Однострочники по Космоолухам

Джек от него быстро отдалился. Ещё бы. Оно и понятно: где он, из богатой семьи, с таким красивым котом, с длинными пепельными волосами, с новой волшебной палочкой и учебниками в дорогих переплётах... И где Женька. И животное — свинья, и книги куплены на барахолке среди подержанных, и палочка дешёвая, непослушная, но, как сказала Степановна, «для первого курса сгодится, а там видно будет», и даже мантия старая, из шоаррского магазинчика «Пятые руки», пусть и подходящего цвета, тёмно-коричневого, в которых ходил весь первый курс, но пошита на студента, явно превосходящего Женьку по росту и комплекции. Джек отдалился, и Женька его не винил. Сперва думал, что сможет подружиться с Аллой, но та оказалась в параллельном классе, так что Женька остался совсем один. Ну и ладно, без друзей даже проще. Всего-то надо переждать год, а потом и второй. А на третьем курсе можно выбрать факультет, и тогда… Тогда встречаться с этими придурками он будет только на общих лекциях, а в остальное время станет заниматься любимым делом! С какими придурками?.. Не только ему и Алле пришли письма с Асцеллы. Как оказалось, в этом году с Эдема на Асцеллу прилетели три студента. И Луиджи уже несколько раз задирал Женьку в коридорах, дважды в столовой и однажды исхитрился подсадить ему в школьную сумку зудящих жуков, которые выползли прямо на занятии по истории, и Женька полчаса вертелся, стараясь унять зуд и жжение везде, где жуки по нему проползли, даже поверх мантии. Потом жуки расползлись по классу, дёргаться и чесаться стали уже и другие ученики, занятие оказалось сорвано, весь класс отправили мыться и переодеваться в запасные мантии, этаж изолировали, а помещение обработали сперва инсектицидами, а потом — нейтрализаторами, потому что часть студентов, занимающихся в Асцелле, принадлежала к расе инсектоидов. Прошло две недели после обещания быть другом, данного в поезде, а Джек уже нашёл себе новых друзей, причём некоторые из них оказались со второго курса, старше на год. К их компании умудрился прибиться и Луиджи, и Женьке вдвойне было неприятно, что Джек, хороший и добрый, в общем-то, парень, общается с таким мусором. У Луиджи из положительных качеств были лишь деньги его отца. Говорят, заработанные не совсем честным путём. То зерно лежалое и подгнившее продаст на экспорт, то на подходящих под утилизацию консервах с истекающим сроком годности даты перебьёт и втюхает доверчивым космолётчикам, то грибы соберёт в закрытой зоне с повышенным радиационным фоном, а после замочит их на ночь в дезактиваторе и впарит незадачливым туристам. Те покупают и радуются ещё: грибы-то крупные, мясистые, но почти не дёргаются. В общем, без таких друзей Женька точно проживёт. Спасибо, не надо, лучше одному. Но вдруг Джек неожиданно сам с ним заговорил. Подошёл на обеде, подсел с подносом рядом и предложил: —Хочешь яблоко? Женька ещё огляделся по сторонам в удивлении, потому что Джек был один. Не болтались рядом ни Луиджи, ни те трое со второго курса, высоченные, будто фреане, заливисто гогочущие над каждым удачливым финтом или гадкой шуткой. — А где твои новые... приятели? — слово «друзья» резало, даже будучи не произнесённым. Так-то ты дружишь, Джек? А как же поезд? Руки пожимали, сидели рядом, болтали всю дорогу... Тогда тебе не стыдно было общаться с бедняком-пробирочником? Сейчас это обидное «пробирочник» сыпалось на Женьку на каждой перемене, если Луиджи оказывался поблизости. Уж он-то рассказал остальным, кто был с других планет и не в курсе, что пробирочники тупые, недалёкие, плохо обучаемые, и выращивают их для того, чтобы те стали послушным средним классом, простыми работягами. И что Женьку скоро отчислят, потому что письмо он получил явно