Лгунья

       Джинни Уизли таращилась на жестяную банку из-под шортбреда, так долго, что её узор принялся извиваться и дёргаться перед глазами. Красная клетка перечёркивала зелёную клетку, зелёная — чёрную. Жестянка стояла прямо на массивном столе заместителя директора Хогвартса. Сдвинутая набок крышка, а вместо бумажных гофрированных формочек с шотландским песочным печеньем — уменьшенные, но пузатые клубки разноцветной пряжи. В голове у Бонэм было совершенно пусто. — Подсмотрел в одном из журналов для рукодельниц, — доверительно сказал Дамблдор, заметив её пристальное внимание. — Очень изобретательно. Неординарное применение коробки из-под печенья… Джинни подняла глаза на профессора. — «Йегер» — вообще любопытный журнал, если интересно, могу одолжить сентябрьский номер, — подмигнул профессор. Джинни неразборчиво хмыкнула, принявшись рассматривать собственные руки. Ни о каком «Йегере» она никогда не слышала. Очевидно, журнал был маггловским. Очевидно, Альбус Дамблдор симпатизировал магглам. Она никогда раньше не задумывалась об этом. А ведь намёков было предостаточно. Джинни скользнула взглядом по кабинету. Она бывала здесь уже столько раз, но никогда особенно не присматривалась к деталям. Слишком, пожалуй, была занята… разворошённым профессорской палочкой содержимым собственной головы. Но здесь было на что посмотреть. Помимо показушно гриффиндорской обстановки со всеми этими литыми львиными лапами вместо ножек стола, бордовым ковром и бликующим золотом декором… в кабинете профессора Трансфигурации было полно странных безделушек. Половина из которых выглядела очевидно волшебными, другая же — очевидно маггловскими. Почему-то такое обилие не волшебных вещиц вызвало у Джинни странное чувство. Сродни то ли ностальгии, то ли… чему-то ещё. Она пробежалась глазами по заваленным полкам, отчего-то безошибочно угадывая в причудливых вытянутых окулярах бинокль, в деревяшках с завязкими и колёсами — накладные ролики, а в устрашающего вида чугунной загогулине — мясорубку. И собственные познания в магловских артефактах вообще-то… настораживали. «Зачем ему всё это сдалось?» — пронеслось в голове. Она тщательно гнала мысли о том, откуда названия и назначения всех этих предметов знала сама. — Мисс Бонэм, вы ничего не хотите мне рассказать? — мягко спросил Дамблдор, откидываясь на спинку кресла. Джинни резко перевела на него взгляд, разом позабыв о маггловских приспособлениях. Они сидели в его кабинете уже с десять минут, но дальше пустой болтовни о погоде, незначительных школьных сплетнях и журналах для рукоделия разговор так и не заходил. Бонэм уже начало казаться, что профессору Трансфигурации просто не с кем было провести вечер. И он — эксцентричный и охочий до общения — решил скоротать его за бессмысленными беседами с ученицей. Что было бы не так уж и плохо. Пытки легилименцией не были её любимым занятием, даже с учётом возникшей в последнее время симпатии к мазохизму. Джинни посмотрела куда-то чуть левее его виска. Встречаться с глазами профессора не хотелось. Особенно после давних занятий с Реддлом в «Зазеркалье». Как давно это было… Казалось, прошла целая жизнь. «Мисс Бонэм, вы ничего не хотите мне рассказать?» — передразнила она про себя. С подобного вопроса никогда не могло начинаться ничего хорошего. Бонэм молчала. Профессор — тоже. Тишина висела в кабинете так долго, что стало слишком неловко. И Джинни нехотя выдавила: — Я думала, у нас будет… «занятие», сэр. Дамблдор хмыкнул. — Не в привычном понимании, — он по-доброму прищурился. — Я лишь хочу убедиться, что с вами всё в порядке. — Со мной всё в порядке, профессор, — быстро отозвалась она. — Действительно в порядке. Ах, ну конечно. — Со мной всё действительно в порядке, сэр. Альбус Дамблдор был очень занятым человеком. Неудивительно, учитывая круг его… влияния. Он то отлучался по делам в Министерство. То ездил на международные конференции. То работал над какими-то проектами. То даже принимал участие в операциях аврората. Об этом то болтали в школе, то писали в коротких заметках в «Ежедневном пророке». Оставалось загадкой, как он вообще умудрялся проверять домашние эссе по Трансфигурации. Преподавать в принципе. Ему не было дела до самочувствия Джинни Бонэм после Змеиной ночи. Не интересовало, всё ли с ней в порядке в первые дни после нападения ищейки Гриндевальда. Или целый месяц после «инцидента» в Самайн. Их «занятия» по восстановлению памяти не были регулярны. Проходили так редко — с сентября по декабрь — что хватило бы пальцев двух рук, чтобы их сосчитать. И ещё остались бы не загнутые. Профессор Дамблдор вообще, будто бы, и не слишком заботился о её памяти — вопреки собственному обещанию, данному колдомедикам Мунго. Альбус Дамблдор был очень занятым человеком. Удивительно ли, что Джин не горела желанием делиться с ним хоть чем-либо? — Мы не будем сегодня прибегать к заклинанию, — сказал он, чуть помолчав. — Лишнее вмешательство сейчас только навредит. «Невероятная проницательность», — едва не ляпнула она едко. — Но я бы хотел, — продолжил профессор. — Просто побеседовать. Джинни всё ещё мозолила глазами портьеры за его головой. Красные, как венозная кровь. — Как вы, мисс Бонэм? Интересно, задай он ей этот вопрос раньше, она бы ответила честно? Летом, когда сходила с ума от одиночества в подземельях пустующей школы? В первые недели, когда он подсматривал за её самонадеянными попытками отстоять право на жизнь в змеином гнезде? После злополучного вечера у Горация Слизнорта? Спроси он это тогда — хоть в один из нужных моментов — ответила бы она? «Нет», — насмешливо прошептал Огрызок. «Нет», — мысленно повторила Джинни. Нет-нет. Никогда. Не ему. — Я в порядке, — сказала она, таким мягким и честным голосом, что даже Том Реддл бы проникся. Хотя, кому она врёт? — Вы едва не погибли, — заметил Дамблдор. «В какой уже раз?» — подумалось ей. — Верно, — протянула вместо этого вслух. — Кажется, я притягиваю неприятности как манящие чары. — Это уж точно, — хмыкнул он. А затем чуть подался вперёд, кладя руки на стол, переплетая пальцы в замок. — Что случилось в Самайн, мисс Бонэм? Тема сменилась резко. Слишком. «Гриффиндорская прямолинейность?» — пронеслось у Джинни в голове. «Прямо как сегодня на Зельеварении», — едко вставил Огрызок. «Заткнись!» Дамблдор смотрел в упор. И требовались определённые усилия, чтобы не сталкиваться с ним глазами. «Проклятье». — Мы провели… неудачный спиритический сеанс, — медленно проговорила Джинни, бегая взглядом по профессорским стеллажам. Так быстро, что слегка закружилась голова. — Почему в воскресенье? — спросил заместитель директора. — Что? Она непонимающе уставилась на него, встречаясь, наконец, с глазами такими светлыми, что казались почти прозрачными. Разом позабыв о том, что этого явно не стоило делать. Вопрос был… странным. Она совсем-совсем его не ожидала. — Первого ноября, — чуть улыбнулся профессор. — Почему не сразу после бала? Дамблдор сбивал её с толку. Джинни нахмурилась, вглядываясь в мерцающую в отблеске факелов льдистую голубизну глаз. Они смотрели по-доброму, даже ласково. Совсем не так, как на неё хоть когда-либо смотрели темные омуты школьного старосты. Блестящие и холодные, будто хитиновые крылья жуков. Глаза профессора Трансфигурации были другими. И всё равно, было в его взгляде что-то слишком похожее на то, что она постоянно замечала у Реддла. Он был цепким, залезающим прямо под кожу. А ещё он был знающим. «Не смотри!» Она спешно отвела взгляд. — Не очень понимаю, в чём вопрос, — ответила она, наконец. — Профессор. И облизнула вмиг пересохшие губы. Дамблдор добродушно кивнул: — Извините мне моё любопытство, — он поправил очки-половинки на своём длинном, вечно