***
Открытый мрачный двор встретил его жутким холодом и морозом, все вокруг было покрыто снегом, что стал темно-серого цвета из-за пепла. В принципе, эти частички гари уже давно присутствовали в воздухе, заставляя кашлять и задыхаться. Руперт стоял с горсткой своих вещей и взирал на храм перед собой, Юрген же находился сзади. Он не тыкал в него дулом холодного автомата или палкой, просто стоял рядом и куда-то смотрел. Внезапно дверь храма слегка отворилась, а из-за нее вышел человек в коричневатой рясе цвета хаки, что была перевязана веревкой. Слишком старомодно, хотя, церковь наверняка была из более старых. Чем ближе служитель подходил, тем хуже Руперт себя чувствовал. Что за черт здесь происходит? Перед ним стоял Алекс, что ухмылялся дьявольской улыбкой. Нет, даже если так, то почему именно церковь и именно он? Кеплингеру казалось, что Вессельски никогда бы не задумался пойти в подобного рода заведение, а уж тем более там служить. Однако, из речи офицера стало понятно, что Алекс не просто служитель. Когда вокалист стал священником?! О боги, это еще хуже, если он тут командует, то что же их ждет внутри? Вот только Руперта оставили одного на произвол судьбы, даже не думая, что с ним могут сделать. — Значит, ты Руперт? — священник странно улыбнулся, а затем взял басиста за руку и потащил внутрь. Во всяком случае, лучше надеяться, что внутри теплее, чем снаружи. — Да, все верно. Извините, но мне казалось, что Вы должны говорить со мной на немецком? — парень остановился возле одной из скамеек, взирая на Алекса. Почему-то он был искренне уверен, что если его и ведут к немцам, то и говорить будут соответствующе. Кажется, Юрген упоминал о каком-то перевоспитании. — Мой дорогой мальчик, какой в этом смысл? Тут содержатся такие же поляки как и ты, и не пойми меня неправильно, но будет легче, если меня будут понимать все, а не пара-тройка людей. Кстати говоря, тебе стоит переодеться, — мужчина все также ухмылялся, ведя парня дальше по храму, пока они не вышли на улицу с другой стороны. Руперта провели сквозь несколько арок к деревянному зданию с множеством комнат, а затем и к одной из них, оставляя его наедине с выданными вещами. И что же это такое? Его зачем-то притащили в церковь, вот только на исправительную колонию это мало чем походило. Внутри все спокойно. Да, все очень старое и шаткое, но приемлемое. Нет каких-то пыток или угроз, все слишком мягко и спокойно, отчего мурашек на коже только больше. Хотя нет, это, наверное, от холода, что проникает через настенные доски. Руперт осмотрел одежду, ему выдали точно такую же рясу как и у Алекса, разве что она была более темной. И зачем ему это все? Если бы застрелили, то было бы гораздо лучше, чем сейчас. Сейчас оставалось только предполагать, что случилось с Ахимом и Йохеном. Возможно, они уже мертвы. Хотя, быть может, программист смог бы связать пару-тройку слов воедино, чтобы его не убили. Или же его, как предводителя партизанского отряда, отправили в какой-нибудь концлагерь. Парень надел на себя рясу, завязывая всевозможные ремешки и веревочки, он частично сравнивал себя с чумным доктором. Только у тех ряса иного вида и черная, обычно черная. На улице вновь подул ветер, который тихим свистом проникал сквозь щели в комнату. Возможно, стоит пойти в храм, там наверняка есть возможность согреться и узнать, что к чему. Он посмотрел на себя в разбитое зеркало, что висело на стене. В таком виде он больше напоминал провинившегося мальчишку. А может быть это просто духовное перевоспитание? За дверью послышались шаги, раздался стук. И что только дернуло Кеплингера выглянуть в коридор? Нет, это неправильно, так не должно быть. В коридоре было такой же парень, как и он, только весь в ссадинах и синяках, а на оголенных руках, помимо обморожения, были видны длинные красные полосы, наверняка его били какой-то веревкой. — Живо выходите оттуда, безмозглые придурки! — голос Александра раздался как гром в ясном небе, внезапно вся