Сакура своему счастью долго не верила, и это чувство было потрясающим. Столь ощутимая лёгкость наполняла её изнутри, придавая сил и укрепляя магию. Вот насколько сильно влиял на неё родной дом. Она уже и не надеялась когда-либо сюда вернуться или, путешествуя, оказаться рядом. Но Саске отпустил её сам. В одночасье, обескураживая жёсткостью принятия решения, от которого у Сакуры дух захватывало, а хвост напрягся трубой.
Он отпустил её
одну.
Весь долгий путь в родную деревню, скрывая свою природу, Сакура проделала в раздумьях. Использовать магию в этот раз ей было не дозволено, дабы не привлечь ненужного внимания. А ведь перемещение в пространстве, на которое она способна, могло существенно облегчить дорогу. Но думала Сакура не об этом.
Досель невиданно было, чтобы кауррид хоть раз являлся в королевский сад или же в город без сопровождения неко. Иначе говоря, хемуу не мог оставаться без присмотра. Диабена всегда чтила законы и иерархию, а то, что творилось между Учихой Саске и его оружием — Сакурой, изредка, но становилось темой для обсуждений. Нерушимый союз преображался, наращивая мощь, в то время как другие каурриды сходили с дистанции на тренировки или вовсе отстранялись от работы верховным из-за внутреннего конфликта связи с их неко. Считалось, бездарен тот маг или колдун, что не в силах совладать с тем, кто у него в подчинении.
Саске помимо славы снискал довольно много зависти и ненависти. Он отнимал у других хлеб, выполняя королевские приказы и поручения верховного кауррида. От него было сложно что-то утаить — его жёсткости и безразличию, которое он демонстрировал в отношении Сакуры, переставали верить. Люди-то и подавно считали его одним из самых жестоких, а вот те, кто нёс с ним службу бок о бок, косились и зарывались носом в падкой земле любопытства. Это испытывало на прочность его терпение. А оно у Саске не бесконечное.
В один момент он ушёл
в тень.
Сакура это чувствовала. Ком, ставший камнем, перекрывающим доступ к кислороду. Их внутренняя связь за это время укрепилась и обострилась, поэтому скрыть переживания, думы, волнения и любые другие ощущения становилось практически невозможно. Учиха от неё ничего не утаивал, но ни разу разговор так и не заводил, лишь однажды упомянув о вире и виселице. Естественно, ему полагалась магическая, гораздо более жестокая расправа, нежели та, что применялась к другим преступникам, которых отлавливали в тавернах королевства.
Сакура переживала. Она боялась, что из-за давления государства и общины их ветхие иерархические отношения пошатнутся. Изменятся так, что более Харуно никогда не ощутит тот кусочек спокойствия и умиротворения, которым была окутана всё это время. Как однажды аура Саске стала для неё облаком, скрывшим её в небе от чужих глаз.
Эти думы её не покидали. Даже когда она появилась на пороге собственного дома, где её не ожидали увидеть родители. Вкус радости и счастья от встречи беспощадно притупило горькое послевкусие: Сакура поступила так, как хотела, оставив Саске одного. Что, если это плохо?
Сомнение стёрло в ней понимание правильного и неправильного, оторвав от реальности и разговоров матери и отца. Они-то старались в отведённую пару дней уложить полжизни, а Сакура с ними не успевала делиться ничем.
Не могла. Не поймут.
— Сакура, милая, — мать ласково погладила её у пушистого уха, — ты совсем нас не слушаешь?
Она подняла на Мебуки большие зелёные глаза, будто смотрела сквозь. Хвост поднялся, до этого свисая со спинки деревянного дубового стула.
— Задумалась, прошу прощения, — лёгкая улыбка коснулась её губ. — Всё ещё не верится, что я дома, пусть и ненадолго.
— Я, признаться, думал, что не увижу тебя никогда, — вдруг отозвался Кизаши. — Никогда не смогу заслужить твоего прощения.
Мебуки взглянула на мужа, поджав губы, и обернулась к дочери:
—
Мы не сможем…
Сакура прежде не могла похвастаться сильной эмпатической связью с другими, но тут, видать, всему виной кровное родство. Грудную клетку на части рвало раскаянием, досадой и сожалением. Харуно уже и не помнила тех чувств, что испытывала в тот день, когда её продали, как вещь, на вечную службу и подчинение каурриду.
— Я зла не держу, — выдохнув, ответила Сакура. — Не вернулась бы в родной дом, коли продолжала держать обиду. Некоторые вещи не меняются, но время меня всё же немного изменило.
