Терпи и смирись. Слушай внимательно: По правде, вся эта херь - Стенограмма того, что пытался сказать нам Один из демонов Аннелизы Михель. "CDMM - Anacondaz"
Больничное крыло. Мерлин-Моргана-Мордред-черт-подери-сука! Потолок — высокий и белый, с арочными сводами, как в маггловском готическом соборе с полотен, развешанных по кабинету Истории Магии. Широкие проходы между кушеток, застеленных накрахмаленными покрывалами. Стрельчатые окна с позолоченными шпросами, делящими стекло на прямоугольники. Их было тридцать — на каждой створке, такой высоты были окна. Тридцать прямоугольников. Джинни успела сосчитать. Все это… Она уже проходила. Не раз. Потолок таращился на нее ослепительно-белоснежной штукатуркой. К спине неприятно липла влажная простыня. Подушка под затылком казалась плоской и твердой как камень — продавленной. Одеяло стреножило взмокшие ступни. А вокруг была одна лишь тишина. «Это уже даже не смешно…» «О, неужели?» Джинни дернулась. Нет. Ей снился сон этой ночью. Несколько раз — один и тот же: она лежит в Больничном крыле, таращится в потолок и… разговаривает. С кем-то. Она не видит его лица, не может даже разобрать мужчина то или женщина. Она смотрит в потолок и не может повернуть головы, словно обездвиженная. Словно под каким-то темным проклятьем. Джинни все говорит и говорит со своим невидимым собеседником, пялясь в одну точку. А потолок — высокий, с этими хорошо-узнаваемыми арочными сводами выглядит так привычно. Так правильно. Словно она вовсе не спит. А потом она просыпалась. Открывала глаза и снова видела его — этот чертов потолок. Только вокруг стояла тишина. Джинни вертела головой из стороны в сторону… и не находила поблизости никого. Потому что никого и не было. С ней никто не говорил. Тогда она вновь закрывала глаза. Вновь проваливалась в сон. И снова оказывалась обездвиженной на своей гребаной больничной койке. С прикованным к потолку взглядом. И невидимым собеседником, своими задушевными речами пытающимся то ли ее успокоить. То ли напугать. И она говорила с ним, пока снова не просыпалась. А потом не засыпала вновь. И сон опять не повторялся. Это почти… заставило ее всерьез запаниковать. Когда она пробудилась окончательно. Но в этот раз она… она не спала. Бонэм успела перекинуться парой фраз с миссис Боунс поутру. Успела сходить в нужник, еле передвигая ногами. Успела лечь на кушетку. Перевернуться на бок. Потом снова на спину. Она могла двигаться. Ей было жарко и плохо. Это не было похоже на сон. «Ты не спишь.» Нет-черт-возьми! Нет! Голос. Голос был прямо там — в голове. Голос в голове, который не озвучивает ее собственных мыслей. Вернее, совершенно точно озвучивает мысли кого-то другого. «Я сошла с ума… Просто свихнулась» Наверное, ей просто кажется. Наверное, она… опять задремала и не заметила? Она вспомнила его. Признаться честно, она помнила его — как последнее, что с ней приключилось до того, как пришлось открыть глаза и уставиться в высокие своды Больничного крыла — во сне. И при пробуждении. И снова во сне. И снова при… Вчера в туалете он был… таким нежным, заботливым. Почти родным. Почти. Он успокаивал ее. Он подарил забвение, когда казалось еще чуть-чуть и она просто сдохнет от раздирающей голову боли. Он выкинул француза из ее сознания — что тому вообще было от нее нужно? — именно он, она была в том почти уверена. Почти. Это он говорил с ней во сне. Всю эту чертову ночь. Но Джинни… совсем не хотела обнаружить его в своей голове теперь. Это было ненормально. Его не могло существовать на самом деле. Потому что иначе… Вчера ее прокляли… Вчера пытались влезть к ней в голову — снова, Мордред бы всех их побрал. Голос не мог быть настоящим. Внутри ее разума не было места для кого-то другого. Она его выдумала. Другого объяснения просто не могло быть. Ударилась головой, отчаялась или… Званый вечер Горация Слизнорта оказался плохой идеей. Как она, впрочем, и ожидала. Правда, едва ли она ожидала, что это будет настолько плохой идеей. На нее напали. В Хогвартсе. Самом защищенном, по словам Альбуса Дамблдора, месте в Британии. На вечеринке Слизнорта — тусовке для избранных, той самой, где «волшебный дорогой алкоголь льется рекой» и «налаживаются самые тесные и перспективные связи». Где всем, вообще-то, было очень весело. И Белинде, и Элиасу, и Осберту и… вонючему сраному французу. Всем было весело. А Джинни Бонэм наутро опять проснулась в Больничном крыле. Навечно, вероятно, запечатлев в памяти перекошенное яростью лицо с тонкими усиками. И это «…маленькая сука», «где печать…» Она вообще-то не могла припомнить, что еще за печать. Пока это было и не важно. На нее напали. «Когда-нибудь закончится твое нытье?». Джинни вытянулась струной на кровати. И обреченно замерла. «Твою мать…» Она сошла с ума. Она чокнулась. Тронулась. Окончательно долбанулась. «Мило, что ты это признаешь». — Что ты такое? — рявкнула она в пустоту. И слава Мерлину, что все до единой койки, кроме ее собственной, вокруг пустовали. И слава Мерлину, что медиведьма не ошивалась поблизости. «Я — это ты». — прошелестел голос. И тон его был такой… обреченный? Это был не тот ответ, который она бы хотела услышать. Она вообще — Мерлин-всемогущий — не хотела бы услышать никакого. «Приятнее было бы думать, что ты соскучилась». Что? «Заткнись. Тебя нет. Тебя просто нет» — она зажмурилась, концентрируясь на этой мысли. Но… «Очень грубо. А могла бы поблагодарить». Дерьмо. Джинни резко открыла глаза, снова встречаясь взглядом с белым потолком. Она принялась перебирать в памяти последние моменты… ладно, все мало-мальски значимые моменты ее… короткого прошлого. С самой больницы Святого Мунго. Заточение в Хогвартсе. Легилименция Дамблдора. Распределяющая шляпа. Книга душ. Короткие прогулки по замку. Снова Распределяющая шляпа. Слизерин. Странная книжка в кожаной обложке. Завтраки-обеды-и-ужины. Проклятый сапог. Ночные дежурства Тома Реддла. Змеиная ночь. Библиотека-библиотека-библиотека. Выручай-комната. Гарри. «Кукушкино молочко». Занятия-занятия-гребаный-леденец-у-Борджин. И снова занятия. Уркхарт. Нотт. Эйвери. Блэк. Джинни Уизли. И Реддл. Его-чертовы-пальцы. Совершенно точно… совершенно нигде… не было этого странно-знакомого-совсем-незнакомого голоса. Родного и чужого. Желанного и нежеланного собеседника. «Кто ты такой?» — обреченно спросила она. Но он не ответил. Быть может, ушел? Быть может, его и не было? Джинни Бонэм закрыла глаза. Ей стоило еще немного поспать. Или, может… Проснуться?***
