Лиам
Просыпаться в своё двадцатипятилетие в объятиях женщины — лучший подарок от судьбы. Краткое мгновение покоя и необъяснимого трепета, что насладиться ими даже не имею права. Но не суть. Четверть века моего существования позади. И сколько я ещё проживу? Неужели мне уготовлено меньше, чем я уже прошёл? Так, стоп. Я не Мортимер, и не с Себастьяном веду философскую беседу о бытие, чтобы задавать такие вопросы. Едва сумев открыть тяжёлые, опухшие глаза, я коснулся женской кисти на своей груди. Лола сладко простонала и отстранилась, перевернувшись на другой бок и спрятав лицо за тёмными волосами. Я приподнялся на локтях и пожалел в тот же момент. Солнце из стеклянных дверей на балкон пронзило мои глаза и заставило быстро отвернуться, лишь бы не лишится зрения. Чёртово похмелье! Распутав ноги в этом бесконечном, мать его, покрывале, я выбрался из постели и сразу же распахнул дверцы на балкон, впуская свежий воздух. Медленно привыкал к свету. Погода была прекрасная: тепло, солнечно. Хотя дожди бы нам не помешали. Тёплое дуновение ветра обдало кожу мурашками. — Ты голый… — проскулила Лола сонным и тонким голоском, недовольно кутаясь в покрывале от прохлады. — Мне не холодно, — ухмыльнулся я, поправляя смолистые, спадающие на глаза волосы, и обернулся на неё через плечо. — Я не об этом… Не боишься, что кто-то тебя увидит? Прижимая тонкую бежевую ткань к груди, она уселась на середину. Голая и такая сонная, что её ещё больше красило. Тёмные волосы скрывали плечи, западали на тонкие ключицы. Её голубые глаза медленно раскрылись и, с вырвавшимся шипением изо рта, снова зажмурились. Я тихо рассмеялся и, приподнимая одну бровь, оглядел разбросанные по углам вещи. — Моё платье… — пробубнила она, — я без него сюда пришла. — Найду… Я поднял трусы и быстро в них запрыгнул, ковыляя до двери. Выйдя в коридор, заметил в комнате, как Лола огляделась и медленно сползла с огромной постели. Прямо с волочащимся за ней покрывалом уходя в ванную. Теперь вопрос… Где мы оставили её платье? Я отправился по коридору, прямо до гостевой, где, по воспоминаниям с ночи, мы остановились. И как замерли, чтобы пронёсшиеся мимо в коридоре Андре с Катриной не заметили нас в тени комнаты. Тогда на Лоле уже не было платья, значит… Бинго! Я опустился за кресло, сунув руку в пространство между ним и свисающим тюлем окна. Выудил платье Лолы, правда порванное по шву на талии. Чёрт. Выпрямился и увидел, как за окном по зелёной площадке пробежал женский, как поросёнок визжащий силуэт. Но его догнал, как я понял со своим ужасным поутру зрением, Коди и поднял в воздухе, отрывая от земли. Смеясь, они вместе завалились в траву и начали шутливую борьбу. Дальше я уже не смотрел и пошёл обратно по коридору, зная продолжение увиденного. Мне надо было быстрее умыться у себя и вернуться к Лоле.***
Отбросив платье на кровать, я услышал, как выключилась вода в ванной, и сунул руку под кровать. Вытянул чемодан и со щелчком раскрыл прямо на полу. Выудил первое попавшее платье, которое могло по моему взгляду подойти Лоле, и закрыл чемодан, пнув обратно под кровать. Не успел выпрямиться, как Лола в обернутом покрывале вышла ко мне. — Твоё платье порвано. Я принёс другое. Думаю, тебе подойдёт. Она, придерживая покрывало одной рукой, свободной подняла платье и одобрительно закивала. — Красивое, даже симпатичнее моего. — Значит, вкусом я не обделён. Многоговорящим взглядом обогнув её шикарную тонкую фигуру, я обменялся с ней улыбками и глянул в открытые двери на балкон. Но быстро вернул взгляд к ней, когда Лола опустила голову набок и раскрыла покрывало, отбрасывая его в сторону. Медленно и дико возбуждающее поднялась на носочки и подошла ко мне, накрывая плечи ладонями. Я, не теряя ни секунды, накрыл тонкую, такую миниатюрную талию пальцами, вызывая её глубокий, манящий к губам вдох и мурашки по всему телу. Примкнул к пухлым губам, прижимая к себе за талию, но она меня оттолкнула, заставляя сесть на край кровати. Неторопливо встряхнула лёгкий беспорядок на голове и села на колени у моих разведённых бёдер. — Хочу отблагодарить за платье… — прошептала она, стягивая с меня бельё, и я приподнялся, облегчая ей работу. — Повод не убедительный. — Тогда прими за последний подарок от меня на юбилей. Пока она отбрасывала бельё в сторону, я опустился к тумбочке и достал презерватив, оставив его под рукой. И промычал, стискивая зубы и ощущая тёплые губы на своей плоти. Что я там говорил про лучший подарок судьбы? Забудьте. Вот он.***