по ошибке. На промежуточных экзаменах это выяснится, потому что тест по магии он не сдаст. А с магией у Женьки действительно было не очень радужно. И собственные способности не блистали, и палочка, которую обычно использовали для фокусировки и концентрации сил, была дешёвой и, кажется, бракованной... Но всё это можно было пережить, ведь с издевательствами и дразнилками Женька и в обычной школе сталкивался... Он был терпеливым, что да, то да. И упрямым. И умел не зацикливаться на неудачах. И даже прощать умел. Так что когда Джек предложил угощение, — а яблок этих у него на подносе было с горкой навалено в отделении для фруктов, — то Женька всего лишь ответил: — Да. Спасибо, — и не стал выговаривать о предательстве или недоверии. В конце концов, кто они друг другу такие, чтобы диктовать, с кем заводить знакомства и общаться, а с кем нет. Женька взял пару зелёных яблочек, и те уместились у него в ладони, такие были маленькие. Но, стоило ему сжать их посильнее, как плоды вдруг лопнули прямо у него в руке, и в воздух взлетели-выбросились чёрные семена на длинных белых пуховках! Часть осела на мантии Джека, приклеившись к рукаву, но основная масса прилетела в Женьку, налипнув на лицо и мантию спереди. Семена ещё и каким-то склизким липким соком оказались смазаны, если прилипли, то уже не отдерёшь. Обидней всего было услышать звонкий смешок Джека. Впрочем, спустя мгновение, над Женькой хохотала вся столовая, а он даже дороги разглядеть не мог, чтоб развернуться и уйти: часть белых зонтиков залепила ему глаза. Женька яростно ругнулся себе под нос, в порыве чувств всплеснул руками, тщетно стараясь смахнуть с пальцев липкое и жгучее, каким-то счастливым образом догадался не раскрывать зажмуренных глаз, а то и те бы стало жечь, и тут кто-то наконец пришёл ему на помощь. — А ну-ка не дёргайся, парень, — приказал низкий, но, несомненно, женский голос, и на плечо опустилась тяжёлая рука. Кажется, смех по сторонам поутих, зато послышались удивлённые возгласы. — А ты, паршивец, пшёл вон! — и Женька услышал затрещину, звук упавшего стула и торопливые удаляющиеся шаги. — Пойдём, умоешься, — скомандовал тот же голос, и Женьку куда-то повели. Как оказалось, на кухню. Он услышал звяканье посуды, шум воды, бегущей из крана под сильным напором, стук ножа по разделочной доске, шорох пересыпаемых специй и над всем этим — низкий гулкий голос. — Умывайся аккуратно, — его подвели к текущей воде поближе, — Пока не смоешь сок, глаза не раскрывай. Подумать только, хватать содомское яблоко голыми руками! Ты бы его ещё в рот потянул! И потянул бы. Ведь это его Джек угостил... Откуда Женька мог знать? — Извините... — новый голос, девчачий. — Как он? — А тебе что за дело? Тоже пришла над ним поиздеваться? — загудел голос рассерженным шмелём. — Нет! — звонким колокольчиком зазвенел голос... Аллы! — Я наоборот! Я помочь хотела! — Алка? — пробормотал Женька, удачно смыв липкий сок с одного глаза и поспешив его раскрыть, поглядеть. — Да, Жень. Как ты? — Нормально. — Уже зрячим, он потянулся к автоматическому дозатору для рук, и тот плюнул в его подставленную ладонь радужно переливающегося жидкого мыла, явно с очищающими заклинаниями. Запахло вербеной. — Ты бы себя видел... — пробормотала Алла, потрясённо его разглядывая. — А что? — Женька заозирался в поисках зеркала, но увидел только свою спасительницу, повариху Эльвиру. Если честно, он до сего дня побаивался её, крупную, толстую и некрасивую, с гулким низким голосом, расплывшимися и рыхлыми чертами мясистого крупного лица, но, как оказалось, не чурающуюся наказать любого обидчика и спасти потерпевшего, если инцидент произойдёт у неё под боком. — Волосы, Жень... — потерянным голосом произнесла Алла. — Ничего, отрастут! — убеждённо