Ирис и Красная Гвоздика

Майрон не знал точно, сколько времени он провел в этой холодной и сырой темнице. Может, несколько недель или даже месяцев? Майа раньше полагал, что перенести плен у него получится куда легче, однако, он страдал от скуки. Майрон, конечно, нуждался в отдыхе, его утомила война, ноша владыки Мордора слишком тяжела. Но такого отдыха он точно не хотел. Ему уже надоело спать или думать о том, что происходит в дома. Ничего там не происходит. Келебримбор поддерживает мир и порядок, он вряд ли будет принимать смелые решения без Майрона — такова натура внука Феанора. И это даже удобно. Но вот авторитет майа явно пал в глазах собственного народа. Орки прекрасно знают, что пленных эльфов иногда жестоко пытают, некоторых даже просто так (не без приказа Майрона). Например, заносчивых принцев нолдор, каким был Маэдрос. Наверняка орки думают, что над майа точно также издеваются. Думать об этом просто невыносимо. Сама мысль о том, что такое положение — расплата за жестокость по отношению к эрухини, вызывала у Майрона отвращение. «Это унизительно, я не заслуживаю такого, я ведь бессмертный майа, — с отчаянием думал Майрон. — Они должны относиться ко мне с должным уважением, я ведь, к тому же, супруг Мелькора, сильнейшего вала!" После прикосновений Фаразона майа чувствовал какое-то омерзение, чувствовал себя грязным. Как будто его тело перестало ему принадлежать. Майрон хотел снова встретиться со смертным, чтобы только отомстить за то унижение, которое он испытал за всё это время. И все навязчивые мысли вызывали у него только одно желание — чем-то острым, не важно, нож это, осколок стекла или собственные ногти, вскрыть себе грудь, переломать рёбра и вырвать сердце. Что угодно, чтобы ничего не чувствовать больше. Это утомительно и только мешает. Сидеть в темнице было ужасно скучно, неужто про него просто… забыли? Быть того не может. Он, Восхитительный майа-кузнец и величайший чародей, про него нельзя взять и забыть! Майрона ужасно злило такое отношение, даже часовые не обращали на него никакого внимания. А ведь он древнее создание, присутствовал при самых масштабных и невероятных событиях, о которых жалкие смертные и подумать не могут! Майа, как минимум, был интересным собеседником, неужели, от него Нуменору ничего не нужно? Но сейчас Майрона больше волновал он сам. Точнее, состояние его магии. Майа чувствовал слабость. Нагонять страх, создавать иллюзии и насылать проклятия — всё, что он сейчас может. И Майрон не знает, что с ним творится, он чувствует злость от этой слабости, от этого бессилия. И он ничего не может с этим сделать, а от осознания данного факта становится ещё невыносимее, обидно до слёз. Раньше он мог больше. Это та самая слабость, о которой говорил Мелькор? Мелькор тяжело опустился на чёрный трон, гремя латами. В воздухе царил какой-то едкий запах волнения и отчаяния. Вала снял с головы корону с проклятыми камнями, на мгновение остановил на ней свой взгляд и отбросил её в сторону. Корона со звоном прокатилась по полу, освещая сильмариллами тёмное пространство. Он сгорбился, будто бы под грузом всех бед и всей ответственности, которая лежит на его плечах. Сильмариллы никогда не были непосильной ношей, Мелькора скорее отягощало нечто иное, о чем он не любил говорить никому, даже своему верному чародею. Вала долго не решался говорить, но это мгновение не могло длиться вечно, у него нет столько времени, а хочется так много сказать, но нужные слова не идут в голову. — Ты помнишь всех майар, перешедших на нашу сторону? Майрон, ты помнишь всех, кто погиб в первой битве? Майрон обеспокоенно обернулся на голос вала и подбежал к трону, затем припадая на колено. — Мелькор, о чём ты? Спокойное и статичное, как у мертвеца, лицо Мелькора не выражало абсолютно ничего. Майрон чувствовал некую тревогу, понимал — что-то не так. Обычно, во