лезущем не в своё дело, носу. — Обыкновенно самайновские ритуалы проводят в Самайн непосредственно. Время истончения грани… концентрации энергий. Это всего лишь моё занудство, не подумайте. Полагал, почитателям древних традиций всё же есть дело… до этих самых традиций. «Чтоб ты понимал в традициях», — прошипел Огрызок. Бонэм едва не дёрнулась от его тона. От громкости его голоса в собственной мордред-подери голове. Джинни таращилась на Дамблдора, чувствуя как тело сковывает оцепенением. Что-то очень нехорошее — тревога? опасное любопытство? — ворочалось в животе. — Я… — сказала она, — Я не… — Миссис Боунс говорила, мальчики доставили вас ночью, — мягко продолжил Дамблдор. — В ночь на понедельник. Она сверлила его всё таким же непонимающим взглядом. И в конце концов, танцы с бубнами вокруг да около закончились. И профессор задал свой вопрос напрямую: — Почему вы выбрали именно воскресенье? — Д-для ритуала? — язык сделался тяжелым и неповоротливым. — Для ритуала. Джинни Бонэм понятия не имела. — Я не… — она тупо смотрела на учителя, совсем растерявшись. — Я не знаю, профессор. Остальные так, вероятно, решили и… — Но что вы делали до? — До? Что она делала «до»? До ритуала? — После бала, — подтолкнул её Дамблдор. — Всё воскресенье. Джинни Бонэм понятия не имела. — Готовились, полагаю, — выпалила она. И сама не зная, почему это сказала. Она определённо в душе на чаяла, что делала «после бала». Как и то, что делала «всё воскресенье». И чем занимались все остальные. «Это не его дело», — прошептал Огрызок. Его голос резонировал внутри черепной коробки. Она почти физически ощущала эту вибрацию. Это было, чёрт возьми, ужасно странное чувство. Но да. Да-да, пожалуй. Это было не профессорового ума дело. Нет-нет. Но… Но ей бы хотелось знать самой. Впрочем, без носа Альбуса Дамблдора, засунутого в чужие проблемы. В конце концов, ему не было дела ни до чего другого, происходящего в её жизни. Всё это время. Заместитель директора — такой же грёбанный кукловод, как и проклятый Том Реддл. Вот только Том Реддл не лез в голову под видом «лечения». Не прятал книги о ментальных недугах. Не запирал в сраных подземельях на целое лето. Господин школьный староста, как бы нелепо это ни звучало, был понятнее. Ближе. Как там говорится, «лучше знакомое зло, чем незнакомое»? И откуда только это взялось в голове? «Это Шекспир», — снисходительно сообщил Огрызок. Джинни вытаращилась в лицо Дамблдора, впрочем снова избегая его вездесущих прозрачных глаз. Пялилась в переносицу, как на самое безопасное место. Они сидели в молчании уже примерно вечность. И это было настолько же тревожно, насколько и раздражающе. — Что вы помните о Самайне? — наконец, подал он голос. Тоном больше не ласковым и не мягким. А каким-то усталым и… холодным. Джинни резко скосила глаза на его руки, покоящиеся на столе. На пальцы, по прежнему сцепленные в замок. В которых — хвала Мерлину — не было палочки. — Я не стану лезть вам в голову, мисс Бонэм, — напомнил он, вероятно, заметив её взгляд. «А сейчас, что ты, по-твоему, делаешь?» — напряжённо подумала она. — Немного, — тем не менее ответила Бонэм. — Я помню о Самайне совсем немного. — Почему? Джинни прикрыла глаза, чувствуя как сознание против воли утягивает в вереницу непрошенных воспоминаний. Нет-нет! В которые ей нельзя, нельзя-нельзя-нельзя было возвращаться. «Проклятье, только не это…» — Я… я п-перепила, — пробормотала она, и будто по волшебству на языке проступил вкус лавандового ликёра. — Коктейли… Белинда… — Вы много выпили в тот вечер? — озабоченно спросил Дамблдор. Озабоченно и как-то… разочарованно. Джинни это не на шутку бы разозлило — какого мордреда, в самом деле? Кем он себя возомнил? Папочкой? Джинни это привело бы в настоящую ярость. …В любой другой момент. Сейчас же… кабинет перед глазами накренился. Нёбо и дёсна принялся разъедать колючий вкус мяты. А в голове с невероятной скоростью стали носиться картинки давно минувшего маскарада. Яркие, ослепляющие. Свечи, факелы, маски. Маски-маски-маски. Джинни замутило. — Много, — еле выдавила она из себя. — Очень. В уши хлынуло тревожное нытьё солирующей скрипки. Мерзкое, знакомое. Ненужное. — Ох, мисс Бонэм! Кресло скрипнуло, латунные ножки-лапы звучно царапнули каменный пол, не прикрытый ковром. Красным, как, вероятно, огненная геенна. Как кровь. Та, что снова хлестала из носа Джинни Бонэм. Заливала тёплой щекоткой губы и подбородок. Капала на сложенные на коленях руки. А скрипка всё ныла и ныла в ушах, обретая эхо, постепенно обрастая трубами, тарелками и барабанами. Проклятый «Каприс» Паганини звучал так отчётливо, так громко, что ещё немного и она просто оглохнет. Сойдет с ума… — Мисс Бонэм! — чьи-то руки вцепились в плечи. Чьи-то? Маски кружились перед глазами, грозясь смазаться в единое неоднородное пятно. Жуткие в своей мёртвой натуралистичности морды — лисы, медведи, зайцы, коты… фарфоровые кукольные белые лица. Без красок ртов, носов, глаз. — Раздевайся же! — выкрикивают из толпы за спиной. Она вздрагивает, когда кто-то рвёт ткань на спине. Резко оглядывается. И видит Тома Реддла, стоящего у стены. Он далеко… хорошо, что он далеко. Это не он. — Мисс Бонэм! — рокот профессорского голоса заставил её подскочить со стула. А затем Джинни едва не вывернуло на его синюю мантию с жёлтыми цветастыми отворотами. От её пестроты кололо в глазах. «Что за нахрен?!» — пронеслось в голове. Она совсем спятила. «Тебе следует снова принимать зелье, Джинкси», — прошелестел голос в голове. И, возможно, на этот раз он, действительно, был прав. «Убирайся!» — Мисс Бонэм, — снова позвал профессор Дамблдор. И Джинни окончательно поняла, что стоит посреди кабинета заместителя директора. Не слышит никаких скрипок и странных голосов. Не видит никаких масок. Тяжело дышит, пялится на свои заляпанные кровью руки. И, кажется, хочет просто сдохнуть уже наконец. — Мисс Бонэм! — настойчиво повторил Дамблдор. — Я в порядке, в порядке! — яростно прошептала она. И отшатнулась от него, сбрасывая стискивающую плечи хватку. — О, это явно не так, — озабоченно сказал Дамблдор. — Простите, вероятно, я всё-таки по неосторожности потревожил память. Мне не следовала так вас допрашивать. — Да, — выплюнула Джинни. — Определённо не следовало. Почти против воли, она заглянула в его лицо. И вправду увидела растекшееся по нему раскаянье. Только вот вместо того, чтобы успокоить, это взбесило. Она чувствовала, как сильно сжимает кулаки. Как ногти впиваются в ладони. Джинни не позволила себе пялиться на профессора слишком долго. Спешно заставила взгляд снова бегать по стеллажам. «Мордред и Моргана», — ей всё это так надоело. Ролики, утюг, другая маггловская дребедень. Здесь были и книги, множество книг. Темная кожа обложек и золотая гравировка. Странные приспособления, явно магические, судя по цветам, формам и переливам на свету. Джинни никогда ничего подобного раньше не видела. На стеллажах процессора трансфигурации было столько всего. Целая жизнь, вещи кроющие знания, воспоминания… А у неё самой — лишь пустота. — Я могу как-то помочь? Джинни окончательно разозлилась. Потому что он действительно мог бы. Давным-давно, вот только злосчастный профессор не сделал ровным счётом ничего полезного. Не для неё. Может быть… для себя? Дамблдор просто водил её за нос. Дамблдору куда интереснее были гомункулы Грин-де-Вальда, мелкие делишки Тома Реддла. Но никак не Джин Бонэм. — Я могу идти? — поинтересовалась она бесцветным тоном. О, он многого ей стоил. Впившихся к ладони ногтей, вставшего поперёк горла кома, разъедающего, будто кислота. — Профессор, — едва слышно добавила Джинни. Полено в камине звучно треснуло. И Бонэм вздрогнула, слишком