Ogham

Уён хотел уйти, попросту уйти туда, где его, оказывается, ждали обратно. Утром в городе было почти по-летнему тепло, но в лесу было не так. Дождь насквозь промочил всю его одежду и ему было холодно. Можно было обратиться в волка и сбежать так далеко, как только он мог. В побегах он был лучшим. Но сейчас он просто бродил по лесу, находясь в противоречивых эмоциях и точно в таких же дуальных желаниях. У него есть новая семья, которая дарит тепло и уют, и ему страшно отпускать ее. Но и прошлая семья не отпускает его, слабая и покинутая им. Он не знает, что ему делать. Оборотень близок к тому, чтобы избрать третий путь — сбежать туда, где его в целом никто и ничто не найдет. Ни хорошее, ни плохое. Жить настоящим кажется невозможной роскошью, когда тебя постоянно тянут назад в то озеро холода, в котором сводит все мышцы и ты идешь ко дну. Он полностью вымок в этом озере, а высохнуть ему не дает его же память. Поэтому сейчас он чувствует себя запутавшимся идиотом, который в состоянии лишь сидеть на поваленном дереве и принимать на себя весь удар непогоды. Стоило опять привыкать к постоянному липкому холоду. — Тебе хватило времени на подумать? Он знал, что Сан его ищет, причем дав значительное время на одиночество. Если бы он хотел убежать, то он бы это уже сделал, но разум и сердце протестовали, и одна из самых главных причин садится рядом, накрывая их обоих большим зонтом. Уён смотрит на друга и искренне не понимает почему тот здесь: волосы Сана светлые, а душа по-южному теплая. В нем Уён тоже утонет, только не в глубоких ледяных водах, а в знойном песке, что также обездвижит и не отпустит. И все же зачем такому хорошему человеку — Уён? Он не понимает почему судьба подарила ему Сонхва, потом Сана и всех остальных из новой стаи. Он же не вписывается в общую канву, с ним не будет спокойствия, только бури с попеременным обманчивым штилем. — Ты готов поговорить хотя бы со мной? — Ты задаешь слишком много вопросов, — наконец отмирает Уён, вслушиваясь теперь как капли дождя разбиваются об раскрытый зонт. Он должен был уйти, но что-то было сильнее его. Очень хотелось узнать, что же это такое, возможно, уже то же самое, что и у Сонхва. — Мне интересно много того, что ты можешь рассказать, — спокойно отвечает Сан, потянувшись поправить вымоченную черную челку на лице друга, но останавливает себя в этом жесте в последнюю секунду. — Будешь молчать — начну говорить я. — Ты мне угрожаешь, — слабо улыбается Уён, зачесывая мокрую челку наверх и встречаясь взглядом с рядом сидящим оборотнем. — И ты дал мне мало времени, чтобы найти нужные слова. — Я знаю тебя, поэтому сколько бы тебе ни дать времени, ты ни к чему хорошему не придешь, только сделаешь себе хуже. Тебе нужен спутник, чтобы не упасть. — Если ты про спутник, то у Луны всегда есть другая сторона, что нам не видна. Также и с душой человека, тебе кажется, ты его знаешь и видишь, но потом ты вдруг осознаешь, что есть другая сторона, а когда случается затмение, то ты и вовсе теряешься в чужой тьме. — Луну видно потому что от нее отражается солнечный свет, — Сан все-таки позволяет себе прикоснуться к напряженному оборотню, сцепляя их руки в замок и передавая свое тепло. — А в моих глазах отражаешься только ты, Уён, придется нести ответственность. — Где ты научился таким фразам? — Близкая дружба с нашим общим знакомым, который по совместительству твой альфа, дает свои плоды. Ты сказал, что тебе меня много. Все просто, всецело люби меня одного, не подпуская к себе ничего другого. — Какая мерзость, — младший оборотень куксится от пафосности и наивности фразы, решая в последний раз испытать на крепкость своего истинного. — Я действительно тебя никогда не оставлю. — Вкус таких обещаний всегда так сладок, — Уён проникновенно заглядывает в глаза Сана и прикладывает свободную ладонь к его щеке. Тот даже не вздрагивает, когда