время эмоциональных потрясений вала, вокруг становилось холодно, если не морозно. Но сейчас Майрон этого не ощущал. Он вообще ничего не ощущал, Мелькор как будто уже покинул Арду, и это пугало. — Все они погибли из-за меня, я чувствую вину за смерти всех наших союзников. Знаешь, они ведь могли жить в Валиноре, все они. Что, если бы они остались в Амане? Они бы все были живы, да. И теперь же, мне открыто то, что доселе я не слышал и не видел. Тёмные силуэты всех майар становятся всё отчётливее с каждым мгновением. Наверное, потому что я внушал им, что мы боремся за идею, за наше будущее в свободном мире, за мечты всех и каждого, но я им врал. Я просто не смог придумать ничего лучше эгоистичной войны, а теперь все их смерти сейчас не имеют смысла, и я стою на горе из трупов, которая с каждым мгновением становится всё больше. Поэтому я готов принять любой исход этой битвы. Я готов ко всему. Майрон молчал. Он посчитал, что вала необходимо высказаться, но эта гнетущая атмосфера безысходности давила на майа. Однако, ему было жутко. Мелькор никогда не говорил так. Подобные речи были ему попросту не свойственны. Может ли быть такое, что он вспоминает чужие слова? Он просто не мог смириться с тем, что говорит вала. Это не так, он ошибается, это неправда. Майрон взял вала за руку, а тот, казалось, этого не заметил. — Я ослаб. Я ничего не могу изменить или создать. Тогда, после первого плена, у меня не было сил продолжать своё дело, я просто не мог решиться войти в зал, который ты построил для меня, чтобы я творил там. Но стоило мне взяться за создание мелькорохини, как всё валилось из рук. Я не мог себя заставить. Ничего не получалось. Может, наш путь и правда ложный? Сейчас Майрон действительно испугался за своего вала. Он мог закрыть глаза на всё, что делали светлые и эрухини: на оскорбления, на неуместные ругательства, даже истребление мелькорохини — он с трудом мог проглотить всё это, но Майрон не мог мириться с тем, что с его вала сотворили светлые, когда тот находился в плену. Он почувствовал жгучую ненависть, которая терзала душу до тех пор, пока в груди не начнёт зиять чёрная дыра. — Ты вообще понимаешь, что говоришь?! - зарычал Майрон. — Мы сражались не просто так! Ты вовсе не злодей, каждое твоё действие приносило пользу Ангбанду. Расширение территорий, их освоение, это делалось не для худа эрухини, но во благо мелькорохини и умайар. Все они - светлые и тёмные, все сделали свой выбор. Мы же самостоятельные и свободные создания, мы вольны делать всё, что захотим, и только мы несём ответственность за наши решения. И у слов светлых нет веса, потому как я говорю вот что — ты лучший вала и ты ни в чём не виноват, ьы жертва обстоятельств и равнодушия. Кому ты доверяешь больше — мне, твоему возлюбленному и самому преданному стороннику, или кучке айнур, которые являются эхом слов Эру? Майрон говорил уверенно, отчеканивая каждое слово, он был прекрасен. У Майа всегда получалось говорить идеальные тосты или настраивать воинов на сражение, даже когда те тряслись от страха и безысходности. Даже дезертиров у него получалось возвращать. Нет, не страхом и силой, как полагают глупцы Эрессеа. Мелькор слабо улыбнулся: — Из всех нас безвинны только ты и Тхури. Мелькор задумчиво смотрел куда-то вдаль, не замечая ничего более. — Я убивал эрухини! Пытал их! Мелькор, я забавы ради пил кровь и играл с душами эльдар, и после этого ты считаешь меня безвинным? Да что с тобой такое?! Майрона возмущала эта глупая уверенность. Да что вообще творится с этим вала?! Мелькор поднялся сам и поднял с колен Майрона, взял его за руку, а другой коснулся его щеки так нежно, как только мог. Обожженные ладони не чувствовали тепла любимого майа. Однако, когда Мелькор смотрел на Майрона, он чувствовал в своей груди тепло, разливающееся по всему телу. Тепло, которое придавало