tell me your problems

      Рынок громкий.       Такой невероятно громкий.       Эскелю редко когда доводилось оказываться посреди настолько шумных рынков, и даже когда приходилось, он никогда не задерживался, покупая товары первой необходимости или просто проезжая мимо, чтобы покинуть город. Многолюдные места никогда не смогут стать для ведьмаков лучшими друзьями из-за всех их мутаций, поэтому, несмотря ни на что, Эскель всегда чувствует себя некомфортно на рынках.       Лютик, с другой стороны, кажется, ощущает себя в своей стихии с того самого момента, как они сливаются с толпой. Он приветствует практически каждого торговца, который попадается им на глаза, даже если ничего и не покупает у них. Это сбивает Эскеля с толку; он привык покупать вещи, которые даже отдаленно ему не нужны, потому что ему неловко тратить чужое время впустую, но для Лютика это, похоже, норма. Эскель считает, что это бардовская привычка. И при этом довольно очаровательная бардовская привычка.       Что ж, это очаровательно до тех пор, пока Эскель не врезается в случайного прохожего, вращаясь на месте. Они оба извиняются друг перед другом, но когда ведьмак оборачивается в поисках Лютика, его нигде не видно.       — Лютик? — зовет он, но бард не отзывается.       Эскель стонет. Его разум бесполезно напоминает ему о случае с сиреной, и ведьмак вытягивает шею, чтобы оглядеть окружающих его людей, пытаясь зацепиться взглядом за лютню Лютика или его яркий камзол. Когда он не видит в толпе ни того, ни другого, он вздыхает и начинает продвигаться вперед. Эскель бормочет извинения каждому, кого задевает, проталкиваясь сквозь огромное количество людей; он надеется, что никто из них не подумает о нем плохо из-за этого.       Он уже начинает задумываться, не использовал ли Лютик рынок как предлог, чтобы избавиться от него, как вдруг кто-то задевает его, но вместо того, чтобы незамедлительно отскочить назад, вцепляется в его руку с удивительной силой.       — Эскель, вот ты где! — усмехается Лютик, стабилизируя свое равновесие, но так и не отпускает его руку. — Мне так жаль, что я ушел, я просто не заметил, что ты остановился.       Эскель медленно выдыхает, кивая.       — Все в порядке. Просто здесь, э-э, много людей.       Выражение лица Лютика смягчается сочувствием.       — Прости, я не знал, что здесь будет так многолюдно. К сожалению, невозможно предсказать утреннюю суету, пока не станешь ее частью. Хочешь уйти?       Эскель моргает, когда ему предлагают выбор. Он предполагал, что точно так же, как он взял на себя ответственность во время охоты на сирену, Лютик будет руководить их планом во время… охоты на зеркало.       — Нет, все хорошо, просто… дай знать, куда направишься в следующий раз?       Он подразумевал это как шутку, но Лютик хмурится, закусывая губу, и медленно отпускает руку Эскеля. Небольшое расстояние, возникающее между ними, держится недолго, потому что Лютик нерешительно вкладывает свою руку в руку Эскеля. Он слегка сжимает ее, осторожно удерживая пальцы на месте, словно ожидая одобрения.       Как бы сильно Эскелю ни хотелось дать упомянутое одобрение, он колеблется.       — Ты уверен? Это довольно-таки ясный сигнал, что ты… что мы… друзья.       Лютик улыбается; мягко и немного печально.       — Мы друзья, дорогой.       — Но это другое и…       — Я знаю, — перебивает Лютик, — но я не могу обещать, что опять не отвлекусь, а я не хочу, чтобы тебя захлестнули твои обостренные ведьмачьи чувства и все такое.       О, так значит, Лютик просто проявляет тактичность. Эскель упрекает себя за то, что подумал о совсем другом, и кивает, возвращая Лютику лучшую улыбку, на какую только способен. Он не собирается отказывать ему, когда тот просто пытается помочь.       — Ты очень добр.       Еще одна гримаса пробегает по лицу Лютика, но он никак это не объясняет; просто кивает и нежно сжимает руку Эскеля, крепко переплетая их пальцы. Эскель не задает вопросов, позволяя вести себя к разным прилавкам.       Если бы потом его спросили, он бы не смог вспомнить, что именно в них продавалось. Что он смог бы вспомнить, так это ощущение, будто их руки были буквально созданы, чтобы держать друг друга; то, как он чувствовал сильный толчок до самого плеча каждый раз, когда Лютик поворачивался, чтобы полюбоваться чем-то; и то, как Лютик оборачивался с озабоченным видом, когда Эскель двигался недостаточно быстро.       