My insides all turn to ash, so slow
And the waves inside collide, so cold
A black winter blew away, from sight
And how the darkness over days, that night
And the clouds above moved closer
Looking so dissatisfied
But the heartless wind kept blowing, blowing…
«Не прикасайся, не приближайся, не смей», — Тэхён повторяет это про себя каждый чертов раз, когда они оказываются рядом. А это практически каждый чертов день. Потому что они вместе хоть и не 24/7, но болезненно близкому к этому. А ему к Чонгуку — вот так, как раньше — больше нельзя. Он себя одергивает постоянно, когда на автомате начинает подходить к Чонгуку ближе, если этого не требует ситуация. Но у них концерты, у них передачи, лайвы и премии. И тогда Тэхён позволяет себе быть прежним, ловя тепло Чонгука, его улыбки и смех — даже если для него они уже не предназначены. Но для всего мира ничего не должно быть подозрительным и заметным. Ведь помимо мероприятий ещё есть подписанные контракты, рамки, правила и рейтинги. В этом аспекте он не принадлежит сам себе, а значит, нужно много притворяться. У него теперь есть тысячи этих «нужно» и «должен». Отыгрывать веселье и беспечность сложно, но он же гребаный айдол, для которого понятие сложно не существует — не должно существовать — вообще. Но ещё — вне сцены и вне группы — он человек. И без Чонгука не то чтобы сложно, без него невыносимо. Ещё хуже от того, что вся ситуация — это его, Тэхёна, рук дело. Хотя одно остаётся неизменным. Отыгрывать влюблённый взгляд не надо — он в этом не играл никогда. Надо только на камерах убирать из него боль. Тэхён вспоминает и «время лечит», и «не зарекайся», и ещё кучу другой ерунды, которую слышал в течение своей жизни. Его смех сменяется истерикой, а потом обратно. Это все действительно глупости. Он знает — его никто больше не будет так любить. Будут любить что угодно: популярность, тело, лицо, голос, деньги. Но всего его настоящего… настолько безгранично, настолько искренне, настолько сильно — уже нет. Он сам все сломал. «Не прикасайся, не приближайся, не смей» — напоминание, просьба, приказ. Душа не слушает. Тело не слушает. Руки тянутся к нему. Положить ладонь на плечо, на талию, провести кончиками пальцев по шее, скуле, зарыться всей пятерней в волосы. Сжать колено, играючи пройтись по бедру ладонью. И вне камер, с силой: по разгоряченным мышцам рук, по широкой спине и лопаткам, по всем изгибам, собрать губами каждый стон и потерять себя, разум и ход времени в поцелуе. Касаться его — не просто привычка, а потребность. Как есть и спать, как пить и дышать. Какой же он идиот, раз ему могло показаться, что он сможет без этого. Он сейчас совсем не может понять: как подобная мысль могла прийти в его голову; как умудрился оказаться слабаком, поддавшись собственным страхам. Как вообще мог подумать, что так и правда для обоих будет лучше. Расплата ждать себя не заставляет — теперь он просто погибает. А Чонгук молодец. Чонгук — лёд и скала. Золотой макнэ всё делает идеально. Рисует, танцует, поёт, любит. И оставляет позади тоже. Тэхён искренне надеется, что это не фасад, как в его случае, что он действительно справился, потому что ни единой капли этой боли не заслужил. «Не прикасайся, не приближайся, не смей», — это именно то, что сказал ему Чонгук; это именно то, что он говорит сам себе, потому что вся его сущность требует обратного. «Никогда больше», — еле слышно добавил тогда Чонгук, и теперь Тэхён знает, что когда он улыбается ему при толпе арми — это фантом. Ему теперь, видимо, надо учиться постоянно жить вот так, с фантомностью — это когда чего-то уже нет, а тебе кажется — и какое же страшное, какое жестокое слово, — что вот же оно, есть. Фантомное чувство, что Чон Чонгук ещё любит Ким Тэхёна. Но выбор был сделан. Хотя если бы в самом начале кто-то спросил, стоило ли оно того, он бы уже тогда сказал нет. А спустя столько времени, стоя не по колено, стоя по горло в руинах, он не говорит. Он кричит до потери голоса. Не стоило.