взвинченная, слишком обессиленная и раздраженная. — Я не держу вас, — ответил Дамблдор. — Но Джин… Она ненавидела, когда он проворачивал это. Она хотела, чтобы она запихнул свою лицемерную заботу куда подальше. — Я устала, профессор, — мягко сказала Джинни. Так искренне, что собственный голос показался чужим. — Мне правда нехорошо. — Я мог бы проводить вас к миссис Боунс… — Не нужно, — она улыбнулась. Губы поддались, да только с трудом. — Спасибо, сэр. Но я просто хочу пойти спать. Дамблдор молча кивнул. Она видела, заметила краем глаза. И, наконец, перестав изучать обустройство его логова, спешно попрощалась. Дверь в кабинет заместителя директора затворилась под аккомпанемент его неискренне-искреннего «Доброй ночи, мисс Бонэм». А Джинни уже летела вперёд, в кромешный мрак коридора. Намеренно убегая от последних его, гнавшихся за ней, слов: «Мои двери всегда открыты для вас». — Да пошёл ты! — выдохнула она в темноту. Гостевые залы Слизерина встретили её непривычной пустотой. Некоторые камины еще горели, озаряя мягким светом ковры. Но с первого же мгновения, стоило переступить порог, и атриум, и кулуары обдали ужасным ощущением чуждости. Словно гостя, явившегося на вечеринку, когда все остальные только-только разошлись по домам. Ни младешкурсников, ни маленького кружка по интересам господина школьного старосты. Ни его самого. Раньше так никогда не бывало. Раньше здесь копошилась ленивая жизнь. После отбоя вездесущие старосты отправляли мелюзгу спать. Но старшие всегда оставались. Засиживались подольше — кто за конспектами, кто за игрой в бридж, кто за тихими сплетнями. Сонная тишина гостевых залов казалась ненастоящей. И толстые зелёные ковры, заглушающие собственные шаги, едва ли делали ощущения лучше. Джинни запоздало переполнило тревожной неуверенностью. Хотя вокруг не было никого, чей взгляд, гримаса или слова спровоцировали бы это чувство. Вокруг не было никого вообще. Но после несложившейся беседы с заместителем директора на душе и так было слишком неспокойно. А это… Словно маленькое, паскудное предательство. Хотя, впрочем, именно им оно и было. Том Реддл вовсе не ждал её для разговора. Но ведь был должен. Бонэм спешно пересекла основную залу, нырнула в аркбутан женского крыла. И от гулкого стука собственных туфлей стало ещё хуже. Они должны были поговорить. Прошло столько времени. Он не мог просто… Салазар, это просто невыносимо! Подозрительные вопросы Альбуса Дамблдора — на которые она сама не прочь бы получить ответы — странный нейтралитет факультета, Том Реддл, не вспоминающий о ней добрый месяц… а теперь еще и вымершие гостевые залы. Пустой коридор, темнота и эхо собственных шагов. И какое-то премерзкое чувство, сосущее под ложечкой. Дежавю — вот чем всё это было. Слишком пусто, слишком не по-настоящему. Всё происходящее — будто дурацкий, урывочный сон. Слишком тихо. Плохая, дурацкая тишина. Как перед самой развязкой кошмара. Но ничего не произошло. Вопреки стягивающий внутренности тревоге, вопреки противоестсественному безмолвию. Вопреки престранному ощущению повторения, которое, впрочем, в последнее время и без того слишком часто преследовало Джинни Бонэм. Ничего не случилось. Она дошла до спальни, мельком глянула на задернутые соседкины пологи, тихо затворила за собой дверь. Ни в ватерклозете, ни в собственной постели её не ждало чудовищ или мерзких сюрпризов. Проверочные заклинания не выявили ничего совершенно. И, наспех смыв с себя в душе весь гадкий осадок минувшего дня, Джинни забралась в постель. Она смежила веки, пытаясь отогнать прочь мельтешащие в голове вопросы Альбуса Дамблдора. Такие странные и такие правильные. Но, как назло, очертания его кабинета никак не хотели покидать мыслей. Его прозрачные глаза и все эти безделицы на стеллажах. Мясорубка, книги, хрустальные шары. Странный, пятиугольный чёрный медальон на серебряной цепочке. Он показался ей до жути знакомым. — Почему? — в бессильной ярости выдохнула она в темноту. Джинни Бонэм-Уизли так и не смогла уснуть в эту ночь.              

***

              За окном валил снег. Тучи, что разродились бураном, совсем затянули небо. Не было видно ни одного светлого пятна. Вообще почти ничего. Потому что снежные хлопья, подхваченные ураганным ветром, постепенно заволакивали окна будто простыней. Внизу в подземельях, в комодике Джинни стеклянные пиалы с «Молочным мёдом» покрывались пылью. Они и давеча выданные школьным старостой книги по недугам памяти. Бонэм не притрагивалась ни к одному, ни к другому уже… очень-очень давно. Профессор Бири раскачивался над своей кафедрой, как волшебный болванчик. И вещал о важности кровяной прикормки для ложечницы. Гриффиндорцы, с которым у них была сдвоенная Травология, вовсю клевали носами. Аудитория давно погрузилась в сонное оцепенение. Из-за монотонного голоса преподавателя. Из-за сизо-белого снежного месива за окном. А в Джинни Бонэм-Уизли… в Джинни Бонэм-Уизли тлели остатки долгой и бессильной ярости. Беспомощность — пожалуй, худшее чувство, что когда-либо ей доводилось испытывать. А теперь-то ей было с чем сравнить. Неведение. Паранойя. Уязвимость. Мир вокруг просто… существовал. Как и существовал всегда. Студенты ходили на занятия; профессора добавляли и отнимали баллы, накидывали все больше и больше домашней работы; на завтраке, обеде и ужине на столах материализовывались кулинарные шедевры; сокурсники здоровались и прощались; библиотека полнилась скрипом перьев и шепотками. Все было просто… обычно, нормально, привычно. Шло своим чередом, вот только… Все казалось сплошным обманом. Джинни знала, что все изменилось. Джинни знала, что ни ее место в школе, ни жизнь в целом не может больше втиснуться в рамки «как прежде». Её прежней — Джин Бонэм — уже не было. Её когда-то настоящей — Джиневры Уизли — не было тоже, ведь она так ничего и не вспомнила. Но это новое существо, эта Джинни Бонэм-Уизли с провалами в памяти и голосом в голове, никак не могло разобраться, что происходит вокруг. Происходит на самом деле. И полноценной жизнью это назвать было никак нельзя. Невозможно. Белинда заботилась о ней, улыбалась ей — но искренне ли? Нет-нет. Её братец-близнец, как и весь остальной факультет, был по-прежнему вежлив и дружелюбно-отстранен. Араминта не замечала. Таиса толком не разговаривала. Маленький кружок школьного старосты явно обходил её стороной. Дамблдор за последние две недели так ни разу и не прибегнул к легилименции, но все разговаривал и разговаривал — аккуратно и озабоченно пытаясь справляться о здоровье, о самочувствии. Том Реддл мастерски исчезал из поля зрения, каждый раз, стоило ей вознамериться поймать его для проклятого выяснения ситуации. Никто больше не запугивал Джинни, не пытался навредить, не стремился выяснить хоть что-то о её прошлом. Все только делали вид, будто она — обычная студентка. Будто никому и нет особенно до неё дела. Будто её просто давно было пора оставить в покое. Она им не верила. Никому. Прошло ещё две проклятых недели. Что-то случилось. Что-то сломалось. И это безумное затишье, отсутствие агрессии, отсутствие симпатии казалось настолько искусственным, что Бонэм хотелось кричать. Она ничего не понимала, не находила себе места. Казалось, все вокруг сговорились, казалось, они все знают что-то, оберегают какую-то тайну. И Джинни Бонэм-Уизли — человек, порождающий эту цепочку секретов — единственная кого намеренно держат в неведении. Прошло ещё две проклятых недели. А Том Реддл так и не снизошел до разговора. А всё вокруг только больше и больше напоминало сюрреалистический бред. Поддельную реальность с кукольными улыбками, вежливыми короткими беседами. Иллюзия нормальности — она едва не ощущала эту фальш наощупь. Но не