Лгунья

              Подземелья насквозь пропитались запахами плесени, тины и кислой сладостью зельевых испарений. То было отвратительной смесью. И то было неудивительно. Толща воды веками давила на стены с другой стороны, лаборатории разбили здесь целую вечность назад, а сырость из лишенных солнечного света коридоров было не изгнать никогда. И пускай каменная кладка не особенно впитывала запахи, но грязь, забившаяся в трещины, справлялась с этой задачей блестяще. Чары, наложенные на стены, то ли ослабли давно, то ли не существовало ни одного волшебника, способного и, главное, пожелавшего выполнить их как следует. Стены покрывала прессованная годами пыль, песок и горбатая корка, отдаленно напоминающая заледеневший жир, который распихивала по карманам Таиса перед классами Ухода за магическими существами. Джин Бонэм, на ощупь и запах изучавшей теперь свою темницу и убежище, не раз взбредала в голову мысль, что именно так, вероятно, чувствуешь себя в могиле. Сыро и так темно, что глаза, кажется, больше никогда не пригодятся. Не раз и не два мысль эта услужливо демонстрировала свое продолжение: немалые шансы, что именно этим для Джин Бонэм подземелья Хогвартса вскоре и станут. Она потеряла из виду белые воротнички первокурсников, будто светящиеся в темноте, торчащие над капюшонами мантий, почти сразу, как оказалась за дверью гостиной. Каждый отдельно взятый коридор подземелий был прям и узок, конечно. Без единого источника света, они напоминали… бездну. Ни входа, ни выхода. Но это только на первый взгляд. То тут, то там — справа или слева — прятался следующий коридор. А в нем еще один. И еще. Бесконечно. И если вести рукой вдоль стены, пока идешь прямиком в непроглядную черноту, то ладонь обязательно нет-нет да и соскользнет с ледяного шершавого камня и провалится в пустоту. Ту самую, давно поглотившую всех первогодок. Ходы, повороты. Джин Бонэм не знала подземелий. Но твердо решила, что заблудиться в них — последнее, что ей сейчас нужно. А потому скользила по холодной кладке только правой рукой. И только по правой стене. А значит и поворачивала она всегда только направо. Оставалось надеяться лишь, что коридоры не имеют привычки менять свое расположение, подражая треклятым лестницам Хогвартса. Что хуже: сгнить в сырой черноте или опробовать на себе всю кару за провал на «посвящении»? Есть ли разница, если выбирать все равно не тебе? Нехитрая схема Бонэм имела свои изъяны — как услужливо подсказал голос. Он в эту ночь почти не оставлял ее. Очень мило. Она была слишком простецкой, поверхностной. Наверняка, кто-то из слизеринцев — со второго, третьего, четвертого, не приведи Мерлин, пятого, шестого или… седьмого курса — решится последовать ее примеру. И тогда… что? Придется принять бой? Отбиваться кулаками? Сдаться? Изъян был, и все же, ей больше нравилось знать обратную дорогу и… дорогу, которой они придут за ней. «Не следует исключать, что ходы пересекаются, Джинкси…» — нашептывал голос. «Не следует» — соглашалась Бонэм. И все равно упрямо сворачивала направо. И снова направо. И снова. «Ты ведь можешь ходить по кругу…» — шептал голос. «Могу» Может. И все равно перспектива выбирать повороты в хаотичном порядке казалась ей куда опаснее. И… бессмысленнее. Впрочем, с тем не спорил и голос. Можно было бы, конечно, и запоминать их. Скажем: «направо, направо, налево, направо, налево, налево, налево…». Но откуда ей было знать, сколько поворотов придется совершить в эту ночь? Что, если сотню? И все еще это также не могло до конца исключить вероятность хождения кругами. Нет. Ее способ был лучше. Она знала откуда пришла. Она знала, как вернуться. И знание это прибавляло ей крупицу, малеханькую, и все же… уверенности. Помогало держать себя в руках. В руках! Это было важно. Не терять рассудок. Не поддаваться страху. Паника. Она могла неплохо уменьшить шансы остаться невредимой. Если таковыми она вообще могла располагать. Паника была первым, что заполнило разум Джин Бонэм, едва она оказалась