— Ты стала такой… — не договорил Кизаши, и Сакура увидела блеск в его глазах. — Гордость нашей семьи.
— Приятно слышать, отец. — Улыбка тронула губы Мебуки, а Харуно с благодарностью взглянула на Кизаши, встав с места. — Я хочу, чтобы вы знали, что бы ни случилось, — на секунду она помедлила, будто не была уверена в собственных словах, — я всегда смогу вам помочь, даже если меня не будет рядом.
Родители переглянулись, а Сакура навострила уши: ощутила почти физически — они не понимали, как могли сбыться её слова. Кизаши и Мебуки — словно запуганные звери, не знающие, как себя с ней вести. Ощущение родства осталось только в крови, и ни капли — в связи. Всё, что наполняло Сакуру с ног до головы, — энергия кауррида. А ведь ранее Харуно и подумать не могла, что позволит кому-то отобрать у неё те крохи родительского тепла, оставшиеся после глубокого разочарования и гнева, вызванного их столь суровым решением.
— Не ищите подвоха, — оборвала цепочку их недоумения Сакура. — Просто верьте. И забудем, — с улыбкой перевела она тему, — я бы хотела пройтись по деревне, местам детства. Оставлю вас.
— Ты же с дороги, — забеспокоилась Мебуки. — Пусть и магия спокойна, но физически…
— Всё нормально, — тем не менее ласковый порыв материнской заботы был прерван, словно проведена на деревянном полу невидимая черта. Обе это поняли в один миг — поздно что-либо менять, уже по-другому не умели. То далёкое — семейное — позабыто.
И, покидая стены когда-то родного дома, Сакура с грустью понимала — вот теперь ей по-настоящему больно. И прощалась она с ним не тогда, будучи глупой, маленькой и обиженной на весь белый свет, проданной за приличную сумму пик неко, а сейчас — взрослой, сформировавшейся и сильной духом.
Внутри всё переворачивалось. Грызли мысли о настоящем — том, что она имела и могла потерять, — и прошлом, с которым столкнулась и едва отпустила. И это сильно било по её тонкому внутреннему миру.
Ведь это для других она бесправное существо, носящее статус оружия, заклеймённое рабством, тем и запертое для того, чтобы не навредить другим по своей воле. Но на деле у Сакуры, как и других неко, тоже были чувства, сердце и душа.
Бредя медленно по тропе к лугу, на котором тренировалась столь давно, Харуно впервые пришла к тому, что люди были готовы на всё, лишь бы устранить угрозу. Саске беспокоился не зря: подарив ей равноправие, он собственными руками соткал право, которое не было ей дозволено. Она могла рассуждать и принимать решения без страха, что её мнение обесценят.
— Глазам не верю! — знакомый голос оборвал нить мыслей, заставляя Сакуру вздёрнуть понурую голову. Уши тут же встали торчком, а хвост мотнул в стороны несколько раз. — Розовая шевелюра, два уха! Сакура, ты ли это?
Харуно смутно узнавала в неко, стоявшей перед ней, подругу детства. Она подросла, окрепла, отрастила тёмные волосы, обрамлявшие лицо, да сменила образ — её лоб скрывала густая чёлка. Губы, ярко-красные, скривились в хитрой усмешке — она-то и выдала.
— Гурен? — не ожидала Сакура, несколько раз моргнув.
— Это ты мне удивляешься? — хохотнув, ответила она. — Конечно я! Как видишь, никуда не делась, защищаю деревню, свободна, как никогда.
Гурен деловито прошла рядом, цепляя тёмным хвостом Сакуру за руки.
— Свободна? — нахмурилась Харуно. — В чём же твоя свобода, если ты защищаешь деревню? — Сакура её немного не понимала, в особенности появившуюся привычку опоясывать кого бы то ни было вкруг. Гурен, будто кошка, обхаживала Харуно, словно натягивала путы. Где-то глубоко в груди Сакура ощутила напряжение.
— Что хочу, то ворочу, где хочу — там и хожу, — хвасталась Гурен. — Последнее, о чём я думала, так это ты. Неужто осталась одна, как и мечтала?
— Мечтала? — Сакура изогнула бровь. — Ты, видно, сказок мастерица. Придумываешь то, чего нет.