ему сил и заставляло его чувствовать себя живым. Мелькор попытался ободряюще улыбнуться. — Мой дорогой, возлюбленный Майрон, я так рад, что взял тебя в мужья. Больше не хотелось окунаться в воспоминания. Слишком больно. Майрон тяжело вздохнул, и попытался думать о чем-то другом, но в голову лезло только то прощание. Майа тогда был слишком шокирован после битвы, ему пришлось сбежать с поля боя. Он не мог себе этого простить, пытался оправдаться, но в этом не было смысла. Мелькора уже не вернуть. Майрон чувствовал эту ненависть по отношению к Манвэ, к Эру, к квенди за то, что произошло с Мелькором, но больше всего он ненавидел себя. Майрон не смог помочь вала, его состояние стабильно ухудшалось и всё стало совсем плохо, дошло до того, что Мелькор просто сдался. Понял, что майа всё это время был жалким эгоистом, который лишён эмпатии, и поэтому не может помочь своему вала. Он был плохим партнёром. Поэтому Мелькор, прямо перед приходом светлых, оттолкнул его. Поэтому майа считал себя ответственным за всё, что происходило в первой эпохе. И считал, что должен искупить свою вину. Не перед эрухини и Ардой, Майрону будет всё равно, если в один прекрасный день все умрут. Но искупить вину перед Мелькором. Для этого Майрону необходимо взаимодействовать со смертными. Мерзкими и раздражающими. Но вот незадача — они про него забыли. Насколько Майрон понял, Фаразон любил предаваться чревоугодию. Наверняка напился и валяется где-нибудь в беспамятстве, пока майа здесь сидит наедине со своими мыслями. Майрон посчитал, что пора бы закончить отдых и приступить к делу, а именно, продолжить делать то, что у него хорошо получается — сеять хаос и раздор при помощи чародейств. Покинуть темницу будет проблематично, но майа придумал самый очевидный и разумный план, который вообще можно придумать в его положении. Когда на смену ступил новый часовой, Майрон просто недолго думая подкрался к смертному и через стальные решетки вонзил смертному в шею острые когти. Тот даже ничего не успел понять. Майа какое-то время смотрел на кровь, которая выливалась из ран и окрашивала каменный пол багровым цветом, но решил, что с вампиризмом стоит повременить. А чтобы ни у кого вопросов не возникало, Майрон принял вид кошки. Получилось это далеко не с первого раза. Майа ненавидел Эру за то проклятие, которое он наслал на всех неугодных, которые ступили на путь диссонанса. Но всё же принять облик черного кота с золотыми глазами удалось. Майрон протиснулся через решётки и побежал вдоль по коридору. Он и забыл каково это — бегать на четырёх лапах. А раньше он часто превращался в огромного волка и выгуливал волчий молодняк. Но после долгого нахождения в таком облике, привыкаешь к хождению на четвереньках. И даже в более майарском виде Майрон иногда по привычке передвигался ползком. Один раз он так здорово напугал Готмога. Майрон захихикал вспомнив неловкий случай. Майа какое-то время бродил по коридорам, гордо смотря на смертных за решетками. Видимо, тоже политические заключенные. Так продолжалось до тех пор, пока на него не наткнулись уже другие часовые. Майрон надеялся, что в темнице есть небольшое решетчатое оконце, в которое может пролезть кошка, но он не успел его найти. Бежать назад — не вариант, смертные могут найти труп, поэтому Майрон дал себя поймать. И его просто вышвырнули прочь. Что же, это было быстро. Майрон оказался на улице. Нуменор уже успокоился после пленения Майрона, по улицам сновали смертные, пытались продать свой товар, громко зазывая прохожих. Свет опять слепил глаза, Майрон прищурился и опустил голову. «Наконец-то свобода. Теперь надо бы натворить дел во дворце». Для кошки проникнуть во дворец не составило труда. Эти четвероногие хитрецы пролезут где угодно, в Мордоре их очень любили, орки держали в качестве домашних животных, которые жестоко убивали крыс и прочих