острый ноготь с силой проходит по его скуле. Будь тот поострей, точно остался бы глубокий порез, но к вящему недовольству Уёна, его ногти сейчас мало походили на холодное оружие. — Жаль лишь, что это яд, отравляющий твои мысли и дающий гнилую надежду на благочестивость других людей. Запомни, в этом мире мы одни, только нам отвечать и бороться за каждый свой вдох. — Это не твои мысли. — Откуда ты можешь это знать? — Потому что ты стал таким после того, как тебе начал кто-то писать. Дай нам нормально разобраться в ситуации и не делай поспешных ошибок. — А он любит делать поспешные ошибки, — раздается за их спиной голос эмиссара, и они синхронно оборачиваются. Сонхва выглядит разозлено, хотя вблизи природы обычно становился благодушнее и миролюбивее. Только не в этот раз, лес радостно его приветствует, но сейчас все мысли заняты одним упертым мальчишкой. Это не первый раз, когда Уён впадал в нестабильную депрессивную фазу, но это был первый раз, когда он не доверил свои мысли даже друиду. — Быстро и кратко мне объяснил, что с тобой происходит. — Что-то мне страшно стало, разбирайтесь без меня, — Сан встает на ноги, вкладывая в ослабевшие руки оборотня ручку зонтика и сам быстро перебегает под укрытые зонта их альфы. Тот тоже стоял на достаточном расстоянии, предпочитая не вмешиваться. Сан обещал защищать Уёна от внешних обстоятельств, но в почти что внутрисемейные разборки он влезать не собирался изначально. — Я жду, — Сонхва подходит ближе к будто еще сильнее сжавшемуся оборотню под зонтом. Причем сам друид тоже уже был полностью промокшим, но это его никак не беспокоило. — Мне написал мой брат, — Уён начинает ковырять ногтем влажную древесину, отказываясь смотреть старшим в глаза. Он чувствует себя маленьким, раз все говорят, что он самостоятельно не может разобраться со своими проблемами. — И он хочет, чтобы я вернулся. Сан и Хонджун недоуменно переглядываются, никто из стаи не был в курсе прошлого Уёна. — Никто не выжил, — между тем отвечает Сонхва, задумчивым жестом склоняя голову к плечу. — Кто-то знает твою историю и мастерски этим манипулирует. — Но… — Мы вместе с тобой медитировали, я видел твои подлинные воспоминания, — он садится рядом с ним на корточки и нежно поглаживает по мокрым холодным волосам. Теплая рука согревает до сих пор влажные щеки, а янтарный взгляд участливо вглядывается в чужие тусклые глаза. — Они все умерли, ты сам видел их конец, — Уён кивает, набирая в легкие влажный воздух, будто до этого боялся вдохнуть полной грудью. — Отпусти это и иди дальше, к тому же у тебя теперь есть к кому идти, правда же? Сейчас ты не только мой спутник по общему пути, ты можешь найти свой дом. Уён кивает и расслабляется в крепких объятиях эмиссара, как только тот раскрывает для него свои руки. — А с тем, кто тебе такое пишет, уже разберемся мы, договорились? — эмиссар тянет на себя свою самую ценную ношу, помогая подняться. Зонтик отброшен на землю, но это сейчас не главное. Важно то, что в этот раз Уён не успел накрутить себя настолько, чтобы отказываться слушать чужие доводы. — Почему меня не обнимает альфа стаи? Твоя бета вообще-то страдает и переживает кризис. — Что-то не похоже, — фыркает издалека Хонджун и Сан ударяет его локтем в бок. — Ладно! Обниму когда-нибудь попозже, сейчас ты мокрый и сопливый. — Что еще тебя беспокоит, давай сразу это решать, — эмиссар вновь возвращает все внимание оборотня на себя. — Не скажу. — Уён. — Даже не заставляй. — Могу я заставить, — решает помочь альфа, сверкнув алыми глазами. — Какая уже слаженная у вас работа. Хорошо, — Уён обращается к друиду, действительно переживая личностный кризис. Он не привык на такое жаловаться, но капризным хоть иногда, но хотелось побыть. Кажется, эта семья была готова действительно принять его любым. — Ты сейчас все время будешь проводить не со мной и это… — Ну, на