Джинни Бонэм провалялась в Больничном крыле двое суток. Дво-е-су-ток. И когда, наконец, ей посчастливилось оттуда выбраться, был уже октябрь. А еще — вторник. Первую половину учебного дня она пропустила. А на послеобеденные занятия… просто не захотела идти. Мадам Борджин была, пожалуй, последним человеком на свете, кого бы Джин Бонэм хотела сейчас увидеть. Или вообще когда-нибудь. Миссис Боунс милосердно выписала своей постоянной посетительнице освобождение от классов до конца дня. Так что все было в порядке. А потому — отобедав напоследок в лазарете — слизеринка отправилась в последнее место в этом замке, где ее стали бы искать все те, кто был наслышан о происшествии на вечеринке Слизнорта. В библиотеку. Во время занятий быть там было некому. Так ей казалось. Не изменяя своему маршруту, ставшему привычным за минувший месяц, слизеринка сразу направилась к разделу ментальных наук. Но на этот раз не за книгами о недугах памяти — которых тут и не было — а за чем-нибудь о… ГОЛОСАХ В ГОЛОВЕ. Потому что персональный невидимый демон Джинни Бонэм-Уизли все никак не хотел свалить в свою преисподнюю. Нет, конечно, она была ему благодарна. Она точно не помнила как (и явно не понимала зачем), но он вытолкал из ее головы странного француза. И все-таки, какой бы искренней не была эта благодарность, Джинни вовсе не собиралась мириться с этим паразитом в своем сознании. Его никогда не было. И его быть не должно. У слизеринки было множество версий, откуда он взялся. Благо двух дней в Больничном крыле, где миссис Боунс тщательно наблюдала за тем, чтобы Бонэм отдыхала — было предостаточно для основательных размышлений. Идей было прилично, но самой разумной казалась одна единственная — чертов французишка успел навредить ее ментальному здоровью. И так поврежденному отсутствием воспоминаний и занятому созданием ее новой личности. Джинни Бонэм-Уизли уже почти смиренно признавала тот факт, что просто-напросто двинулась. А «признание проблемы — первый шаг к ее решению». Это, кстати, сообщил ей все тот же незваный голос, правда, касательно совсем иной темы. Сам голос, впрочем, не просто не поддержал идею о том, чтобы Джинни от него избавиться. Но был… безумно против. И когда слизеринка посылала его куда подальше — и мысленно, и даже вслух. Когда отказывалась отвечать ему. Игнорировала его. То он насылал на нее… просто невообразимые головные боли. До ядовито-желтых кругов перед глазами. До рвоты. И кровавых соплей. До кошмаров во сне и… бреда наяву. Впрочем, миссис Боунс говорила, что все это — последствия пережитого Бонэм нападения. И Джинни… была склонна доверять медиведьме. — Голоса-голоса-голоса, — бубнила слизеринка себе под нос, водя пальцем по корешкам библиотечных томов. «Ты ничего не найдешь, Джинкси», — сообщил ей ее сожитель по разуму. Но Бонэм его — как обычно — проигнорировала. И принялась только с еще большем рвением изучать названия талмудов на полках. «Джинкси» — так он повадился ее называть. Зачем, почему? Если в первое время она и пыталась вытянуть из него хоть какую-то информацию, то затем оставила эти глупые попытки. Она… больна. И незачем усугублять свою болезнь. Джин даже хотела сообщить о нем миссис Боунс. Но вовремя передумала. Голос ехидно поинтересовался тогда, неужели так сильно ей хочется вернуться в Мунго. Она его, конечно, проигнорировала. Но… была солидарна. Ей стоило разобраться со всем самой. Она не хочет возвращаться в отделение для ментально-больных. Вообще никогда. А потому голосу придется стать еще одним ее грязным секретом. «Ты никогда не задумывалась о том, что о твоем выборе литературы легко узнать?», — тем временем поинтересовался непрошеный собеседник. Она стиснула зубы. Он так достал ее… Да и кому вообще могло понадобиться вынюхивать, что она читает. «Кому угодно », — услужливо подсказал собеседник. — «Дамблдору, например…». Джинни подцепила ногтем первый попавшийся корешок. И открыла книгу на оглавлении. Как бы она не хотела, она не могла препятствовать ему влиять на ее мыслительный процесс. Как и копаться в нем. А потому его периодически вбрасываемые фразы — пусть и часто остающиеся без ответа — все равно заставляли ее предаваться размышлениям. Дамблдор. Да, заместитель директора с туманными мотивами, спрятавший от нее — если верить господину-старосте Реддлу — все необходимые книги о памяти, вполне мог интересоваться ее выбором чтения. Зачем? Она не знала. Но он… просто мог бы. Это было бы на него похоже. Ведь он все время вел себя так… будто в чем-то подозревал ее. Она могла бы списать это на переливающийся серебром зеленый галстук своего факультета. Если бы не заметила, что началось это задолго до церемонии распределения. Конечно, его можно было понять. Она появилась из ниоткуда. Девчонка без воспоминаний. В лавчонке, где осуществлялась подозрительная и, вероятно, полулегальная торговля артефактами. Еще и в разгар войны с темными волшебниками. И все-таки, Джинни