реальность почернела до той степени, какой была в темнице при Юргене. Нет, это место спокойно только с виду, а внутри происходит что-то гораздо более ужасное. Басисту хотелось спрятаться под кровать и не вылезать оттуда всю оставшуюся жизнь, но он не успел, один из служителей его вывел. Перед домиком стояла странная конструкция, она чем-то напоминала упряжь для лошадей, только в нее были запряжены люди, уставшие, искалеченные и изнеможенные. И, судя по всему, они вторая партия! Все эти несчастные тащили огромный воз с какими-то камнями, это ни что иное, как драгоценная руда, быть может, железо или уголь. Где-то тут рядом наверняка есть залежи. Эта церковь этим и занимается, точнее не церковь, это один из концлагерей, причем не самых приятных. У него не было выбора. Его не поставили на колени как собаку, нет. Просто сняли ботинки и пристегнули кожаными ремнями к упряжке, заставляя ко всему прочему тянуть ткань из войлочной грубой веревки. Было холодно, идти было невыносимо тяжело, но, если ошибался один, то получали все. Скорее всего, их били кнутом для лошадей или же даже слонов. Он был прочным, толстым и оставлял болезненные следы на коже. Пару раз его конец прошелся по озябшим рукам Руперта, рассекая кожу пополам. Из ран сочилась кровь, а жжение только усиливалось. Руки безумно болели от дурацкой веревки, что растирала кожу до крови. Волокна начинали проникать в плоть, окрашиваясь в красный цвет и вызывая еще больший дискомфорт. Кеплингеру казалось, что лучше бы ему дали в руки кирку и приковали кандалами, но нет, он был обычным батраком, что таскал тяжести с остальными. Постоянный запах железа и пота, вперемешку с какой-то кислятиной и замерзшей плотью. Прошло уже несколько часов, Руперт начинал сдаваться. Им не разрешали пить или есть, только работать, а об отдыхе не могло идти и речи. Иногда тяжелые камни падали прямо под ноги или на них, заставляя спотыкаться и тихо шипеть от боли, ведь за любой звук можно было получить еще одну порцию избиений кнутом. Они тащились долго, пока не остановились вновь у того самого домика. Внезапно раздался звон цепей, каждого из них постепенно освобождали, и сейчас, да, именно сейчас лучше всего пойти и заснуть. Не важно где и как, главное хоть немного отдохнуть. А дальше их наконец кормили. Ужин проходил непосредственно в самом храме, за общим длинным столом. В качестве еды была безвкусная перловка на воде и какая-то зеленая жижа из трав, во всяком случае, это лучше, чем ничего, во всяком случае, так показалось басисту. — Руперт, сегодня ты работал лучше других… После ужина, будь добр, зайди ко мне! — где-то сверху раздался голос Алекса, который почти что мгновенно скрылся из виду. Интересно, с какой это стати Руперт ему понадобился? Вроде как он работал точно также, как и все остальные. — Эй, Руперт… Не ходи туда! Будет только хуже! — один из парней тихо заговорил, с некой жалостью смотря на Кеплингера. Скорее всего, он уже сам побывал у священника, раз говорил подобные вещи. — Он не может! Будет хуже, если не придет… — поляки все перешептывались, кто-то давал Руперту советы. Вот только парень их совершенно не понимал, разве что ему стало ясно, что стоит готовиться к самому худшему и ужасному.***
Он стоял напротив крупной деревянной двери, что была сделана из дуба и обита железом. Когда-то это место действительно было древним храмом, домом Господа и верующих, но теперь это некое подобие тюрьмы для неверных. Нет, его не заставляли насильно молиться и проходить какие-то обряды, только работать, работать из последних сил, превозмогая боль и усталость. Руперт по прежнему чувствовал слабое жжение на ладонях, а ведь завтра все повторится по новой, раны никогда не заживут. Он не знал, что его могло ждать за дверью, какие ужасы, но по звукам все было тихо. Эта тишина резала слух и пугала, но рано или поздно придется принять неизбежное. Он подошел ближе и нажал на тяжелую железную ручку в виде кольца, толкая дверь вперед. Та громко