такой прекрасной ноте можно и предложить нам всем съехаться, да, Хонджун? — не теряется Сан, приобнимая альфу за напрягшиеся плечи. — Дом большой, ты сам так говорил, причем они даже не будут занимать лишние комнаты, Уён у меня, Сонхва отойдет тебе. — Я не согласен, — хором отвечают старшие. — Идея хорошая, — шкодливо хихикает Уён, отдавая «пять» по воздуху Сану. — Обещаю, что я останусь твоим самым близким, — тут раздается возмущенное покашливание со стороны беты и Сонхва исправляется. — Буду также близок, как и твой парень. — Он мне не парень! — Ой, разбирайтесь с этим сами, от меня лишь честное слово, что я до конца наших жизней буду внимать твоим мыслям и проблемам, — друид поднимает ладони в капитулирующем жесте и направляется к Хонджуну, между делом сигнализируя Сану, чтобы тот забирал свое несчастное неопределившееся чудо. Тот долго не тормозит, возвращаясь с хитрой улыбкой к Уёну, который все-таки поднимает замученный всеми зонт. И помогает нивелировать чувство неопределенности самым лучшим способом, с которым трудно будет поспорить. Без единого слова он хватает за шлевки на джинсах Уёна и тянет его на себя, целуя в холодные прихотливо сжатые губы. — Мы типа вас не видим, так что ли? — доносится возмущенный крик альфы, что имел несчастье до сих пор наблюдать за своими бетами. — Не мешай им, — чуть угрожающе отзывается Сонхва, предлагая жестом сесть в теплый салон машины. — У нас день родственников какой-то, надо с этим разобраться как можно быстрее. — А ты не смотри! — находится с ответом Сан, прячась вместе со своим истинным под зонтом. И позволяя себе наконец-то потеряться в новом ошеломительном поцелуе, не встречая и доли сопротивления. Целовать Уёна ему очень нравится, и он начинает понимать, что речи и действия этого оборотня кардинально отличаются. Чему больше верить он пока не решил, да и не до этого сейчас. Потому что Уён крепко обнимает его за шею и перенимает инициативу на себя, покусывая чужие податливые и чрезмерно улыбчивые губы. Их первый поцелуй со вкусом холодного дождя и последних иссякающих сомнений, но даже так он запомнится как нечто потрясающее и важное в их жизни. — Ты мой парень, — делится отрадной новостью Сан, разглядывая чужое чуть застенчивое лицо. — Фу, — притворно хмурится Уён. — Ты еще пожалеешь. — Меня сейчас стошнит, — жалуется Хонджун, наблюдая за счастливой парой. — Главное не в моей машине, — цинично и равнодушно комментирует эмиссар, позже забавляясь с чужого негодования. — Я отвезу тебя обратно. Просто сумасшедший день, который не хочет заканчиваться. — Увези меня уже хоть куда-нибудь, ибо они продолжают обниматься. Личностный кризис у него, как же. Хитрый лис он, а не оборотень. На протяжении всей следующей недели они не прекращают обниматься при любом возможном случае. Но все быстро привыкают к такой картине, кроме альфы, естественно. По рассказам Уёна, Хонджун на самом деле зеленеет, когда младший оборотень целует лишь в щеку довольного своей жизнью Сана. В последний раз даже кинул в них полотенце, видимо отчаянно возжелав стереть представший перед ним перфоманс из своей памяти. По этой причине на выходных Сан и Уён собираются у Сонхва, досаждая теперь и ему. Тот не слишком возражает, наконец-то отдыхая в приятной компании после трудной рабочей недели, за которую он долго и безрезультатно пытался найти того, кто мог бы быть так заинтересован их бетой. Оставалось только быть всегда настороже. Сам Уён разрывался между двумя домами, в одном были его пара и альфа, в другом — его самый близкий друг, который заменил ему семью. Он жил лишь неделю в таком диком темпе, пытаясь получить внимание от всех значимых ему лиц, однако уже был истощен, в данный момент времени устроившись головой на крепких бедрах друида и жалуясь ему на свою несчастную жизнь. Сан сидел рядом, внюхиваясь в пучки сушеных растений, которые