могла найти никаких толковых доказательств. Только чувство, только иррациональная уверенность — здесь что-то не так. Незнание — это пытка. Бесконечное ожидание какой-то развязки — это сводило с ума. Но развязка должна была быть. Потому что всё вокруг было слишком… странным. А время утекало, а дни шли, неслись друг за другом с бешенной скоростью. И она не поспевала за ними. Бесконечное обдумывание собственного настоящего положения, теории заговора, рождающиеся одна за другой в голове, попытки предугадать, что ждёт дальше, попытки влезть другим в мысли — все это ужасно отвлекало от пролетающей мимо жизни. Было невозможно сосредоточиться на новых поисках информации, касающейся недугов памяти. Было невозможно сфокусироваться на размышлениях о том, зачем бы она могла понадобиться Грин-де-вальду. Было невозможно попытаться погрузиться в семейные тайны Уизли. Было невозможно заставить себя делать даже чертову домашнюю работу. У неё накопилось столько долгов! И в первую очередь перед самой собой. Мысли были заняты множеством вещей, непрерывным потоком таранили черепную коробку. «Кто я?», «Почему Уизли меня не признали?», «Почему Том Реддл меня избегает?», «Почему Дамблдор не помогает?», «Почему Грин-де-вальд разыскивал?», «Почему слизеринцы ведут себя так странно?», «Что случилось во время ритуала?», «Что я делала в субботу?», «Почему все в замке продолжают жить свою обычную жизнь?», «Кто я?»… Их было так много… но стоило сосредоточиться на одной, как десятки других тут же сбивали с размышлений. Не давали думать, копать глубже. Джинни казалось, что еще немного, и ее просто разорвет. Прошло две недели с полуночных недозанятий у профессора Дамблдора. И день за днём ей становилось только хуже. День за днём Джинни делалось только страшнее. И день за днём она злилась лишь больше. Бессильно, ведь ничего толком не получалось предпринять. — Почему вы не записываете? Мисс Бонэм? Джинни едва удержалась от того, чтобы одарить профессора Бири свирепым взглядом. И, низко опустив голову, заставила руку выводить бессвязные словосочетания на пергаменте. Пожалуй, ещё более отвратительной всю сложившуюся ситуацию делало то, что Джинни Бонэм приходилось ещё и учиться. Будто мало было того, что она просто пыталась не свихнуться. И не сдохнуть. Колокольный звон прокатился по Хогвартсу долгожданной симфонией свободы. И, смахнув с парты полупустой пергамент и учебник с письменными принадлежностями, Джин поспешила убраться из-за аудитории. Прошло уже две недели. И от желания разобраться, наконец, с господином школьным старостой Джинни выворачивало наизнанку. Она хотела знать, что происходит. И раз уж у нее совсем не получалось сосредоточиться ни на чём другом — куда более важном — то придётся заставить своих новых приятелей говорить. У неё попросту не было выбора. Да-да! И она, Мордред побери, заставит. Если не их самих, вполне вероятно, связанных клятвой, то их проклятого предводителя. Потому что у неё не было выбора. Потому что иначе она сожрёт себя изнутри. Ей. Просто. Нужно. Знать. Она не принимала настойку с цикутой уже две недели. Вопреки уговорам Огрызка, вопреки увещеваниям Белинды Нотт и вопреки обеспокоенным нравоучениям Альбуса Дамблдора. Они встречались ещё пару раз за прошедшие дни. И только лишь… разговаривали. Вернее, Джинни скорее больше молчала. Но профессор был весьма щедр на слова. Слова и уверения, что «Молочный мёд» стоит всё же снова начать принимать. Слишком многим хотелось, чтобы она это делала. И то было подозрительно, а значит неправильно. Джинни плохо спала, почти совсем не спала. Мысли вечно путались. Она врезалась во все косяки замка, спотыкалась обо все пороги и, казалось, пересчитала лбом уже все выступы на стенах. Была ужасно рассеяна, пуглива и непоследовательна в собственных выводах и суждения. Её успеваемость скатилась ниже допустимого. Но Джинни Бонэм-Уизли всё равно больше не принимала чертов <b>«Молочный мёд». Собственные мысли, равно как и ненастоящее настоящее, уже достаточно отравляли её жизнь. Изо дня в день. Она не станет принимать ещё один яд. Даже если он и мог бы помочь ей спать по ночам. Нет-нет, спасибо. Джинни сбежала из аудитории, совершенно не обращая внимания на оклики Белинды. Джинни спешным шагом пересекала коридор за коридором, пытаясь уйти от навязчивого преследования своей новой лучше подружки. Она толком о той и не думала. Всё, что занимало мысли Бонэм в тот миг — как и многие до него — был Том Реддл. Его проклятое местонахождение. В данный момент. Ей было нужно, жизненно необходимо найти его. Потому что, неведение — это пытка. Она была готова уже к чему угодно. Заплатить за ответы хоть собственной жизнью. Потому что то кисельно-приторное, тягучее и совершенно не настоящее существование и нельзя было назвать жизнью. Она слишком доверяла собственной интуиции. Она слишком прислушивалась к собственной паранойе. Чтобы оставить всё просто как есть. Чтобы сосредоточиться на Уизли, Грин-де-вальде или чертовых утерянных воспоминаниях. Все вокруг было не так. И об этом вопило всё её естество. Какие тут воспоминания?! Плевать на них. Да-да. Ей просто нужны были объяснения. «Том Реддл. Том Реддл. Том-реддл-том-реддл-том-реддл» — крутилось в голове. Она найдёт его. Сейчас или никогда. Она — мать его — найдет сраного школьного старосту. И стребует с него ответов с лихвой. Джинни поняла, что оторвалась от Белинды только на лестнице. Ужасно красивой лестнице с мраморными балюстрадами и гладкими, будто леденцы, ступенями. Они так глянцево и сладко бликовали в факельном свете, что казалось, оближи она их, и ощутит топленый сахар на языке. Бонэм резко остановилась, не обращая внимания на врезавшихся в спину учеников. До ушей донеслось ругательство, затем её обозвали. Но она не собиралась вслушиваться — не в это. Вместо этого мозолила глазами гладкость ступеней под школьными туфлями и пыталась прислушаться к себе. Что-то очень странное, немного прохладное, немного колючее растекалось в грудной клетке, прямо под рёбрами. Какое-то чудно́е ощущение зародилось там на подходе к лестничной балюстраде. А теперь клубилось, становилось сильнее и разрасталось внутри. Какое-то… «Том Реддл», — все ещё пульсировало в мыслях. — «Пожалуйста, мне нужен Том Реддл». Чувство стягивало внутренности. Будто нечто чужеродное силилось перекрыть кислород. Или оно… оно тянуло её. — Да чего ты тут встала-то?! Кто-то снова задел Джинни плечом. Сильно, очень даже ощутимо. Но она почти не обратила на то внимание. Хмурилась, всё ещё разглядывая собственные ноги. И пыталась понять… Это было похоже на то ощущение, что испытываешь, отвечая на вопрос в тесте. Тот самый, о правильном ответе на который не имеешь ни малейшего понятия. Но какое-то иррациональное чувство, просто интуиция велит выбрать тот, а не другой вариант. И нет никаких доказательств его правильности. Только неясная уверенность, взявшаяся чёрт пойми откуда. Джинни подняла руку. Коснулась ладонью груди в том месте, где клубилось это… это странное… Откуда будто пыталась проклюнуться какая-то незримая нить. Побег дьявольских силков. Бонэм спустилась на несколько ступеней. Снова застыла, совершенно погружаясь в себя. Уже не почувствовала толком вновь врезавшегося в неё студента. Осознала это, лишь покачнувшись. Лишь вцепившись в перила, чтобы удержать равновесие. Что-то тянуло её вниз. И она, в конце концов, послушно поддалась этому импульсу. Позволила ногам самим нести себя туда, куда им казалось нужным. «Реддл-Реддл-Реддл». Она пыталась подловить Тома Реддла с дюжину раз. Но он так ловко, играючи умел избегать её, будто научился проходить сквозь стены. Растворяться в воздухе. И хуже всего было то, что она никак