было невероятно обидно от мысли, что профессор Трансфигурации как будто бы не посчитал нужным дать ей и шанса. «На тебя напала гриндевальдская ищейка», — сказал голос. — «Так что подозрения Дамблдора оказались не беспочвенными». — Да заткнешься ты уже? — прошипела Джинни, с яростью захлопывая книгу. Она так устала. От головных болей. От кошмаров, мучающих ее две ночи подряд. И от вечных нравоучений. Голос, казалось, поставил себе первостепенной целью свести ее с ума окончательно. Джинни так хотелось, чтобы все снова просто стало нормальным… — С кем ты говоришь? Бонэм резко обернулась. Том Реддл. Разумеется. Том Реддл — с его-чертовыми-пальцами — непонятно сколько времени торчащий прямо у нее за спиной. Подкравшийся так тихо, что она и не заметила, предаваясь перепалке с… самой собой? Стоило ли удивляться его появлению? Нет. — Со своим внутренним голосом, — после секундного разглядывания его невозмутимого лица сообщила слизеринка, совершенно не сомневаясь, что Реддл не воспримет ее слова всерьез. — Интересная привычка. По всей видимости, он и не воспринял. Джинни раздраженно повела плечами, отворачиваясь, чтобы запихнуть книгу на место. — Тебя отпустили из Больничного крыла, — констатировал господин староста. — Очевидно. — И как… — его голос несколько охладел, вероятно, от ее тона. — Самочувствие? — Неописуемо. — Мы снова огрызаемся? Джинни повернулась к нему и прислонилась спиной к книжному стеллажу. Она не собиралась отвечать. И только смотрела на него — как надеялась — совершенно скучающим взглядом. Она не хотела с ним разговаривать. Помимо рассуждений о природе своего помешательства и препирательств с голосом в голове, у Бонэм было достаточно времени подумать и об участии своих «приятелей» по факультету в недавней истории. Им для чего-то понадобилось заманить ее к Слизнорту на званый ужин. Им для чего-то понадобилось следить там за ней — не особенно удачно, впрочем. Но это не отменяло самого факта. Им было что-то от нее нужно. Ее это… нисколько не удивляло. И все же нестерпимо хотелось уточнить, какого собственно черта. Так что она сохраняла безмолвие, исподлобья уставившись на — вне всяких сомнений — главное заинтересованное лицо во всех этих махинациях. Как ей его расколоть? А Том Реддл не уступал. Тоже разглядывая ее — молча и беспристрастно. Они — зная Реддла — могли простоять так хоть до конца занятий. Но для Джинни… все это оказалось внезапно слишком сложным. Играть с ним в гляделки. Сохранять беспристрастным лицо. Потому что... Потому что... Том Реддл был смазливенький — и ей приходилось отмечать это про себя уже, вероятно, дюжину раз. Может, и не такой удивительно прехорошенький, как Орион Блэк. Но он определенно обладал… той внешностью, что заставляла Бонэм отвратительно нервничать. Не как перед лицом опасности — нет. А совершенно по-идиотски. По-девчачьи. Она неловко повела плечами, из последних сил стараясь придать уверенности всему своему виду. А он стоял и молчал. Просто смотрел на нее, так скучающе. Будто только и ждал, когда ей надоест уже строить из себя… по меньшей мере оскорбленную чистокровную наследницу древнейшего рода. Напускное безразличие. Холодный взгляд. Реддл, казалось, все давно уже понял. Раскусил этот неумелый маскарад. И все равно просто молчал. И смотрел. А сама Джинни тем временем вместо того, чтобы стоически выдержать его взгляд; вместо того, чтобы всем своим видом излучать недовольство, надменность или хотя бы уверенность... вместо того, чтобы сосредоточиться на том, чтобы держать чертово лицо… Чтобы заставить своим молчанием нервничать его самого... …вдруг поняла, что размышляет, не измята ли ее блузка. Не выпирает ли после обеда живот. Не сутулится ли она. Не скаталась ли на носу волшебная пудра. Считает ли Реддл ее тоже хорошенькой? «Черт подери!» — поймав себя на последней мысли, Бонэм совсем стушевалась. А ведь он даже ничего не сделал. — Ладно, послушай… — сдалась слизеринка, сделав прежде медленный вдох, а потом выдох. На его красивом и бесстрастном лице чуть заметно дрогнула бровь. Глаза победно блеснули — или Джинни сама себе это придумала? От его пристального взгляда предательски розовели щеки. И, ощутив жар, ударивший в лицо, Джинни окончательно запаниковала: — Послушай, просто... – Она тряхнула головой, прерывисто выдохнула. И процедила. – Просто, какого Мордреда происходит, Реддл? — Прошу прощения? — Он… прищурился. И это никогда не бывало добрым знаком. Но у Джинни сейчас явно не получалось строить из себя хорошую слизеринку. — Вечеринка, господин-староста, — выдавила она, призывая последние крупицы самообладания. Ей ведь надо вернуться к причинам своего собственно недовольства. Обозначить свою позицию по поводу его манипуляций. Ей ведь надо сосредоточиться на всем этом. Правда? Но вот Том Реддл вопросительно вскинул брови, и Бонэм внезапно совершенно отчетливо осознала, в чем, собственно было все дело. Это было резко, словно ушат ледяной воды. Будто ослепляющий луч сраного озарения. Том Реддл ей нравится. Том Реддл ее волнует. Его запах. Его дыхание. Взгляды. Само его имя. И-чертовы-пальцы… «Твою мать…» Это открытие было совершенно ужасным. Смущающим. Тревожащим. И уж точно не своевременным. Как давно это происходит? Как от этого избавиться? От этого можно избавиться? Ее затопили смущение, растерянность... паника. А он все стоял, выжидающе вскинув брови. И смотрел. Все это было так унизительно. Так унизительно, что лишь спустя какое-то время Бонэм, вырвавшейся из своих мыслей, посчастливилось выяснить — она просто стоит и в ужасе таращится на своего школьного старосту. Уже черт пойми сколько минут. «Катастрофа». — Ты собираешься продолжить? — кажется, даже