не убрал эмиссар и которые были разрешены для изучения. — Давай переедем, ну, пожалуйста? — Уён поднимает умоляющий чистый взгляд на друга, но внутри глаз отчетливо видны хитрость и легкая манипуляция. — Без тебя я в этом филиале ада выживать точно не собираюсь. Они даже готовить толком не умеют! Тут раздается чих, в котором угадываются обидчивые и оскорбленные нотки. Уён находит игривым взглядом своего парня и бесстыдно показывает тому язык. — Я говорил тебе, что точно не собираюсь менять место жительства, мне иногда нужны уединение и покой. — Ну, Хонджун не такой уж и активный, не думаю, что он будет сильно тебя отвлекать. — Ошибаешься, — вздыхает Сонхва, позволяя себе загадочную ухмылку. — Он очень отвлекает. — Да его поди поцелуешь, и он вопит после этого в углу как минимум час, — ехидничает Уён, доверчиво подставляя шею под мягкие руки эмиссара, наслаждаясь приятными щекочущими поглаживаниями. Он был очень тактильным и единственный, кто пока успешно избегал его набегов, был как раз-таки объектом их диалога. — Еще не знаю какая у него реакция, — также умиротворенно отвечает друид, позже огорченно замирая, закусывая с сожалением губу. Он не хотел, чтобы это кто-то знал. — И какого черта? — оборотень приподнимается с его ног и внимательно вглядывается в непроницаемые черты лица напротив. — Я тебя обгоняю, ну, почти. — Я работаю над этим, — устало говорит Сонхва, умоляюще поглядывая на Сана. Тот шкодливо улыбается и подмигивает. Ясно, помощи ждать бесполезно. А потом он сам отвлекается, более детально проанализировав фразу. — О, у нас соревнование? — Ага, — гордый и дерзкий ответ. — И что на финише? — Ты еще не готов к этому разговору. — Достаточно надменно, — качает головой друид и назидательно тыкает указательным пальцем в нахмуренный лоб оборотня. Тот корчит забавную рожицу, а внутри него целая пустыня с оазисами, Сонхва не чувствовал и не знал, что Уён может быть так счастлив. — И вообще, он завтра придет в гости. Младшие притворно куксятся и обещают, что к утру их в этом доме не будет. Так и получается, утром эмиссар чувствует полную свободу и умиротворение, удивляясь как много места занимают всего лишь два оборотня, и он даже не про территориальную площадь. А скорее про энергетику, которой эти двое фонтанировали через край, вот что значит быть созданными друг для друга самой природой. И судьбой. Насчет Хонджуна он не врал, он действительно работал над этим. Они опять негласно решили взять перерыв и не виделись всю неделю. Только вот чувство тоски было чуть ли не физически ощутимо, поэтому они все равно хотя бы разговаривали. Интернет-переписки были чужды друиду, но за неимением альтернатив, пришлось прибегнуть и к такому. В этом способе общения даже были свои плюсы. Например, эмиссар мог без особых угрызений совести высказывать все свои измышления и только по тому, как долго не приходил ответ, можно было понять, насколько альфа был возмущен или шокирован всякого рода предложениями. Однако он был согласен на свидание. И да, было обговорено, что это будет свидание. Была лишь одна проблема: они не были романтиками, по крайней мере, в это было очень приятно верить. Всякая глупая воздушная атмосфера влюбленности проходила мимо. В связи с чем Сонхва никак не готовился, кроме одной детали, но в целом, в планах была просто еда и живые разговоры. В теории. На практике у них конечно же никогда бы не пошло все так, как было запланировано. Начиная с сухого приветствия и заканчивая неловким молчанием буквально через минуту после завершения ужина. За которым, к слову, подчеркнуто обсуждались только вопросы благополучия стаи и общепринятые темы для пустых диалогов. — Я тебе приготовил подарок, — Сонхва первый берет себя в руки и все-таки решает отдать то, что следовало по правилам отдать уже давно. — Подожди в гостиной, я сейчас принесу. Хонджун сконфуженно