Ирис и Красная Гвоздика

— Вы зря поддержали мою идею, — холодный голос резал по ушам, как нож по металлу. — Почему? Мне показалось, что вам было хорошо вместе. Ирмо непонимающе сдвинул брови, смотря в пустоту. Врата только назывались вратами, а на деле являли собой каменный портал из застывшей лавы, подтёки которой скручивались так, будто из Арды изгонялись все грешники, посмевшие перечить Эру. Но на деле, это лишь бесполезный декор для устрашения. Или назидание. Ниэнна тяжело вздохнула и перевела взгляд на брата. Чувствовала, как он начал испытывать вину, и тогда погладила его по плечу. — Да, — эхом донёсся до валар голос мятежного, — но я не подумал о Майроне. Теперь ему станет ещё хуже. Боль от потери сравнима с глубокой раной, а сейчас я её только расковырял ещё сильнее. Они не видели лица Мелькора, но знали, что сейчас он нахмурился и сидел чернее тучи. — Не правда, ты подарил ему надежду и причину жить, — вмешалась Ниэнна. — Ложная надежда в разы хуже отчаяния. — А ты сам как себя чувствуешь? — Ещё больше хочу оказаться рядом. Он старается изо всех сил, и я думаю, он скоро выгорит. Май отдалился от друзей, замкнулся в себе, я это чувствую. Мне это знакомо. В его голосе проскальзывало сожаление. Брату и сестре тяжело было видеть друга таким… сломленным. — И думаешь, он чувствует то же самое? Мелькор не ответил. Скорее всего он вообще сейчас отвернулся. Всегда так делал, когда не мог заставить себя сказать «да». — Как бы чего не случилось, — обеспокоенно сказала валиэ, поднимая лицо к небу, закрытому грузными тёмно-синими тучами, которые ползли по небосводу, и доползли до самых Врат. — Готовимся к худшему. — Я знал, что вы ничего не будете делать, — усмехнулся Мелькор. — Хотя, лучше и дальше ничего не делайте. Кто знает, на что теперь способны светлые и на какие зверства они пойдут, лишь бы заткнуть новый мятеж в лице моего мужа. — Этого-то я и опасаюсь. После твоего побега Намо поддался чувствам, и теперь он беспощаден, как и Манвэ. — Воздержись от суда, ибо все мы виновны, — задумчиво проговорил Ирмо. — Да, когда-то Намо сказал это Тулкасу, — кивнула Ниэнна. — И я готов повторить. Из-за спин послышался осуждающе резкий, как хлыст, голос Намо. Его бледные, почти белые глаза яростно взирали на феантури из-под не менее белых ресниц, будто покрытых инеем. — Я знаю, что вы сделали. И это уму непостижимо. Мандос с трудом сдерживал гнев, его медленный напряженный шаг, вздутые вены на лбу и поджатый рот — всё это говорило о том, что вала разозлился так, как никогда не злился. — Если Мелькор выйдет, начнётся последняя битва. Вам наскучила жизнь? Надоели обязанности? Можете эгоистично снять чары, и тогда все погибнут, от мала до велика. — Мы ничего не нарушали. Ниэнна сжала ладони в кулаки и на глазах её выступили слёзы. — Их души воссоединились через грёзы, а это не запрещено. Мелькор всегда там оставался, он в тот раз не возвращался в Арду. — Мне стоило следить за вами пристальнее. Жаль, что Эру раньше не показал мне ваше предательство, — прошипел он, смерив брата взглядом. Ирмо виновато опустил голову, как провинившийся пёс. — Не ругайся, это я их заставил. Намо даже не посмотрел в сторону врат. — Ты действительно отец лжи, Мэлько. Как самоотверженно ты выгораживал Майрона, как теперь заступаешься за этих… глупцов. Я бы поверил, будь Артано в Амане, но он строит козни против нас в твоём стиле — О, вы всегда слышите лишь то, что хотите услышать, — судя по довольному и злорадному голосу, Мелькор коварно улыбнулся. — Как велико ваше желание обмануться сладкими речами… — От меня сейчас сокрыты действия Артано, но вот от взора Манвэ ничто нельзя спрятать, даже коварство твоего… — Он мне не принадлежит! — прорычал Мелькор. — Майрон — свободный майа и делает то, что хочет. И будь моя воля, я приказал бы ему забыть про Тьму и жить в безопасности, но у