сегодняшнему безграничному терпению Тома Реддла имелся предел. Конечно. Конечно, ей надо продолжить. Ей надо перестать пялиться на него. Прекратить краснеть и выглядеть как последняя идиотка. Бонэм моргнула. На миг оцепенела, и все мысли вылетели из головы — будто кто-то повернул вентиль керосиновой лампы. А потом… Ее просто прорвало: — Вы! — Голос слизеринки взлетел на несколько тонов. Была бы она так несдержана, если бы ко всему прочему не испытывала сейчас этого... неуместного чертового смущения? — Вы притащили меня к Слизнорту, чтобы… чтобы — ЧТО?! Ты заставил своих приятелей следить за мной, не отпирайся, Нотт проболталась! Зачем?! На меня напали, и ты, конечно, сразу оказался поблизости! Почему?! Боунс сказала, что именно ты, за ручку с Белиндой, притащил меня в Больничное крыло. Кстати, помнится, в Мунго летом меня тоже доставил именно ты. Какая странная череда совпадений… Не хочешь ли… ну не знаю, объясниться?! «Джинкси, сбавь-ка обороты», — встрял голос. И слизеринка едва не взвыла. Слишком много всего. Опять слишком много всего. Реддл изучал ее молча — с пару мгновений, пока она с трудом справлялась с собственным дыханием — прежде чем снисходительно улыбнуться: — Время в Больничном крыле не прошло даром, верно? — Ответь на мои вопросы, Реддл! — едва не зашипела она. Впрочем, голос был прав. И пришлось вынужденно выплюнуть: — Пожалуйста. — Приятно осознавать, что ты научилась думать, Джинни, — сказал школьный староста. И улыбка на его лице сделалась шире. Но едва ли дружелюбнее. — И все-таки это… не библиотечный разговор. Что, кстати, тебе здесь понадобилось? Разве у тебя нет всего необходимого по теме? Он окинул стеллаж насмешливым взглядом. И у Бонэм едва пар не повалил из ушей. Переполняющих ее эмоций было слишком много. А он просто переводил тему. Он не хотел отвечать на ее вопросы. Он ее раздражал. По-настоящему бесил. Сейчас, пожалуй, в той же степени, что и голос в голове. Что и собственные смешанные чувства. Но… он хотя бы не отпирался. Слизеринке вообще-то хотелось рявкнуть «не твое дело». Но… по прохладному его взгляду Бонэм стало внезапно очевидно: Реддл в шаге от того, чтобы испортить ей жизнь окончательно. Одно его слово – и нахождение в Слизерине, да и вообще во всей школе, обернется для нее адом на земле. Это осознание всплыло в голове очень кстати. «Вспомни, Мордред тебя раздери, с кем ты говоришь!» — твердила она себе. Так что Джинни Бонэм-Уизли решила… не усугублять обстановку. — Хочу найти кое-что о том, что… — она резко осеклась. «…о том, что от меня хотел француз» — чуть не сорвалось с языка. «Идиотка!» Это было первой пришедшей в голову ложью, но… Но, черт подери, насколько вообще посвящать в это Реддла было хорошей идеей? Реддла, который, вполне вероятно, был сам во всем этом замешан. Как будто бы настолько же плохой, как признаваться о голосе в голове. Или, упаси Мерлин, позволить узнать о своей внезапной симпатии. — Да? — подтолкнул ее школьный староста. — О том, как со всем этим связана легилименция, — она едва не поморщилась от такого очевидно-плохого вранья. Но что ей было делать?! — Не зря ведь Дамблдор так на нее рассчитывает… — Неубедительно, — прокомментировал Том Реддл. «Неубедительно», — почти одновременно с ним прошелестел голос. «О, я знаю!» — Джинни обреченно прикрыла глаза. Хотелось удариться затылком о книжные полки. Мозг наотрез отказывался генерировать что-то получше. И Бонэм почти физически ощущала, как своим молчанием закапывает себя все больше. — Ты можешь доверять мне, Джинни, — мягко сказал слизеринец после недолгой паузы. — О, неужели, Том? — едко спросила она. И резко распахнула глаза, тупо уставившись перед собой. Это был… буквально первый раз, когда она назвала его по имени. Произнесла вслух. И отчего-то на миг — на какой-то незначительный миг — это имя, сказанное ее голосом… то, как оно звучало из ее уст, отозвалось каким-то привычно-непривычно тянущим чувством где-то внутри живота. Все дело в… симпатии? Или нет? Она, вероятно, побледнела, потому что мир перед глазами — лицо школьного старосты, библиотечные проходы, книги — пошел рябью. А голос Реддла донесшийся до нее, словно издалека, как-то искренне обеспокоенно спросил: — Ты в порядке? «Нет!» Мерлин, какой позор. — Да… — сказала она, часто моргая. — Просто… видимо, еще не оправилась до конца. — Не хочешь вернуться в Больничное крыло? — Реддл поднял руку. — Посмотри на меня. Его пальцы, вдруг коснувшиеся ее лица — подцепившие подбородок — вмиг отрезвили. Они приподняли ее голову, заставляя смотреть прямо ему в глаза. Его-чертовы-пальцы прожигали насквозь ее кожу. — Нет, — выпалила Джинни, резко отшатываясь назад, заставляя закачаться стеллаж за спиной. — Нет, — повторила уже мягче. — Я в порядке… буду через пару секунд. Джинни неосознанно коснулась своего подбородка, все еще хранящем обжигающий жар чужой руки. И ощутила румянец, окрашивающий щеки. «Полный кошмар…» Бонэм смотрела на своего старосту. И чувствовала себя самой большой идиоткой на свете. — Как хочешь, — тем временем безразлично протянул он. Джинни сглотнула. Реддл резво переменил тему: — Так что ты искала здесь? «Мерлин!» — едва не застонала она. «Был неплохой шанс сказаться больной», — едва не пропел голос. Он… веселился? Как это было вообще возможно? Ей стоило добавить в список чтения, пожалуй, книги о раздвоении личности. — Я… — Джинни потерла лоб рукой. — Хорошо, давай так. — От атакующих чувств голова шла кругом. Но она все равно умудрилась заставить голос звучать безразличнее. — Если тебе настолько интересна моя личная жизнь, то я... я могу рассказать, хорошо. Но не раньше, чем ты ответишь на мои вопросы. Не библиотечный разговор? Пожалуйста. Пойдем