прогудела Эльвира. — А что с ними? — почти прошептал Женька и наконец смог вместо зеркала посмотреться в бок огромной кастрюли, стоящей на плите рядом. На волосах у него было целое пуховое облако. Женька осторожно тронул его рукой и вмазался в липкое и жгучее снова. Так вот, почему пекло голову! — Ох, блин, — пробормотал Женька себе под нос. — Смыть, как с кожи, не получится, — сразу предупредила Эльвира. — Оно намертво склеивает, да ещё и ядовитое. — Да я чувствую уже... — буркнул Женька, вновь трогая макушку и под пушистым покровом натыкаясь на подобие каучуковой шапочки, в которую превратились его и без того не очень-то длинные волосы. — Жжётся, — пожаловался он вслух. — Не жжётся, а разъедает, — безжалостно поправила Эльвира. — Надо сбривать, и быстро. Женька засопел, потом покосился на Аллу и вспомнил, что он в своей семье старший, это младшие ещё могут поныть и поплакать в надежде получить желаемое, а старшему нельзя, он должен подавать пример и быть самым сильным. — Сбриваем, — произнёс он глухо, но, наверное, гордо. Эльвира вытащила из кармана фартука свою волшебную палочку, подняла её, взмахнула и произнесла формулу. Формулы они только начали изучать на уроках под названием «Введение» — раньше на Земле в Докосмическую эпоху использовались слова одного из мёртвых языков, затем, когда человечество вышло в космос, первое время школы разделились, и некоторые использовали центаврианский, в котором были проблемы с прононсом, но самые продвинутые сразу начали учить интерлингву; сейчас формулы были расширенные, они включали в себя не только вербальные сигналы, но и ментальный посыл, в отличие от посыла при использовании сырой магии, во время произношения формулы, ментальный образ выходил более конкретным и давал лучший эффект. Наверное, Эльвира очень хороша была в ментальных посылах и конкретике, потому что Женька ничего не почувствовал, лишь лёгкое дуновение ветерка, но когда погляделся в кастрюлю, то не увидел ничего. В смысле, только свою голову. Лысую. — Ну и плевать, — буркнул Женька. — Отрастут же. — Теперь смывай млечный сок, пока кожу не разъел, — Эльвира подтолкнула его к раковине. — И идите уже, а то мне некогда с вами тут возиться, ещё ужин не наготовлен. С этими словами она развернулась к столам и плитам, взмахнула палочкой, обновляя магические формулы, и всё вновь закипело, закрутилось: ножи поднялись и стали резать, посуда в дальней мойке принялась полоскаться и поочерёдно запрыгивать в посудомойку, печка мусоросжигателя то и дело открывала своё гудящее топкой чрево, принимая в него новую порцию мусора, очистков и объедков. — У меня мазь есть, вот, — сунула ему Алла в руку какую-то маленькую баночку. — Снимает воспаление и ускоряет рост тканей. А то вот тут у тебя... — она ткнула пальцем куда-то Женьке за ухо. — В общем, давай я сама помажу. — Давай, — вздохнул Женька. Место, куда она ткнула, жгло сильнее всего, хотя смывать там было уже нечего. Видимо, как и предупреждала Эльвира, сок содомского яблока попал на кожу и уже впитался. Прохладная мазь принесла облегчение, даже зуд и жжение сразу исчезли. — Крутая штука, — похвалил Женька. — Как называется? Бепантен какой-нибудь? Бепантеном мать прошлым летом смазывала обгоревших на солнце сестрёнок, вот Женька и запомнил. — Я ещё не придумала, — чуть помолчав, призналась Алла. — Это я сама составила. Хотя отец тоже немного помогал. Он у меня врач. Я тоже... Я тоже хочу быть врачом, как он... — она отчего-то стушевалась и опустила глаза в пол. — У тебя отличная мазь получилась, — похвалил Женька. Кастрюля-зеркало снялась с места и величественно поплыла к разделочному столу. Эльвира развернулась и посмотрела на них с Аллой так, будто хотела без слов