Натягивая майку и спускаясь вниз, я повёл за руку Лолу по коридору и остановился в комнате перед столовой. Там, протянув ноги под себя, сидела Агния, а к ней из арки вышла Кира, держа в руках две чашки каши. Мортимер со своим чересчур правильным питанием утром и их так решил накормить. Лязг ложек проследовал за Кирой из кухни. Он там. — Тоже кашу поклюёшь? — Обернулся я с ухмылкой на Лолу. — Ни за что. Поддерживающе кивнув, я проводил её к другим девушкам на диван и с зевком прошёл в кухню. — Доброе утро, — будто с глазами на затылке произнёс Мортимер, варя «отраву» в кастрюле. Даже возможно аппетитный запах не вызвал во мне желания завтракать его стряпнёй. В углу у островка сидел Коди, борясь с похмельем, и хлебал из горлышка графина воду. — Делись. Я прошёл к нему и вырвал из рук моё утреннее спасение. Жадно вытянув из него остатки, я вернул недовольному Коди графин и рухнул на стул рядом. Мортимер уже привык к нашему свинству, проглядывающему в некоторые моменты. Потому в этот раз, опять через затылок наблюдая за нами, вздохнул, зная, что мы сделали, и помешал свой завтрак. — Что вам выдать? — Мясо, — ответил я. — Яду. — Поморщился Коди и встал с места, когда я услышал смех девушек в арке. — Ты уже занёс с уличного стола всю оставшуюся еду? — Да, — ответил Мортимер. — Но оставил в гостевой, на выходе в задний двор. Я встал вместе с братом и вышел обратно в комнату. — Поднимаем свои прелестные булки и топаем за нами. — Махнул рукой Коди, и мы вместе с вздохнувшими девушками двинулись дальше по коридору к главному крылу. Там и распались по «П» — образному дивану и принялись завтракать. Меньше чем через полчаса к нам торопливо спустился Андре в одних брюках. Наш совообразный птенчик. С вечным недосыпом и навыком засыпать где угодно. Этого совёнка небезопасно будить. И потому мы с братьями уже не пытались и ждали, пока он проснётся сам. Мир ему не мил после пробуждения. «Доброе утро» — выводящие его из себя слова. Потому утром нужно, прямо жизненно необходимо притвориться мебелью, чтобы не попасть ему под руку. Так мы и поступили с братьями, когда он присоединился к нам. — Где Катрина? Гарри скоро подъедет, — заговорила Лола, оборачиваясь на него. Я одарил её «могилу себе роешь» взглядом, но она не поняла меня и слегка нахмурилась. — Скоро спустится… — Прошёл он мимо и оглянулся на меня. — Твой подарок от Себастьяна на кухне. — Хорошо. — Прожевал салат я и закивал ему. Хотя я на кухне ничего не заметил, но спрашивать его не стал. Андре ушёл в дальний коридор, а я глянул на улыбающегося Мортимера. — Предполагаю, что там были сигары, а ты, — кивнул я на него, — их благополучно спиздил. Себастьян, как и все остальные, дарит мне или алкоголь в коллекцию, или сигары. Потому и в этот раз я понял, что Мортимер их убрал. Он терпел сигареты в доме, но не сигары. Не видел в них никакого толка, аргументируя это тем, что сигареты курят в затяг, хоть какое-то наслаждение получить от этого можно. А курение сигар не предусматривает вдыхание дыма в легкие: его нужно смаковать во рту, баловаться. — Захочешь получить лейкокератоз — найдёшь…***
Проводив прекрасных дам и уже скучая по их обществу, мы собрались за общим столом. Полностью проснувшийся и подобревший Андре предупредил, что сегодня же мы должны выехать обратно, чтобы завтра быть в «Императоре». Веселье. Начали убираться на заднем дворе и внутри дома. Девушки приезжают к нам — спальни левого крыла убирать тоже нам. За это взялся небрезгливый Мортимер. Андре убирался на кухне, я и Коди отправились в задний двор. — Осколки, — напомнил я брату и пошёл дальше к костру и садам. Надо было наколоть дрова на неделю вперёд, чем я и занялся, после приведения костра в порядок. Наколов половину и в раздражении стягивая майку, я воткнул топор в пень и прошёл в сады. Отдохнуть мне не мешало, иначе опять страдать от больной спины буду. — Блять, и где ящики, ебучий Коди?! — выругался я, видя, что ящики с яблоками отсутствовали. Скорее всего, уже отправили в прошлую субботу без моего ведома. — Самому теперь лезть?! Пришлось, что ж поделать. Моя спина уже ныла. Старые травмы. Мой отец — главный проектировщик Александрии, а я, до поры, до времени, был его помощником во всех стройках. Семейное дело, сами понимаете. Есть такая легенда или традиция, для всех по-разному, под названием «Строительная жертва». Чтобы дом простоял как можно дольше, и хозяев со строителями при реставрации в будущем не постигла смерть, нужно заживо захоронить кого-либо в