в гостиную, хочешь? Она не слишком рассчитывала, что Реддл… Том согласится на этот детский обмен, но ей хотелось хотя бы попытаться. А еще отсрочить сам этот дурацкий разговор, потому что стоило лучше продумать, о чем она собирается врать. Потому что ей было нужно время, чтобы черт возьми, взять уже себя в руки. Смириться с… неожиданными и нежелательными открытиями. Вопреки всякой логике, школьный староста фыркнул: — Изящна как тролль. — А затем вдруг шагнул к ней и склонился к самому лицу. — Хочешь поиграть? Я, пожалуй, могу пойти навстречу. Только, Джинни, милая… Не бери в привычку ставить мне условия. «Милая?» За неимением ничего лучшего Джинни опустила глаза и вцепилась пальцами в шершавую ткань юбки. Ее школьная форма ждала на высокой спинке больничной кушетки этим утром. Идеально отутюженная и пахнущая смородиной. Этот запах… был присущ всем вещам, отданным школьным эльфам-прачкам. Идеально завязанный слизеринский галстук Реддла, выглядывающий из-под краев воротника его сорочки, стойко выдержал ее опущенный взгляд. Школьный староста был снова так близко, что Бонэм опять улавливала этот терпкий запах ветивера и медового воска. Он провоцировал непрошенные воспоминания. Это… смутило ее только больше. Черт возьми. «Только не прикасайся ко мне!» — Идем, — позвал Реддл… Том, отступая на шаг. — Поболтаем с глазу на глаз. Джинни послушно последовала за ним прочь из библиотеки, бросив напоследок нарочито тоскливый взгляд на книжный стеллаж. «Играй свою роль», — велела она себе. И вот же забавно — мысли, занятые минувшие два дня целиком и полностью гнусным паразитом в голове, больше совершенно ее не заботили. Что ее действительно сейчас тревожило — невыносимо — так это скорая возможности остаться с Реддлом наедине. По-настоящему наедине, без библиотекаря, близости других студентов и учителей. Она не знала, почему, но пока что-то внутри ворочилось, шипя «опасно-опасно», пока она шла нога в ногу со своим старостой, пока смятение ее едва не душило… ее терзало еще и не менее необъяснимое предвкушение. Он все ей расскажет… Она, наконец, узнает все истинные его мотивы… Нет. Дело, совершенно очевидно, было в другом. Ей отчаянно не хотелось развивать эту мысль... Они не спустились в подземелья. Нет. Реддл повел ее куда-то совсем в иное место. И ей стоило бы забеспокоиться. Бонэм и забеспокоилась… Правда, недостаточно сильно. «Он просто меня обдурил», — вертелось в голове. — «Он знает, как влияет на людей. Он просто этим пользуется, чертов ублюдок». И все-таки Джинни ничего с этим не делала. Они свернули в сторону Астрономической башни. Молча преодолели темный и широкий коридор. Поднялись по лестнице. На пятом этаже остановились возле большого зеркала. И прошептав что-то себе под нос, школьный староста шагнул прямо в ровную стеклянную гладь. Замешкав на мгновение: может, не поздно сбежать? — Джинни Бонэм-Уизли просто последовала его примеру. И очутилась в кромешной темноте. В… зазеркалье? На конце палочки Тома Реддла зажегся белесый световой шар. Отступившая темнота позволила его спутнице оглядеться. Пускай и несколько нервно. Они были… в широком коридоре. Без дверей и без окон, но с потушенными факельными наконечниками. Одно безмолвное движение школьного старосты, и те затрепетали пламенем. Еще одно — и посреди коридора выросли два узких кресла, поставленные напротив друг друга. Совершенно… из ничего. Джинни удалось подавить в себе выдох изумления. Том Реддл… был сильным волшебником. Умным. И симпатичным. Она и без того это знала, но это… было, пожалуй, первой на ее памяти демонстрацией его реальных способностей. Оставалось загадкой только, почему все говорили, будто Дамблдор его недолюбливает? Том Реддл казался… гениальным в трансфигурации. «Да и вообще во всем». — Присядешь? — сам он уже успел опустить в кресло с грацией по меньшей мере… короля Англии. «Чертов позер». Джинни Бонэм-Уизли послушно приземлилась в кресло напротив. Оно оказалось не слишком мягким, но и не неуютно жестким. — Ты же… не собираешься меня чем-нибудь проклясть, случайно? — с нервным смешком уточнила она, избегая смотреть в его лицо. Это было непросто: между креслами была едва пара ярдов. — Зачем? — Не знаю, — сконфуженно отозвалась слизеринка, вдруг ощутив себя совершенно по-идиотски. Какой раз за день. Он никогда не нападал на нее. Не вредил ей. Не собственноручно. Просто сама его… аура. Раболепие софакультетников перед ним… Наводили на определенные мысли. А еще ее вопящая об осторожности интуиция. — Что ты хочешь узнать? — с ленцой поинтересовался он, располагая локти на подлокотниках. Переплетая длинные пальцы на перекинутом через другое колене. — Ты что, правда мне все расскажешь? — Почему нет? Действительно, почему нет? Его невозмутимое — обычное — поведение отчего-то вдруг разозлило Джинни. «Почему нет?» Отчего же ему в таком случае не рассказать было обо всем в самом начале? Отчего же ему не прекратить строить из себя… — Что-то ты не горел желанием просветить меня, ну знаешь… раньше, — огрызнулась слизеринка и… сразу же прикусила язык, уставившись в его непроницаемое лицо. Он не выдал себя ни единой эмоцией. Ни одним движением. Но Бонэм показалось вдруг, что сам воздух между ними стал будто бы гуще. И холоднее. Могли ли то быть его магия? Ей не стоило его злить. «Похвальная мысль», — прокомментировал голос. — Прости, — быстро нашлась слизеринка. Джинни Бонэм-Уизли остро-ощущала свою уязвимость. Никто не знал, где она — даже она сама. Никто не знал, с кем она. Никто не стал бы искать ее в ближайшее время. Едва ли кто-то вообще ведал о том, что она уже покинула вотчину миссис Боунс. И, пожалуй, одному Мерлину было известно о том, как далеко