кивает, зачесывая за ухо непослушную выбеленную прядь. Друид до этого не замечал, что его альфа может быть хоть в каких-то моментах робким. Но ему нравилось это открытие. Он дарит ему песочные часы. Большие песочные часы с мраморно-белыми песчинками. Альфа выглядит озадаченно, потому что кажется, что это неспроста. — К чему это? — Считай традицией друидов. Издревле часы олицетворяют линейное течение времени, из одной колбы — в другую. Но лишь до момента пока их не перевернули и не начался новый отсчет. Две колбы с узкой горловиной напоминают восьмерку, но если ее положить набок, то получится знак бесконечности, — тут Сонхва останавливается, более тщательно подбирая слова. — Они означают смену циклов разрушения и созидания, вечность Вселенной. Я подумал, что нам подходит. — Но объяснять значение именно этих ты не будешь? — Ты еще не готов к этому разговору, — эмиссар будто потешается над чем-то, но Хонджуна сейчас это не волнует. — О, надеюсь это не какой-то эквивалент помолвки, — попытка пошутить оказывается в достаточной степени неловкой, и у альфы начинается мигрень. Общение с этим человеком было хуже прохождения минного поля, там хоть была вероятность, что тебя не заденет и не прибьет. — Почему ты молчишь? — Потому что если бы я даже захотел тебе сделать официальное предложение, у меня бы не получилось, — друид пожимает плечами, рассматривая как пальцы Хонджуна задумчивым жестом поглаживали стекла часов. Он не жалел, что начал раскрываться. Только так можно было изменить свой прошлый уклад жизни, который не делал его таким уж счастливым. Как хотелось бы. — Почему? Они долго смотрят друг на друга и вскоре Сонхва все-таки решается: — Потому что ты уже носишь наше семейное кольцо, если ты забыл. — А, точно. — Разговаривать стало как-то тяжелее, — делится он своим наблюдением, осматривая свою квартиру. И садится на край дивана, чувствуя неловкость в своем же доме. — Да, есть такое. И чтобы разрядить напряженную обстановку, Сонхва не придумывает ничего лучше, чем сказать фразу, которая была бы полна возмутительной наглости: — Присядь, — и хлопает ладонями по своим коленям. — Еще чего, откуда такая самоуверенность? — Потому что поговорить у нас сегодня не получается, — друид ставит локоть на спинку дивана, а висок упирает в ладонь. От скованности не остается и следа. Его личность совмещала два характера, и Хонджун начинал привыкать к таким резким перепадам. Начинал привыкать и становился зависимым, потому что подобная, неподдающаяся контролю, острота ему явна импонировала. Поэтому он сдается в руки человека, который когда-то превратил его жизнь в сплошное серое пятно. В руки человека, который готов сделать все возможное, чтобы такого больше не повторилось. И он верит ему, хватит проверок на свою и чужую прочность. — В этом ты прав. Альфа снимает с себя все ограничения и обещает больше не отступать. Если Сонхва думал, что он не осмелится, то он ошибался. Хонджун спокойно может оседлать его, опустив колени по обе стороны от его бедер. После он вызывающе смотрит в янтарные глаза, ожидая очередную провокацию. — Не отпущу, — в последний раз предупреждает эмиссар, а затем его руки оказываются на упругих ягодицах, которые идеально помещались в его ладонях. Он целует полюбившуюся изящную шею. Шею, которую будто кто-то в глупой надежде пытался спасти, поэтому и спрятал за высоким воротником водолазки. Сонхва вдыхает уже полюбившийся запах возле уха альфы, позднее просовывая язык за тонкую ткань и клыками ее оттягивает, не отрывая рук от облюбованной сейчас поясницы. Языком чувствует яростное гонение крови по артерии и то, как сладкая кожа становится все горячее. Ему нравится такое влияние. Хонджун его. Весь такой затихший, уязвимый и ослабевший. Его руки ощущаются на плечах приятной тяжестью, а его вес на бедрах еще сильнее возбуждает. — Хватит пихать язык