Лисица

Залечивать раны Хёнджин научился ещё в пятом классе, когда вечно в работе мать не могла уследить за его нежеланием мириться с общественными взглядами. Нежелание это выражалось в кулаках: тяжело бороться с несправедливостью, когда драться не умеешь. Этому Хёнджина научил отец. Умер он, к слову, где-то через год. Хёнджин почти не плакал, но не потому что не любил, а потому что чётко понимал – в их скромном семейной раю из любви и обожания, ночных сказок, пикников на террасе и долгих вечеров перед телевизором стало на одного участника меньше. Смерть – то, с чем Хёнджин познакомился слишком рано. Возможно, именно поэтому он пошёл в медицину: чудесный университет, красный диплом, лучший студент на потоке хирургии. А с общественными взглядами пришлось мириться для спокойствия этого самого общества и многие вещи делать по-своему. Этому Хёнджина научила мама. Умерла она тоже рано, за год до выпуска Хвана из университета. Поплакать у Хёнджина не получилось – он сидел на экзамене. Экзамен он, кстати, сдал. За оказание медицинской помощи вне медицинского учреждения могут посадить, напоминает себе Хёнджин, но парень, которого он приволок домой буквально на собственном не спавшем сутки горбу, доверительно умолял не везти его в травмпункт, хрипя кровью в глотке. А сейчас смотрит с опаской, почти рыча, на каждое хваново движение в его сторону. – Я думал, ты подохнешь, пока мы доедем. Жизнь вообще не дорога? Феликс бы не подох, хоть и потрепало его глубже, чем Хёнджин может себе представить. – Дохнут животные. – А ты тогда кто? – Точно не домашний пёсик. – Уверен? Потявкай. – Ты… – Феликс хрипом заходится под смешок Хвана, но, отдавая должное, чужие руки намертво прижимают его к матрасу, чтобы не рыпался. «А то правда подохнет». – Спасибо потом скажешь, – кивает Хёнджин и эластичным бинтом перевязывает чужую грудь. – Не дёргайся, пока я не скажу. – Ты вообще, блять, кто? – Хирург. – А имя? – Хван Хёнджин. Набок скатись, тебе вставать опасно. Вдруг рёбра сломаны. Феликс под нос шипит и фырчит, он лучше знает, что у него не только рёбра сломаны. «Лёгкие не решето, и на том спасибо». Хёнджин над Феликсом нависает, про себя отмечает, что парень всё-таки красивый – да и пусть, что побитый, как дворовая кошка. – Чего смотришь? – Оцениваю. – Что именно, хирург Хван Хёнджин? – Оцениваю, нет ли у тебя ещё каких повреждений. Может быть, в штанах? Дай посмотрю, – и хватается за тугой ремень на бёдрах. Феликс не брыкается, злость в груди душит, попался же на пути такой… – Ты идиот? – А тебе что-то не нравится? – усмехается Хёнджин, ему на самом деле забавно. Он только что часом ранее увидел нечто необъяснимое человеческому пониманию, спас человека, привёз к себе домой, поддавшись на чужие завывания, что в больницу нельзя и всё тут, хоть расшибись на автостраде, и да, Хёнджин считает, что имеет полное право справляться со стрессом так, как ему нравится с ним справляться. Шутками. – Ты, вообще-то, у меня дома. И даже не труп, а я уже местечко в морге для тебя прикидывал. – Мне в ноги кланяться? – Мог бы сказать «спасибо». – Да блять!… – недоговаривает Феликс, ладонями лицо закрывает и на выдохе вздрагивает. – Лучше бы не спасал. – Извини, но моя работа заключается в том, что людей я лечу, а не калечу. Нарочно. Случайно может быть, да, были такие прецеденты. – Нет, ты правда идиот. – Ну а ты? – Что я? – Кто были те… – у Хёнджина язык не поворачивается назвать это «людьми». Люди не взламывают законы физики и не читерят со скоростью перемещения, и удары у них не с отдачей, что отлетаешь метров двести, пока спиной не наткнёшься на какое-нибудь дерево. «Как будто Марвел портал в чужую вселенную открыли и пришли здесь всё ломать. Моё мировоззрение, например». Феликс, уловив тень страха, на подушках выше поднимается и усмехается. Раны под бинтами хорошо затягиваются, к утру останутся нелицеприятные шрамы. – Так ты всё видел. – На секунду подумал, что галлюцинации с недосыпа словил. Но галлюцинации не царапают чужие машины. – И чего же тебе в машине не сиделось? Зачем меня пошёл спасать? – Знаешь, хобби у меня такое – приключения на жопу искать. Искатель я. – Ты мог умереть. – А ты блять не мог, ты в салочки играл, а то, что ты мне всю