простираются магические способности их симпатичного слизеринского повелителя. — Прощаю, — ответил Реддл. И в тоне его проскользнула… насмешка? Его снисхождение только больше разозлило Джинни. Но у той хватило ума не продолжать эту бесперспективную перепалку. — Ладно… — только и промямлила она. — Ладно. Расскажи все сначала. Пожалуйста. — Что именно? Его, казалось, вся эта ситуация лишь забавляла. «Самодовольный ублюдок», — так и вертелось у Бонэм на языке. Но так с него и не сорвалось. — Зачем вам… зачем тебе понадобилось брать меня на вечеринку Слизнорта? — выдавила слизеринка, чувствуя себя невообразимо унизительно. — Хотел кое-что проверить. Бонэм вылупилась на него. На ее лице отобразилась, вероятно, целая вереница эмоций — от недоумения до откровенной ярости. Потому что в следующий миг Том Реддл, не сводивший с нее глаз, насмешливо хмыкнул. Ей что… придется клещами вытаскивать из него информацию? Какой же он все-таки был подонок. — Что проверить? — слишком высоким голосом, от едва-сдерживаемого негодования, уточнила Бонэм. — Твою связь с Грин-де-Вальдом. Джинни прикрыла глаза. Она не знала — Том Реддл ее провоцировал или то была его обычная манера общения. Но его стойкое намерение избегать деталей порядком выводили из себя. Но она не спешила сдаваться. Если ему так нравится эта игра, что ж, Джинни сыграет. «И посмотрим, кто победит». Она дала себе слово тоже лишь ронять крупицы информации, когда настанет ее очередь отвечать на вопросы. Хоть и знала, что ничем хорошим это, вероятно, для нее не закончится. — Почему ты решил, что меня с ним что-то связывает? — сделав вдох и выдох, более спокойным тоном спросила слизеринка. — Действительно — «почему»? От злости и смущения у Бонэм покраснели щеки. Она не знала, было ли то заметно в тусклом свете факелов. Но отчетливо ощутила этот расползающийся по коже жар. Она сделала вдох. И медленный выдох. Следующая фраза получилась на удивление ровной: — Это из-за того, что я появилась в лавке Бэркеса? Или… — и тут ее вдруг осенило. — Из-за обстоятельств моего появления? «Дура…» — только и успела подумать она. — Обстоятельств? — переспросил он. Все вдруг в один миг переменилось. Его поза, его голос и взгляд. Почти незаметно — он лишь немного подался вперед, глаза перестали искриться насмешкой, а голос мог лишь показаться глубже… вкрадчивей. Но все же Джинни заметила. «Черт! Черт-черт-черт…» — Ты что-то вспомнила. Это был не вопрос. От чарующего обаяния старосты не осталось и следа. Плохой знак. Плохой-знак-плохой… Глаза слизеринки забегали по коридору. Выход был недалеко. Но она не была уверена, что сможет пройти через зеркало, вернуться обратно. Если Том Реддл того не захочет. А что было впереди? Коридор мог венчаться тупиком. Ей сделалось слишком неуютно. Мысли и страхи о симпатии к Тому Реддлу испарились со скоростью света. — Я… нет, — промямлила она, вновь возвращаясь взглядом к его лицу. — Не вспомнила, просто… Она не могла рассказать. Не ему. Она ему не доверяла. — Просто — что? — Реддл не собирался отступать. — П-просто… — Джинни Бонэм-Уизли не знала, что сказать. — Просто… Она не на шутку запаниковала. Находится здесь — не пойми где, наедине с «ужасом всея Слизерина» во плоти. Почти беспомощная. Она просто идиотка! Джинни не могла ему соврать. Вернее, могла попытаться, но… Она не могла и сказать ему правду. Но… что ей придумать? О чем ей лгать? «Он все сразу поймет», — сухо озвучил голос в этот единственный раз ее собственные мысли. «Не надо было сюда идти», — ей хотелось приложиться головой об стену. — «Дура-дура-дура!» «Ничего бы не изменилось», — ответил голос. — «Он бы все равно нашел время вытянуть из тебя ответы» И он был прав, черт возьми! Сейчас или позже… Том Реддл не оставил бы ее в покое. Ему явно было что-то от нее нужно, так что… Но что… Что, если им было нужно одно и то же? Она снова посмотрела на своего старосту, молча изучающего ее кривящееся от противоречивых эмоций лицо. Он молчал. Не торопил ее. Он… будто бы знал, какое решение в конце-концов она примет. Джинни обреченно откинулась на спинку кресла, прикрывая глаза. И поняла так ясно, как то, что небо голубое. Ей… придется все рассказать. Так было нужно. Потому что Джинни Бонэм, черт подери, и без войны с собственным факультетом хватало проблем. — Француз… — она бесцельно махнула рукой в пустоту. — Говорил про… какую-то вещь. «Печать». Мол, из-за нее я здесь оказалась, и она ему зачем-то понадобилась. И я подумала, что… При мне было что-то? Что-то странное в тот день, когда… — Что за печать? — нетерпеливо перебил ее слизеринец. — Я не знаю. Я не помню, как он назвал ее. Я вообще мало что помню, я… — Джинни запнулась. — Очень быстро потеряла сознание. Когда он применил ко мне легилименцию. — Он применил к тебе легилименцию? — полувопросительно-полуутвердительно повторил Реддл. — Да. Вы разве не видели? Вы же пришли за мной… — Он был уже обезврежен. Когда мы пришли… «Что?» — …он был гомункулом, ты знаешь? — Что?! — Что там произошло, Джинни? — Я не знаю! — воскликнула Джинни. — Не помню, он напал на Белинду, обездвижил меня, потом напал на меня, спрашивал что-то о сраной печати, потом это «Легилименс», но… дальше я не помню. Правда. — Хорошо, — протянул Реддл. — Но что за печать? Джинни вспыхнула: — Ты разве не сказал, что сначала мои вопросы? И снова прикусила язык. Все происходящее с ней уже сводило ее с ума. Держать себя в руках было все тяжелее… — Я сказал, что готов пойти навстречу. «Мерлин все-мо-гу-щий!» Джинни была готова взреветь от безысходной, тупой и ослепляющей ярости. Смущения, нет… вероятно, стыда. А еще страха. И беспомощности. Но Бонэм не издала ни звука. — Ты это искала? — тем временем продолжал