фундаменте. Животное… или человека. Нет, мы никого не сунули в фундамент особняка головорезов, когда его реставрировали по приказу Глав Александрии. Но я вполне мог стать таким человеком. В один из очередных дней реставрации особняка я рухнул со второго этажа прямо в подвал, в затопленные потайные ходы. Уверен, что пока я летел эти секунды, другие строители меня уже мысленно похоронили. Мне было семнадцать, почти. Я выжил. Воспоминания о тех годах прискорбные. Меня правда уже хоронили! Никаких предположений о скором выздоровлении. И единственные люди, кто хотел верить, что я встану на ноги — моя семья, Коди и родители. Даже Вальридер Грубер Второй махнул на меня рукой, говоря, что я даже если встану, то точно не забегаю. Коди не отходил от меня сутками, пока сам не засыпал рядом. Наши отцы были лучшими друзьями, а мы подхватили, можно так сказать. С горшка вместе, хоть он и старше на два года, что постоянно мне в спорах припоминал. Бегали по Александрии, хулиганили и метили во Тьму, думая, что обязательно посвятим жизнь службе Александре. Так и вышло, однако потом нас забрал Себастьян, став воспитанником Тони. Предложил большинству солдат работу в городе, и мы не стали отказываться. Но не об этом! Так Коди с родителями помог мне встать на ноги. Выходил меня, чёрт! И, — о, чудо! — я не то чтобы начал ходить, я забегал! Спустя два года. Или три, точно не помню. Доказал Вальридеру, что ещё гожусь. Выкусил! Так ещё и практически вернулся в форму. Спина держит меня в узде, но не мешает в повседневной жизни и на недолгих тренировках. Но самое смешное в этой истории, что многие не удивлялись уверенности моих близких, кто помогал мне. Не говорили о том, каким терпеливым и упрямым был я, чтобы встать на ноги и вернуться в строй. Нет! Все говорили, что именно молитвы к Александре помогли мне выздороветь. Что сама, мать её, Александра свыше дала мне выздоровление. И, конечно же, ещё больше начали благодарить её, уже век как умершую женщину, а не врачей, родителей и близких. Как же я смеялся в те времена и до истерик не мог поверить своим ушам. Помешательство, всеобщее причём. Я уверен, каждая постройка моего отца хранит частичку его души. И этот особняк, глядя на который с сорванным яблоком в руке, я чувствовал его рядом. Он живёт в этих стенах вместе с нами. Хочу в это верить. И буду. У меня прекрасные родители, по ним невозможно не тосковать. Поразмышляв о том, что пора сходить к врачу на плановый осмотр спины, я устроился удобнее у ствола дерева. Прошипел, когда коснулся коры дерева царапинами на спине, не пойми, откуда взявшимися. Хотя догадывался. Подкинул яблоко в руке и чуть не умер от шока. Замер в испуге, когда прямо перед лицом, стоило мне моргнуть, яблоко пронзила стрела. Оно отлетело в соседнее дерево, распадаясь на куски. Я быстро сгруппировался, по реакции отпрыгнув к другому дереву. В уши ударил женский смех, а тело рвала волна подлетевшего адреналина. — Вот же дрянь! Вера. Я быстро нашёл её среди зелени вокруг, с луком в руках, который следом она бросила в сторону вместе с рюкзаком. Она сразу поняла, что сейчас ей стоит бежать. Беги. Она так и поступила. Сорвалась с места и воспользовалась кустами и деревьями. Я обожал это чувство. Ощущать себя хищником и нестись в погоню. А в Александрии невозможно было не взрастить в себе ещё и охотника. И сейчас, стоило ему дать повод, он пробудился. Живя во Тьме, я был охотником, став Клинком и головорезом — хищником. Не убиваемый тандем мастерства. Началась погоня. Я бежал за Верой так быстро. И она не оборачивалась. Сквозь сады, плющ, пустые ящики для фруктов. С мастерством ускоряясь и огибая препятствия. Пара веток успела хлестнуть меня по спине, плечам. Вонзались в волосы, царапали. Но кровь во мне бежала по венам с дикой скоростью. За счёт погони не воспринимал ничего на своём пути. Мозг изучал мой путь наперёд, зная каждый метр наших владений. Вера бежала, запыхалась, но упрямо изворачивалась и пыталась застать врасплох своими манёврами среди деревьев. Перепрыгивала невысокие ограждения, пни и корни деревьев, вылезших из-под земли. И я догонял. Стремительно. Я был уверен, что она слышала, как шумно я несусь и догоняю. И любую жертву это или заставит испугаться, остановиться, или пробудит инстинкт самосохранения. Породит в голове все пути для спасения. Я будто слышал, в бьющем в ушах шуме, как сильно бьётся её сердце. Хотя это билось моё. Сердце Веры было напугано, моё — зверски гнало вперёд. Вдалеке, когда мы завернули в левые