куда не надо! Кажется, сглазил. Тихо они были буквально очень недолго. — А куда надо? — кажется это звучит слишком нагло для образа тихого и терпеливого эмиссара, но он знает, что ему простят. — Никуда не надо, держи его за зубами, — Хонджун недовольно поправляет воротник, стараясь выглядеть как можно убедительнее, только вот пальцы заметно дрожат, и они сейчас очень близко друг к другу, Сонхва точно чувствует его. Как физически, так и эмоционально. Поэтому это подстегивает идти дальше, встречая на пути лишь мнимое сопротивление. — Он меня не слушается, — друид смотрит прямо в яркие глаза и опускает взгляд ниже, любуясь губами напротив. — Я хочу тебя поцеловать. Хонджун кивает, прикрыв свои глаза. Это все равно должно произойти и это точно должен быть Сонхва, который без долгих терзаний прикасается к его рту легкой улыбкой и уже от этого случается то самое волшебство. А потом он нежно целует искусанную нижнюю губу, помогая постепенно расслабляться. Альфа открывает глаза, и друид приглашающе откидывается на спинку дивана, а вместе с ним и Хонджун. Он правильно понимает чужой намек, ему дают полное безграничное право изучать и пробовать теперь самого друида, а не только отдавать себя, как это было в тот раз. Альфа сам прикасается к приглашающе открытым губам, сначала мимолетно и легко, едва касаясь чужой кожи, позже уже смелее и напористее сминая влажную кожу своими губами. Он пробует губы, которые доводили его до исступления, на вкус и ему не хватает ощущений, он касается их языком. И из-за этого простого жеста, Сонхва издает довольный гортанный звук, вновь опуская руки на ягодицы и прижимает ближе к себе. Хонджун отрывает свои губы от губ Сонхва, доверительно заглядывая в блестящие глаза, а потом снова приникает невесомым поцелуем, который вскоре перерастает в нечто более дикое и необузданное. Друид в какой-то момент начинает вести и поцелуй становится чувствительнее, глубже и влажнее. Воздуха становится так мало, но когда альфа делает глубокий вдох, то этим только усугубляет себе жизнь. Чужой язык во рту очерчивает кромку зубов и нёбо, позже касаясь его языка, сплетаясь с ним вместе. Хонджун осознает себя только спустя время, его ладони в чужих волосах создают ужасный хаос, они так тесно прижаты друг к другу, как никогда до этого не были. И это так хорошо. Губы саднят до ощутимой боли, голова кружится от недостатка кислорода и возбуждение внизу уже доставляет дискомфорт. Но все равно это нравится. Но останавливается именно друид, с трудом сглатывая и отрываясь от дозволенного. — Остановись, или я кончу прямо сейчас. — Это будут мои проблемы? Сонхва угрожающе щурится и позже ухмыляется, хватаясь за край чужой водолазки. Они помогают раздеться друг другу и становится легче, но одновременно и тяжелее, ждать становится невыносимо. Хонджун дергает друида за волосы, а сам ложится спиной на диван. Какой ужас, они даже не дошли до спальни. В любой другой раз с любым другим человеком, он бы посетовал на то, что их могут заметить или что место не совсем подходящее для двух парней, но нет. Сейчас он откидывает назад голову, открывая свою шею. Шею, которую друид хочет пометить до безумия, Хонджун чувствует это так ярко и яро, это желание чуть ли не сильнее желания обладать. Сонхва более чем доволен, приветственно и благоговейно целуя руну судьбы на ключице любимого тела, позже отмечая своим вниманием каждый участок кожи, до которого он может дотянуться. А его пальцы продолжают изучать каждый изгиб желанного тела, пока не проскальзывают в мягкое и горячее нутро. Внутри альфы было влажно, пальцы скользили легко, не встречая сопротивления мышц. — Кто-то тоже не верил в то, что мы просто поговорим? — Потому что не только ты понимаешь, что говорить у нас пока плохо получается. С этим сложно не согласиться. В этот раз это неторопливо. Но дышать становится трудно почти