заскрипела, но все же поддалась, пусть и открываясь всего на несчастных полметра. Однако, этого было вполне достаточно, чтобы протиснуться в помещение, в котором пахло мёдом и ладаном. А комната ничего такая, самая крупная и дорогая, не даром принадлежит главному священнику. Только вот что-то тут не так, во всех этих подушках и столах, мягких коврах и диванах, точно, тут никого нет. Кеплингер осторожно закрыл за собою дверь, проходя дальше, он снял с себя замусоленные грязные ботинки и уже босыми ногами ступал на мягкую ткань красно-бордового цвета. Он рассматривал помещение со всех сторон, где-то висели иконы святых, у стен стояли крупные напольные подсвечники, в которых горели все свечи. Возможно именно от них исходил такой приятный медовый запах. Обычно в церквях все более светлое, в бело-желтых тонах, но эта комната стала самым большим исключением. Внутри присутствовал красный, почти что всех оттенков, а также немного изумрудно-зеленого и золотого. На одной из стен находился достаточно крупный гобелен, мало того, что он был из самой дорогой ткани, которую для него можно было использовать, так еще и часть нитей были серебряными и золотыми. Позади раздался тихий скрип, который заставил парня обернуться, в помещение вошел Александр, с такой же странной улыбкой. В руках у него было лишь несколько толстых свечей, что напоминали плетеную веревку из мелких канатов. Все это он бережно отложил на один из столов, а затем ближе подошел к поляку. — Прости, я немного задержался. Уже осмотрелся? — Вессельски взглянул на гобелен, который буквально только что рассматривал бас-гитарист, но ведь именно сейчас он кто-то совсем другой, а не музыкант. — Да… У вас достаточно красиво и уютно, а что это за изображение на нем? — Руперт решил пока что не вдаваться в подробности насчет того, зачем его вообще сюда позвали. Да и обстановка с каждой минутой становилась все более напряженной, из-за хотелось поскорее избавиться. — О, это якобы изображение Бога. Творец сего предмета неизвестен. Хотя работа и отреставрирована, все так же не ясно, кто там был изображен, некоторые считают что сам Господь, другие, что Иисус Христос, ну а третьи индивидуумы вообще подозревают, что это изображение Дьявола, — мужчина осторожно провел рукой по гобелену. На его руке, в свете свечей, блеснул яркий перстень, он был прозрачным и чересчур чистым, как и золотое кольцо под ним. — Интересно, но… зачем Вы меня позвали? — Руперт наконец-то переключил свое внимание на священника, губы которого вновь исказились в злорадной и двойственной улыбке. — Давай для начала присядем, — Алекс указал на крупный мягкий диван возле низенького столика. Парню только оставалось туда пройти и присесть, но все также осторожно и недоверчиво. Он был уверен, что мужчина что-то замышляет, ведь офицера он определенно знал и виделся с ним не впервые. Служитель спокойно разлил по чашкам что-то из чайника, по цвету это напоминало чай с ягодами или листьями каких-то фруктов, да и запах приятный — медово-малиновый. Однако, это выглядело еще страннее, буквально полтора часа назад над ним издевались, как над самой последней тварью на земле, смешали с грязью и заставили плеваться кровью, изуродовали пол тела и продолжали так делать. Нет, от Вессельского не стоило ждать извинений или хотя бы каких-то оправданий, стоило ждать чего-то опасного и непредсказуемого. Басист с опаской смотрел на чашку, которую ему так любезно пододвинули, там точно отрава или яд, но похоже у него нет возможности отказаться. Только вот, Александр спокойно пил этот «чай» и даже глазом не повел, возможно, его подозрения ошибочны. — Не смотри на меня так и пей чай. Как видишь, там ничего такого нет, со мной ведь ничего не случилось. Знаешь, я очень ценю старательных работников, ты один из немногих, кто показал себя с лучшей стороны в первый же день, жаль, что тебя надо перевоспитывать. Я не могу не доверять Юргену и его парням, а значит, ты уж извини, все будет по