сказать, что лимит её добрых дел на сегодня исчерпан, и если они не хотят остаться и почистить килограмм-другой картошки или моркови... Женька схватил Аллу за рукав мантии и потащил прочь с кухни, уже на пороге притормозил и сказал «Спасибо». Эльвира величественно кивнула и, казалось, окончательно о них забыла. Из кухни их выставили вовремя: Алле надо было на урок интерлингвы, а у Женьки через пять минут начиналась сравнительная биология, и до классов ещё нужно было успеть добежать. На первом курсе почти все предметы были базовыми, так что алгебра с геометрией, литература с биологией и историей, альфианский или центаврианский по выбору и химия с физикой от Женьки никуда не делись. Но помимо их к урокам добавились введения в магию, защита, преобразования и магический мир. На второй год в химию должны были добавиться зелья и фармакопея, а в физику — трансфигурационные преобразования, биология объединялась вместе с ботаникой и магическим миром, а защита... Женька вздохнул, переживая о защите. Пробираясь под смешки и удивлённые хмыканья мимо других студентов по лестницам, он торопился на занятие. В лифты в такое время тщетно было соваться, те останавливались на каждом этаже, что отнимало уйму времени. Не подумал он, как дико будет выглядеть, бегая лысым среди других студентов-людей. Как бы не заслужить ещё каких-нибудь обидных прозвищ к уже имеющемуся «пробирочнику». Вот ксеносы — им всё равно, присутствует ли у него на голове покров из кератиновых выростов или нет. Алла молодец. Вызвалась помочь, даже несмотря на то, что над ним то и дело подшучивали и обзывали. А Джек... Нет, про него Женька больше думать не будет. Совсем. Ещё он побаивался Степановны, а ну как та расскажет родителям, и те расстроятся? А вдруг заберут его домой? Но на уроке защиты, что шёл после сравнительной биологии, Степановна только проронила: «Молодец, удобно» и больше о его внешнем виде никаких комментариев не делала. Смешки в классе к исходу второго урока тоже утихли, народ попривык. В конце защиты на угол преподавательской кафедры спустился магический вестник, маленькая записка, сложенная в форме птички, по размерам не больше воробья, такими постоянно обменивались между собой учителя и старшие студенты. Студентам младших курсов пока не рассказывали, как правильно складывать бумагу и какие формулы использовать, чтобы охранить письмо от случайных прочтений. — Джек, завтра с утра вместо занятий явиться на кухню в качестве наказания за хулиганство, — приказала Степановна, прочтя письмо, развоплотила его небрежным взмахом руки, даже не воспользовавшись для этого волшебной палочкой, и начала надиктовывать домашнее задание. Ну вот. Теперь ещё и Джека наказали из-за него. Плохо: он из-за этого Женьку ещё больше возненавидит... Женька обернулся, но, как ни странно, Джек на него даже не взглянул. Что-то неохотно буркнул в ответ на замечание Луиджи — и только. Записал домашнее задание, кинул тетрадь в сумку и, когда Степановна скомандовала конец урока, одним из первых отправился в замок — занятия по защите проходили на улице. — Евгений, задержись-ка, надо кое-что обсудить, — скрипучий голос Степановны срубил Женьку, окрылённого надеждой проскользнуть в корпуса общежитий, минуя своих обычных насмешников. Пришлось подойти к кафедре тёмного дерева, небольшой платформе, что выглядела на поляне внутреннего двора несуразно, но зато придавала Степановне вид генерала, командующего армией на плацу. Их занятия примерно на то и были похожи: на тренировки солдат перед боем. Уворачиваться от магических потоков, сбивать их, атаковать в ответ, ставить щиты и даже держать магический удар, силой воли не давая проклятиям распространиться на себя — вот, чему учила Степановна на своих