Самый близкий враг

Бледное пятнышко солнца медленно поднималось над пустынным городком. Лазурь плавно смешивалась с алыми разводами, образуя причудливые узоры на небе. Наступало раннее осеннее утро. Танк, так и не сомкнувший за ночь глаз, решил спуститься на кухню и приготовить завтрак или что-то в этом духе. Нет, вероятнее всего он не испытывал голода, просто по привычке: утро – значит пора завтракать. Обычный порядок вещей, не более. Юноша хотел залить кукурузные хлопья молоком, уже достав чашку из верхнего шкафчика, но резко остановился, уткнувшись рассеянным взглядом в окно. На улице было тихо. Солнце продолжало подниматься выше, расплываясь неярким бликом по безоблачной глубокой синеве. Лишь прерывистый ветер тревожил редкие кустики и поднимал пустынную пыль. Когда его жизнь внезапно стала такой серой и пустой? Почему с каждым днем все труднее и труднее подниматься с кровати, делать абсолютно привычные вещи? И в какой момент он перестал врать самому себе? В это, казалось бы, самое обычное будничное утро он отчего-то начал вспоминать свое детство, маму… Это была болезненная тема для семьи Грант, особенно для отца. Поэтому ее почти никогда не поднимали. Возможно, Рип и Бак делились друг с другом своими переживаниями и чувством тоски. Но не Танк. Мама ушла слишком рано, они были еще совсем детьми, особенно малютка Бак. Никто не знал что делать и куда двигаться дальше. Казалось вся жизнь встала на паузу. Ощущение катастрофы разбивало на тысячи мелких острых осколков. Очень тревожные чувства. «А как дальше?». Время шло, трагедия сменилась на быт, раны понемногу затягивались, оставляя алый рубец. Нужно было продолжать жить, насколько бы сильно не болело в груди от воспоминаний. Приходилось двигаться дальше. Но сейчас у Танка заныло с новой силой. Почему именно сейчас? Или он просто привык не замечать эту саднящую боль в груди? Казалось бы, больше всего нуждались в матери именно Рип и маленький Бак. Они младше и более, как бы сказать, чувствительны? Мягче? Строгость отца, генерала Гранта, словно окатывала ледяной водой, заставляя таить эмоции и чувства, искать поддержки в другом. Например, в семье Смитов, что жили по соседству. Они были странными, но очень добродушными. Бак часто играл с их младшей дочерью Джилл, а Рип давно состоял в крепких дружеских отношениях со ее старшим братом Джонни. Это более менее компенсировало потребность в теплом семейном общении. У них была некая эмоциональная опора, было к кому обратиться в случае проблем. Но что насчет Танка? Сейчас стало понятнее, что больше всего требовались любовь и нежность Лили* именно ему. Он был старшим ребенком в семье, отец с самого рождения решил за сына, что сделает из него идеального солдата. Затем родился Рип, более ласковый и чуткий ко всему происходящему. Через восемь лет на свет появился Бак и фокус родительского внимания сместился на самого младшего. Танк чувствовал ответственность, присущую старшим детям. Он знал, что ему нужно больше стараться, больше работать, больше контролировать себя. Чувствовал, что не может подвести родителей. Когда Лили умерла, то этой ответственности стало больше в раз десять. И это сломало юношу. Теперь он считал, что совершенно не имеет права на эмоции кроме как злости, которая активно одобрялась отцом. Должен что-то делать. Срочно что-то делать. Он не знает что. Ему всего лишь тринадцать. Он растерян и напуган, не знает что представляет из себя этот мир и можно ли ему доверять. Чего уж говорить о том, что бы понять чего Танк хочет от себя? И именно в этот момент было решено идти по понятному проложенному отцом пути. Просто не заморачиваться, делать то, что делается. Тренироваться каждое утро, стараться не прогуливать учебу, бить Джонни Смита, ненавидеть всю его семью. Как мантра. Все, как велел отец. «Это должно сработать, я все делаю правильно, это должно сработать, все правильно.» Тревога была фоновой, умела отлично маскироваться и иногда даже не давала о себе знать. Но Танк все равно чувствовал ее изнутри. Чувствовал как она уничтожает его каждые день, сжирает заживо по миллиметру. Он больше и упорнее тренировался, усерднее делал домашнее задание, сильнее бил Смита, пытаясь получить одобрение со стороны старшего Гранта. Это оказалось в конце концов бессмысленным занятием. Бегом по кругу. Не сработало. Сейчас он стоял возле старенького, покрытого серо-голубым акрилом, кухонного гарнитура. Открытая пачка хлопьев все так же находилась в цепких пальцах юноши. В бликах пустой тарелки отражалось собственное лицо. Ничего не помогло. Тревога сменилась на гнетущее чувство пустоты. Физиономия казалась безжизненной, под серо-голубыми глазами виднелись темные круги от бессонных ночей. У Танка не было никого рядом. Он мог положиться только на себя, но уже не вывозил эту пустоту и чувство тотального одиночества. Как он оказался здесь? Почему в таком состоянии? Ответов не было. Мысли вертелись в голове подобно осиному рою. Что делать? Что, черт возьми, делать? Именно Танк Грант так отчаянно нуждался в заботе и ласке матери. Это поломало его изначально и только сейчас вышло наружу. И не было больше ненависти. Ничего уже не было. Только пустой взгляд в отражении тарелки, открытая пачка хлопьев и алеющий сентябрьский рассвет за окном.