за высокими дверями гостевых залов. В темноте подземелий. Она приковала к месту, вынудила потерять несколько драгоценных секунд. И пока белеющие во мгле воротнички терялись в глубине коридора, новоиспеченная слизеринка только истерично и рвано ловила ртом воздух. И все никак не могла протолкнуть его вниз по глотке. И оттого руки слабели, колени дрожали, а голова тяжелела из-за нехватки кислорода. «Беги же! Беги!» — грохотал голос так, что ей казалось, будто обладатель его стоит совсем рядом. Будто барабанные перепонки вибрируют от оглушительного его крика. Глупость. Этого не могло быть. «Джинкси!» Она в конце-концов побежала, конечно. Царапая ладонь правой руки ледяными камнями. Бежала и поворачивала. И все царапала. «Будет так глупо, если останется кровь... Тогда меня совсем скоро найдут» — подумала она. А потом скривилась от мысли, что странная пупырчатая корка на стенах, которая совсем по-иному ощущалась под пальцами, нежели сор, песок или пыль, вполне могла оказаться… тоже кровью. Кого-нибудь, например, из прошлогодних "сокровищ". «Нет, это глупость», — зло отмахнулась она. — «Думай о другом… другом! Сколько раз повернула? Сколько еще времени? Мерлин…» Но Джин Бонэм все равно решила, надо бы осмотреть как следует стены на утро, когда зажгутся факелы. «Если мне, конечно, придется встретить утро» Ее дыхание давно сбилось. Сердце стучало об свою костяную клетку, готовое вот-вот о нее расшибиться. Горло стискивало холодом от быстрого бега. Насколько ее еще хватит? «Надо беречь силы» — Джин размазала каплю пота, стекающую по задней поверхности шеи. — «Мордред.» Фора в пятнадцать минут, отведенная им, по ощущениям Бонэм давно прошла. Но сколько ей еще было нужно ждать до утра, определить не могла. Джин старалась двигаться бесшумно, насколько позволяла ловкость. Но все равно была в состоянии уловить мягкий шорох собственных шагов. Это было плохо. Но она ничего не смогла с тем поделать — палочка покоилась за многие ярды отсюда. Наконец, она замедлилась, пытаясь отдышаться. Собственная поступь стала тише, еще менее заметной. — Что мне делать? — прошептала она в темноту, не обращаясь ни к кому, и в то же время надеясь услышать подсказку от своего бестелесного помощника. «Что-то кроме глупостей», — голос звучал недовольно. Напряженно. Она озадаченной открыла рот, но он опередил ее. Резко и грубо: «Не разговаривай вслух». Джин захлопнула рот, вытирая вмиг вспотевшие ладони о подол сарафана. Шерсть неприятно кольнула пальцы. «Не останавливайся. Давай поживее.» Джин устала. Ноги заплетались, грозясь уронить ее на каменный пол. Ботинки, итак тяжелые и громоздкие, казались еще тяжелее и огромнее. Как же ее все это задолбало... «Живее!» Она снова перешла на бег. Пускай трусцой, пускай не тратя больше усилий на мягкую поступь — а все равно сил катастрофически не хватало. Гулкое эхо вторило перестуку ее шагов. Невозможно. Это было просто невозможно. «Быстрее!» Она хотела огрызнуться, хотела встать как вкопанная и не делать больше ни шагу. Но голос… он всегда был прав. И собственный топот стал громче, стремительнее. И собственное дыхание — быстрее и еще более рваным. Бедра под шерстяным сарафаном покрылись влагой. Сорочка налипла на спину. Маслянистая Таисина помада сделалась еще жирнее, словно Джин вымазала губы свиным салом. Хотелось послать все к Мордреду… Она такого не заслуживала. Она не сделала ничего. Даже если бы не было того треклятого случая с цапенем, Змеиную ночь все равно бы устроили. Имбициловы традиции. Что за развлечение гонять по сырости и темноте совсем беззащитных и перепуганных новеньких? Это садизм. Это не правильно. Они приехали сюда учиться. Они приехали сюда, убегая от войны. Она приехала сюда, чтобы вернуть себе себя. Она не должна драть ладони о камни, словно слепой новорожденный детеныш дикого зверя шариться по темноте. Безоружная. Измотанная. Пока ее охотники цепляют на себя маски. И целятся на нее из темноты. Какое гадство. Ей хотелось рыдать. Но вместо того