школьный-мать-его-староста — В библиотеке. — Да, Мордред тебя подери! — в отчаянье рявкнула Бонэм. Он пропустил ее брань мимо ушей: — Почему в разделе ментальных наук? Его голос звучал совершенно бесстрастно. Будто бы они вели скучнейшую беседу о чертовой погоде. В отличие от ее: — Потому что эта вонючая печать может быть связана с моей памятью, не думал об этом?! Это была отчасти и не ложь вовсе. Скорее полуправда. В такую — она отчего-то была убеждена — очень легко поверить. Том Реддл промолчал на ее выпад. Лишь его темные брови неодобрительно дернулись вверх. И затем вернулись на место. — Она была у меня? В тот день в лавке Бэркеса? — Ей не оставалось ничего лучше, чем самой перейти в наступление. — Ты бы точно заметил! Ты же… чертов вездесущий Том Реддл. — Еще одна фамильярность с твоей стороны, Бонэм, и тебе придется за нее отвечать, — поставил ее в известность Реддл. — Прости! — рыкнула она. Это не прозвучало искренне. Но ей было плевать. — Неубедительно. — Да что с тобой не так? — Джинни была готова расплакаться. — Мерлин, Том, просто, пожалуйста, черт подери, пожалуйста, ответь на мой вопрос! Мне что, надо тебя умолять? — Можешь попробовать, — он улыбнулся, обнажая ровный ряд белых зубов. Его клыки были чуть длиннее, чем нужно. Слегка портили эту идеальную улыбку. Очеловечивали его. И, по неясной причине, слизеринку это… немного остудило. «Он просто обыкновенный заносчивый засранец», — тогда пронеслось у нее в голове. — «Не полубог и не магическая тварь. Обычный человек». Проигнорировав его надменное заявление, Бонэм решила: пора снизить накал. Пока он не проклял ее или еще что похуже. Она… просто должна перестать поддаваться всем этим провокациям. Он уже вытянул из нее все, что она не собиралась совершенно ему говорить. Она уже ему сильно проигрывала. Она не получила от него ни одного внятного ответа. — Я не могла возникнуть из ниоткуда, — вместо ругательств, слизеринка принялась размышлять вслух. — У моего появления должны были быть причины. Инструменты. Вполне… вполне вероятно, при мне было… что-то… Какой-то артефакт, верно? Темный артефакт, поэтому вы и решили, что я связана каким-то образом с Грин-де-Вальдом… — Приятно, что ты начала думать, а не забрасывать меня идиотскими вопросами, Джинни, — прервал ее Реддл. Так снисходительно и поощрительно, будто они опять были в классе, где он заменял ей учителя. — Но, поверь, твоего появления из ниоткуда было уже достаточно для таких параллелей. Идет война. Тебя никто не знает. — Но при мне все-таки что-то было, — зацепилась за его замалчивание слизеринка. — Ты не отрицаешь. Так – что? Реддл ухмыльнулся, подаваясь чуть вперед: — Какой-то артефакт, — сказал он чуть ли не по слогам. Он просто издевался. Бонэм скрипнула зубами, едва давя в себе желание вцепиться ему в лицо и вытрясти… вытрясти все, что ей было нужно. Пока… Пока ее вдруг не осенило. Второй раз за этот неприятный разговор: — Ты не знаешь. — Она победно распрямила спину. — Ты, мистер-я-знаю-все-на-свете, понятия не имеешь, что это был за артефакт! Джинни заметила, как сжались в тонкую линию его губы. Как они побелели. Она бы не удивилась, вскинь он сейчас на нее палочку. А потому запустила руку в карман, чтобы нащупать свою. Но он только сказал: — Да, Бонэм. Я не знаю. И это удивило ее. Это… могло считаться ее маленькой победой? Внезапно осмелев, слизеринка задала следующий свой вопрос: — А вечер у Слизнорта? Вы хотели что-то себе доказать? Вы… — она нетерпеливо облизала губы. И отчего-то не заметила, как на кончике ее языка задержался взгляд Тома Реддла. — Я была… что? Наживкой? Вы хотели проверить, свяжется ли со мной кто-то из его людей. Но как вы… как вы могли знать, что кто-то вообще за мной придет? — Ты можешь ответить на этот вопрос и сама. Джинни кивнула, на этот раз начисто игнорируя его отказ вести диалог по-человечески. Вместо того, она стала перебирать в памяти все, что ей удалось узнать о чистокровных семействах. Всю информацию, подцепленную из книг, обрывков подслушанных разговоров, высокопарной тирады Уркхарт. — Вы позаботились, чтобы о моем присутствии там узнало как можно больше… нужных людей. Нотты? Блэк? — Все вместе, — услужливо отозвался Реддл. — Хитро, — после недолгой задумчивости сказала Бонэм. — Хитро. Но что потом? Что вы собирались сделать, если бы за мной никто не пришел? Слизеринка смотрела на своего собеседника. Но впервые за сегодня не видела его. Взгляд словно проходил сквозь Тома Реддла. Не воспринимал ни правильных черт лица, ни синих глаз, ни резко-очерченных губ. Вместо того перед внутренним взором Бонэм разворачивались события недавнего званого ужина. Джинни смотрела на своего собеседника. Но не видела, как лихорадочно отчего-то блестят его глаза. Как слегка хмурятся брови, а пальцы сгребают жесткую ткань школьных брюк. Его взгляд, блуждающий по лицу Бонэм, был странным. Пытливым. Сосредоточенным. Он изучал каждую ее черту, глаза вспыхивали чем-то необъяснимым, каждый раз, стоило им задержаться на веснушках, ресницах, губах. И так по-кругу. Джинни смотрела на своего собеседника. Но не замечала ничего подозрительного. Потому что мысли ее были далеки от этого места. Потому что она и не знала его достаточно, чтобы понять — его вид, поведение, необычайное терпение по отношению к ее дерзким выпадам, его откровенность… никогда не были для него чем-то естественным. С ним было что-то не так. Но Джинни не видела ничего. — Это было маловероятно, — услышала Бонэм. И вынырнула из воспоминаний. — Почему? — Она вскинула на него глаза. — А… Дамблдор. И… артефакт. — Слишком много странностей, — снисходительно кивнул школьный староста. — А еще эта твоя потеря памяти. Очень удобно. — А