вредителей, а также дарили любовь тем, кому верны. В чем-то Майрон и сам похож на кошку. Но вот среди светлых кошки не то чтобы не были в почёте — их если и держали у себя, то в качестве нелюбимой, но необходимой скотины, которая расправлялась с грызунами. Кошек считали злыми и ленивыми, как Мелькора (хотя, как в отношении кошек, так и в отношении Мелькора, данное утверждение крайне абсурдно), поэтому эльфы думали, что он их и создал. Но Мелькор просто внес свои коррективы в работу Йаванны, которая не возражала, наоборот, ей понравилось, какими чудными и умилительными получились эти создания. Итак, Майрон во дворце. Дорогой камень, дорогие ковры, дорогая лепнина, украшения… на Майрона это определённо произвело впечатление — он ужаснулся. Ужаснулся не от величия и великолепия Нуменора, а от того, как много денег было потрачено зря. Везде пестрели яркие цвета, красные ковры устилали полы из белого камня, такие же белокаменные стены украшали великолепные портреты монархов прошлого, настенные подсвечники с витиеватыми узорами устремились вверх, старые гобелены изображали значимые для нуменорцев события. А самое главное — огромные подоконники, на которых можно спать под тёплым солнышком. Дворец огромен, красив, является идеальным отображением нуменорской культуры, в ней вместе с эльфийским следом сочетется нечто самобытное. Люди удивительные создания! Майрон сам не знал, куда шёл. Он просто учуял запах мяса, и чёрные лапы привели его на кухню. Множество смертных трудилось в огромном помещении со множеством котлов, люди сновали туда-сюда, суетились, гремели, кричали друг на друга. Майрон прижал уши к голове — все звуки в кошачьем облике стали громче. Он крадучись, словно кошка, которой являлся, пробрался под стол. На соседнем столе лежала груда ощипанных перепёлок. Но майа решил здраво оценить свои силы и отсидеться под столом и подождать, когда людей станет меньше. А меньше их не становилось. Смертные вечно срывали планы майа и этот раз не стал исключением, Майрон даже не мог прицелиться и прыгнуть. Стоило ему решиться на прыжок, как в последний момент появлялся какой-то смертный, и майа приходилось оставаться в тени. Но действительно ли хотелось Майрону есть? Не совсем, хотя было бы неплохо. Больше всего ему сейчас хотелось стащить самую упитанную перепёлку и закопать её где-нибудь, чтобы она никому не досталась. Но для этого надо было её как-то стащить, и стащить заметно, чтобы все знали, что власть Саурона проявляется даже в мелочах. К счастью, Майрона было не видно, черная шерстка играла ему на руку. Майа решил, что если он так и будет сомневаться, то птиц заберут и унесут на стол, поэтому действовать надо сейчас. Поэтому Майрон решил ещё раз прибегнуть к чарам. Стоило ему взглянуть на кипящий и бурлящий котёл в противоположном углу, как вода из него начала выливаться, как будто откуда-то прибывая. Это вызвало небольшую панику среди смертных, некоторые кинулись к котлу, чтобы потушить огонь или хоть что-то предпринять, кто-то застыл на месте, а Майрон вылез из-под стола. Он высоко подпрыгнул и оказавшись на столе, утащил одну из перепёлок, как и хотел. Майа зажал птиц в пасти, сжимая их шеи, оглянулся в поисках выхода и был таков. Это, конечно, не оленина под медовым соусом, но лучше, чем то, что могли ему предложить в плену. Майа жадно пожирал перепёлку, он планировал не оставить ни косточки. Мягкие, они легко ломались и хрустели на зубах, а сочные внутренности и кровь заменяли майа вино. И так красному ковру ничего не будет от небольшой лужицы крови. Радовало, что смертные догадались общипать птиц, иначе майа бы плевался перьями. Хорошо перекусив, Майрон почувствовал некую сонливость. Кошки любили вздремнуть после кормёжки, и это желание почувствовал на себе майа. Но он только тряхнул головой, отгоняя дремоту, и пошёл дальше, перед этим