— Не удивительно, что ты и не помнишь. — Она остановилась перед её носом, всматриваясь в лицо так, будто начала сомневаться в подлинности присутствия Харуно. — А как же наши тренировки в детстве и… «Уж лучше быть одной на свете белом, чем стать оружием в руках того, кто заклеймит до рабской смерти наше тело»?
А вот это Сакура помнила хорошо, отчего почти сразу хмыкнула, отводя взгляд.
— Хм, того, что было, не отнять, — Харуно подняла к Гурен взор, — но я теперь другая, многое в моих глазах выглядит иначе.
— Другая — это какая? Брось, — махнула рукой она, цепляя Сакуру за локоть. — Ты вернулась домой после стольких лет, конечно, тут многое переменилось, да и королевская стража часто рейды устраивает, но… мы живём! А теперь и ты будешь!
— Нет, — Сакура делала шаги с неохотой: присутствие Гурен тяготило, а судя по выражению её лица, ответ не шибко порадовал.
— Не поняла, — она взглянула с подозрением, обойдя Харуно спереди. — В чём дело? Ей-богу, тебя не узнать, ты будто всё ещё… — и тут Гурен как-то гневно просияла, словно выпала козырная карта: — Только не говори мне, что явилась сюда, будучи всё ещё под клеймом этих ублюдков!
Ветер поменял направление, неприятно подув прямо в лицо Сакуре. В глаза попали мелкие соринки, и она зажмурилась, плотно сжав губы. Облака ускорились в синем небе и во мгновение ока закрыли собой яркое солнце. Деревенская поляна погрузилась в тень, послышался шелест листьев и травы. Где-то недалеко начали гнуться толстые стебли ещё несозревшей кукурузы.
— Не говори о том, чего не знаешь наверняка, — ответила Сакура спокойно, еле разлепив глаза. Гурен уткнула руки в бока, а хвост позади начал медленно вилять из стороны в сторону. Она была явно недовольна, шумно выдохнув носом, растопырив ноздри.
— А ты, я вижу, гордиться начала тем, что было омерзительно когда-то? Быстро же ты забыла о свободе, ещё бы! А я, дура, обрадовалась, что теперь хоть с кем-то пост свой разделю, с подругой воссоединюсь, как же я не заметила… — Она вдруг подошла ближе, будто поднырнула, принюхиваясь к Сакуре. — Фу!
Харуно сохраняла спокойствие, пытаясь совладать даже с собственным пульсом, что ускорял стук в ушах. Гурен отшатнулась, быстро вскинув руку к носу, будто вдохнула запах помоев и навоза, вместе взятых.
— Ты вся пропахла этим… Кауррид… — почти сквозь зубы говорила она. — Ничего твоего почти и не различить, ха.
— И это не удивительно, — Сакура раскрыла глаза шире, выдыхая и снисходительно посматривая на заведённую Гурен. — Я всё ещё под присягой.
Нужно держать себя в руках. Сохранять спокойствие.
— Это теперь так называется? Хемуу у нас уже под присягой, ясно, — говорила, будто выплёвывала, она. — Тогда ты и права не имеешь тут находиться, — предостерегла Гурен. — Я не просто так сказала, что рыцари — наши частые гости. Законы Диабены не могут быть нарушены, а ты тут как раз этим и занимаешься, проваливай!
— Твоё слово не будет для меня выше, чем решение родителей, — Сакура сцепила зубы. — Я уйду, придёт нужный час.
Её дыхание участилось, а по телу прошла дрожь. Настолько её это начало бесить.
— У тебя, как у цепной собаки, мозги от верности выбило? — разозлилась Гурен. — Я — защитник деревни, ты — нарушитель. Повторять не буду.
У Сакуры дрогнули пальцы. Она всегда помнила Гурен неуверенной в себе девочкой, делающей успехи, но всегда недооценивающей свои силы. Только рядом с Сакурой она не стеснялась и выкладывалась на полную, из-за чего часто просила её потренироваться с ней один на один. Чтобы не видел никто.
Видно, время и подобие свободы в отсутствие кого-то, кто мог бы стать для Гурен достойным другом и наставником, сделало своё дело. Сакура не воспринимала её как соперника или равную себе. Чувствовала нутром — нападать не стоило, иначе получится только хуже. Ведь как бы Гурен ни перегибала палку, она права — Сакура нарушала правила, явившись в родную деревню и расхаживая продолжительное время без кауррида. Но одно очевидно — Гурен провоцировала и нарывалась.
— Не нужно, Гурен, — спокойным тоном попросила Сакура. — Ты делаешь только хуже.