Джин Бонэм заставила себя бежать еще быстрее. Обезумевшая от страха, от невыносимой колющей боли в боку. И обиды. Из носа текло, волосы налипли на лоб. Ступни ныли от ударов о неровный пол коридора. Она ненавидела. По-настоящему ненавидела. «Я не могу больше» — она зажмурила глаза, но пока еще не сбавила бега. «Нет, Джинкси. Они близко. Они исполь…» Она не услышала окончания фразы. Стена выросла перед ней так неожиданно... Хотя откуда бы ей было знать, что там — впереди. Джин Бонэм со всего маху, со всей скорости своего бега врезалась в неровную кладку. Где одни камни выпирали над другими, где были и острые и тупые углы. Она не услышала хруста собственного носа, Перед ней был тупик. "Как глупо..." – мелькнуло в голове, прежде, чем боль затопила сознание. Грохот, оглушительный грохот сотряс коридор, удваиваемый и утраиваемый его пустотой. Но Джин Бонэм не услыхала и его. Она рухнула на пол, и удар копчика о камни затмил на мгновение даже ту, другую боль — разбитым яйцом растекающуюся по лбу и переносице. Перед глазами плясали яркие белые пятна. Ослепляющие, режущие. Рваный стон сорвался с губ, и она неосознанно вцепилась пальцами в лицо. Растерла его, запоздало понимая, что та теплая, щиплющая и щекочущая липкость под ними — вовсе не пот. А кровь. Тяжелый вздох обжег горло. Слух не желал возвращаться. В ушах все звенело и звенело... Ей было больно. ...Джин Бонэм растерянно ковыряла пальцами рассеченную бровь. А второй рукой размазывала кровь по губам и подбородку. Нос казался огромным и тяжелым. Он словно пульсировал. «…вай!» ...Она ни черта не понимала. Была так дезориентирована... «Джинк…» Слизеринка медленно запрокинула голову назад, по какой-то неизвестной причине вспомнив вдруг, что так делают при носовых кровотечениях. Она прикрыла глаза, от них все равно не было здесь толку. Копчик… его словно окатило ледяной водой. Словно она со всего маху упала в прорубь. Голова — о ней не хотелось даже и думать. Белесые пятна стремительно тухли. Уступая место тупой, свинцовой боли. Словно кто-то ввинчивал металлические штыри прямо в череп. В нос. Лоб. До самого затылка… В ушах нещадно звенело. «Вставай!» Мальчик, бегущий по темноте, не выглядел напуганным. Она удивилась, ведь будь она на его месте, боялась бы до одури. Совсем темно. Вокруг – словно пустота. Кромешная мгла. Но в воспоминаниях, всех бело-черно-серых, она могла видеть и его самого, и кусок каменной кладки под его старомодными туфлями, и кусок хода впереди. Не много, всего на пару шагов. А все остальное – чернота. Где именно он находился. И почему? «Вставай!» Джин вздрогнула. Странная картинка перед глазами пропала. Никакого мальчика, никакой серо-черно-белой пустоты. Только темная бездна. И боль. «Вставай же!» Голос. Знакомый и незнакомый. Думать о чем-то кроме мучительных ощущений было сложно. Но она все же сумела сфокусировать на нем внимание. На этом… голосе. По шее будто поползли муравьи. Бонэм дернулась, слепо зашарила руками по темноте перед собой. От резких движений перед глазами снова замелькали пятна. «Джинкси, вставай!» Ее сильно мутило. «Джинкси!» Она знает его. Она хорошо его знает. Если чуть-чуть напрячь память, она сможет вспомнить его лицо. То густой, почти очертаемой тенью, почти силуэтом, танцевало где-то совсем близко в ее памяти. Волосы, плечи. Что-то очень родное. Очень болезненное. «Он — не враг, точно нет…» Почти. Почти. Она была совсем рядом, в дюйме всего от того, чтобы… «Джинни, они тебя услышали!» Слова оглушительным набатным боем пронеслись в голове. Такие громкие, что она вдруг зажала уши и… «Джинни?» — беззвучно повторила она, едва шевеля губами. Рывок. Ее словно подцепили за желудок рыболовным крючком. И вышвырнули на поверхность. Ясность рассудка вернулась жгучей пощечиной. Почти физически-ощущаемая боль. Джин едва не вывернуло. Прямо на подол сарафана. «Мерлин…» — она поднесла измазанные подсыхающей кровью пальцы к лицу, будто бы смогла разглядеть хоть что-то в этой сплошной темноте. «Вставай