нашим правилам, а в этом храме по моим… — Александр поднялся с кресла, еще более злосчастно улыбаясь. Руперт не понимал, что происходит, даже чай начал пить, но что-то было в нем не так, он стал чувствовать себя только хуже. Перед глазами все поплыло, он чувствовал жар не только в голове, но и по всему телу, особенно в области паха. Не знал, что он такое выпил, но это определенно повлияло на его мозг и восприятие. Он подозревал, что не все так просто, но нет, решил довериться. Похоже, Александр использовал один из тех специальных китайских чайников с двумя емкостями, которые обычно использовали для незваных гостей. Будь там яд, Руперт уже давно бы помер, но содержимое медленно начинало доставлять удовольствие, подобно какому-нибудь дурману. Внутри определенно был жидкий наркотик, скорее всего не самой сильной концентрации, но достаточной, чтобы жертва ослабла и стала послушной, как марионетка. Внутри все начинало ломить, а жар лишь усиливался. Очень хотелось пить, но сейчас вода вполне могла показаться по ощущениям горячее лавы. Кеплингер почти что сложился пополам, тяжело дыша и стараясь откашляться. В помещении было как-то душно, слишком тепло, а запах мёда не позволял вдохнуть полной грудью. Наверное, в таком положении он был покорнее даже самой отпетой шлюхи. Наверное, так и должно было быть. Он плохо соображал, но отчетливо слышал, что священник ходит вокруг него и рассматривает. Он практически слышал эту давящую нахальную улыбку. Вот о чем его предупреждали поляки, тут нет похвалы и пощады, только наказания, даже за самую усердную работу. Конечно, многим такое не нравится, но есть и те, кто оценит старания Святого Отца. Увы, бас-гитарист оказался из тех, кто смотрел на это все со страхом и горечью, нет, скольким уже досталась эта участь? Ладно он, уже взрослый, но в храме были и совсем юные мальчишки и девчонки, их тоже так? Этот мир прогнил насквозь, священник-фашист хуже обычного фашиста. — Тяжело дышать, верно? Это особая смесь из трав, что растут у подножья горы. В некоторых из них содержится яд, — рука мужчины легла на голову Руперта, ероша его волосы в разные стороны. Было ощущение, что его похвалили за послушание. — Зачем Вы это со мной делаете? — ему хотелось кричать и плакать, бежать, куда глаза глядят, но он банально не мог сдвинуться с места. Боль в суставах давала о себе знать все отчетливее, басисту даже казалось, что он слышит скрип собственных костей. — Это ритуал наказания, мой немецкий мальчик… Ты тут на перевоспитании, но как показала сегодняшняя работа, хм-м, из тебя не выбить всю дурь одним кнутом… — Вессельски подошел совсем близко и со всей силой ударил парня кулаком по лицу. Тот моментально свалился на пол, не в силах даже подняться. Из носа ручьем текла кровь, и сколько не пытайся стереть, Руперт лишь размазал ее по лицу. Было больно и жутко, но не так, как до последнего момента, он почувствовал под своей бесформенной рясой чьи-то гладкие руки, что по ощущениям напоминали хозяйственное мыло или воск. Все тело постепенно покрывалось мурашками, по мере того, как с него снимали одежду. Страх сковал его еще больше, он видел лишь то, как темная ряса отлетела в сторону, а его больше ничего не покрывало, лишь тоненький слой теплого воздуха, что исходил от разгоряченной плоти. Шею что-то неприятно сдавило, что-то плотное и кожаное, словно ошейник, который потянули на себя за прикрепленный поводок. На нем теперь не было даже нижнего белья, лишь ошейник, слезы и растрепанные волосы.***