Она чуть ли не спиной ощущала взгляды.
Везде взгляды.
— Хуже сделала ты, явившись сюда и думая, что тебя примут с распростёртыми объятиями! — она почти оскалилась. — Только твои родители, мучавшиеся чувством вины за продажу, никак не могли успокоиться. Конечно, они не будут прогонять блудную дочь. Ради тебя они и закон нарушат, только вот… страдать за это всей деревне? Нет, извини. Я хочу хорошей жизни и своим близким, кто доживает отведённые им годы, и остальным жителям тоже!
— Тогда уйди с дороги, — голос Сакуры начал меняться. — Если ты видишь путь к разрешению ситуации только такой — разрушением ничего не докажешь.
— Этому тебя твой кауррид научил? — Гурен сощурила глаза. — Или, быть может, он владеет твоим разумом настолько же хорошо, как и телом? Я не верю ни единому слову!
— Ты ненавидишь каурридов, но никогда с ними не встречалась и не работала. Ты не можешь знать, хорошо это или плохо. — Взгляд зелёных глаз помутнел, а Сакура немного пригнулась, стараясь избавиться от шипения в голосе. Обе сдвинулись в сторону, медленно, шаг за шагом двигаясь по кругу.
— Ты носишь клеймо Учих, — крикнула Гурен. — Каурридов, что выжимали из своих хемуу магию без остатка, до конца, пока она не иссякнет вместе с кровью. Так было и так будет из поколения в поколение — неизменно. И то, что это плохо — быть вещью в руках хозяина, — нам закладывают с рождения, но готовят к тому, что судьба нас всё равно настигнет.
В груди бушевал настоящий пожар. Умом Сакура понимала: поддастся гневу — свершится что-то ужасное. Но остатки контроля и терпения покидали разум капля за каплей. И она уже мысленно в который раз просила прощения у Саске.
Гурен, так же как и остальные, никогда
не поймут Сакуру. Потому что происходящее с ней неправильно, но неоспоримо.
— Сколько же в тебя напичкал твой кауррид, что ты стала такой шёлковой, — голос Гурен на этих словах дрогнул от обиды и отчаяния. — Настоящий дьявол!
Она хотела напасть. Ударить первой и сделать почти что контрольный в голову. Уже столько лет Гурен непрерывно тренировалась и совершенствовалась в магии, будучи уверенной в себе. Сила её кристальной мощи должна была напугать Сакуру, заставив отступить и покинуть деревню. Не иначе, это приведёт к печальным последствиям, но… Гурен не успела даже моргнуть, как её обожгло прозрачной волной от разгоревшегося пожара. Языки пламени развевались на ветру, окутывая тело Сакуры, подобно змеям. Её одеяние и волосы взметнулись, но огонь лишь обжигал и не позволял приблизиться, не сжигая в пепелище сухую землю, траву и посевы деревни.
— Он дал мне столько, сколько тебе и не снилось, — Сакура злилась и смотрела на неё грозно, сверху вниз, плавно замирая в воздухе, невысоко отрываясь от земли. — Ты не владеешь и четвертью той мощи, что таится в моём теле, Гурен. Тебе этого никогда не понять и не прочувствовать, пока ты тешишь себя мыслью о свободе и жизни, в которой не можешь сравнить, что лучше, а что хуже. — Харуно сдерживала себя из последних сил, но в голове звучало роковое
«настоящий дьявол», и гнев застилал глаза, мешая ясно смотреть на вещи. — Следи за языком, тварь!
Её слова Гурен не на шутку напугали: Сакура уже не выглядела такой, как несколько минут назад. Зловещая аура, окутавшая пространство, легла фиолетовой дымкой, касаясь шеи Гурен, будто лезвием. На языке ощущался привкус крови, и её тут же замутило, тошнота подступила к горлу, вырываясь тёмно-багровым сгустком на сухую тропинку. Глотку обжигало, Гурен хрипела, в ужасе поднимая глаза. Сакура почти светилась, яркий огонёк рассеял тёмный туман вокруг неё, но она взирала вниз с таким же гневом, желая проучить Гурен. Пусть этот урок послужит ей вечным напоминанием о том, как не следовало спешить, дабы не наломать дров. Та будто чувствовала это, сомкнув веки. Готовилась к удару, даже не думая защищаться. Сакура не испытывала жалости, в мозгу пульсировало лишь одно — отнять жизнь.