же, прошу тебя!» Она подскочила, как ужаленная, и ее сильно повело в сторону. Боль запульсировала в голове с новой силой. Но не помешала ей услышать, наконец, это. Шаги. Стремительные, не заглушенные заклинаниями — да и зачем, бежать ей было некуда. Наверняка, тот, кто приближался, прекрасно знал, что коридор не ведет никуда. Знал, в отличие от нее самой. Шаги! Света от Люмоса не было. Человек шел по той же непроглядной бездне, что и она. Но Бонэм не сомневалась, существует дюжина заклятий для того, чтобы видеть в темноте. Ее узнают. Ее сразу же узнают, она не сможет изобразить кого-то другого. И речи не могло идти про то, чтобы скрыться. Только не здесь. «Он один» — подсказал голос, но она и сама понимала то по чеканной поступи. «Значит, один-на-один» — подумала слизеринка, быстро двигаясь вперед. Мягко переставляя ноги. Быстро. Но бесшумно. Будто это не она добыча. Не она. Она не могла ничего видеть, но и преследователь не ступил еще в ее коридор. Он появится из-за угла — слева, ведь она двигается прямо в противоположном от тупика направлении, а она всегда поворачивала направо. Шаг, еще шаг. Она скользила ладонью по стене, пальцы чуть забегали вперед — ей было необходимо знать, когда поворот окажется совсем рядом. У нее была всего одна попытка. Сердце грохотало в висках. Нет. Это ведь ни к чему. Это она сейчас охотилась. Пан или пропал. Пальцы соскользнули с округлости камня. Джин замерла, прижимая к себе руку. Вжимаясь плечом в стену. До поворота было меньше полушага. Но и преследователь взялся красться. Слизеринка едва различала шелест каменной крошки под его туфлями. И все же различала. От долгого хождения по темноте слух Бонэм обострился. Кровь, со звериной скоростью гонимая по жилам, разносила по телу неописуемую уверенность, почти эйфорию. А еще ненависть. А еще ярость. Их отделяло меньше ярда. И расстояние все сокращалось. Мгновение. Еще одно. Они тянулись медленно, но ногти уже вонзились в ладони, кожа на костяшках натянулась. Бонэм знала наверняка, она умеет правильно сжимать кулаки. Им придется потерять литры своей драгоценной крови, чтобы попытаться навредить ей. Литры. Лица одно за другим замелькали перед глазами. Араминта, Таиса, Элиас Ноты, мальчишка-Блэк, подкараулившие ее в коридоре слизеринцы... И Том Реддл. От удушливой ненависти становилось трудно дышать. Она знала, что раскраснелась. Кровь шумела в ушах, наливала багрянцем щеки. Они не получат ее.               Преследователь ступил в ее коридор. Джин Бонэм и не заметила, как неуместная, злая улыбка перекосила собственное лицо. Они не получат ее. Она прыгнула. Прыгнула вслепую, ориентируясь лишь на звук, едва заметный. Она не издала ни вздоха, когда налетела на невысокую фигуру, когда та рухнула на пол под ее весом — прямо так, с высоты своего роста. Послышался глухой стук — это голова горе-"охотника" ударилась об пол. Да. Хороший. Правильный звук. Джин оседлала фигуру, занося кулак для удара. Едва различимое светлое пятно мельтешило перед ней. Словно живая мишень. И Бонэм ударила точно в «яблочко». Вот так. Так. Это было тоже хорошо. Тоже правильно. Фарфор хрустнул под ее костяшками, рассекая кожу. Маска. Мордредова маска… Лицемерный атрибут лицемерных ублюдков. Трусы. Трусы. Ярость ошпарила Бонэм с новой, небывалой силой. Какой она никогда не ощущала. Глаза заволокла кровавая пелена. Такая яркая, красочная в этой непроглядной темени. «С-сука!» И не помня себя от ненависти, Джин Бонэм ударила еще раз. И еще. И еще. «Ненавижу-ненавижу-ненавижу» За всю боль, за все унижения, за насмешки и травлю. За все. Они получат. Они. Получат. Осколки резали пальцы, с каждым новом ударом хруст, словно запоздалое эхо, сопровождало влажное чваньканье. Мерзкое. Прекрасное. Джин пропустила миг, когда с губ преследователя вырвался тихий стон. Высокий и слабый. Тонкий. Девчачий. Он был еле слышным. Словно вздох. Джин била до тех пор, пока рука не стала совсем мокрой. Пока капли, теплые и тяжелые не брызнули ей на