Он действительно понятия не имеет, сколько времени проходит, прежде чем Лютик останавливается с довольно драматичным вздохом.       — Вот оно! О, Эскель, разве оно не прекрасно? — спрашивает бард, указывая на маленькое круглое зеркало.       Поначалу торговец, кажется, настроен скептически относительно его продажи; возможно, он не большой поклонник ведьмаков, но Эскель замечает, как его взгляд перемещается на их соединенные руки, прежде чем его сомнение превращается в удивление. Когда он снова поднимает глаза, то улыбается и без колебаний протягивает ему предмет, что немного сбивает с толку. Не то чтобы Эскель собирался спрашивать.       — Ну, что думаешь? — интересуется Лютик, когда Эскель берет зеркало, сжимая руку ведьмака в знак волнения или поддержки. В любом случае, он ценит это.       У зеркала довольно простой дизайн: одна сторона идеально гладкая, что создает отражающую поверхность, а другая сторона изогнута наружу с вырезанным на ней цветком. Он пожимает плечами.       — Выглядит мило.       Лютик закатывает глаза.       — Мелитэле, спаси нас от ведьмаков и их ограниченного словарного запаса. Это роза, Эскель. Это не просто мило, это идеально!       Что ж, если Лютик так решительно настроен продолжать сравнивать его с розой, он не собирается жаловаться. И да, при более внимательном взгляде резьба представляет собой впечатляюще нежную розу, поэтому Эскель улыбается.       — Это и правда идеально? — пробует он еще раз.       Лютик смеется вместе с торговцем, и Эскель насколько рассеян, что забывает обратить внимание на то, сколько Лютик тратит на зеркало. На него. Он отвлекается от своих мыслей, когда бард снова тянет его за руку, ухмыляясь.       — Ты будешь счастлив узнать, что теперь мы можем уйти! — объявляет он. И хотя Эскель испытывает огромное облегчение от того, что может, наконец, выбраться из сенсорного хаоса, иначе называемого рынком, он эгоистично не хочет отпускать руку Лютика.       — Ты уверен, что тебе ничего не нужно? — спрашивает Эскель.       Лютик качает головой.       — На самом деле, нет. Я не так давно заменял струны своей лютни, и мы только что поели. В любом случае, у меня осталось не так уж и много монет, потому что завсегдатаи этого города не особо щедры, так что нас ничего здесь не держит.       Понимая, что у них больше нет никакого оправдания быть привязанными друг к другу, Эскель со вздохом отпускает руку Лютика и направляется в ту же сторону, откуда они пришли. Он делает примерно три шага, прежде чем запах меда, который его утешал, становится кислым.       Когда он поворачивается, чтобы узнать, что случилось, Лютик улыбается так, будто все в порядке.       — Ты забыл свое зеркало, Эскель, — с нервным смешком говорит ему бард, протягивая упомянутый предмет.       Эскель забирает его, но дело, похоже, не в этом. Запах Лютика все еще такой же, какой бывает у Ламберта, когда Весемир забирает у него привилегию пивовара. До того, как он успевает спросить, Лютик проносится мимо него так быстро, что Эскель чуть снова не теряет его из виду, прежде чем догнать.       — Лютик? В чем дело? Что-то случилось? — в конце концов спрашивает он, когда они приближаются к корчме и вокруг становится меньше людей. Лютик качает головой, но не останавливается. Эскель переводит взгляд с него на зеркало в своей руке, которое затем кладет в карман, чтобы не разбить, и смущенно вздыхает.       — Тебе нужно больше монет?       Судя по всему, это был неверный способ попытаться все уладить, потому что Лютик поворачивается на каблуках и складывает руки на груди, сердито глядя на ведьмака.       — Я не нуждаюсь и никогда не буду нуждаться в твоих жалких монетах! Я вполне способен сам покрыть свои расходы, спасибо большое.       Эскель хочет не согласиться, учитывая, что на Лютике прямо сейчас ведьмачья одежда, но воздерживается, понимая, что бард отнесся бы не слишком любезно к такому замечанию. Вместо этого он просто пожимает плечами.       — Мне жаль, птенчик, я не имел в виду…       — Даже не заканчивай это предложение, — перебивает Лютик, но на этот раз его голос звучит всего лишь устало, не оставив и следа от прошлой решимости. — Просто скажи мне честно. Было настолько ужасно?       — Что? — спрашивает Эскель.       Лютик неопределенно жестикулирует, конкретно ни на что не указывая. Он выглядит удивленным, когда Эскель, кажется, ничего не понимает. Он тихо вздыхает.       — Ну, знаешь, держать меня за руку?       Подождите, что? О боги, Эскель, похоже, упустил что-то важное. Очевидно, как и Лютик, потому что он кажется таким же потерянным, когда видит, что Эскель понятия не имеет, о чем речь. Его мрачность сменяется неуверенностью.       — Как насчет того, чтобы сначала зайти внутрь? — предлагает Эскель, что, по его мнению, является наиболее логичным вариантом действий, поскольку постоялый двор уже находится в пределах их видимости.       В ту же секунду, когда они возвращаются в свою комнату и снимают с себя тяжесть лютни и мечей, Лютик поворачивается и бросает на Эскеля многозначительный взгляд.       — Ты отпустил мою руку. Думаю, будет лучше, если ты объяснишь, чем я буду просто стоять и гадать.       — Я думал, что ты этого хочешь, — честно отвечает Эскель. — Ты говорил, что помогаешь мне, пока мы на рынке, и я не хотел злоупотреблять твоей добротой.       Лютик хмурится, но это обращено явно не Эскелю, потому что следующее, что он делает, это бросается вперед и обнимает ведьмака, который определенно не спотыкается от не совсем неприятного шока, нет, сэр.       — При всем уважении, дорогой, но вы, ведьмаки, иногда бываете такими бестолковыми, — бормочет Лютик в его плечо. Эскель смеется, позволяя себе расслабиться в объятиях и терпеливо ожидая, пока Лютик отстранится, к счастью, без единой кислинке в его запахе.       — Тогда просто для уточнения: это разрешение брать тебя за руку, даже когда мы не на рынке? — спрашивает Эскель, подавляя неловкость, сжигающую его изнутри, даже когда слова слетают с его губ.       Лютик усмехается.       — Да, даже самым могущественным ведьмакам позволено заниматься чем-то обычным, вроде держать кого-то за руку.       И хотя он уверен, что абсолютно точно не имеет подобного Лютику очарования, на лице Эскеля расцветает идентичная улыбка.       — Знаешь, я бы скорее назвал это чем-то необыкновенным.       Как и предсказывал Эскель, Лютик впадает в примерно трехсекундное замешательство, прежде чем краснеет. Его ухмылка становится шире, что кажется невозможным и крайне опасным. Он бы сказал, что это еще одна бардовская особенность, но начинает думать, что это, скорее, особенность Лютика. Его немного пугает то, сколько особенностей барда он замечает в последнее время.       — Ты неплох во флирте для бестолкового человека, — сообщает ему Лютик, приподнимая бровь.       Эскель пожимает плечами.       — Должно быть, все дело в том, кто всегда рядом со мной.       — Эй, — протестует Лютик, но в следующий момент начинает посмеиваться, что звучит просто очаровательно. Сказу же, как он думает об этом, Лютик усмехается. — Так значит, всегда рядом?       Ах, только не снова. Он действительно понятия не имеет, как ему следует реагировать на то, что, — он почти уверен, — является флиртом. И этот факт, кажется, только забавляет Лютика, вместо того, чтобы обескураживать. Не то чтобы Эскель имел хоть какое-то представление о том, почему кто-то, особенно этот бард, захотел бы с ним флиртовать.       — У тебя снова это задумчивое выражение лица, — тихо обвиняет его Лютик, тыкая пальцем в грудь ведьмака. — Тебе и правда нужно так усердно обдумывать идею того, чтобы я остался с тобой?       Эскель ловит себя на том, что слишком резко качает головой.       — Нет, нет. Для меня было бы честью и дальше путешествовать с тобой, я просто… Я не знаю, как это делается.       Лютик наклоняет голову вправо, приподнимая бровь.       — И что именно значит «это»?       Вопрос, который он хочет задать.       — Как отвечать… на твой флирт, — продолжает Эскель.       — На самом деле я не подразумевал ничего… большего, чем просто флирт, — говорит Лютик так тихо, будто шепчет.       Эскель буквально чувствует, как расширяются его глаза. Он так же буквально чует, как Лютик начинает сомневаться в себе, поэтому, не задумываясь, протягивает руку и берет барда за запястье. Он мгновенно сожалеет о своем выборе, когда Лютик вздрагивает.       — Прости, — говорит он, немедленно отпуская руку барда, — просто… не уходи. Пока что. Пожалуйста.       Медленно выдыхая, Лютик кивает.       — Пока что?       — Ты можешь уйти, как только пожелаешь, — поясняет Эскель, испытывая облегчение, когда Лютик всего лишь улыбается, вместо того, чтобы принять его предложение.       К его чести, Лютик практически не двигается, пока Эскель собирается с мыслями. Он потирает кончики своих пальцев друг о друга, прежде чем обхватить себя руками и переступить с ноги на ногу; но не уходит, давая Эскелю столько времени, сколько ему нужно, чтобы подобрать слова, которые не будут восприняты неправильно.       В конце концов, Эскель просто вздыхает.       — Я не… я имею в виду, что со мной не флиртовали столько, сколько я себя помню. Прошу простить меня, если я не знаю разницы между флиртом, свойственным бардам и… и чем-то более… серьезным.       — Барды не могут быть серьезными в своих намерениях? — шутит Лютик; что больше похоже на машинальную реакцию, чем на искреннюю, если судить по хмурому выражению его лица.       — Я не знаю, — отвечает Эскель, всем сердцем желая обратного.       Лютик кивает и тянется к рукам Эскеля, сжимая их в своих.       — Я могу заверить тебя, что, несмотря на то, что у меня, кхм, действительно типичная репутация барда, я был совершенно серьезен, флиртуя с тобой.       Честно говоря, Эскель немного боялся этого.       — Но если ты не подразумевал того же… то есть, если тебе некомфортно, я без проблем избавлю тебя от этого, так что мы можем перейти к менее серьезному флирту, — добавляет Лютик, — или вообще больше не флиртовать. Это может оказаться значительно сложнее, поскольку флирт, по сути, является второй натурой моей профессии, но я, безусловно, постараюсь, если это гарантирует, что мы продолжим путешествовать вместе. И я знаю, ты уже говорил, что доволен нашей договоренностью, но мне кажется правильным убедиться в этом еще раз на тот случай, если…       — Можешь быть уверен, — вмешивается Эскель, прежде чем Лютик окончательно запутается. — Мне не доставляет это никаких неудобств.       — Но? — уточняет Лютик, приподнимая бровь.       Пораженный тем, как бард каким-то образом знает, что ему нужно продолжить, Эскель слегка улыбается.       — Но я не знаю, как флиртовать всерьез.       И он действительно не знает. Он ведьмак, и ему более чем повезет, если в борделе вообще кто-нибудь положит на него глаз, не говоря уже о том, чтобы заговорить; и это только в том случае, если он решится пойти в подобное место. Не то чтобы с ним никогда раньше не флиртовали, но достаточно трудно воспринимать что-либо из этого всерьез, когда флирт в его сторону обычно сопровождается оттенками страха, любопытства или насмешки.       — Как будто я сам эксперт в этом, — усмехается Лютик.       Необъяснимо, но часть напряжения в теле Эскеля сразу же тает.       — А как же все эти твои романтические баллады? — спрашивает Эскель, хмурясь.       Лютик пожимает плечами; его большие пальцы рисуют крошечные успокаивающие круги на руках Эскеля.       — То, что я пою об отношениях, не значит, что я в них состою, дорогой.       Эскель искренне сбит с толку, не понимая, как это возможно. Он не может себе представить, чтобы ему повезло с кем-то, вроде Лютика, и он не захотел хотя бы попытаться быть рядом с ним. Что напоминает ему о необходимости жестко отчитать за это своего брата, но... откровенно говоря, он очень рад, что подобного не случилось, поскольку в ином случае у него самого не было бы на это ни единого шанса.       — Ты выглядишь очень хорошо в моей одежде, — выпаливает Эскель; к счастью, если судить по румянцу, который расползается по лицу Лютика от его носа до самых ушей, тот, кажется, понимает, что ведьмак пытается донести.       — Надеюсь, ты осознаешь, что теперь не получишь ее обратно, — поддразнивает Лютик.       Эскель пожимает плечами.       — Потеря, которую я готов пережить.       Лютик задорно смеется, запрокидывая голову назад; его волосы беспорядочно развиваются в воздухе, его руки крепко сжимают руки Эскеля, чтобы сохранить равновесие, и Эскелю не нужно быть экспертом в отношениях, чтобы понять: он с радостью потерял бы любую из своих вещей, если бы это означало присутствие Лютика в его жизни.       Ну, возможно, что угодно, кроме своего зеркала.