сады, послышался лай собак. Коди выпустил их. Почему-то этот лай привёл в меня в безумство. Будто я и правда на охоте. Как в Александрии. И мчусь за своей добычей. Чёрт возьми, я обожал те времена. А эти мгновения — отрада для меня. Вера выдыхалась и сбивала дыхание из-за вырывающегося смеха. Её поражение настигало. А я молчал, сохранял ритмичное дыхание. Стискивая челюсть и несясь за ней, обходя и заводя в угол. Глупышка, ты сама поддаёшься и следуешь, куда я тебя гоню. Вера слепо верила в свою победу, думая, что бежит по своей воле, к спасению. Но в одно мгновение она и правда смогла меня удивить и помедлить. Воспользовалась моментом, когда я специально взял дистанцию, догоняя по соседнему ряду деревьев. Она обогнула скопление деревьев. Я приостановился и устремился к ней, но она прямо в лицо мне кинула сохнувшую заготовку сена. И побежала обратно! Гадина. Я молниеносно полетел за ней. Оттолкнулся от ствола дерева, в которое чуть не угодил, потеряв равновесие от жжения в глазах после попавшей пыли. Вера скинула по пути свой плащ, который позволял ей до этого сливаться с зеленью вокруг. Белокурые волосы трепались в высоком хвосте и едва доходили до плеч. Лёгкая серая рубашка развивалась от силы бега. Чёрт, выносливости она набраться успела, как и умений от нас четверых. В этот раз я даже успел пожалеть, что тренировал её. Она знала от кого бежала. Знала, насколько я упрям в погоне. О чём думаю. И насколько могу стать диким. Был бы там ещё и Коди, она бы не смогла сбежать. Точно не от нас двоих. Даже и трёх минут бы не продержалась, ибо страх перед двумя дикарями взял верх. Тело и разум бы просили пощады с самого начала побега. Лишь бы это не продолжалось и не пугало так сильно. Мы вернулись к садам, где ящики для сбора урожая стояли через каждые двадцать метров. Вера начала запинаться, оглядываться и искать спасение. Я бы её точно не пощадил, она это тоже понимала. Тогда она ускорилась и, к моему удивлению, толкнула ящик, который перевернулся вверх дном. И на лету запрыгнула по него, прячась от меня. Я гневно прорычал. Ускорился. И, подбегая, с ноги ударил по нему, заставляя отскочить, а Веру под ним — вскрикнуть. — Нет! Я ударил ещё и ещё, пробивая с хрустом поддающееся дерево. — Лиам! Всё! Хватит! Удар. За ним ещё один. Руками вырвал доску, видя за ним испуганное лицо Веры. Как она отползла в угол, оторвав руки от крюков по бокам, держась за которые пыталась не дать мне его перевернуть. Хотя я и не пытался по началу. Я обезумел. Бил и бил. Ужасающе. Жестоко. А затем схватил и с рыком перевернул, ставя на пробитое мною дно и бок, на который покосился ящик. Вера даже не успела встать на ноги, как я набросился на неё. Хватая за ноги, которыми она пыталась отбиться от меня. Навис сверху, заламывая руки на землю над головой, а ноги прижимая своими. — Всё, всё! — Затряслась она от смеха и пыталась отвернуться от моих безумных глаз. — Я нарву тебе мешок яблок, только отпусти! Я опустился ниже к её лицу, что она вжалась затылком в траву под нами. — Ну, какой дика-а-арь! Мгх! Прекращай! Всё! Взгляд её опустился к моей ритмично вздымающейся груди, и она пыталась вырваться. — Сдаёшься? — прохрипел ей в нос я. — Да! Да! Сдаюсь! Сдаюсь безжалостному головорезу Лиаму Бейкеру! — Точно? Не побежишь дальше, если я отпущу? — Нет! Не буду! Я выдержал десять секунд, глаза в глаза. Успокаивая себя, призывая сердце перестать так бешено биться. И пугая Веру своим молчанием и безумием взгляда ещё больше. После рывком оторвался от её кистей над головой, выпрямился, но остался сидеть поверх. Взглянул вперёд, между рядов деревьев, где виднелся задний двор, клумбы и беседка у особняка. — Вот вам, мужикам, не повезло, — рассмеялась Вера, встретившись со мной взглядом и кивнув мне на пояс. — Любая физическая и долгая активность, и к члену приливает кровь. Стояк обеспечен, даже когда вы сидите порой. Бедола-а-ги! — Заткнись, мелочь пузатая. — Ущипнул её за живот я и глянул на едва видневшийся бугор в свободных штанах. — Такова наша природа. Откуда ты это вообще узнала? — Рик рассказал. — Пожала она плечами. — На тренировке я не смогла скрыть, куда заглядывалась. А он объяснил. — Больше ты не тренируешься во Тьме, ясно? — приказал я. — С чего это? — Я так сказал, и братьев предупрежу. — Лиам! — Что? — Предупреждающе нахмурился, когда Вера ударила меня в грудь. — Нечего шестнадцатилетней соплячке тренироваться с армией мужиков. — А с вами можно, да? — Спрашиваешь ещё? — Обидься, давай. Вера тщетно