занятиях. Завхоз, как же. — Да? — вздохнул Женька, подойдя к ней. Степановна часто изводила его советами после занятий. Рассказывала, как лучше двигаться, как концентрироваться, как выхватывать и направлять волшебную палочку. Наверное, и в этот раз тоже… — Ты что вытворил в столовой? Я тебя такому не учила, солдат! — Я вытворил? — опешил Женька. — Спонтанный выплеск сырой магии. Как пятилетка, ей богу. Отвечать надо было конкретно и по существу, со всего размаху — и в рыло, а не распыляться на всякую ерундень. Но не думай, что я подбиваю тебя на драку. А что же вы делаете тогда, — подумал Женька. Но вообще-то уточнить требовалось другое: — А что за выплеск-то? Я ничего не видел, мне глаза залепило. — Глаза ему залепило, — едко передразнила Степановна, взмахнула рукавом мантии, поворачивая свой комм Женьке под нос, и включила голограмму с изображением зала столовой. Видимо, оно было с камеры наблюдения. Женька увидел обеденный стол, весь сплошь заросший кустами с небольшими округлыми опушёнными листьями. Кусты цвели лазоревыми и лиловыми цветами. Ещё миг — и картинка рассыпалась пикселями: он заволновался. — Ты опять? — зыркнула на него Степановна. — Краник-то прикрути. Магия так и хлещет. — Да я что... я ж ничего... У меня вообще способностей почти нету... — Ну да, ну да, нету, как же, — хитро прищурилась Степановна. — Один такой тоже ныл, что магией не владеет. А потом двигатель космического корабля метеорит повредил, тут бы всем и хана, если бы один такой «без магии» с помощью магического выплеска не довёл корабль до орбиты планеты. Ему ещё памятник по приземлении поставить хотели, но он отказался. Скромный был. — Да кто он-то?! — не выдержал Женька и голос повысил. — Дед твой, кто-кто. — Степановна помолчала, покосилась не иначе как на причёску Женьки и резюмировала: — Значит так, солдат. Если увижу, что ты этого паренька ещё раз сырой магией атакуешь или как-то чем-то ему гадишь, скидок на знакомство и деда-героя делать не стану, оштрафую по всей строгости, усёк? — Я атакую? — Женьке показалось, что он очутился в какой-то параллельной реальности, где всё наоборот, где Джек и Луиджи белые и пушистые, а он злой чёрный властелин, как в «Воинах Вселенной-135». — Да я же... Это ведь они... — Что они? — спросила Степановна, приподняв брови. — Ничего, — заткнулся Женька и шмыгнул носом. Чего он не любил, так это ябедничать и жаловаться. Всегда сам предпочитал решить проблему или перетерпеть. Наверное, потому и слыл среди своих обидчиков тормознутым увальнем. — Ну раз ничего, то свободен. Дуй домашнее задание делать. — До свидания, — попрощался Женька со Степановной и заодно её кошкой Гаубицей, пушистой горжеткой весь урок провалявшейся на кафедре. Наверное, для неё та здесь и стояла. Как знать. Во всяком случае, левый угол был весь ободран кошачьими когтями, и немаленькими. А с виду такая хрупкая кошечка, изящная и тонкая. Мысли Женьки с кошки Степановны перескочили на рассказ о деде. В семье никогда о таком не рассказывали. Да, впрочем, в семье и жили-то всё больше сегодняшним днём и суетой о ферме и детях, где уж там было вспоминать о прошлом... Но расспросить было можно. И Женька отправился не в корпус студенческого общежития первокурсников, а в совершенно противоположную сторону.

