Однострочники по Космоолухам

Насколько легко было обнимать Джека в темноте, наполненной запахами специй, насколько всё просто было рядом с ним, настолько тяжело оказалось оторваться от него, словно по живому отодрать от себя часть собственного тела. Пошатываясь, Женя выбрел из кухонных помещений и будто в полусне проковылял к выходу из зала на улицу. Если на него и смотрели другие люди, он этого не замечал. Перед глазами стояла ватная тьма, оставив для зрения лишь узкий коридор, руки и ноги двигались заторможено, ему приходилось держать в голове, что он должен сейчас делать. Что? Пройти на парковку. К флайеру, одолженному у Санька. И улететь на нём домой. Ввалившись внутрь, Женя включил автопилот и растёкся по сиденью. Тело ослабло, сделавшись лёгким и ватным. Казалось, оно могло бы воспарить в эдемское небо само, безо всяких флайеров. Они с Джеком обнимались. Слишком интимно, чтобы это можно было делать при других людях. Но это было так хорошо и правильно, что давно было нужно сделать... Женя вспомнил ощущение чужого тепла и тяжесть руки на своём загривке, и его затрясло. Скрутило на сиденье флайера в плотный комок. Он обхватил себя руками в попытке воспроизвести это ощущение, но напрасно. Он всё дальше и дальше отдалялся от Джека, и всё больше и больше в его теле поднималась тоска. Зудела кожа от невозможности вновь прикоснуться, напряглись руки в попытке обнять несуществующее. Он зарычал сквозь стиснутые зубы, кажется, начиная понимать, что с ним. Он... Джека... По какой-то странной прихоти сошедшего с ума подсознания он посчитал Джека своим. То есть... Спрятав лицо в ладони, он простонал. Этого ещё только ему не хватало. То организм помирает, отказываясь функционировать, то все системы начинают впахивать на двести процентов. Из-за Джека. Ужасней некуда. Нет, то есть, в Джеке не было ничего ужасного. В любое другое время, будучи трезво мыслящим, он посчитал бы Джека классным парнем и интересным другом, но сейчас... Он вспомнил, как обжимался с этим интересным другом в тёмном углу какой-то подсобки, а рядом сновали кухонные работники. Что теперь подумают люди? Плевать, в сущности, на них, а что подумает сам Джек? Решит, что он озабоченный и несдержанный, что он какой-нибудь маньяк? Заныли запястья, и Женя с трудом сорвал застёжку комма с руки. Пару дней назад у него брали соскобы, чтобы замерить уровень гормонов, вырабатываемых железистыми клетками. И, кажется, всё уже зажило, но вот сейчас они снова воспалились и заныли. Женя потёр запястья пальцами, и это напомнило ему его подростковое состояние, которое доктора называли пубертатом. Он лающе рассмеялся. Организм решил удариться в половое безумие лишь из-за того, что он прикоснулся к другому человеку? Не просто к другому. К Джеку, а он не простой, он особенный... Женя вновь обхватил себя руками и попытался сосредоточиться. Где-то в модуле был противовоспалительный гель, снимающий зуд. И ещё пара успокоительных таблеток на ночь ему тоже не повредит. А потом он, наверное, примет прохладный душ. Нет, сперва душ, а потом гель. Но как же не хотелось смывать с себя запах... Он будто только сейчас почувствовал, что на его одежде есть чужой запах, до того тот казался его собственным. Вся эта ночная вода и грозовая свежесть с металлическими нотками — это же не его? Не-ет, как раз его. Потому что Джек — теперь его. Женя помотал головой, с трудом сбрасывая помутнение рассудка. Организм, конечно, может считать Джека своим, но что думает сам Джек? Да, когда они стояли вдвоём, обнявшись, всё казалось таким простым и понятным, на глубинном уровне, понимаемом лишь их телами и поддерживаемым инстинктами. Но люди живут не только инстинктами, а ещё и разумом. Что, если у Джека уже кто-то есть? Что, если он уже состоит в союзе или даже триаде? У Жени заболело сердце, когда он вспомнил о каком-то мужском голосе, что прервал их. Джек ведь тут же от него отодвинулся. Возьмёт ли он Женю в союз с этим кем-то? Или бросит в одиночестве, заявив, что ему и так неплохо живётся? Это ж только Женя с ума тут сходит, как подросток, а у взрослых людей с гуморальной