вылизавшись после еды, как это делают все порядочные кошки. Майрон спокойно бродил по коридорам, заходил в просторные залы, и иногда люди, которые попадались майа по пути пытались его погладить, но он только ускорял шаг и скрывался, сливаясь с тенью. Кого-то даже укусил. Устав от человеческого внимания, майа вскочил на подоконник и выглянул в открытое окно. Веяло свежестью. Ветер касался короткой шерстки, будто гладя майа в кошачьем облике, и шевелил вибрисы. Солнце согревало майа, который устал от сырости и холода темницы. Майрон прилёг на подоконник, положив перед собой передние лапы и замурчал, прикрыв глаза. Быть кошкой — это прекрасно! Вдруг, Майрон услышал раздражающий звук — голоса смертных. Несколько нуменорцев направлялось в какой-то зал, видимо, для обсуждения государственных вопросов разной степени важности. Это заинтересовало майа, так как те смертные — лорды, которых так оскорбили слова Майрона на переговорах. Но самое главное — с ними шёл Фаразон. Поэтому майа просто обязан там присутствовать. У него появился шанс отомстить! Он спрыгнул с окна и прошмыгнул в открытые двери, спрятавшись под столом. Майрон сел на пол, как буханочка хлеба, и прикрыл глаза, чтобы немного подремать, как это делают все порядочные кошки. Но его сон был нарушен, когда Фаразон произнёс его имя. К счастью, Майрона никто не заметил, смертные просто обсуждали его. «Саурон опасный враг, не стоит его недооценивать» За столом сидело несколько мужчин, которых уж точно нельзя было назвать молодыми, были даже те, которые, казалось, вот-вот развалятся. Время идёт, мир меняется, а власть сосредоточена в руках дряхлых мужчин с закостенелыми идеями. Они с такими умными лицами пытались друг другу что-то доказать и вместе с этим пили вино. Неразумно. Майрон не любил вино, как и остальной алкоголь, так как он затуманивает разум. А эрухини от вина были без ума, к тому же, у них было идеальное оправдание частому употреблению спиртного, ведь вино — напиток валар. Забавно. — Мы уже несколько месяцев не можем придумать, что с ним делать, — Фаразон выглядел очень нервным, даже держа в руках кубок с вином. Взгляд смертного блуждал, кажется, он теперь и сам не был уверен зачем ему Саурон. Утереть нос остроухим выскочкам, пленив Саурона — неплохо. Но что дальше? — Надо ведь придумать, как использовать его силы во благо Нуменора, — предложил мужчина, сидящий по правую руку от короля. — Нет! Майрон чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда один из смертных ударил кулаком по столу. — Саурон — зло. Зачем вообще нужно было его привозить в Нуменор? — Ты не король, Ваанион, и решать тебе нечего. — Саурон — подстилка Моргота, против него боролись все благородные мужи, начавшие свой род от великого вождя Барахира! Майрон закатил глаза, услышав «Барахир» и «великий» в одном предложении. — История Берена и Лютиэн и впрямь прекрасна… — попытался унять его один из лордов. — Но ведь именно Саурон препятствовал Берену, нашему общему родственнику! Он воспользовался светлыми чувствами Горлима, манипулировал им, говоря, что его жена жива, а сам обманул всех. Гортхаур вырезал отряд Барахира, и хотел было убить и Берена, но… — Да, Ваанион, мы знаем легенду о Берене и Лютиэн, Саурон и правда заслуживает осуждения и ужаснейших мучений за свои преступления, поэтому я, Элендиль, предлагаю эксплуатировать силы Саурона, сделав его рабом, во благо Нуменора. Значит, этот Элендиль тоже из королевской семейки. Майрон подумал о том, что и от него было бы неплохо избавиться. Ваанион раздражал ещё сильнее, но он просто старый и дряхлый фанатик валар, такие обычно безобидные и трусливые. Но для начала надо заявить о себе. Майрон выполз из-под стола и изящно прыгнул на деревянную поверхность, оказавшись прямо возле Элендиля, который вскрикнул от неожиданности. — Это Саурон! — Это кошка… — Кто