щеки. И только тогда... Она замерла. Так и застыла на месте, с занесенной для нового удара рукой. Она не чувствовала ни толики сопротивления. Словно лупила мешок с картошкой. «Ох, Мерлин…» Она быстро стерла с щеки чужую кровь рукавом своей, еще пару часов назад белоснежной, сорочки. Девчонка под ней не шевелилась. Девчонка. Джин затрясло. Она нашарила рукой шею — совсем тонкую, хрупкую — и стиснула ее, пытаясь отыскать рябь дыхания. Дыхание было. Но совсем слабое. «Палочка. Забери ее!» — Знаю! — истерично воскликнула Бонэм, сама не замечая, что говорила вслух. «Тише!» Свободной рукой Джин зашарила по лежащей под ней слизеринке. Мягкий кашемир жилета, накрахмаленные рукава сорочки и кружевные манжеты. Ткани приятные, дорогие. Наверняка, из «Твилфитт и Таттинг». "Ч-черт!" Бонэм чувствовала, как слезы катятся по щекам. Палочка нашлась там, где и должна была быть. В ослабевших пальцах хозяйки — горе-преследовательница не выронила ее при падении, а все равно не сумела воспользоваться. Бонэм стиснула чужую палочку, тонкую и гладкую, силясь унять дрожь в руках. — Люмос! — сдавленно прошипела она, и яркий шар света озарил тесный коридор. Джин взглянула вниз. И зажмурилась. «Не время, Джинкси!» — раздраженно одернул ее голос. Но она его не услышала. Попыталась сглотнуть вязкую, длинную слюну. Палочка едва не выпадала из пальцев, так крупно те дрожали. Тени — ее собственная и лежащей под ней девочки — дергались, удлиняясь и укорачиваясь на стенах. Горло Бонэм стиснуло будто Араминтиными магическими щипцами для волос — тяжелыми и чугунными. Похожими на щипцы инквизиторов из иллюстрированного библиотечного тома «Истории Магии». Девочка. Ее преследовательницей была щуплая, мелкая девочка. С темными, медно-каштановыми длинными кудрями и сильно оттопыренными маленькими, совершенно круглыми ушами. Она выглядела лет на двенадцать из-за роста и худобы, но Джин совершенно точно знала, что она была четверокурсницей. Она была младшей сестрой Аретусы Гойл. — Валентина, — одними губами прошептала Джин Бонэм, медленно поднимаясь с неподвижного тельца. — Мерлин… Валентина. «Уходи!» — грохотнул в голове голос. Джин заставила себя посмотреть в выглядывающее из-под фарфоровых осколков залитое кровью лицо. Ни одной черты было не разобрать. Ни одной. Только цвета. Краски, забрызгавшие холст. Только бордовый. И белый. Бордовый и белый. Кровь и фарфор. «Я не могу ее так…» «За ней скоро придут, идиотка!» — шипел голос. — «И если ты не уберешься…» И если она не уберется… Он был прав… Как всегда. Она ненавидела то, как он постоянно оказывался прав! Джин вцепилась в волосы. Она его ненавидит! Он опять, опять не остановил ее. Слезы так и катились по щекам. Срывались с подбородка и падали прямо туда — к белому и бордовому. — Нокс! — прохрипела слизеринка и рваным движением прижала палочку Валентины Гойл к своей груди. «Я не знала, что это ребенок, я не знала, я не знала, я-не-знала-не-знала-не-знала-не-знала!» Но совершенно в противовес ее мысли, с пронзительной ясностью в голове вспыхнуло воспоминание. Совсем неуместное. Ужасное. Мерзко. Приятно. Мерзко. Приятно. Влажное чавканье вместо глухих ударов. Теплые, отдающие ржавым запахом, капли на щеках. Мерзко. Приятно. Хруст треснувшей маски. Мерзко. Приятно. Приятно. Приятно. Джин саданула кулаком по собственному бедру. «Хватит!» Но воспоминание не прекратилось. И она словно вживую вновь ощутила острые грани фарфоровых осколков на собственных костяшках. Воспоминание крутилось перед глазами, словно ввинчивалось глубоко подкорку. Джин Бонэм пришлось ударить себя еще несколько раз, прежде чем все закончилось. И только тогда удалось сглотнуть тягучую слюну. Джин знала, на том месте, на ноге еще с урока Мадам Борджин расцвел синяк. А теперь он сделается еще больше. И еще чернее. «Уходи же, Джинкси!» «Мне нужно заклинание, чтобы хоть что-то Мордред побери видеть…» — едва не взвизгнув во весь голос, ответила ему Джин.                      * * *                      «Что это было?» Джин торопливо перебирала ногами, ступая бесшумно в этот раз — помогли чары Мягких шагов, которые подсказал голос из головы. Как и Чары ночного зрения. Она больше не была жертвой, не в полном смысле этого слова. Не в полном смысле, применимом для Змеиной ночи. Она теперь была… почти в безопасности. Вооружена, не слышна и невидима. Она наложила на себя Дезиллюминационное заклинание. Темнота больше не была ей помехой. Она была будто ночной хищник. Тихая, незаметная. Опасная. Но ей отчего-то не было от этого легче. «Почему я сделала это? Почему так?» Ей повезло. Просто повезло, что наткнулась на нее именно Валентина. Ни Блэк, Нотт — от мысли о последнем ее передернуло — ни Мелифлуа или… Реддл. Хотя она отчего-то сомневалась, что староста школы стал бы для нее большей угрозой нежели Араминтины близкие друзья и подружки. Судьба одарила ее удачей, а она… Она избила ребенка. Избила едва не до смерти. Избила и бросила там лежать. Истекать кровью. «Мерлин-Мерлин-Мерлин» Она верно совсем свихнулась. Она верно и вправду полоумная. И место и вправду ей в больнице Святого Мунго. Она не зря носит его треклятую фамилию. Она торопливо шла по пустым коридорам подземелья и впервые думала о том, что… быть может не хочет узнавать, что было там — в ее прошлом. Ведь если она… ведь если она могла такое сотворить с человеком. Живым существом. Тогда, что если… Что, если она вовсе не была?.. Что если ее прошлое — то, от чего нужно бежать без оглядки? А не куда нужно изо всех сил пытаться вернуться. Что если она психопатка? Или убийца? Сторонница Грин-де-Вальда? Террористка? Что сделает с ней Дамблдор, когда увидит в ее воспоминаниях, внезапно вскрывшихся воспоминаниях, что-то… отвратительное? Что-то запретное? «Мерлин!» Она ничего не понимала. Она ничего не понимала! А голос, обучив ее необходимым сейчас заклинаниям, снова исчез. Не желая принимать участие в ее самобичевании. В ее панике. Что он знал? Она внезапно почувствовала свое одиночество так остро, что на глаза снова навернулись слезы. Она была ничем. Без друзей и покровителей. Без прошлого. Без защиты. Не имеющая понятия, кто она такая. Кто ее семья. Есть ли у нее семья. Грязнокровка ли она, полукровка ли. Почему за ней никто не пришел? Почему ее никто не узнал? Одна. Одинокая и ненормальная. Полоумная бродяжка, прибившаяся к Высокому и Глубокоуважаемому обществу чистокровных принцев и принцесс. Чудесная характеристика. Для потенциальной психопатки. Вернее дорожку придумать невозможно. «Так может я не так уж и не подхожу тебе, Салазар Слизерин?» — зло думала она, крутя палочку в кармане сарафана. — «Кто знает, может, прошлая я была бы без ума от Змеиной ночи. Какая славная вечеринка.» Она избила малолетку из-за него. Из-за Салазара Слизерина. Из-за его «деток» напугавших ее до безумия. Да. Она так поступила не по своей воле. Джин Бонэм знала, что это не правда. «Удобная ложь» — мысль об этом крутилась где-то на задворках сознания. Но ей была нужна это ложь. Конечно, нужна. И она с головой решила в нее окунуться. В конце-концов, это не ее вина. Это все он. Они. Не она. Раздумья эти, в конце-концов, смогли удавить чувство вины, терзающее ее. А на том месте снова медленно, но верно распускало свои щупальцы раздражение. И злость. Слух, усиленный какими-то очередными новыми для Бонэм чарами, уловили шорох где-то вдалеке. Не в том коридоре, где она была — нет. Может чуть правее, через пару поворотов — точно она сказать не могла. Но для верности замерла, прислушиваясь с еще большим вниманием. Послышался сдавленный всхлип — едва уловимый для обычного уха — но Джин услышала его отчетливо. Будто бы находилась с беднягой совсем рядом. Всхлип и затем возня. — Не надо! Джин напряглась. — Прошу… нет… Нет! Не надо! Бонэм медленно двинулась вперед. Ноги понесли ее прежде, чем она сумела решить, что собственно собралась делать. Ей двигало в большей степени любопытство, нежели желание вмешаться. Не из-за кровожадных умыслов, нет-нет. Но ведь