не могла понять почему. У неё не получалось разговорить Таису. Припереть к стенке Белинду. Выяснить отношения хотя бы с Араминтой. Спровоцировать бешенство Блэка, который в порыве ярости мог сболтнуть, что угодно. Они все будто воды в рот набирали каждый раз, стоило разговору, наконец, свернуть хоть к чему-то конкретному. Словно дали Непреложный обет. Увиливали, ссылались на срочную занятость, находили миллиард причин просто сбежать. Добраться до господина школьного старосты оказалось просто невозможно. Они обитали в одних гостевых залах, обедали за одним столом, ходили по одним лестницам и коридорам. Но существовали будто бы в параллельных реальностях. Это доходило до полнейшего абсурда. Стоило Джинни осознать, что наедине им точно не остаться — пока он сам не захочет, а мистер Реддл явно желанием таким не горел — она попыталась, правда попыталась, подойти к нему, когда он не один. И у неё… ни разу не вышло. Всегда происходило одно из двух — или кто-то очень сильно отвлекал её саму, или школьный староста спешно исчезал по делам. Прямо у неё из-под носа. Как он это проворачивал — оставалось загадкой. Однако Бонэм была уверена, что всё это никакая не череда совпадений. А очередной хорошо продуманный план. Но зачем? Почему? Она не заметила, как преодолела несколько лестничных пролетов. Не заметила, как очутилась в пустынном коридоре второго этажа. Джинни пришла в себя, лишь когда собственная ладонь толкнула дверь заброшенного женского туалета. Бонэм точно не помнила, почему тот не использовался по назначению. Но она и вообще не помнила многого. Дверь отворилась с едва слышным скрипом. И перед глазами предстало совершенно обычное, не слишком чистое, не слишком грязное помещение. С высокими потолками и расставленными кругом, обрамляющими толстую колонну посередине, умывальниками. И висящими над ними зеркалами, изъеденными черным налётом. Джинни резко опустила руку. «О!» — только и смогла подумать она. В одном из зеркал отражался сидящий на полу школьный староста. С опущенной головой и темно-синей тетрадкой в руках. Та выглядела такой… простецкой и почему-то совершенно неуместной в его длинных и белых аристократических пальцах. Джинни застыла в дверях, не в силах оторвать глаз от его отражения. Шокированная то ли тем, что смогла, наконец, отыскать Реддла, застать врасплох… То ли тем, где сумела отыскать его, за каким занятием застала. Эта тетрадка… Темный завиток волос падал Реддлу на лоб. Лицо было совершенно бесстрастным. А тетрадка в руках… Бонэм запоздало ощутила вереницу мурашек, расползающихся за шиворотом. Почувствовала, как встают волоски на руках. Это… непримечательное, но вместе с тем совершенно сбивающее с толку зрелище отчего-то откликнулось внутри… чем-то сильно напоминающим ужас. Джинни Бонэм не знала, но… кажется знала, причину. Только… совсем не могла сообразить. Вспомнить. Она таращилась во все глаза на синюю тканевую обложку в его руках. Та выглядела очень знакомой, но вместе с тем… не совсем. Та, да не та… «Она должны быть не такой», — мелькнуло в голове. Но… какой? — Ты… — Джинни не могла не заметить странной безжизненности, прозвучавшем в собственном голосе. — Ведешь дневник? Том Реддл медленно прикрыл тетрадку, заложив указательный палец между страниц. И поднял на незваную гостью свои черные пуговичные глаза. Он не выглядел… хоть сколько-нибудь удивленным её присутствием: — С чего ты решила? — Она… — Бонэм запнулась, толком и не зная, почему так решила. Глаза все никак не хотели отлипать от синей обложки. — Похожа на дневник. — Правда? — Реддл склонил голову к плечу. Это значит «любопытство» — Джинни уже хорошо знала. — А может просто конспекты? Блокнот? Джинни сглотнула. Разговор был странным, само это место было странным. И эта чертова тетрадка, так похожая на… на что-то, что так и вертелось на кромке сознания, памяти… Но так и не хотело проявляться как следует. — Может, — согласилась она, желая почему-то поскорее закрыть эту тему. — Но ты подумала иначе, почему? — Не знаю, — Джинни моргнула, чуть приходя в себя. Окутавший её страх понемногу стал отступать. Откуда он вообще взялся? — Она просто выглядит как-то… — Как? — По-маггловски, — ляпнула Бонэм первое, что пришло в голову. Лишь бы не сказать «знакомо». В конце концов, книжонка действительно производила такое впечатление. Волшебники использовали свитки, пергаменты, а это… Джинни моргнула ещё пару раз, еле сдерживаясь, чтобы не похлопать себя по щекам. Назвать что-то из вещей слизеринского наследника, предводителя чистокровок, стыдящегося приютского прошлого сироты маггловским… Но Реддл не оскорбился. Как ни странно. — Что ж, ты отчасти права, — уголки его губ дрогнули. — Старая привычка. Встретив тебя особенно начинаешь ценить подобные… напоминания о детстве. Джин Бонэм дёрнулась бы и вспылила. Джин Бонэм решила бы, что это неприкрытое нападение. Но Джинни Уизли так не считала. Она заставила себя войти в туалет. И дверь сама собою закрылась за спиной. Бонэм постаралась не слишком обращать на это внимание. Это не страшно. Не важно. Она ведь жаждала разговора. Что ж… при должном упорстве достичь, вероятно, было можно чего угодно. Бонэм позволила себе лишь запоздало хмыкнуть, с мгновение поизучав его расслабленное лицо. Том Реддл, кажется, был в хорошем расположении духа. Так почему бы все просто так и не оставить? — Так это действительно он? — Джинни прислонилась к закрытой дверце кабинки. — Твой дневничок? Она пыталась храбриться. Давно заметила за собой эту привычку в моменты особенной неуверенности. Школьный староста улыбнулся лишь шире. Но взгляд стал колючим. — Любопытно, — протянул он. — Что именно ты, девочка без воспоминаний, находишь забавным доверять воспоминания… чему-то ещё. — Любопытно, что именно ты, — в тон Реддлу отозвалась она. — Предводитель всея факультета обнаруживаешься в заброшенном девчоночьем туалете, чахнувший над своими детскими душевными страданиями. Реддл фыркнул. — Своевременная систематизация событий, — он стукнул указательным пальцем по лбу. — Помогает восстановить хронологию. А ещё заметить детали, которые в прошлом казались не стоящими внимания. Но способные объяснить многие вещи, что происходят сейчас. — Так ты значит документалист? — Чтобы видеть всё, — нравоучительно заявил Реддл. — Нужно уметь видеть всё. Но память слишком избирательна и ненадежна, в твоём случае катастрофически, чтобы хранить в ней слишком многое. — Собираешься прочитать лекцию? — фыркнула Бонэм. — Сколько тебе там, кстати? Одиннадцать? Фиксировал, сколько раз на завтрак давали овсянку? — Ты сегодня снова так недальновидно храбра, — губы Реддла разъехались в жутко-приторной улыбке, — Слухи не обманывают, явно идешь на поправку. — Слухи, — сухо повторила она. — Конечно. Будто ему не докладывали о каждом её шаге. «Моргана, как же много ты о себе мнишь», — прошелестел Огрызок. «Заткнись!» — Ты хотел поговорить, разве нет? — ей пора было переходить в наступление. И Джинни это и сделала. — Кажется… ах, да. Две недели назад. — Она скрестила руки на груди. — Избегаешь меня? — Не нравится свобода? — Ты слишком странно себя ведешь, — без обиняков заявила Бонэм. — Все вы. Она испытующе посмотрела на Реддла. Но тот лишь скучающе глядел в ответ. «Ну хрош-шо», — раздраженно подумала Джинни. — «Ладно. Ладно». — Что такого случилось в Самайн, что все вдруг сделались так вежливы и… отстранены? — Ты же избегала внимания, — Реддл отложил на пол свой ужасно маггловский дневник. — Почему бы просто не… наслаждаться? — Почему Белинда стала вдруг моей лучшей подружкой? Почему Араминта почти не замечает моего омерзительного присутствия, по вечерам весь факультет вымирает, прячась под одеялом, а