пустил сюда кошку? Майрон повертел головой и, зевнув, пошел по столу к Фаразону и лег почти на краю. — Кошки — слуги Моргота, надо выгнать эту тварь, — с презрением проговорил Элендиль. — Ты кошек боишься? Пусть лежит, Элендиль, ты со своими суевериями уже лишился рассудка, — скучающе заметил один из смертных. — Но нам всё ещё нужно решить, что сделать с Сауроном! — подал голос другой смертный. Фаразон попытался остановить бесполезный спор, но его доверенные лица никак не хотели униматься. — Ясное дело — утопить. Бросить в море, привязав к его шее груз, чтобы не выплыл. Победа над злом подарит Нуменору великую славу. — Это что же получается… все кошки слуги Моргота? — Давайте сажать в подземелья кошек. — И топить их! Майрон смотрел на смертных, как на умалишенных. Впрочем, майа был в этом прав. — Вы все идиоты! — рявкнул на них Фаразон. Его трясло от гнева, пока Майрон мурчал, прикрыв глаза. — Нам надо решить, что делать с Сауроном. Он сильный чародей, который представляет угрозу всему миру. — Брат, зачем ты вообще его сюда притащил?! В голосе Элендиля звучало отчаяние. — Саурон этого и добивается — чтобы ты держал его поближе к себе, он пытается переманить тебя на сторону зла, — никак не унимался Ваанион. — А ты предлагаешь мне сидеть сложа руки, пока этот выскочка грозится сбросить нуменорцев в море? Раз уж Саурон здесь, ничего не поделаешь, значит, мы обязаны решить, что с ним делать. — Использовать его силы ради процветания Нуменора! — Мы и так процветаем. —тНет. Так думает лишь народ. А на деле войны истощили казну, мы беднее смертных с континента, — констатировал факт какой-то ссохшийся старик с сиплым голосом. — Ничего, поднимем налоги, — махнул рукой Фаразон. На это движение Майрон быстро среагировал и ударил лапкой руку короля. Этого смертный явно не ожидал. Блестящие глаза Майрона, чёрные, с огромным зрачком, угрожающе уставились на Фаразона. Кот присел, как бы готовясь к прыжку. От взгляда кошки ему стало не по себе. Может, эти твари действительно служат Морготу? Майрон устроился на столе полулежа и с нескрываемым презрением оглядывал смертных. Пока они горячо дискутировали обо всём на свете, кроме него, майа осматривал помещение, думая, как бы напакостить смертным. Пока совершенно внезапно Фаразон не положил руку на него. Случайно или нет — в этом не было смысла, потому как Майрон возмущенно мявкнул и, извернувшись, укусил смертного. Король вскрикнул и хотел было сбросить со стола кошку, но майа сам быстро спрыгнул на пол и начал демонстративно вылизываться. — Выгоните уже это животное! — страдающе воскликнул Элендиль. «Кто ещё из нас животное», - подумал майа. Майрон оглядел смертных так, словно они были самыми отвратительными созданиями на свете, и сам спокойно ушёл, раздраженно повиливая хвостом. Он решил, что на сегодня достаточно хаоса, поэтому помчался по длинному коридору к выходу (если он правильно помнил, где выход), но врезался во что-то. Тёплые и увешанные украшениями руки аккуратно подняли Майрона и прижали его к телу. Очень бережно, но крепко. Мириэль. От неё исходил тонкий цветочный аромат. Она всегда бродит где-то во дворце? — Что ты здесь делаешь, киса? Я здесь тебя никогда не видела, ты пришла с улицы? Майрон подумал, стоит ли в таких обстоятельствах вообще вырываться? Он в безопасности, скорее всего кошку Мириэль не обидит. Значит, можно расслабиться. Для убедительности Майрон даже несильно куснул Мириэль за палец, а затем лизнул его. Обычно так делают кошки, вряд ли они сами знают, зачем. — Давай я выведу тебя на улицу, а ты сам решишь, стоит покидать сад при дворце или нет. Договорились? В качестве ответа майа замурчал и подставился под поглаживания. Кажется, Мириэль не просто хорошо относилась к кошкам, но и искренне любила их. Смертным, которые так уважительно относятся к мурчащим, точно можно доверять.