Но внезапно всё стихло, когда поблизости раздался говор десятков голосов, а перед опущенными веками яркость сменилось тусклостью. Гурен открыла глаза и увидела перед собой серый плащ и широко расставленные ноги. У самого её носа стоял высокий мужчина, чьи ладони были спрятаны в кожаные перчатки, и… тот самый запах! Именно им насквозь пропахла Сакура, и Гурен в испуге задрала голову. Она впервые видела не просто кауррида, а такого, как Учиха Саске.
Он же внимания на Гурен не обратил. Ощущал шестым чувством, что она где-то позади, что значило одно — жить будет. Саске всматривался в бледное лицо Сакуры, что поменялась по одному лишь взгляду. Чудовищная наэлектризованность спадала, и Харуно приходила в себя. Внутри всё клокотало, и ощущалось напряжение — натянутая тонкая нить, которая держала связь кауррида и неко. Саске всматривался в Сакуру долго, изучал её изменения и пытался вернуть контроль, не прибегнув к записям с заклинаниями.
Вокруг собрались другие неко — селяне деревни, которые досель уже давно не видели в своих краях столь сильных каурридов. Прошло то время, когда тут могли продать молодое поколение крепких неко для обряда хемуу, — вот и смотрели все со страхом, осторожностью и восхищением.
— Са-ку-ра.
Его голос вызвал в её теле спазм: дёрнулись плечи. Саске сощурил глаза и выдохнул, поднимая руку к её шее — точно к тому месту, где находилась метка его клана. Даже под кожей перчаток он ощущал обжигающий жар, что почти сумел уничтожить их связь. До этого момента Учиха не задумывался о том, что Сакура способна применить его стихию огня в действие в таком количестве.
— Сейчас будет больно, — и он лишь сильнее сжал руку на её шее, почти до хруста костей. Вокруг поднимался огненный вихрь…
***
Сакура пришла в себя, подскочив на кровати и обнаруживая, что находилась в их лесной хижине. Поднесла к лицу трясущиеся руки — минуло несколько дней. Всё тело ужасно болело, ломило, ныло, кожу неприятно стягивало, а голова раскалывалась, но всё это продолжалось недолго, будто специально. Жмурясь, Сакура схватилась за голову, стиснув оба уха. Подтянув к себе колени, она скользнула по ним локтями и судорожно выдохнула. Последнее, что она помнила, — жалостливый взгляд Гурен, сидевшей на земле в беспомощности и пламени огня. А дальше — пустота, и Сакура, раскачиваясь, убивала себя одним вопросом: «Почему я ничего не помню?»
— Потому что поднялась над своей сущностью и разумом, — незамедлительно пришёл ответ, от которого она подскочила.
Увидев в проёме двери Саске, Сакура быстро слезла с кровати, встав на ноги. У неё тряслись руки, а душу и тело захватил страх. Из-за того, что она ничего не помнила, не могла понять масштаба совершенного преступления. Готовая к любой вире, она стиснула зубы, стараясь унять непрошеные слёзы. За столько лет службы Сакура почти никогда не плакала, но тут…
— Я провинилась и не оправдала ваших ожиданий, — вырвалось у Харуно, и она, прежде чем успела обдумать, рухнула на колени прямо в ноги своему каурриду. От слов чувствовалась невесомая горечь на языке — произошёл особо ощутимый откат в их связи и отношении. Так, по крайней мере, отзывалось в её груди.
Саске стоял неподвижно, хмуро взирая на потерянную Сакуру, которая, переминаясь на месте, пала ему в ноги. Она пригнула уши, а хвост так и остался неподвижно лежать на дощатом полу. Учиха кинул на него короткий взгляд и тихо хмыкнул. Его рука одним лишь движением кисти дрогнула, и светлошёрстный длинный хвост без импульса хозяйки поднялся в воздухе, спустя пару секунд попадая прямо в ладонь Саске. Он сжал пальцы, готовый намотать его на кулак, подобно канату, однако сомневался, что доставит этим удовольствие Сакуре.
— Встань, — коротко произнёс он, всё же дёрнув за хвост. И Харуно повиновалась, вырастая перед его носом со слезами на глазах. — Что столь сильно разозлило тебя в тот день?
Сакура шмыгнула носом, но промолчала.
— То, что произошло в твоей деревне, оставило сильный магический след, Сакура, — пояснил Саске. — Энергетическое воздействие, что ты обратила в огонь, почти убило тебя. Понимаешь, к чему я клоню?