регуляцией полный порядок. Но что если Джек одинок? Жаль, что они не обсуждали своих родных и семьи, когда встречались. Жене казалось неуместным расспрашивать о подобном, а о себе сказать было нечего. И вот теперь он сходил с ума от неизвестности и изводил себя мыслями. Если Джек одинок, и если Женя его тоже привлекает, то неужели они могли бы... Только могли бы... Он скрипнул зубами и часто задышал, стараясь не впадать в пропасть озабоченного подросткового безумия. Он подумал о сексе? Точно, он подумал. И мозг тут же начал подкидывать ему сотни картинок и поз, в которых они с Джеком могли бы... В собственном гнезде, в безопасном логове... Ёпт, как же он хотел его сейчас!! Одна только мысль о том, что Джек откидывает голову, позволяя ему коснуться губами своей шеи, собирая секрет его запаха... Стоп, он это уже сделал! Женя оскалился, ругая себя последними словами. Они набросились друг на друга, словно два животных. Разве это лучше всего не говорило о том, что Джек его хочет тоже? Обнять, прижаться, сделать своим, стать его, быть едиными. Безумие накатывало вновь и вновь, и в мысли опять пролезли сценки неконтролируемых объятий без одежды и даже, быть может, поцелуев. Хотел бы Джек поцеловать его? Стоило лишь представить, как губы Джека ласкают его рот, как Женя загорелся. Похоже, у него попросту подскочила температура. А если в модуле до конца разложить кровать, то она займёт всё свободное пространство спальной комнаты и даже округлую нишу меж двумя окнами. И получится упругое и ужасно удобное лежбище, подходящее более чем для одного человека. В конце концов, модуль-то был стандартного образца, колонизационный. Женя какое-то время спал на полностью разобранной кровати один, но потом ощутил, как там одиноко, и собрал койку до стандартной односпальной. Сейчас же ему захотелось всё вернуть обратно, и чтобы Джек был с ним. Привести его туда... И погрузиться вместе с ним в мягкое, тёплое, просторное и вместе с тем уютное. Казалось, как было бы это легко, наплюй он на условности, принятые в современном человеческом обществе. Просто ввести его туда, и лечь рядом, и любить... Ох-х. Он должен объясниться, — напомнил себе Женя. Сперва он должен рассказать, почему ведёт себя, как безумный. Признаться в своей болезни. Он скривился, подумав о докторах, таблетках и анализах. Диагноз за диагнозом, сперва стремительное угнетение, затем угрожающая атрофия, чуть позже усилиями докторов стабилизированная до уровня, соответствующего самой низкой границе нормы. Как ему говорили, такая нейрогуморальная функциональность — скорее уж дисфункция, лучше называть своими словами, — присуща глубоким старикам, оставшимся в одиночестве, и неизбежно ведущая к летальному исходу. Просто ему дали отсрочку. И доктора, который должен был научить его с этим жить. Но внезапно появившийся Джек... Надо ему рассказать, признаться. Звонок видеофона застал его врасплох. Женя поглядел на номер, затем судорожно впился взглядом в тёмное небо, усыпанное звёздами, затем вздохнул, решаясь, и принял вызов. Он примет всё, что Джек ни скажет. — Жень? Ты как? — и в голосе такая тоска, такое стремление, что Женя тут же почувствовал, как легко ему становится. Легче лёгкого. И все тревоги сразу позади. — Ещё не долетел, — ответил он, погружаясь в почти наркотическое умиротворение. Странно на него Джек влиял, очень странно. — Ты что, из города прямо обратно в лес? — Разумеется, я же в лесничьем модуле живу, а он в лесу. — Слушай... — Джек отчего-то замялся, и это прозвучало очень мило и тепло, у Жени аж сердце ёкнуло. — У меня завтра выходной. А мы как раз договаривались с тобой о прогулке... — ну, допустим, не о прогулке, но Женя не стал его поправлять, сказав вместо этого: — Я тебе скину координаты. Как будешь подлетать, набери меня. — Отлично. Тогда до завтра, Жень?.. — До завтра. Ощущение лёгкости не покинуло его, и когда он нажал «отбой», и когда долетел до модуля и вышел, отправив флайер автопилотом до дома Санька, и когда принимал душ, и когда заводил будильник, укладываясь спать. Встать надо будет пораньше, чтобы всё подготовить.