***

— Степановна рассказала? — устало вздохнула мать. У них там, на Эдеме, был полдень, но вставать на ферме приходилось рано, примерно в четыре утра, доить, кормить, выпасать... А потом возвращаться в дом и готовить еду для себя и кормить младших братьев и сестёр. Не удивительно, что мать уже такая осунувшаяся. — Да. Так это правда? — Люди говорили, что да. Тогда была ужасная перегрузка, мы с твоим отцом остались в отсеке для пассажиров, а папа... то есть, твой дедушка, вызвался добровольцем в команду спасателей. По всему кораблю были пожары, их нужно было тушить. А нам было так страшно... — Понятно. — Женя… У тебя что-то случилось? — материнское сердце, как всегда, чувствовало. — У меня был спонтанный выброс магии, — признался наконец Женька, отвернувшись от голограммы. Зря, конечно, отворачивался: когда ещё мать увидит, межпланетка дорогая, а у его тарифа с помесячной абонентской платой был лимит по звонкам всего полчаса. — Ух ты, это же здорово, Женя! А отец ещё сомневался, стоит ли отправлять тебя учиться в Асцеллу! Вот он образуется, когда я ему расскажу! — Да... — кисло ответил Женька. На заднем плане кто-то захныкал, и мать заторопилась. — Ну ладно, сынок, а то у тебя время закончится... Потом ещё поболтаем. Учись хорошо! Целую! — Пока мам, — успел произнести он, прежде чем звонок прекратился. Женька опустил руку с видеофоном, который держал приподнятым над заграждением. Про этот фокус он услышал ещё на второй день учёбы. Чтобы позвонить по видеофону, нужно было отшагать три километра по старому железнодорожному полотну и влезть на верхнюю площадку разведённого моста, чтобы оказаться по ту сторону охранного пузыря. Росту Женьке ещё не хватало и приходилось держать видеофон на вытянутой руке. Внизу под ним колыхались воды залива, сегодня спокойные, как стекло. Казалось, под ним твёрдая поверхность, а не глубина. Женька вздохнул, обозрел окрестности сквозь тонкое, едва различимое марево пузыря — охранного поля, — полюбовался на начинающийся закат обоих солнц, маленьких, но красивых, и принялся спускаться, крепко держась за опоры моста. Когда он встал на дорожку, идущую рядом с рельсами и шпалами, нагретыми за день от солнечного тепла и оттого пахнущими древним гудроном, его уже ждали. Джек был один. Сидел прямо на дорожке, переплетя ноги в голенях и согнув колени, будто медитировал — как знать, может магические каналы ему и открывались именно здесь, у каждого человека были свои способы восприятия магии, медитация предлагалась ученикам в качестве одного из способов тренировки. Женька сколько ни сидел в позе лотоса, ничего магического в себе и окружающем мире не мог нащупать. — Привет, — поздоровался Джек первым, но Женька решил, что на эту уловку он больше не поддастся. Луиджи и остальные наверняка где-нибудь поблизости. А если и нет, то внезапно опасным показалось предупреждение Степановны. Так и с Асцеллы вылететь недолго, если ещё кто-то из преподавателей решит, будто это Женька третирует Джека и его друзей, а не наоборот. Смешно, конечно, но Степановна явно не шутила, когда его об этом предупреждала. — Жень... Подожди! — Джек вскочил на ноги и попытался схватить его за руку. Женька вывернулся и продолжил идти. — Жень, извини! Ничего себе! Они что, думают, раз он пробирочник, то совсем тупой? — Держись от меня подальше, — процедил Женька, приостановившись. — Жень, я такого никогда не видел! — Чего? — Чтобы раз — и всё зацвело. Все семена! Слушай, извини насчёт волос. А он уже и забыл, что Эльвире пришлось остричь его налысо. И мать даже ничего не сказала. Наверное, решила, что это подростковая мода такая? Женьке стало внезапно обидно, и, что самое интересное, неизвестно на кого. Может на вечно уставшую мать, может на придурка Джека, может на магию, которая так фривольно с ним обходится — то её нету, то выплёскивается, когда ей хочется. — Мне всё равно, — глухо ответил Женька. Он пошёл дальше, но настырный Джек не отставал. Поплёлся за ним. — Слушай, я же знаю, что ты не такой, как они говорят! Ну, Луиджи и его приятели. Ты не тупой и не идиот. Вот уж спасибо. Женька скрипнул зубами и стиснул кулаки. Интересно, а если он врежет Джеку по роже без всякой магии, это не будет