ты торчишь в туалете для девочек и перечитываешь свои дневники? Это странно, Реддл. Это раздражает. — Не хотелось тревожить. Тебе и правда стоило прийти в себя. — Как… мило. — Приятно, что ты ценишь, — на лице Реддла расцветала усмешка. Джинни почувствовала растекающуюся по телу ярость и… только сжала кулаки, не позволяя себе делать глупости. Нет-нет. Это всё равно не сработает. Том Реддл будто специально всегда доводил её. Будто суккуб, питающийся злостью. Эмоциями. Слабостью. Джинни Бонэм-Уизли не была слабой. Больше нет. А может, всё дело в бессонных ночах. В апатии и одновременно терзавшем всё существо бешенстве, которое она испытывала за последнее время так часто… по поводу и без. Что просто устала. Она была так вымотана… Она просто хотела получить свои ответы, наконец. — Вы знаете моё имя, — тихо проговорила Бонэм. — Настоящее имя. Джинни смотрела на Тома Реддла, вольготно, как-то совсем не благородно откинувшегося на стену. Он сидел на полу, согнув одну ногу в колене и вытянув другую. Полы школьной мантии борщили, совсем сбились под бедром. Он выглядел обыкновенным мальчишкой. Слегка помятым, совсем расслабленным. Каким-то даже домашним. Ужасно обманчивое зрелище. — Джиневра Уизли, — Реддла медленно кивнул. — Звучит куда лучше, чем Джин Бонэм, верно? — И? — начисто проигнорировав последний вопрос, она вцепилась жадным взглядом в его лицо. — И? — насмешливо переспросил он. — Вы что-то… узнали? — подавив новую вспышку бешенства, нарочито вежливо поинтересовалась Джинни. — Связывались с моими… родственниками? — Пригласили на семейный ужин. Она глупо моргнула, разглядывая его совершенно бесстрастное лицо. — Они, к сожалению, не смогут приехать. Очень извинялись. — Реддл, я серьезно! — воскликнула Джинни. — Джи-нев-ра У-из-ли, — по слогам произнес он. — У тебя сложились какие-то неправильные о нас впечатления? Или ты опять забы… — Мерлин, прекрати! — рявкнула Бонэм. — Ты издеваешься? Конечно, ты издеваешься. Вы не писали им, да? — А должны были? — Я не… да? — выпалила она. — Вы никому не сказали и… Почему?! — Могу задать тебе тот же вопрос, — Реддл побарабанил пальцами по тетрадке, скосив глаза на синюю обложку. — Это не наша тайна. Ты тоже им не писала. — Я хочу разобраться со всем по порядку! — Успешно? — Реддл, — она на миг прикрыла глаза, пытаясь совладать с собой. — Том. Что случилось в Самайн? — А что ты помнишь? От проклятого чувства дежавю у Джинни закружилась голова. Сколько раз её уже спрашивали об этом? — Ничего, — прошипела она. — Ты испоганила ритуал, — меланхолично протянул Реддл. — Это могло стоить тебе жизни. И не только тебе, — он вдруг оторвался от тетрадки и уставился ей прямо в глаза. Ужасно холодным и неживым взглядом. — Дура. — Я… я испугалась. — Слабое оправдание. — Я не знала… не знала своего имени. А он… и вы… Я подумала… — А ты умеешь? — Реддл, Мордред! — зашипела Джинни. Она сперва не заметила, как собственные пальцы вцепились в полы мантии. Не заметила, как жар прилил к щекам. А потом… когда осознала, что за зрелище снова из себя представляет, её укололо жуткое разочарование. Почему-почему ему опять это удалось? — Твое прошлое, Джиневра Уизли, интересует исключительно одну тебя, — смилостивился школьный староста, явно наслаждаясь её душевными терзаниями. — Связываться с твоей семьей или сообщать кому-то о твоей внезапно приобретенной фамилии не входит в круг моих обязанностей. Или чьих-либо ещё. — Да? — она попыталась сглотнуть ставший поперек горла ком. — И разве ты, как староста не должен был… — Спиритический сеанс, ещё и так бездарно проваленный, ни для кого не станет весомым аргументом в пользу твоих возможных родственных связей, — оборвал её он. — Твоя… потенциальная семья никак о себе прежде не заявляла. Ты можешь быть дальней родственницей, незаконнорожденным ребенком или ещё Моргана знает кем. Повторюсь, распространение неподтвержденной информацией не является моей обязанностью. Или чьей-либо ещё. — Но… — Повторяю для особо непонятливых, Бонэм, — и снова эта сладкая улыбка играла на его губах. — Твои проблемы — это только твои проблемы. Решай сама, что делать с полученной информацией. Строчи письма в банк, больницу, своим родственникам. Выложи всё дражайшему профессору Трансфигурации, Слизнорту, хоть министру Магии. Или продолжай молчать. — И вы не будете никому… — Ты в Слизерине, Джиневра. Если бы каждый выворачивал чужое грязное белье, от благороднейших чистокровных домов не осталось бы ничего. Джинни запоздало почувствовала, как брови полезли на лоб. И спешно попыталась вернуть лицу хоть немного более... приемлемое нейтральное выражение, вновь ощутив разъедающее щёки тепло румянца. — И всё? — выдавила она из себя. — Это и есть причина? Реддл приподнял бровь в вежливом любопытстве. — Пресловутая слизеринская солидарность? — от неверия голос Джинни почти сорвался на шепот. — Ты так и не поняла… — он вдруг быстро поднялся на ноги. Бонэм едва подавила в себе иррациональный, идиотский порыв отшатнуться. Хоть и была на расстоянии шагов пяти от него. Но Том Реддла остался стоять на месте. Только снова склонил голову, насмешливо глядя на неё: — Мы… семья. Нравится тебе это или нет. «Семья», — быстро повторила она про себя. Это слово в устах школьного старосты прозвучало… в равной степени приятно или даже интимно и… совсем неправильно. Пугающе. Хотелось бы ей?.. Ей бы хотелось. Но… — Джиневра, — мягко, совсем не по-реддловски мягко, позвал вдруг школьный староста. От его тона, следовавшего за последним странными его словами, Джинни Бонэм-Уизли совсем растерялась. Он медленно приблизился к ней — не слишком, их всё ещё разделяла пара шагов — а она только и смогла, что замереть на месте. Словно лань, испуганная сиянием волшебной палочки. — Никто не собирается причинять тебе вред, — сказал он. — Даже узнав, кто я такая? — еле слышно спросила она. Слишком сбитая с толку, слишком загипнотизированная его интонациями, каким-то ласковым сиянием его глаз. Всем его видом, разрушительно прекрасным лицом. Всей абсурдностью, неправильностью и сюрреалистичностью происходящего. — Но мы пока не знаем наверняка, — заметил школьны староста. — Но в любом случае… нет, Джиневра. «...в любом случае нет, Джиневра», — эхом пронеслось в голове. Могло ли это быть правдой? Могли ли все они просто... Но тогда она... Что всё это было? Пренебрежение успокаивающим зельем? Паранойя? Или... — Даже после того, что я сделала на ритуале? – прошептала она. — Ты почти умерла, — сказал Том Реддл. И голос его странно… дрогнул? Или ей показалось? Наверняка, показалось… — Многих это… расстроило. — То есть… всё? — она смотрела на него в совершенной растерянности. — Никакой… мести? И ты избегал меня, потому что… — Я не избегал тебя, — снисходительно улыбнулся Реддл. — Будь так, разве бы мы сейчас разговаривали? — Но… Две недели… — Тебе нужно было прийти в себя, — оборвал её школьный староста, вновь возвращаясь к привычному своему прохладному и скучающему тону. И это было… даже хорошо. Такого Тома Реддла Джинни знала. Или вернее, знала лучше, чем ту странную… эмпатичную версию, ведущую задушевные беседы с несколько мгновений назад. Джин Бонэм тихо выдохнула, пытаясь вернуть себе самообладание. — Вокруг тебя всё время ошивался Дамблдор, — чуть помолчав, добавил Реддл. — А у меня были... дела. «Что ж…» — пронеслось у Джин в голове. — «Полтора месяца в сумме…» У Тома Реддла явно было очень много дел. «И снова... прямо как у Дамблдора». Ей бы ужасно хотелось знать все его причины, обо всех его делах, но… Не всё сразу — она отлично это понимала. И всё же… ей сделалось вдруг так легко. Словно с горла сорвали удавку. Словно мир разом обрёл привычные краски. Исчезла