что стало с этим артефактом? С печатью? Он помедлил, прежде чем ответить. Словно просчитывая что-то про себя. И Джинни, не будь она столь в тот миг взбудоражена, это бы разозлило. — Он исчез. Никто его больше не видел. — А Бэркес? Это же по его части, всякие темные и непонятные штуковины… Разве нет? — Он не знает, куда она подевалась. — Мерлин… Бонэм заглянула прямо в его темно-синие глаза. Она не знала, что хочет найти там. Но хотела найти хоть что-то. Понимание? Сочувствие? Правду? Ложь? — У нас с тобой много общих целей, Бонэм, — проговорил Реддл вдруг… первый отводя от нее взгляд. — Ты хочешь узнать о своем прошлом, как хочу и я. И раз мы так… плодотворно разоткровенничались, скажи-ка мне одну вещь. Теперь, когда ты… знаешь мои мотивы. Согласна ли ты сотрудничать? — Я все еще не знаю твоих мотивов, — отрезала она. А в голове пульсировало лишь: «Я не могу отказаться. Не могу. И он знает об этом». — Неужели? — Для чего тебе сдался Грин-де-Вальд? — попыталась перевести тему слизеринка. — От его действий зависит… мое будущее. Разве нет? Джинни промолчала. — Как и, вероятно, твое. Джинни промолчала. — Сотрудничество будет… взаимовыгодным. — Он слегка приподнял уголки губ. Джинни не покидало ощущение, что это были совершенно не все его мотивы. Лишь вершина айсберга. Но фантазии пока не хватало для того, чтобы развить эту мысль. Да и… свалившаяся на голову информация окончательно выбила слизеринку из колеи. Ладно. Ладно, она подумает об этом позднее. — Справедливо, — наконец, отозвалась она. А затем: — Тебе есть еще что мне рассказать? Школьный староста с мгновение разглядывал ее раскрасневшееся лицо. И лишь затем вкрадчиво произнес: — А тебе? «Я слышу голоса в голове» «Твое лицо и имя кажутся мне необъяснимо знакомыми, мы точно не встречались раньше?» «Моя фамилия, возможно, Уизли». «Я вспомнила некоего Гарри, он ходил в гриффиндорской мантии. Ты не знаешь его?» «Я видела, как какого-то человека раздавило камнями. Кажется, я побывала на настоящей войне». «Мне кажется, я схожу с ума…» «Мне не дают покоя твои чертовы пальцы, зачем ты касаешься меня? Постоянно». — Нет, — протянула слизеринка. — Аналогично.***
Он необъяснимо многое ей позволял. Даже она со своим крохотным мозгом сумела это понять. Лежа ночью в своей постели в слизеринской женской спальне, противясь сну, игнорируя шепот голоса, предаваясь анализу воспоминаний минувшего дня, Джинни вдруг осознала: Том Реддл был к ней… необычайно лоялен. Не так, как к остальными. Не так, как должен бы быть. И вместе с этим пониманием на нее потоком ледяной воды обрушился ужас. Она чуть не подписала себе приговор. Она чуть не… Сколько раз она видела Белинду, Мелифлуа, Блэка или Эйвери, или кого бы то ни было еще, дерзящих ему? Глядящих ему в глаза больше пары секунд? Не трепещущих перед ним? Они уважали его. Они страшились его — Бонэм не могла того понять до конца, но все же была способна признать этот факт. Они почитали его. Всему этому были причины. Его магия… ощущалась душащей удавкой, стоило ему чуть ослабить над нею контроль. Джинни почувствовала это впервые сегодня. Это странное ощущение… загнанности в угол. Его магия не пахла озоном, как в порыве ярости у Белинды. Не зажигала искр на конце палочки — как на учебной дуэли у Араминты. Но тяжестью оседала на плечи. Могла быть повсюду. И нигде одновременно. Он был умен. Он был хитер. Умелый манипулятор с дюжиной козырей в рукаве. Да. Особенным чувствам слизеринцев к нему определенно были причины. Чему причин не было — так это тому, что он спускал с рук ей — Джинни Бродяжке-Бонэм — все прямо противоположное выдрессированному поведению остальных. Она дерзила. Она осмеливалась нападать в ответ. Провоцировать. Ерничать. Возмущаться. Противостоять. Она старалась ничем не выделяться. По крайней мере, минувшие пару недель. Старалась быть почтительной. Дружелюбной. Рассудительной. Но… Но сегодняшний разговор едва не перечеркнул все ее старания. Мог оказаться величайшей глупостью в ее жизни. Если бы Том Реддл повел себя с ней, как с остальными. О чем она вообще думала? Джинни Бонэм-Уизли не знала всех его возможностей. Не знала, как он заставил других вести себя с ним именно так, как они себя вели. Но ей и не нужно было знать наверняка, чтобы понять — всему были объяснения. И ей совсем не хотелось почувствовать их на своей шкуре. Что могло бы произойти — сегодня, прямо в том, скрытом от посторонних глаз коридоре. Она то заслужила — и хорошо это знала. Глупая, наглая, никчемная и слабая бродяжка. Совершенно обезумевшая, вероятно. Потерявшая остатки мозгов. Ей вполне могло посчастливиться с лихвой распробовать истинную сущность их слизеринского повелителя. Но ей не пришлось. Вопрос лишь: почему? Ей стоило подумать о своем поведении. Ей стоило больше никогда не лезть на рожон. Не глядеть ему в глаза. Не спорить. Не насмехаться. И, упаси Мерлин, не грубить. «Заруби это себе на носу», — велела себе Бонэм, до боли в костяшках стискивая простынь в кулаке. Она справится с этим. Должна справиться. Одному Салазару были известны объяснения странному сегодняшнему терпению Тома Реддла. И Бонэм не приходилось рассчитывать, что такое впредь повторится. К собственному счастью, она явно и не горела желанием это проверять. Джинни закрыла глаза. И парой минут позже ее пальцы расслабились, выпуская грубоватую ткань простыни. Слизеринка проваливалась в сон. И почти не расслышала саркастичного замечания голоса: «Умна не по годам». Почти не услышала. И последним, о чем она подумала, прежде чем окончательно уснуть… было то, что ее соседство с этим маленьким демоном в голове может обернуться, пожалуй, куда большими проблемами, чем она склонна сейчас полагать.