— Угу, — она грустно кивнула. — Это то, что разрушит нашу связь, — тихо добавила Сакура, сглатывая ком в горле. — Какое наказание ждёт меня за такое?
Саске молчал. Ощущение, будто такое уже случалось, слишком сильно давило на виски, а самое главное, не единожды приходило осознание: происходящее — целиком и полностью его вина. Он нарушал закон, предписанный королевством Диабена, который создали маги и колдуны прошлых веков, зная о последствиях нарушения пунктов свода правил не понаслышке. Без контроля неко опасны, как показывала практика уже второй раз. Учиха же упорно шёл против системы, подвергая опасности не только Сакуру, но и себя. Оправдывала ли цель средства?
— Я не смогла сдержаться, когда Гурен сравнила вас с дьяволом, — вдруг подала голос Харуно вновь, а Саске слишком уж сильно резало по слуху её обращение на вы. — Как однажды вам это высказал рыцарь в таверне.
И сердце Сакуры ускорило ритм.
— Твоя преданность достойна уважения, — ответил Учиха. — Однако тебе следует разобраться в своих мыслях, Сакура. Как я уже и говорил, отсутствие контроля снижает бдительность, и ты становишься уязвимой. А это значит?..
— Слабой, — повторила она его слова, сказанные когда-то. — Слабый умирает первым.
— В этот раз ты показала свою силу в полном объёме, — поделился Саске. — И тебе понадобится очень многое, чтобы научиться контролировать такую энергию.
— Но ведь я… — Сакура нахмурилась, сведя брови к переносице, когда Учиха медленно развернулся и плавной поступью вышел на кухню. Она последовала за ним, пытаясь понять ход его мыслей, но внутри всё будто оборвалось — Сакура не чувствовала ничего.
— Я блокирую твою энергию до того момента, пока ты найдёшь гармонию с собой, — объяснил Учиха. — Это и есть твоё наказание.
Сакура испуганно вытаращила на него глаза, а после подняла перед собой руки, растопырив пальцы. Она не знала, каково не уметь использовать магию, потому что родилась с ней. Она не верила тем ощущениям, что испытывала. Она не понимала, как жить, если перестала чувствовать их с Саске связь.
— То, что произошло в твоей деревне, стёрто из памяти всех её жителей, — также предупредил Учиха, облокотившись бёдрами о край кухонного стола. — Считай, что тебя там никогда не было и больше не будет.
Каждое слово ударяло больнее предыдущего, отчего по телу Сакуры прошлась холодная дрожь. Саске скрестил руки на груди, а Харуно, будто смиряясь с услышанным, смотрела на него не отрываясь не меньше двух минут. Это лучше смерти и хуже одновременно. Ведь вместе с магией Сакура потеряла их связь. И ей было страшно представить, что теперь Учиха думал о ней — бесполезной и слабой. Харуно нервничала, сильнее сжимая сцепленные пальцы, чуть ли не до хруста, пока из уст не сорвалось непрошенное и совершенно необдуманное:
— Я люблю тебя.
Ладонями она тут же прикрыла рот, непроизвольно задержав дыхание, словно её и вовсе ударили под дых. Сакура не должна такого произносить, ведь сама по себе не знала, что такое любовь. Не стоило путать преданность и безмерную благодарность с этим чувством, однако взгляд Саске, взиравший на неё неотрывно, был красноречивее любых слов.
«Это то, что разрушит нашу связь».
Сакура отчаянно хотела верить, что это не так, но на тот момент даже не догадывалась, что они одновременно подумали об одном и том же.
— Я не должна была этого говорить, — с испугом оправдалась Сакура. — И пусть теперь я не ощущаю внутренне вашего настроения, прошу простить меня. За последнее время я доставила вам больше проблем, чем пользы.
Она склонилась в поклоне, прикрыв глаза, будто ожидала приговора. Саске проследил за тем, как скользнули волосы с её плеч, оба уха опустились, а хвост прижался к ногам. И очень хорошо, что она не чувствовала его: мысли бешено метались, и Учиха с готовностью понимал — он хотел дойти до конца, чтобы посмотреть, на что же способна неко, познавшая истинную свободу? Даже если их обоих ждала смерть.
— В последний раз, Сакура, — только и произнёс Саске, покидая пределы хижины. Ему требовалось побыть наедине с собой, ведь какая-то часть его души не могла отринуть её любовь. Вероятно, пришёл тот час, когда стоило подумать, что с этим делать.
***