попыталась дотянуться до моих рёбер ради щекотки, но я шлёпнул её по рукам. — Чего надулся?! — Когда приехали? — Прокашлялся я от сухости в горле. — За десять минут до того, как нашла тебя. — Закинула руки под голову Вера и выдержала паузу. — Зачем так много дров наколол? — Не знаю, когда приедем. — Уже уезжаете?! — Да. Вера печально вздохнула. Я даже не спрашивал причину её печали. Она только вернулась, а мы уезжаем. И не знаем, сколько времени ей придётся пробыть без нас, в скуке и одиночестве. Хоть и кто-то из нас всё равно вернётся в ближайшие дни, так как кто-то обязан быть в особняке, её радует только, когда мы все вместе. Мы её семья. Четверо названных братьев, Себастьян и Долорес. Кстати… — Где Долорес? — Я как раз тебя и искала по её просьбе! — Толкнула меня Вера в плечо. — Она отправила меня на твои поиски и попросила привести к ней! — А ты решила привлечь моё внимание стрелой? Умно. — На вашем языке-е, — съязвила она, скорчив моську. Я цыкнул и слез с неё. Сел на корточки и протянул руку, чтобы помочь встать. — Я… подвернула ногу, когда запрыгнула под ящик… Переведя взгляд на её ногу, я без слов взялся за неё, приподнял штанину и ощупывал. — Болит? — Немного. — Давай попробуем встать… Взяв за кисти, я медленно поднял Веру с земли. Она неторопливо встала на обе ноги, едва поморщилась, но смогла пройтись. — Нормально. Поболит и перестанет. Не сильно, слава богу. Я покачал головой, сделал выпад и рывком закинул её к себе на плечо. — Лиам! Я пойду! — Не вертись. Долорес тебя осмотрит. Я не медик, но сильного повреждения нет. — Пиявка… Я укусил её за бок за упоминание глупого прозвища, которое она мне дала, и понёс из сада.***
По пути в особняк я поднял брошенные вещи Веры, отдавая ей в руки, и свою майку. Внутри направился на голоса, предположительно со стороны кухни. Да и аромат готовившейся еды за нос потянул меня к источнику. Голодный, как волк. Надо что-нибудь стащить. А нет, меня опередили. В арке в столовую нас чуть с ног не снёс Коди, в зубах держащий кусок мяса. — Паршивец! Очень удачно, но всё же… Знакомьтесь. Долорес Грубер. Экономка в особняке головорезов. Королева нашего скромного пчелиного улья. И та единственная, кто под своим кулаком держит жестоких личных солдат Себастьяна, то есть нас четверых, головорезов. Имеет власть над нами и без страха может навалять, как малым детям. Её внучата, по её же словам! Даже мать с моим взрослением и характером побаивалась повышать на меня голос и идти против моей воли. А вот Долорес стабильно раз в сутки отвешивала мне подзатыльник, хлестала полотенцем Коди и усмиряла своим тоном Андре, когда он выходил из себя или неосознанно грубил своим словцом. А Мортимер… Он её, блять, любимчик! Сладкий мальчик, который всё равно иногда получал от неё, если заслуживал. А мы чем отвечали ей? Виновато опускали головы и просили прощения. Как бесхребетные подростки! Вот же женщина! Долорес вылетела за Коди вдогонку, держа в руках самое смертоносное оружие — полотенце. Очень страшно, особенно, когда оно у неё в руках. Гневно замахнулась им, но остановилась, увидев нас, а Коди уже унёсся с едой, которую стащил прямо из-под носа Долорес. Обычно именно я или Коди не дожидались от голода общего обеда и по-хитрому проникали на кухню, подворовывая только приготовленную еду. Но после уносились, быстро пережёвывая украденное, и уворачивались от гнева Долорес. — Получишь ты у меня, понял?! — крикнула она вслед Коди и вернула взгляд к нам.— Что случилось? — Ногу подвернула, — хихикнула Вера, пока я опустил её на ближайший стул. — Как?! — Игрались. — Что за игры у вас такие? — задала риторический вопрос Долорес и махнула рукой, зная, как мы обычно развлекаемся. И что большинство из этих игр заканчиваются именно травмами или останавливающим нас Себастьяном, когда мы выходим за грань. — Иди-ка сюда, именинник! Долорес со своей милейшей улыбкой прошла ко мне и заключила в свои тёплые материнские объятия. Начала дёргать за щёки и всё, что мне оставалось — терпеть, пока она натискает. Вера рассмеялась, наблюдая за нами. — С днём рождения, мой любименький. — Не надо, я знаю, что любименький у тебя Мортимер, — закатил глаза я. — Не правда, я вас всех люблю одинаково, как родных. Ну вот, первый подзатыльник я уже получил. А после него Долорес опустилась у ног Веры, поправляя фартук и начала осматривать протянутую ногу. — А вас с Коди я помню ещё малышами. Между прочим, тогда у вас характер был намного лучше. — Ага, пока разговаривать не научились, — добавил я и только хотел пройти на кухню под шумок. — Стоять! — Остановила меня Долорес, кинув полотенце. — Нечего лезть на кухню! Я так не доготовлю, если будете носиться и таскать! Имейте совесть! — Одна яблока меня лишила, другая — не даёт поесть. — Иди лучше сполоснись. Весь потный. Через полчаса сядем за стол…***