дымка неправильности. Всё перестало походить на сон. Она просто... всё себе напридумывала. Развела панику из ничего. Ей вдруг захотелось расхохотаться, но… Что-то всё же не давало насладиться внезапным объяснениям с лихвой. Что-то… какое-то мерзкое чувство, трепещущее внутри. Мелкое, почти незаметное. Оно словно пыталось всё испортить, вернуть Джинни к паранойе. Заставить думать, что всё не так просто. И, быть может, всё так и было. Но Джинни Бонэм-Уизли – Джиневре – этому новому существу так хотелось пожить по настоящему. Перестать чувствовать вечную тревогу, бессильную злость. Хоть немного. Она попыталась запихнуть навязчивую параноидальную идею куда подальше. По крайней мере пока. В конце концов, вот она и вот Том Реддл. Мило беседуют в заброшенном пустом туалете. И он не пытается её проклясть или запугать даже. Он выглядит… дружелюбно — насколько это в его случае вообще возможно. Так правдоподобно не опасным… — Я ничего ему не сказала, — сообщила она. — Дамблдору. — Я знаю, — Реддл мягко улыбнулся. Конечно, он знает. Едва различимая тревога вновь тихой рябью прошлась по всему телу. Нет-нет. Она ей не позволит. Да-да! — Он пока больше не лез в мою голову, — Джинни на миг опустила глаза к собственным туфлям, пытаясь заставить себя перестать чувствовать… это. Неосознанно выискивать какой-то подвох. — Но это ведь ненадол… — Мы найдем способ избежать неприятностей, — перебил Реддл. — Полагаю, ты достаточно оправилась. Джинни спешно подняла на него глаза. Выражение лица его было… таким искренним. Таким… почти заботливым. Ей так хотелось поверить! — Нам следует продолжить занятия. Бонэм быстро облизала губы, испытывая самую сложную смесь чувств, вероятно, за всю свою жизнь: неверие, радость, иррациональный страх, благодарность, неловкость, стыд и странную нежность. Видимо, весь этот коктейль отразился на лице, потому что Том открыл было рот, собираясь что-то сказать, но… Так и не успел. Потому что в это же миг с жутким грохотом распахнулась дверца кабинки у него за спиной. Джинни дёрнулась, едва сдержав вопль. И во все глаза уставилась на медленно выплывающую в проход… полупрозрачную девочку — призрака. И все чувства, все мысли разом покинули Бонэм: — Чт… — Ах, То-ом, — с нежностью пропело… это. И Джинни так сильно вытаращила глаза, что стало почти больно. Девочка-привидение — в длинной полупрозрачной мантии и юбке, с двумя хвостиками и нелепыми круглыми очками на половину лица — обогнула Реддла и зависла прямо между ним и самой Бонэм. — Мерлин, Том… — привидение всхлипнуло. — Ты такой хороший. Джинни открыла и закрыла рот. В полном недоумении уставилась на школьного старосту прямо сквозь тельце двеочки, переливающееся в тусклом свете, падающем от окна. Лицо самого Тома Реддла в тот миг представляло собой зрелище… запоминающееся. Его вечно полумертвые, жутковатые, как у змеи глаза, выдавали эмоцию до того странную, что Джинни никогда бы не смогла придумать ей название. Губы — плотно сжаты. Челюсти — напряжены. А на щеках проступали пятна… румянца? Совсем нездорового и… Он был то ли в бешенстве, то ли в совершенном экстазе. И Джинни перестала понимать, что вообще происходит. — …Такой заботливый. Тебе так повезло! — привидение вдруг резко повернулось к Бонэм. И до того ласково-мечтательное лицо обрело хищные черты. — Ты знаешь?! Джинни отшатнулась на шаг. Жуткая девочка оскалилась: — Очень повезло. Смотри не подведи его. Бонэм в растерянности вскинула брови: — Что прости? — Будем надеяться, ты всего этого стоишь, — прошипел призрак. От былого дружелюбия и полного обожания взгляда, каким оно смотрело на… Реддла, не осталось совсем ничего. Девочка взмыла в воздух, угрожающе нависая над Бонэм: — Ты ведь стоишь? — Мне приятна ваша забота, мисс Уоррен, — подал, наконец, голос сам Том Реддл. И голос этот странно подрагивал, как если бы… Как если бы… Джинни вновь бросила на него быстрый взгляд. Да-да… Он… веселился. Едва сдерживал смех будто. Привидение тоже мигом переключилось на объект своего монолога. — Но правда… — Реддл вмиг посерьезнел, снова нацепил маску бесстрастной вежливости. — Вам не о чем беспокоиться, мисс. — Ох, То-ом, — проворковала… мисс Уоррен. — Ты очень милый, но, знаешь… девочки… девочки бывают такими… — Джиневра хороший человек, — заверил её Реддл. Он говорил таким голосом, будто не замечал вообще, насколько абсурдна вся сложившаяся ситуация. Будто мёртвая мисс Уоррен была давней, не особенно близкой, но доброй знакомой. И… как минимум всё ещё живой. «Мило», — с нездоровым весельем вдруг подумала Джинни. — Но, То-ом… — протянуло привидение. — И она не подведёт меня, — насмешливо проговорил школьный староста. — Правда, Джиневра? Его темные глаза-пуговицы уставились вдруг будто в самую её душу. Вопреки идиотизму происходящего, Реддл смотрел так пристально и выжидающе, словно действительно желал услышать ответ. И недолгое веселье Джинни исчезло так же быстро, как и появилось. — Да… — неловко выдавила она из себя. — Том. Его взгляд снова вернулся к привидению. Та заворковала что-то ещё, медленно наворачивая круги вокруг объекта своего… явного почитания. И Джинни, молча наблюдающей за всем этим мракобесием, на миг сделалось… мерзко. Мисс Уоррен выглядела… по уши влюбленной в Тома Реддла. Нет. Обожающей его. Насколько… это вообще возможно с учётом её нынешней природы. И это было отвратительным зрелищем. Не только потому, что девочка была… давно и безвозвратно мертва. Но еще и потому, что всё это было ужасно-преужасно унизительным — Джинни едва не сгорала со стыда, впервые, наверное, за другого человека. Или не совсем человека. Призрак вилась вокруг Реддла, осыпала по-детски неловкими комплиментами. Заглядывала в глаза и только не обливала слюнями. Она выглядела… такой ничтожной. Слабой. Никчемной. А он просто… с присущим ему снисхождением позволял ей себя боготворить. Джинни отвернулась. Что-то во всей этой сцене почему-то казалось смутно знакомым. И оттого было только… неприятнее. «Я никогда не буду так вести себя», — мысленно поклялась себе Бонэм. — «Ни с кем, чёрт возьми. Никогда». Джинни принялась изучать заброшенный туалет, совершенно не зная куда себя деть. Впервые за разговор — и вообще долгое время — желая куда-нибудь исчезнуть. Провалиться обратно в слизеринские подземелья. И хорошенько помыться. Почему она чувствовала себя… так гадко? Она не знала, сколько ещё прошло времени, прежде, чем высокий и раздражающе-плаксивый, какой бывает только у капризных детей, голос привидения затих. И туалет окутала тишина. Джинни, погружённая в свои мрачные мысли, пропустила тот миг, когда жуткая девочка соизволила убраться, наконец. Честно говоря, еще пара минут, и она попыталась бы уйти сама. Это всё было... так мерзко-странно! — Это Миртл Уоррен, — Реддл первым нарушил молчание. — Приношу извинения за… всё это. Джинни обернулась на его голос. И обнаружила его стоящим от неё на расстоянии вытянутой руки. А она и не заметила, как тот приблизился. — И… кто это? — неожиданно ядовито поинтересовалась она. И тут же себя одёрнула: — В смысле… почему вы вообще… общаетесь? Том Реддл с мгновение молча разглядывал её лицо, прежде чем выдать совершенно возмутительное, идиотское: — Ревнуешь? Джинни опешила, неверяще уставившись на него. Он что… умел шутить? — И много у тебя мёртвых подружек? — спросила она. — Явно на одну больше, чем у тебя. Джинни фыркнула: — Не удивительно теперь, что у тебя есть дневник. Так и свихнуться можно. Она сверлила его взглядом. И отчего-то испытала неподдельное облегчение и... что-то сильно напоминающее радость, когда уголки его губ дрогнули. — Нет, серьезно, Том Реддл, это ужасно жутко, — засмеялась она. Реддл всё ещё почти