него есть своя голова на плечах, и он выбрал месть. Запомни моё предсказание, Мандос, — выплюнул эти слова Мелькор, — однажды, когда дети Эру решат, что жизнь их мила и прекрасна, а Тьма ушла, в этот самый момент они почувствуют вкус пепла во рту, и тогда поймут, что проиграли. Потому что мы всегда восстаём из пепла. — Замолкни! — крикнул Намо. От пронзительного, как гром, возгласа, брат и сестра закрыли ладонями уши. Мелькор лишь злобно рассмеялся. Конечно, он там в безопасности, ему не о чем переживать. Им было страшно снова взглянуть на лицо брата и увидеть всю ту злобу, на какую он способен. Воцарившееся молчание давило на Ниэнну и Ирмо, которые не знали, как теперь сцепятся их брат и друг. — О, Эру, — вдруг прошептал Намо. Он поднял голову вверх, подставив лицо под редкие капли дождя. — Намо? — Я ненавижу эту жизнь. Манвэ всё видит, он донесёт Эру. Я не хочу, чтобы вы… Ниэнна положила руку на плечо брату. По её щеке стекла слеза, которую Намо тут же стёр пальцем. — Он не станет. Мы являем собой непредвзятость и правосудие. Если феантури темны и порочны, то так ли справедлив и прекрасен этот мир? Так ли свят и прав Илуватар? — Несмотря на то, что мы тоже живые, — добавил Ирмо. — Я не хочу, чтобы вы тоже оказались там. Ниэнна почувствовала боль брата, его сковал страх; и у валиэ в животе появилось неприятное чувство вины, смешанной с тем же страхом за близких. Не могут же в немилости Эру оказаться все валар разом? Кто его знает. — Манвэ слишком занят своими стишками и птичками, он попросту не сможет оценить по достоинству все достижения самого восхитительного майа, — послышался из-за врат голос Мелькора. — Со временем вы стали параноиками похуже меня. — Нам было не до воровства камней и не до турниров с королями нолдор, — саркастично ответил Намо. — Между прочим, разрушение древ и воровство камней — очень продуманный ход, — внезапно сказал Ирмо. — Эльфы видели в валар защиту и вечную надёжную стабильность, а Мелькор в один момент всё сломал и подорвал доверие детей Эру к нам. И потом ещё спрашивается, почему нолдор ушли. Ниэнна улыбнулась брату и потрепала его по голове. С его светлых волос стекали дождевые капли и разбивались об уже сырую землю. — И всё же, спасибо, что наполнили моё бессмысленное существование чем-то восхитительным. Снова. В голосе мятежника слышалась непривычная теплота, с которой он обычно вспоминал лишь об одном айну. Ирмо польщённо улыбнулся, его щёки покрылись румянцем, а Ниэнна только сдержанно кивнула. Мелькор всё видел через портал, хотя валар его самого только слышали. _ За Восхитительного тебе следует благодарить Творца, — закатил глаза Намо. — Это по его воле Артано сжалился над тобой. — Не благодаря воле отца, а вопреки. Мы сами творцы своей судьбы. Манвэ широко улыбнулся, когда король Финарфин протянул ему букет из полевых цветов. Он принял скромный дар и поднёс его к лицу. Намо мысленно закатил глаза. Сам Манвэ выглядел тростинкой, а на фоне Тулкаса и Оромэ и вовсе терялся. И как его не сдувал собственный ветер? — Ах, Намо, — глаза короля Арды расширились от неожиданности, и лицо его приобрело чуть испуганный вид. — Чем мы обязаны? Тулкас и Оромэ нахмурились глядя на одного из феантури. Мандосу иногда казалось, что его в Амане любят не больше, чем Мелькора. Но он понимал, что отчасти и сам виноват в этом. Эру наделил его не даром, а тяжёлым бременем, вала и сам был этому не рад. Знать события без контекста и причинно-следственной связи, без возможности что-то изменить, повлиять на события, он даже не мог никому рассказать. До сих пор не может. Эру крепко держит его за горло. Этот груз давил Намо чувством вины, он сам того нехотя отдалился ото всех, даже от брата и сестры, появлялся лишь на самых важных собраниях, и даже дети Эру побаивались его. Само появление вала воспринималось, как зловещее предзнаменование. Его