Вот они, прелести жизни в лесу! Котёл сдох, вода закончилась, потому что три идиота не умеют экономить воду, да и после девушек никто не соизволил наполнить баки. Дрова нарубил я и, похоже, воду кроме меня никто не наберёт. Коди возился с собаками, а Андре с Мортимером занимались своими важными делами Консильери в кабинете. Ладно. Лето, а потому я успел сполоснуться прохладной, ещё не успевшей нагреться водой в летней душевой на улице, которую сам построил на сезон. День летел со скоростью света, и никто без дела не сидел. У всех шести голов были свои обязанности. Поднявшись в свою комнату к трём часам дня, чтобы собраться и переодеться для поездки я обратил внимание на кровать, где стояла увесистая, огромная коробка. Нахмурившись и предположив от кого это, я коснулся замка и поднял тяжёлую крышку. Тихо рассмеялся, но всё-таки удивился подарку. Вера, конечно. На каждый День Рождения одного из нас она готовила подарок. Выдумывала, выбирала, что же можно подарить. И что так идеально подойдёт имениннику. Внутри лежала копилка для пробок, очередная. И каждый год предыдущие, ею подаренные заполнялись доверху. В отдельном мешочке лежали специи для приготовления глинтвейна. Рядом с ним несколько открывашек, на замену прошлым, ибо некоторые сломались, а другие потерялись по участку. Осталась пара штук, на вес золота, а я забывал купить новые. Вера знала про мою забывчивость по поводу таких мелочей. Настольная игра лежала под открывашками, название которой мне ничего не сказало, но мы обязательно её опробуем, когда я вернусь. В самом низу коробки лежала деревянная подставка для нескольких бутылок вина. Идеально вымеренная для полок в моём хранилище. Вера специально измерила, прежде чем заказать её. Скорее всего, заказала у столяров в Александрии. Что-то мне подсказывало, что именно Чак изготавливал этот подарок, как и саму коробку. И самый последний подарок — письмо, которое лежало между прорезями подставки — накрыла пачка штормовых спичек. Я обожал огонь. Вера знала и боялась это черты во мне. Но, как символ моего безумия, подарила спички. Каким могучим огонь мог быть, только дай ему волю. Безумное пламя могло в секунды окутать комнату, обласкать своими языками каждый предмет. Своей яростью уничтожить всё на своём пути. Люди бегут от пожара. Как он пугает, что они готовы бросить всё, лишь сбежать. А огню много не надо: источник и пространство вокруг. Одежда, любая ткань, предмет. Практически всё в нашем мире может сгореть. А что не горит — пламя всё равно сможет изуродовать, оставить свой след. А в каком тандеме играет огонь с чем-нибудь легковоспламеняющимся. М-м-м… Я готов наблюдать за этим вечность. Как пламя могущественно. Сколько мощи в нём. Ощущение жара на коже — мой наркотик. Сколько волдырей было на моей коже от ожогов. Огонь — моё любимое оружие, моя страсть. Да, я безумец. Пироманьяк. И ничего с этим поделать не могу… и не хочу. Едва сдержав себя, чтобы не зажечь хотя бы одну спичку, я поднял письмо и стал медленно вчитываться в корявый, точно девчачий с завитками почерк. Лиам Бейкер… Лиам-Лиам-Лиам… Скажи мне, сколько писем я уже надарила тебе? Я знаю твой ответ. Конечно, ты ответишь, что их у тебя (да, не скрывай, ты хранишь их все у себя где-то в тайниках по комнате) на одно меньше тех лет, сколько мы знакомы. А если быть точнее, то штук пять. И ни разу за эти годы я не пожалела, что пишу это письма, что доверилась тебе, как и остальным братьям. Братья… До сих пор не могу привыкнуть к этому слову, ведь до того рокового дня у меня не было ни братьев, ни сестёр. И я искренне счастлива, что вы есть у меня. Все четверо. Я благодарна, что Себастьян познакомил меня с вами. Подарил крышу над головой, покой под которой храните вы.Коди Рид
Лиам Бейкер
Мортимер Уорд
Андре Мауро