она раскроет себя, если вздумает кому-то помочь. Выдаст свое местоположение. Это было бы глупо. Бессмысленным расточительством. Она так мерзко обошлась с маленькой Валентиной не для того, чтобы быть пойманной в следующие же пару часов. Она бесшумно ступала, двигаясь на звук. Шорох — наверное борьба — становился все ближе. — Не… Она дважды повернула направо и остановилась. Заклятие ночного зрения позволили ей в мельчайших деталях разобрать скованные ужасом черты первокурсника. Крючконосый и практически безбровый. Его глаза блестели от слез и страха. — Отвечайте же! Его губы не шевелились, а голос прошипевший те слова, казался совсем грубым и басистым. «Кто-то совсем взрослый» — подумала Джин, медленно поднимая палочку. Этот «охотник» в отличие от младшенькой Гойл догадался наложить на себя Дезиллюминационные чары, очевидно. Галстук первокурсника завис в воздухе, заставив того выгнуться едва не дугой. — Год рабства или на заклание? Джин смогла увидеть, как маленький кружок кожи на шее первокурсника прогнулся внутрь, словно невидимая палочка вдавила его. — Рабство! — пискнул мальчишка. — Клятва, — шепнул голос невидимого старшекурсника. Джин нахмурилась. — Клянусь! — Не валяйте дурака, Роули. Магическая клятва. Мальчишка всхлипнул, хватаясь за галстук. Тот так натянулся, что должно быть, оставит отметины на задней поверхности шеи. — Юлиус Роули клянется… — Осберту Эйвери, — подсказал голос. Палочка в руках Джин дрогнула. Но к счастью ни одной искры из нее не вылетело. «Держи себя в руках!» — одернула она себя. — Юлиус Роули клянется Осберту Эйвери в беспрекословном подчинении и вверяет свою Волю его Воле на… Мальчишка снова запнулся. — На весь год грядущий, — раздраженно вставил невидимый Осберт Эйвери. — На в-весь год грядущий. И да будет Магия тому свидетелем. Ab ovo usque ad mala. — И да будет Магия тому свидетелем! Ab ovo usque ad mala, — повторил за ним Эйвери. — Все, расслабьтесь. Вы сделали правильный выбор. Родители не простили бы Вам позор заклания. Галстук упал на грудь первокурсника. Тот согнулся пополам, упираясь руками в колени. — И… и что теперь? — выдавил из себя он. — Я отведу Вас в безопасное место, конечно. Наутро вернетесь в гостиную. А пока… Абскондерете! Невидимость начала растекаться по телу Юлиуса Роули с макушки. Пожирая дюйм за дюймом его соломенные локоны, низкий лоб. А Джин сделала короткий шаг назад, решая, что увидела достаточно. «Вот значит как…» — она прижала палочку к бедру, когда разворачивалась, чтобы тихонько пойти прочь из коридора. Ей было любопытно, предлагался ли подобный выбор совершенно всем участникам Змеиной ночи или только кому-то особенному? И если так, чем был, в таком случае, особенен Роули? Проворачивали ли что-то подобное все так называемые «охотники» или же только те, кто хотел поиметь с несчастного первокурсника какую-то выгоду? Хотя, надо полагать, среди Слизеринцев все поголовно были охочи до выгоды… И, наверное, главный вопрос, что мучил Джин Бонэм, пока она бесшумно скользила прочь от любопытной сцены, звучал как: «Дали бы этот выбор ей самой?». Она не была уверена на сто процентов, но… что-то подсказывало, что нет. «Заклание,» — повторила она про себя. — «Мерлин. Как претенциозно.» Она устало потерла шею свободной от палочки рукой. «Роули-Роули-Роули…» Фамилия была ей знакома. Кажется… Да. Вероятно, Таиса упоминала и об этом семействе в веренице перечислений всех тех, к кому следует присмотреться в Гостевых залах. «Еще один принц крови?» Скорее всего. Закономерно, значит, что он избежал этого… заклания. Медленно, но верно, все кусочки мозаики в ее голове вставали на свои места. Те крупицы информации о слизеринском «посвящении», что сумела раздобыть из книг. Туманные намеки Нотта и Реддла на «сокровища». Все становилось понятным и таким… простым. «Особые качества», «скрытые таланты»… «настоящие сокровища среди кучи дерьма». Губы Джин против воли искривились: «Разумеется» Разумеется, к тем качествам, что вскрывались по