это тяготило, но он ничего не мог изменить. Мандос даже приговор выносит с дозволения Манвэ и судит по правилам Эру, приверженца Света. И какой он после этого судья? — Ничем, — равнодушно повёл он плечами, взирая из-под капюшона на всех собравшихся после охоты. — Веселись. Он даже изобразил на лице подобие улыбки. Изо рта Манвэ вырвался нервный смешок. Он сам даже не знал, чем ему себя развлечь — очередным пиром в честь того, что какой-то эльф подышал, или вечером поэзии? Намо стало тошно от этих лиц. Мелькора тоже можно понять, от такой жизни Намо и сам готов был что-нибудь эдакое вытворить. Но одно дело вытворить без смысла и цели, а совсем другое — вложить в своё преступление нечто гениальное. Ирмо правильно подметил, что Мелькор в тот раз не поступил импульсивно, он долго обдумывал свои действия, каждый шаг, и придумал нечто рискованное, невообразимое, но по-своему удивительно невероятное в своей подлости. Им можно даже восхититься. А Артано всей душой полюбил этого мятежника. Что же до Мелькора? Целых два раза оправдывал его, говорил, что мол совратил бедного, чуть ли не на привязи держал, как барашка. Намо всегда понимал, когда ему врут, но в этом случае предпочитал закрывать глаза. Мелькор не мог открыто на суде выразить свою любовь, поэтому нашёл такой выход, пусть и глупый, из-за собственных речей Мелькора все считали настоящим чудовищем, не способным любить. Он думал, что так валар не смогут причинить ему ещё больше боли и оставят в покое майа, мол, сам не ведает, что творит, Моргот ему всю душу исказил. На суде Мелькор ничего не отрицал, только кивал в ответ на обвинения, но как яростно он отстаивал честь Артано… в тех словах было столько сокрытой любви, что Намо ненавидел себя, вынося мятежному дураку жестокий приговор. Мандос в тайне надеялся на то, что Майрон захватит Средиземье и потребует в качестве выкупа своего любимого вала-дурака. Если бы он, как дочь Мелиан, пришел с одной единственной просьбой, тот бы всю жизнь винил себя за отказ. А теперь сердце майа охладеет, и из него уйдёт вся надежда, останется лишь жажда мести, и лишь чудо заставит владыку Мордора сменить гнев на милость. Страшна месть тех отчаявшихся, кому уже нечего терять. Ирмо и Ниэнна продолжат навещать Мелькора, почему-то они принимают его Тьму, хотя сами не впускают её в свои души. Может, это и есть дружба? Если бы он мог, обязательно бы тяжело вздохнул. Мелькор так привязался к телу, что уже и забыл каково это — быть бестелесным духом. Изгнанным и бестелесным. Груз вины за поражение давил на него, и по тяжести был схож с его же твердыней. Мелькор находит ироничным то, что он сам себя винит в произошедшем, ровно как и его майа. Но время вспять не повернуть, и смысла сожалеть о сделанном нет. Мелькор сам знал это, но всё думал, что, если бы он в какой-нибудь момент поступил иначе? Ах, если бы у него был дар Намо! И всё же, он сильнейший из валар, признанный сильнейшим самим создателем, его боятся все дети Эру и айнур, но какой от этого прок, если он не может защитить Майрона? Мелькор уже пытался сбежать, но ничего у него не получилось, на его попытки даже никто не пришёл посмотреть. Вала не знал, сколько времени он здесь пробудет, видимо, его и правда навсегда изгнали, хотя времени прошло достаточно, чтобы он усмирил свой гнев. Теперь ему остаётся надеяться на Майрона, который уже и сам начинает терять силы, прямо как его вала. И Мелькор не знает, сколько ещё без него протянет его майа. Хочется верить, что Майрон всех одолеет и освободит своего вала. Мелькора терзал вопрос о том, что же такое произошло, что Майрон находился в таком состоянии? Он никогда не видел своего майа таким разбитым, даже после потери Тол-Сириона, а это событие сильно ударило по его самооценке. Какие же последователи света, считающие себя вечно правильными, кровожадные и жестокие твари.