считаться нападением и третированием? Хотя нет, нельзя. Луиджи и другие никогда его не избивали, лишь дразнили словесно или подстраивали, в сущности, безобидные розыгрыши. Жизни и здоровью это не угрожало. Женька же мог бы ударить, причинить реальную боль. Драка — это серьёзно. Он заставил себя разжать пальцы и выдохнул. — Жень?.. Он не отвечал, и Джек замолчал тоже, очевидно исчерпав все свои доводы. Некоторое время этот предатель — вот кто он, обманщик и предатель! — просто шёл за ним, как привязанный. — Слушай, чего пристал? — спросил Женька, наконец остановившись. Присутствие Джека неимоверно его раздражало. — Я не привязался, я просто в общагу иду. Тут одна дорога вообще-то, — Джек хитро усмехнулся. — А, ну и вали тогда. — Женька посторонился, пропуская его вперёд, но не тут-то было, Джек тоже остановился. — Ты чего так? Я же извинился. — А я сказал, что мне всё равно. Вали к своим приятелям, а меня не трогай. — Я больше не буду. Обещаю. Да что он, маленький что ли? — Вот и не будь. Проваливай. — Жень... — взгляд Джека сделался каким-то отчаянным. Ох, зря Женька ему в глаза-то посмотрел, те как будто не лгали. — Жень, прости. Я не думал, что они всё это всерьёз. И сперва это казалось весёлой игрой... Кулаки снова зачесались. Женька стиснул зубы, чтобы не поддаваться порыву. — А потом я понял, что они и самом деле так думают. Про пробирочников и про тебя... Услышав ненавистное прозвище, Женька сорвался раньше, чем успел подумать. Коротко размахнулся рукой и двинул кулаком, ударяя со всей силы, как учила на занятии Степановна — коротким направленным импульсом. Но не Джека по его холёному красивому лицу, а рядом, в железную опору моста. Ух ты, впервые получилось! Металл загудел, широкая толстая балка дрогнула и, кажется, даже выгнулась. — Жень, я ведь тоже пробирочник, — сказал Джек. Если бы Женька ударил его, а не мост, то Джек перелетел бы через низкое ограждение и рыбкой занырнул в воду хрен знает на какую глубину. — Ты чего блок не выставил, придурок? — зашипел на него Женька, внезапно испугавшись. — Видел же, что я ударю?! — Видел, — ответил Джек. По-прежнему беззащитный. Идиот. — Ударь меня, если тебе от этого станет легче. — Сказал и выпрямился, и ветер, что то и дело налетал здесь, на такой высоте, на их мантии, красиво затрепетал его волосами. Те полоснули белым вымпелом, знаменем примирения. Женька отвернулся и опять пошёл вперёд, стараясь теперь шагать быстро, но не бежать. — Жень, я... Да постой ты. Про пробирочника — это правда. Меня ведь тоже улучшали, как и тебя. У нас все в семье такие! — Тебя улучшали, — едко поправил Женька. — А меня просто создали. Сделали удобным. Тупым тугодумом, чтоб только работал и ничем не выделялся. — Ну и ерунда! Я читал! Пробирочники и болеют меньше, и генетических мутаций нет, и живут дольше, и физически сильнее, чем те, кто родился с набором спонтанных генов. И потом... Ну как это ты не выделяешься? Ты видел, что в столовой произошло? — Спасибо за угощение, кстати, — буркнул Женька. — Я никогда не видел такого мощного выплеска магии, — не поддался на подначку Джек. — У тебя явно способности к природной магии! Женька засопел. Может, и так. Он всегда мечтал, чтобы они у него были. И тут — такое подтверждение. Он сбавил шаг. — А я вот наоборот. Никогда, — вдруг тихо произнёс Джек. — Что? — Никогда ничем себя не проявлял. — Психануть — не значит себя проявить, — ради истины сказал Женька. — Да ну... Ну было в детстве, однажды тарелку разбил взглядом. И ещё воду в стакане вскипятил. Но это так мелко... Родные всегда знали, что я буду учиться в Асцелле. Лидия вон на экономику пошла, своё дело откроет. А я даже не знаю, к чему у меня есть способности. — Разберёшься ещё. До третьего курса