средствам Змеиной ночи относились вовсе не экстраординарные способности, не глубокие познания древних чар или ритуалов, не выдающийся магический потенциал или владение беспалочковым колдовством. А обычные — что было вполне закономерно, теперь-то она понимала — семейные связи… Конечно, коли ты чистокровный, то сможешь договориться… Обменять спасение на, скажем, услугу, «год рабства» или еще какую заморочку богатых и влиятельных. Но вот если ты… безродная «бродяжка», грязнокровка ли, полукровка — сор, не представляющий ценности. Тогда-то тебе уж точно надо постараться, чтобы не попасться. А если ты маленький, одиннадцатилетний, ничего не ведающий о мире магии сопляк — шансы твои на успех слишком невелики, чтобы считаться за что-то осуществимое. Бонэм вздохнула, перекидывая палочку в другую руку. И едва не выронила ее, вдруг замерев. Она… поняла. «О-о, Мордред!» В Слизерине новенькие без рода и племени были редкостью. Настолько редки, что последним таким человеком был некий мальчишка из маггловского приюта — по россказням все той же Таисы Уркхарт. Поступивший в Хогвартс семь лет назад. Том Реддл. Все остальные же приходились друг-другу близкими или дальними родственниками, происходили из дружественных семей. И нынешний год не был исключением — все первогодки были разной степени чистокровности, а это значит… «Я — главный трофей,» — она похолодела, сама не заметив, как вжалась в стену. — «Большая часть будет охотиться на меня!» Ей не на что было обменять свою безопасность. У нее не было влиятельных родных и опекунов. Ничего, что она бы могла предложить. Она отказалась следовать их идиотским негласным правилам, перешла дорогу Араминте Мелифлуа, не заимела ни одного мало-мальского друга. Она показала себя… полнейшей идиоткой. Она вовсе не представляла для них угрозы. И что намного хуже… Она не представляла для них ценности. С самого начала Змеиной ночи «овцой на заклание» была только она. Джин закрыла руками лицо, чувствуя под пальцами запекшуюся кровь. Она почти забыла о ней. Переносица и лоб давали о себе знать постоянно — тупой тянущей болью, к которой она уже попривыкла. И пыталась не замечать. Ей было нужно пережить эту ночь. Пережить любой ценой. Она не собиралась узнавать на собственной шкуре, что чокнутые сокурсники подразумевали под «закланием». Закланием, персонально для нее. Слизеринка с мгновение-другое вслушивалась в тишину и, не уловив ничего совершенно, прошептала: — Гоменум ревелио! Никого в ближайших двадцати-тридцати ярдах. — Темпус! — слетело следующим с ее губ. Час ночи. До окончания Змеиной ночи еще четыре часа. Ей осталось пережить всего четыре часа. Она не позволит себя поймать. Сегодня она выйдет победительницей. Наколдовав компас, она решила двинуться на юг — гостиные залы располагались в северной части подземелий, это она успела усвоить. Оставаться на одном месте было опасно. Слизеринка еще раз проверила путь «Гоменум ревелио» и, никого не обнаружив, спешно и по прежнему бесшумно зашагала вперед. Она думала о том, как с этим испытанием справился в свое время староста школы. Том Реддл не выглядел человеком, которому однофакультетники не давали бы жизни. Он явно не попал на заклание, но как то удалось ему? Неужели он тоже сумел отнять у кого-то из тогдашних «охотников» палочку? Избил ли он кого-нибудь? А может за ту короткую неделю, что довелось провести в школе, он смог обзавестись парочкой влиятельных друзей? «Вряд ли», — решила Бонэм. Каким бы выдающимся и подходящим Слизерину Реддл не оказался, ему было одиннадцать. А сопливый мальчишка из маггловского приюта едва ли мог что-то предложить наследникам древних родов. «Как же ты действовал?» — Джин сдирала зубами корки с нижней губы. — «Что ты делал?» В душе против воли затеплилась надежда. Что, если, переживи она Змеиную ночь, и слизеринцы наградят ее тем же уважением и… страхом — а они боялись его, не могло быть сомнений — что и Тома Реддла. Могло ли это быть секретом его здесь успеха? «Могло», — решила она.