улыбался, когда сказал: — Я не смог спасти её. Сказал так отстраненно и… пугающе-честно, что всё веселье вмиг слетело с Джинни Бонэм. — В смысле? Нехорошее, знакомое чувство… предчувствие заворочалась где-то глубоко внутри. Бонэм внимательно оглядывала школьного старосту, будто пытаясь запечатать этот весь его образ навсегда в собственной памяти. Он не выглядел расстроенным – нет. Скорее... снова немного скучающим. Лицо было задумчивым, а поза расслабленной. Том Реддл представлял из себя совершенно обычное зрелище. Обычного себя. И всё-таки... Джинни откуда-то знала, что то, что он сейчас скажет... не было тем, что он рассказывал всем подряд. А может... и вообще никому? — Её убило одно существо, — медленно проговорил Реддл, глядя Джинни прямо в глаза. — Запрещенное существо, опасное. Настоящая жуткая тварь. — Кто? — осторожно спросила Бонэм. Они смотрели друг на друга, глаза в глаза. Её собственные были широко распахнуты, они слезились — так долго она не моргала. Такой силы странное чувство — то ли страх, то ли возбужденное предвкушение — медленно поднималось откуда-то из недр самого её существа. Заставляло руки покрываться гусиной кожей. Его глаза — неподвижная тёмная гладь — такие глянцевые, что она почти могла разглядеть в них своё отражение. Волнение, расползающееся по собственному лицу. Он собирался доварить ей тайну... Почему? — Это случилось почти два года назад, — продолжил школьный староста, будто и не услышав её вопроса. — Я случайно… наткнулся на кое-что. И… думал, справлюсь как-нибудь сам. Но я был... так самонадеян. Прямо как ты бываешь иногда. Джинни сглотнула, не в силах отвести взгляда. Она словно проваливалась в колодец, затягиваемая чёрными зрачками странного человека напротив. Одурманенная, загипнотизированная его рассказом. Трепещущая в предвкушении. — Я не сказал никому об этой твари, — Реддл сделал шаг вперёд, оказываясь к Джинни уже слишком близко. Но она не отстранилась. Она не хотела. Ей было... даже немного приятно. А ещё ужасно-ужасно интересно. Да-да! — И оно… вырвалось из-под контроля однажды, — говорил школьный староста. — Оказалось прямо в этом туалете. И убило одну несносную маленькую плаксу. Он наклонился к самому лицу Джинни и прошептал: — Я нашёл её тело прямо там, где ты стоишь. Джинни шарахнулась в сторону. Сама толком не зная, от ужаса ли... или просто... неловкости. Всё же он был так близко... Но Реддл снова двинулся вперед, снова навис над ней. И ей не хотелось это прекращать. — Я очень ошибся, — тихо прошелестел он. — Я чуть всё сам не испортил. Щек Джинни коснулось его теплое дыхание. Она чувствовала запах Реддла — ветивер, медовый воск и что-то ещё. И вопреки страшному смыслу, произнесенных им слов, лицо Бонэм горело. Совсем не от ужаса. И ей бы должно сделаться самой от себя мерзко. Вот только… внутри растекалось странное ликование. И... жалость — о, ей было отчего-то так его жаль! А ещё… возбуждение. — Что это было? — спросила она, хотя ни язык ни голос толком совсем не слушались. — Что за существо? Реддл склонил голову к плечу — какой уже раз за этот странный разговор — и печально улыбнулся: — Акромантул. Огромный паук. Отвратительно. Джинни передёрнуло. Она сглотнула, мигом сбрасывая наваждение, приходя в себя и не обращая внимания на его... фамильярную близость. Джинни ненавидела проклятых пауков. Смерть от огромного членистоногого казалась… ужасной. Худшим кошмаром. — Но откуда?.. — брезгливо поморщилась она — Откуда в школе взялся акромантул? — А затем воскликнула совершенно возмущённо. — Почему ты никому про него ничего не сказал?! Откуда ты знал о нём? — В Гриффиндоре раньше учился один круглый идиот. Помесь человека и великана. Его имя Хагрид, — Реддл чуть отстранился, а голос потерял интимные нотки. Сделался совсем скучающим. Джинни на миг замерла, вслушиваясь в знакомое... сочетание буква чужого имени. Хагрид? Хагрид. Она пробовала перекатывать его имя на языке. Разумеется, про себя. Только это ничего не дало. А школьный староста продолжал тем временем: — Помимо очевидного внешнего уродства, это создание обладает поистине ужасной тупостью. Он протащил эту тварь в Хогвартс. — Зачем?! — в ужасе воскликнула Бонэм. — В качестве экзотического домашнего любимца, — фыркнул Реддл. — В оправдание могу заметить, идиот не хотел никого убивать. Лишь недосмотрел за своей славной зверушкой. — Мерлин все-бла-гой… — выдохнула Джинни. — Какая ужасная… — Я прихожу иногда сюда, — перебил её школьный староста. — Разговариваю с ней. Он кивнул на так и оставшуюся распахнутой дверь кабинки, откуда вылетела девочка-призрак. Нет… Не так. Теперь Джинни знала её имя. Миртл Уоррен. «Какая ужасная и глупая смерть…» Миртл Уоррен. Миртл Уоррен. «Миртл», — это имя тоже казалось странно-знакомым. Она точно где-то должна была слышать его. Может… Белинда однажды упоминала о призраке из женского туалета на втором этаже? Вот почему он закрыт… Или… Таиса? Или… «Плакса Миртл», — вдруг подумала Бонэм. — «Плакса Миртл». Это... прозвище? Вариант имени... казался ужасно правильным. Вот только… Джинин снова не могла сообразить, вспомнить — почему. — Я узнал об этой твари Хагрида незадолго до того, что случилось, — бесстрастным тоном продолжал Реддл. — Я только недавно стал старостой и… Велел ему избавиться от неё. Не стал никому ничего говорить, ведь его бы исключили. Но… в итоге его всё равно исключили. А девочка умерла. Джинни Бонэм поёжилась. История показалась ей... тоже немного знакомой, но дело было в другом. Смерть от огромного паука – очень страшная. Том Реддл, что... косвенно всё же был виноват – нет-нет, она так не считала и никогда бы ему не сказала. Но... ставя себя на его место, понимала – она бы винила себя. Да... Может... вероятно, он тоже... себя винит. «Какой ужас», — Джинни сглотнула. Том не смотрел на неё. Рассеянно скользил взглядом по давно потрескавшимся стенам туалета. Он выглядел задумчивым и… совсем человечным. Это зрелище, вкупе с собственными мыслями, заставило что-то крутиться и сворачиваться у Джинни в груди. Ей было… ей было… Она понимала его. — Мне… жаль, — сказала, наконец, Джинни. И Реддл с интересом взглянул на неё. — Не стоит, — мягко сказал, чуть помолчав. — Это было давно. Мы все… иногда ошибаемся. Правда? Бонэм покусала губу, отводя глаза. Затем сказала: — Да… Наверное. — Иногда нужно уметь об этом просто… забыть. Джинни резко и неодобрительно вскинулась на него. Но, заметив неожиданную, непривычную и такую хулиганскую усмешку, змеившуюся по губам, немного оттаяла. — Очень забавно, — сказала. — Да, ха-ха. Том улыбался. Впервые на её памяти так... странно. У него была не самая красивая улыбка, на самом-то деле. Вот эта – которая была... настоящей. Она выглядела неловкой и какой-то неумелой. Будто гримаса, немного схожая на ту, что появилась у Блэка, когда у того заболел зуб. И всё же Джинни невольно залюбовалась. — Тебя никто не собирается преследовать, Джиневра, — вдруг совершенно невпопад сообщил Реддл. — Тебе никто не станет мстить. Она удивленно вскинула брови в ответ. — Это возвращаясь к нашему разговору, – пояснил он. Джинни неуверенно повела плечами, разглядывая Тома со смесью недоверия и, пожалуй, надежды. Ей… так осточертело всё это напряжение. Недомолвки. Ей… так хотелось… просто поверить ему. «Так давай», — мысленно подтолкнула саму себя. — «Да-да!». Джинни разглядывала тень той неказистой улыбки, всё ещё не покинувшей его лица окончательно. Непривычную живость его взгляда. И опять просто... любовалась. Почувствовав привил странной бодрости, облегчения... счастья, Бонэм позволила лукавой улыбке осветить собственное лицо: — Так значит… всё в порядке? — Да, Джиневра, — сказал Том. — Всё в порядке.