня давно никто так… не глядел. Я не думала, что смогу снова стать…нужной кому-то. Я должна грубо оттолкнуть ее, но стою, как вкопанная. Дерек резко оттягивает к себе. — Это безумие! Послушай её, Сара! Неужели… неужели ты готова бросить все и…уйти? Северина совершенно игнорирует его присутствие. — Твоя мать вернется, может быть, пару месяцев вы проживёте счастливо и спокойно… Думаешь, она исправится? Думаешь, не сбежит снова? Ты знаешь ответ. Знаешь и не хочешь принимать. Что дальше, Сара? Продолжишь проживать день за днем в бессмысленной тоске, ненужная и опустошенная? — Хватит! — он бросается к ней, Северина уворачивается, чуть чиркает ладошкой возле его лица — Дерек падает замертво. — Что ты сделала?! — Он просто спит. Не веришь — взгляни. Он дышит. Мне всегда хотелось, чтобы Дерек умел дослушивать до конца, — она обходит неподвижное тело и снова приближается ко мне, — его мать жива. Просто…находится в другом месте. — О чем ты?! Голова гудит от бесконечного страха и множества вопросов. Почему я все еще слушаю ее?! Почему… — В тот раз я проводила эксперимент. Он удался. Человек в маске списал миссис Никсон со счетов, он приказал мне найти и убить ее. Его воспитательные методы, как ты видишь, всегда были…малость радикальны. Я придерживаюсь других убеждений. «Не человека ненавижу, а его пороки…» — в этом и заключается своя соль. Что, если люди все же способны заслужить искупление? Найти и залечить червоточину? Если поместить их в другой — совсем отличный от привычного — мир. — Я не понимаю тебя…! — …Во время цирковых выступлений мне всегда хотелось увидеть что-то необычное, искреннее, светлое. Увы, моим желаниям не суждено было сбыться, однако попадались некоторые…противоречивые случаи, — в глазах неожиданно вновь промелькнула горечь, — Мария тоже взрастила в себе демона. Того просила жизнь, которую она прожила. Maschereri вынес ей приговор. Что, если бы все сложилось иначе — если бы она могла измениться, перенеся испытания, если бы не пришла к точке невозврата? — Я не знаю, не знаю, не знаю! — Кричу, раздирая горло. Не переношу, не хочу слышать, думать… — Мои цветы, — грустно ухмыляется, — не только отличный ингредиент для создания масок. Не только забвение и боль. Они провожают в иные миры. Я поняла это, когда смогла помочь одной маленькой душе найти дорогу в посмертие. Если бы ты захотела, — снова срывается на раскатистый шепот, — я могла бы показать тебе все. Мы не будем вершить правосудие… только наблюдать за людьми. Некоторые придут к свету, а кто-то столкнёт себя в бездну. Это звучит сумасшедше…и так притягательно. — Дерек…что будет с ним? — Он может отправиться с нами. Встретиться с матерью. Правда, есть вероятность, что всё, бывшее с ним здесь, сотрётся из памяти. А может остаться с отцом, которому не пережить вторую утрату. Подумай об этом. Всё будет, как ты скажешь. По лицу и плечам пробегает холодок. Почему больше нет сомнений? Лишь одно не дает покоя. — Почему ты заточила его в картину? Почему не дала второй шанс тому, кого любила? Кажется, эти слова для нее сродни удару под дых. Морщится, оглядывается, вздрагивает. — Он не из тех, кто его заслуживает. Мы с ним из одного теста. Молчание повисает вязким водоворотом: я наклоняюсь над Дереком, его лицо такое умиротворенное — сжимаю расслабленную ладонь. — Решайся: сейчас или никогда. Лукавит — мой ответ ей уже известен. Она бросает мимолетный взгляд через плечо на картину. В этот раз — абсолютно холодный. — Как называется то место? — спрашиваю несмело; каждая мысль разматывается точно тонкая шерстяная нить, заполняет разум, обращаясь в большой клубок…. Северина чуть улыбается, оправляет подол фиолетового — в тон черному морознику — платья. — На самом деле, я еще не думала. Как тебе... Тотспел? Слово кажется мне в высшей степени странным, однако соглашаюсь кивком. Мой незамысловатый жест заставляет ее улыбаться шире. Она протягивает мне маленькую узкую ладонь — багровые змеи ожогов привычно оплетают бледную кожу. - Если быть, то только первыми во всем, - её глаза задорно сверкают. На этот раз мне совсем не страшно.