Я люблю вас. Почему я пишу «вас», а не одного тебя, ведь письмо адресовано именно тебе? Потому что вы все — часть чего-то родного мне. И убери хотя бы одного — я завяну, как цветок без полива. Скисну в печали. Но как бы я тут ни расписывала, как вы мне дороги, сейчас я хочу поздравить тебя с твоим днём. Пишу это письмо ещё за месяц до твоего дня, потому знай: твоих родителей я уже отблагодарила за такого сыночка. Хотя уверена, что большую часть себя ты воспитал самостоятельно. Сам построил этот замок под названием «Лиам Бейкер». Сам придумывал интерьер в нём. Чинил, когда что-то в нём требовалось в ремонте. Украшал стены росписями и картинами. Да, я думаю, что успела погостить в нём. То есть, успела залезть тебе в душу. Покопаться в ней и узнать, что же происходит в этом замке. Что ты из себя представляешь. Так что я понимаю, кто ты такой. И искренне люблю это замок «Лиам Бейкер». Надеюсь, хоть раз я смогла в периоды печали помочь отремонтировать комнаты этого замка. Помогла заглушить боль, когда тебе это правда было нужно. Помогла высадить цветы на заднем дворе. Помогла поднять тебе настроение, когда ты в этом нуждался. И постараюсь помогать тебе, как можно чаще. Я хочу, чтобы ты знал… я всегда буду рядом. Люблю таким, какой ты есть, даже если кто-то или ты сам будешь думать, что с тобой что-то не так. Что мрак этой тяжёлой жизни окутал тебя настолько, что там нет места светлому. Это не так. Ты будешь самим собой, какими бы ужасами ни была полна твоя судьба. Ты самый лучший брат на свете. И всегда будешь для меня прекрасным, добрым, в чём-то нахальным, вредным и таким сильным Лиамом. Моим названным братом. Каждый раз, когда тебя нет рядом, я переживаю за тебя. Думаю, как ты там, чем занимаешься и бережёшь ли свою спину. Какие проблемы Себастьяна решаешь и под каким риском находишься. В страхе представляю, как ты не успеваешь увернуться от пули, как подрываешься на гранате или как в бок тебе пыряют ножом. Или как балуешься с огнём, чёртов пироман! В могилу сведёшь себя своей нездоровой любовью к огню. Или как набираешь себе список венерических заболеваний, совокупляясь с какой-нибудь девкой. Да, я ревную. Не люблю, когда к вам приходят эти дамочки, и вы все это знаете!.. Ладно… Мне очень страшно, когда тебя нет рядом. Переживаю так, что к совершеннолетию у меня будет копна седых волос. Всё из-за вас, чёртовы братья! Смеёшься там, да?! Смейся, смейся, ладно. У тебя прекрасный смех и пусть моё письмо заставит тебя улыбнуться. Заставит вспомнить, как я люблю тебя. Береги себя, Лиам. Пожалуйста. Я молю тебя, береги… Потому что я уже не представляю свою жизнь без тебя. Как уже писала выше, вы все четверо — часть чего-то такого родного для меня. Я знаю! Вы часть моего собственного замка «Вера Миллер». И в нём ты занимаешь очень много места. Ты, наверное, уже ждёшь самый главный подарок, который я дарю тебе из года в год. Да-да-да! Три желания в твоих руках. Воспользуйся ими правильно, а не как в прошлом году потратил на глупости. (Я на пушечный выстрел не подойду к озеру. Ты знаешь, что я боюсь в нём плавать после ваших сказок! А нечего было меня ими пугать!) Всё, я всё сказала! Люблю тебя, пиявка. И да, потерпишь эту кличку хотя бы в письме и не треснешь меня по жопе. Сжимая письмо, я запрокинул голову, чтобы сдержать непрошеные слёзы. Вот дрянь, нашла, как заставить меня расчувствоваться. И так каждый год, почти каждый с того момента, как мы познакомились. Как бы я ни чувствовал вину перед ней, как бы ни страдал от произошедшего, наша Вера нашла силы простить и подпустить к себе. Нашла в нас семью, а мы нашли в ней. У меня была сестра. Мы были с разницей в возрасте с чуть больше года, но она умерла. Многие дети, как и взрослые, умирают в условиях Александрии. Я даже не помню её, слишком мал был, когда она умерла. Даже года не прожила и только имя мне известно. Шарлотта. И когда я в более сознательном возрасте узнал о ней… искренне сожалел, что так и остался единственным ребёнком. Похоронил мысль быть старшим братом, хотя хотел бы им стать. А потом появилась Вера. И как сейчас я помню фразу Себастьяна: «Позаботьтесь о ней». Мы позаботились. Все понемногу вложили ту любовь, которую могли бы подарить другим женщинам: сёстрам или жёнам. Не важно. У нас их нет, но есть Вера. Наша Вера. И она сказала правду, сравнив себя с цветком. Мы позаботились об этом цветке, и он расцвёл, одарив нас своей красотой. А большего нам, головорезам, жестоким убийцам и не надо было. В нас она видит семью. От всех бушующих эмоций внутри мне хотелось первым делом дойти до Веры и пожурить за то, что зашла ко мне в комнату без разрешения. Двери в свои покои мы не закрываем в особняке. Как она вообще смогла дотащить такую коробку? Кто ей помог? Скорее всего, Коди. Но я был слишком поражён любовью, которой был пропитан подарок. Так благодарен. Я так много занял места в её замке? Но она даже не представляла, как много места заняла в моём. Как много раз помогала его ремонтировать, и как украсила его своим присутствием.***