— Пожалуйста, не надо! Я Вас прошу! — парень повалился на пол, ему было тяжело стоять на коленях, он и так сегодня достаточно времени простоял на острых камнях. Ткань ковра болезненно входила в еще совсем свежие раны, после этого их наверняка придется промывать. — Как это не надо? Ты сам на это согласился, покорный пёсик… А теперь идем! — Вессельски вновь натянул поводок, но этого было достаточно, чтобы Руперт снова повалился на пол. Священник недовольно щелкнул языком и достал что-то из-за спины, со всей силой ударяя юношу по телу. Кеплингер болезненно вскрикнул, как на месте удара тут же набухла и слегка разошлась кожа. Его били совсем не тряпкой, а самым настоящим кнутом. Скорее всего, он предназначался для лошадей. В отличии от того, который использовался на шахтерских работах, этот был более тонким и длинным, из-за чего удары по коже казались более болезненными. Он с трудом поднялся, кое-как вставая на четвереньки и ползя за Александром. Он боялся что-то сказать или сделать, какой же он все-таки трус! Таким образом они покинули комнату. Басисту казалось, что его в таком виде непременно поведут в общий зал, где были все батраки, но нет, его упорно тащили в противоположную сторону, куда-то в глубь храма. Выходит, его не будут видеть якобы собратья, и с ним точно будут играть или же издеваться. На мгновение Вессельски остановился в маленьком проходе между зданиями, он обратился к «щенку». — Руперт, дорогой, я тебе должен объяснить пару правил. Ну, во-первых, как послушный пёсик, ты не должен ничего брать со стола и не должен трогать чужое. Во-вторых, хм, после моего знака лезешь под стол и ищешь того самого счастливчика, которому полижешь «колбаску», понял? — он злорадно ухмыльнулся, читая в глазах собеседника страх, но в то же время понимание. Эта игра определенно не была придумана в двадцать первом веке, у фашистов это наверняка обыденное дело, не у всех, конечно. В ответ парень только кивнул, напряженно сглатывая слюну. Он прекрасно понимал суть всей игры, в конце его ожидает суровый грандиозный финал, даже от проигравшего. Его представят нескольким людям, а те начнут делать свои ставки. Придется лезть под стол и кому-то начать отсасывать, и если этот человек не подаст виду, что ему делают минет, то он становится победителем. Так может повторяться несколько раз, при этом не важно, за кого примется «щенок». Спустя пару минут Руперт попал в менее просторную комнату с большим овальным столом, на котором была только скатерть серого цвета, а может это был очень блеклый синий. За столом сидело шестеро мужчин, все служители церкви. — И так, господа, знакомьтесь, это Руперт… Наш лучший рабочий, родился в Польше, но имеет немецкие корни… Ваши ставки? — Вессельски будто бы был ведущим этого ненормального шоу, а люди за столом внимательно его слушали, попутно разглядывая побитого бас-гитариста. Самый полный мужчина поставил на него тысячу марок, а более щуплый, что сидел рядом — полторы. Все остальные ставили либо столько же, либо меньше, и только самый старый представитель поставил свои законные две тысячи. Кеплингер весь сжался. Он понимал, что теперь ему точно не отвязаться. Убежать он не сможет, да и не в состоянии. Куда он пойдет в таком случае? Верно, никуда! На улице зима, постоянные метели и заморозки, еще повезет, если он сможет хотя бы частично спуститься с горы. Однако, в этом положении он был куда более уязвим, чем сейчас, в комнате с кучей извращенцев. Будет неприятно, но другого выбора у него не было, только лезть под стол и начать выбирать свою «жертву». Он был спущен с поводка, поэтому мог более спокойно осмотреться, как жаль, он совсем плохо запомнил лица людей, что сидели и ожидали, а тем временем от Вессельского последовал первый вопрос о том, во что они сегодня здесь играют. Руперт выбрал того, кто поставил больше всех — худощавого, похожего на скелета служителя. Он казался слабее, чем все остальные, но наверняка в большей степени у него доминирует мозг. Басист осторожно приподнял рясу того и стал пытаться добраться до уязвимого места мужчины, ему это удалось на удивление быстро. Еще пару секунд он уверял себя, что все будет не так плохо, но брезгливость и тошнота упорно подступали к горлу, еще хорошо, что в помещении было почти что темно. Он не видел того, что держал в своих руках, но определенно ощущал противный мускусный запах и рельефность предмета. Он нехотя сунул чужой пенис себе в рот, начиная