ещё два года. Вид у Джека сделался совсем разнесчастный. Оттого Женьке и захотелось его утешить, словно младшего братишку. Рефлекс старшего, и никуда от него не денешься. Подумалось: наверняка об этом Джек с Луиджи и остальными не разговаривал. Тем только покажи слабину, живо заклюют, как стая сыроежек, накинутся на самое слабое и уязвимое, сожрут. С ними надо быть такими же злобными и голодными сыроежками, чтобы выжить. — Но ведь есть то, что тебе нравится? — осторожно понизив голос, спросил Женька. Неизвестно, почему понизив. Наверное, потому что сейчас они заговорили о секретном, о сокровенном. Это не должно было быть услышано посторонними. — Есть, — тут же доверчиво признался Джек. — Ну вот. Попробуй себя в... — Я люблю готовить. У матери ресторан. И я с детства при ней. Человеческая, альфианская и авшурская кухни, даже много заклинаний уже выучил... Женька задумчиво хмыкнул. Шеф-повар маг — сложная штука. Но наверняка и такой профессии можно выучиться, если грамотно подобрать факультативы на третьем курсе. — Теперь понимаешь? Мне назначили отработку на кухне! У этой Эльвиры! А она, говорят, помимо готовки ещё и занятия ведёт. Да она меня проклянёт и откажется учить, — грустно резюмировал Джек. — До третьего курса ещё уйма времени, — опять напомнил Женька, но утешения в этом было мало. — Да знаю я... Теперь они шли нога в ногу, неторопливо, будто прогуливаясь. Наконец Женька смог посмотреть по сторонам. На небо с заходящими солнцами, свет которых сдваивался и усиливался как раз на закате, уходили за горизонт они почти одновременно, и даже... Женька обернулся, чтобы удостовериться... И даже тень сейчас была у него одна. Что примечательно, одна на двоих, длинная и широкая из-за то и дело взметающихся в стороны подолов мантий. — А давай я к тебе приду завтра? — внезапно предложил Женька, сам от себя не ожидая такой щедрости. — На обеде. Попрошу Эльвиру, чтобы разрешила тебе помочь. — Зачем это? — Ну тогда она поймёт, что я на тебя не сержусь. — А ты больше не сердишься? — Сержусь, — упрямо ответил Женька. Эти «больше не буду» и «больше не сердишься» в исполнении Джека раздражали. Сколько ему лет вообще? Почему разговаривает, как ребёнок? Хотя... Они же и есть дети. Просто Женька — старший. А у Джека старшая сестра есть. Наверное, живя с нею, он привык выражаться именно так. Быть может. — Короче, загляну к тебе завтра, — резюмировал он. — Спасибо, — ответил Джек, бросив на него взгляд искоса. — Может, это и поможет. — Кстати, а где ты те яблоки взял? Ну, не яблоки, а... — В оранжерее нарвали. — Здесь есть оранжерея? — А ты не знал? Если дойти до общежития пятого курса и пройти чуть дальше... Женька и не заметил, как они с Джеком добрались до главных корпусов. Ужин оба пропустили, но есть и не хотелось после такого насыщенного на события дня. Подумалось: а если бы не те яблоки, они бы сегодня не сдружились. Если, конечно, Джек и в самом деле хотел с ним общаться. Женька всё ожидал, когда Джек вновь что-нибудь выкинет. Засмеётся над ним, дурашливо заявит, что его, легковера, опять разыграли. Так ждал, что вздрогнул всем телом, когда услышал окрик: «Эй, пробирочник! Чо не слышишь, глухой?» Он машинально пригнул голову и уставился в землю, торопясь скорее пройти через проходную общежития. Скорей оказаться в своей комнате... Джек неожиданно взметнул вверх правую руку, показал приятелям Луиджи средний палец и крикнул: — Отвалите, придурки, мы оба вас не слышим! — и вместе с Женькой отправился дальше. Это было — ух! Круче известия о том, что у него есть магия! Женька почувствовал, как бешено заколотилось у него сердце. Джек подмигнул, будто действительно понимал, отчего у Женьки такой вид, довольный и даже, наверное, немножечко радостный.