Спускаясь в гараж, я увидел Долорес, щёлкающую семечки в компании печальной Веры. Сидели на скамейке у открытых дверей на улицу. Коди возился с машиной, готовя к поездке. А Мортимер с Андре собирались наверху. — Чего такие печальные? Я щёлкнул Веру по носу, сунув свободную руку в карман брюк. — А то не ясно? — буркнула она, не поднимая глаз с одной точки под собой, и сплюнула шкурки в кулёк. Пощекотав её за ухом и встретившись взглядом, я кивнул в сторону, после чего она тяжело вздохнула и встала со мной, уходя по дороге. Я протянул ей локоть, за который она ухватилась, и повёл прогулочным шагом по выездной дорожке по правую часть сада. — Я видел подарок, — заговорил я, — спасибо. Краем глаза заметил, как она подавила улыбку и кивнула. — И я не пиявка. — Пиявка! — Не-а. — Лиам! — И к озеру мы обязательно сходим, — более требовательным тоном добавил я, смотря вперёд. — Это никогда не было издевательством, потому что мы хотим научить тебя плавать. — Вы запугали меня своими сказками! — Мы сделали это, чтобы ты воспринимала его, как любое другое пугающее озеро или речку. Чтобы оно не казалось безопасным, если мы рядом. Это ты как восприняла, вот и всё. Когда мы рядом, ты чувствуешь себя в полнейшем покое, будто тебе ничего не грозит. Так и есть, но иногда тебе надо полагаться на свои силы, учиться анализировать ситуацию самостоятельно. Без нас, Вера. — Да, понимаю… — Потому мы тренируем тебя, учим всему тому, что знаем сами. Но делаем это постепенно, не во вред твоему детству, которое должно было быть у той девочки Веры, несмотря ни на что. — Я знаю, Лиам… — Так что, как только мы приедем, пойдём все вчетвером на озеро. — Я умею плавать, — призналась она таким уверенным тоном, что я приостановился. — Научилась. — Когда? — В школьном бассейне, ещё несколько месяцев назад, когда было учебное время. Он меня так не пугал, как эти озёра, заросшие и тёмные в глубине. Попросила, чтобы Себастьян дал разрешение, как опекун, для кружка после занятий. А вам просила не говорить. Думала, рассердитесь. — Мы бы так не поступили. — Понимаю, сейчас ты объяснил. Но в бассейне мне легче плавать. — Хм… Бассейн значит… — задумался я, потерев подбородок. — Ну, для постройки уйдёт много времени, конечно. Но… ладно, я посоветуюсь с братьями. Подумаем. — Что?! — Что? — Я обогнул поднятой рукой наши владения. — Оглянись! Посмотри сколько у нас места. На заднем дворе, если переместить клумбы подальше вместе с беседкой, то можно вырыть бассейн. Небольшой, но нам всем хватит. — Правда?! Разве это возможно? — Ну, я же сказал, что посоветуюсь с братьями потом. Ещё у отца спрошу, когда в Александрию отправлюсь. Его мнение самое важное, как проектировщика. — Лиам! Вера бросилась мне на шею, удушая объятиями, что мне пришлось приподнять её в своих руках, лишь бы она не тянула на себя так сильно. Рассмеялся вместе с ней и обнял ещё крепче, чувствуя теплоту внутри от её счастья. — Цветочек и правда завянет без воды… — Дело не в бассейне, Лиам! А в том, как тебя это волнует. Ты настоящий брат… Когда мы наобнимались и пошли по дороге обратно, из гаража уже выехала машина и направилась в нашу сторону. Коди остановился возле нас, и, поцеловав Веру в лоб, я сел на заднее сиденье. — Помогай Долорес, ясно? — произнёс своим приказным тоном Андре с переднего сиденья через опущенное стекло. — Не бездельничай. Приеду — проверю, как ты справилась. — Не командуй, — надулась Вера, просверлив его своим недовольным взглядом. — Я в отличие от вас чаще дома появляюсь. Я знал, да и сам почувствовал, как эти слова ударили в больное место, и что имела в виду Вера. Услышал, как будто сморщились сердца братьев от упоминания нашего частого отсутствия в последнее время в её жизни. Как нас ей не хватало. Андре сменил свой холод на милость, поджал губы и потянулся через окно к руке Веры. Поднёс её к губам, оставляя на тыльной стороне ладони поцелуй, и хмуро улыбнулся. — Береги себя, и берегите друг друга, пожалуйста. Она опустилась так, чтобы видеть всех нас в машине. И мы как по команде кивнули ей. — Вернитесь домой. — Как скажешь, Босс, — ухмыльнулся Коди и тронулся с места. Он даже не подозревал, что не сдержит своё обещание. Я не знал, как моя глупость изменит нашу поездку. Что мой проступок принесёт нам такие риски. И как он будет стоить Коди свободы. Если бы я только знал, на что мы едем…