машину кровью облевал, это так, утешительный приз для самых медленных! Феликс глушит смешок в горле, плотно смыкая губы, этого Хёнджина явно прорывает на отдельный стенд-ап своего самого фееричного знакомства за всю жизнь. – Я не думаю, что умер бы, – Хёнджин скептически из-под выгнутых бровей взглядывает, мол, ты ебанашка? у тебя вторая, третья, шестая жизнь в кармане завалялась? – Не в том понимании, в каком ты привык видеть эту жизнь. – Так ты… правда? – Да. – И… – Я не хочу признавать, Хван Хёнджин, но, – Феликс громко цокает, думая что какие-то слова уже никому не помогут избежать сути чужой человеческой глупости, и потирает складку меж бровей. – Спасибо, что спас мою жизнь. Я у тебя в долгу. – Необязательно. – Обязательно. Ты спас мне жизнь, хочу я это признавать или нет. – И что? Я каждый день чью-то жизнь спасаю. – Это другое. – Ну да, обычно я это делаю на операционном столе с чьего-то письменного согласия. – Боже, неужели я тебе ещё и объяснять всё должен? – Феликс устало хныкает, за всю свою пошедшую уже на второй круг тысячелетия жизнь он ещё не встречал человека, который бы так нагло себя вёл. – Слушай внимательно, скажу один раз, повторять не буду: лисы никогда не остаются в долгу. Мы оказываем услугу за услугу. Поэтому скажи сейчас, что ты хочешь, я сотру тебе память, и мы никогда больше не встретимся. Хёнджин никогда не верил в мифологию или прочие городские легенды, но сейчас его вера вместе с убеждениями подвергается сомнению так же, как теория о плоской Земле во времена Аристотеля. Парень перед ним чувства вызывает всякие: от холодящего пятки ужаса до желание сладко улыбнуться и предложить поехать вместе с ним в ближайшую психушку. – Окей, – кивает Хёнджин и отходит на кухню, доставая бутылку с виски и рокс из мини-бара. – Окей? – переспрашивает Феликс, поднимаясь и подворачивая ногу, идёт за Хёнджином. – Что значит окей? – Окей значит, что я тебя услышал. – Ты совсем ахуел? – Так ты лисица? – Я… – Феликс часто моргает, приваливаясь к кухонному столу боком. «Да что с этим мужиком не так?» – Потявкай. – Я тебе живот вспорю. – Неужели? – Обещаю. Сначала долг тебе выплачу, а после буду первым, кто тебя за ноги на карниз подвесит на этой же высотке. – Многообещающе, – салютует Хёнджин стаканом и отпивает большой глоток. Пальцы на стакане у него едва подрагивают, не дело для хирурга, но он надеется это сейчас подправить. «От парочки стаканов с виски ещё никто не умирал». А вот за длинный язык – каждый третий в мировой истории. Они молчат минут десять, Феликс оглядывается по сторонам; ему нестрашно. Ему хочется сбежать отсюда поскорее и не влипать больше ни в какие неприятности, а ещё домой. Очень хочется домой. Хёнджин же смотрит на Феликса – его рыжие волосы притягивают взгляд. – Тебе же необязательно именно спасать меня? Феликс мотает головой. – Цену долга назначаешь ты. – Значит, – опуская рокс на подставку, запрокидывает голову Хёнджин и разыскивает взглядом продолжение мысли на потолке, – всё, что захочу? – В пределах разумного, пожалуйста. Убивать я никого не хочу, влюбить тоже не могу. Аладдина смотрел? Я не Джин, но у тебя только одно желание. Может быть, хоть так до тебя дойдёт. – Переспи со мной. – Что? – Феликс слюной давится и через нос побольше воздуха набирает с желанием разораться, чтобы было слышно в соседнем квартале. – Переспи со мной, и мы квиты. Да, отличное желание. – Я тебе не вещь. – Конечно, ты не вещь, ты задолжавшая мне лисица. Хм. Теперь это звучит, будто я зоофил. – Ты ебнулся где-то по дороге? Тебя ударили, ты в детстве бился лбом об пол, нет, честно, скажи, я пойму. – Условия не поменяю. Считай это моральной компенсацией за то, что я сегодня увидел. – Ты наглец, – рычит Феликс, сжимая зубы со злости. – Ага, – довольно усмехается Хёнджин, допивая остатки виски, и указывает пальцем в сторону выхода. – Дверь там. Кстати, будешь уходить, захлопни, а то я планирую сутки отоспаться и забыть всё, как страшный сон. – Иди ты нахуй, Хёнджин. – Очень на это надеюсь. Хёнджин довольно улыбается. Уже упав головой в подушку, где подтёки чужой крови неприятно ударяют в нос металлом, слышит, как дверью хлопают, будто собираясь с корнем выбить из проёма. Но постельное придётся менять.