аккуратно двигаться. На глазах накатились слезы, боль и отчаяние захватили его. Однако, ему повезло, «дохлик» оказался слишком слаб, отчего тут же проиграл свою ставку. Надо же, все обошлось. Бас-гитарист выбрался из-под стола, подползая обратно к Вессельскому. Но не стоит ждать похвалы так скоро, время идет, а кто знает, что у этого психа на уме. Руперт заметил, что стол был абсолютно пустым, пока сидящие за ним не начали вытаскивать то, что являлось ставкой. Столько денег он еще не видел, интересно, откуда у обычных работников церкви такие суммы, причем еще и чистыми купюрами. На самом деле, он еще тогда не обратил внимание на парочку деревень, что располагались у подножья небольшой горы, наверное, церковь собирает с несчастных жителей налог, просто, чтобы потом повеселиться и сделать дурацкие ставки. Александр посмотрел на добычу, который каждый пастырь так любезно вытащил на стол. Что же, время действовать, он с силой толкнул парня в зад ногой. Парень лишь жалобно на него посмотрел, но пути назад нет. Он кое-как поднялся на ноги и полез на стол, закрытый серой скатертью. Мужчины вокруг гнусаво улыбались. Хотелось закрыть глаза и представить, что этого нет. Этим тварям все равно с кем играть, с хрупкой девушкой или с более сильным парнем, все едино, если над этим можно поиздеваться. Он лежал на животе, ощущая, как каждый дотрагивается до его искалеченного тела. Ощущение взгляда Александра никуда не уходило как и он сам. Он стал только ближе, наблюдая за этим торжеством. Голову Руперта кто-то поднял, а затем ему досталась сильная смачная пощечина, которая заставила разлепить глаза и посмотреть ужасу в лицо. Его рот насильно открыли, пихая туда противный половой орган, хотелось блевать, но прохода тошноте просто не было. Кто-то его кусал и облизывал, а иногда по нему проходились удары плеткой Вессельского, пока он не почувствовал уже знакомые шершавые пальцы на своих бедрах. Спустя пару минут из глаз брызнули слезы, но он не мог ни всхлипывать, ни мычать, только тихо плакать. Кто-то все же воспользовался им в своих целях, и этим кем-то был Алекс, что засунул свой член ему в зад. Было жутко больно и обидно, об унижении уже не шло и речи, это было гораздо больше, чем обычной унижение. Какой-то урод царапал его по ребрам острием ножа, который изредка полностью прорезал кожу, заставляя кровь вытекать и пачкать все вокруг. Периодически его оттягивали за волосы, но это не помогало, просто партнер, которому он сосал менялся. Так дело дошло и до Александра, который сжал его волосы между пальцев и пропихнул свое достоинство глубже в глотку, чтобы его облегало горло жертвы. В какой-то момент Кеплингер все же всхлипнул, за что получил сильный толчок сзади, внутри будто бы все порвалось на лоскуты из плоти и пленок. Его просто безжалостно насиловали всей толпой, не давая и шанса на отдых. И это церковь, такая мерзкая и безжалостная внутри, представляет из себя просто бордель для несчастных и свиней, готовых платить деньги. Он почувствовал, как где-то хрустнула кость, а затем последовала сильная боль в правом боку, ему сломали ребро, но с такой травмой еще возможно выжить. Сквозь слезы он видел мерзкое лицо вокалиста, который им тут не был. Просто чудовище, что над ним сейчас издевается не давая и шанса на нормальное существование. Последовал сильный удар в голову, и на этом парень уже сдался. Он очнулся в своей келье на кровати, но без одежды. Ряса валялась рядом. Он мерз от холода, что попадала в щели меж досками и изредка стонал. Все тело было покрыто синяками и царапинами, уголки рта кровоточили от сильного растягивания, зад болел еще больше. Весь исколотый и истерзанный. Просто игрушка для них. На улице раздался звон колокола и чей-то голос, снова придется идти на шахты. Превозмогая боль он надел свою якобы рясу и покинул комнату, чтобы вновь стать рабочей лошадью. Сейчас просто не было надежды, что ему кто-то поможет. Скорее всего, это конец его существования.