сразу, Хонджун смотрит на полуоткрытую дверь на кухню, но Сонхва это не нравится, и он привлекает внимание поцелуем. Ноги альфы находятся на его плечах, и он целует суставы стоп, покусывая лодыжку. Руками поднимаясь по телу к его шее, несильно сжимая плечи. Он любуется им и тянется поцеловать в измученные им же губы. И целует тягуче медленно, так же как и двигается внутри. — У меня в планах не отпускать тебя как минимум всю ночь, — Сонхва ловит чужой чуть туманный взгляд и до сих пор не может себе поверить, что все-таки добился того, что отчаянно хотел. Альфа по старой привычке картинно закатывает глаза и сдувает челку с влажного лба, что не особо и получается. Он в принципе весь теряется в ощущениях и оглушен тем шквалом эмоций и мыслей, что вспыхивают в нем каждую секунду. — А как максимум? — Ты знаешь, — друид целует подвеску с кольцом и довольно улыбается. — Любовь долгое занятие. Незнакомая руна безбоязненно вспыхивает на его лбу, что отвлекает чуть запаниковавшего Хонджуна от осмысления последней фразы. Ну, хорошо, альфа кивает и касается своим лбом чужого, перенимая сейчас их общие эмоции и чувства. Любовь. Во всей своей безграничности, многообразии и ценности действительно долгое занятие. Хонджун решает, что это очень похоже на клятву, и не видит причин в ней сомневаться.

***

День заканчивался хорошо, что было действительно чуточку подозрительно, ведь они давно не сидели в такой спокойной обстановке. Как только эмиссар все-таки согласился переехать в их общее логово, появилась новая традиция — вечерние домашние посиделки. Что-то из тепло-семейного, что до сих пор внутренне нервировало альфу. Тот был непривыкшим к таким частым взаимодействиям со всей стаей «без цели», но не сопротивлялся общему течению. Сейчас их дом был заставлен таинственными коробками, в которые Сонхва не разрешал никому лезть, но и не спешил их разбирать, будто надеялся все-таки дать попятную и сбежать из этого дома. Отпирался он чуть больше года с попеременным успехом и вот совсем недавно окончательно признал свой проигрыш. Как бы то ни было, его мотивация была сильнее всех личных убеждений, и в данный момент эта самая мотивация хитро поглядывала на него. Лисий взгляд Сана раздражал, но был уже по-родному привычен. Сонхва с самого начала знал, что именно Сан будет тем, кто заставит его перейти последнюю черту, тем самым смешав все из чего он состоял с новым домом, оставив везде отпечатки своей личности и души. Это был их равноценный обмен, и он не был готов обсуждать и даже думать о том, в чем же заключался размен. Однако позволять жить отдельно после того, как Уён начал носить кольцо на безымянном пальце, было неправильно. Будучи безумно упрямым, этот бескомпромиссный оборотень все также отказывался жить без эмиссара, и его жених принимал его позицию, но это было действительно смешно. Поэтому все закончилось тем, что и было предрешено. Ему не было в тягость жить со стаей, но при этом он хотел дать хоть какую-то свободу Хонджуну. Потому что когда они были вместе, то тут же забывали о собственных амбициях, теряясь друг в друге. Сейчас они учились выстраивать общую жизнь, разделенную на двоих. — Сонхва, мне кажется, ты готов к этому разговору, — между тем таинственно говорит Уён и эмиссар отвлекается от своих бумаг. Еще одним плюсом совместного проживания было то, что он наконец-то мог помогать альфе с половиной его скучной и дотошной работы. — Я понял, что ты себе пока ребенка колдовать не хочешь, а мне наколдуешь? — Это невозможно, ты мужчина. — А мне сказали, что возможно. Сонхва горестно вздыхает и все транслируют сочувствие, ведь так просто ему с этой темы походу не соскочить. Стая впервые за все их знакомство лицезреет новую руну, которая вспыхивает на красной мочке уха друида. Он почти никогда не краснел, но его уши сейчас были багровые. Не разбирать свои вещи было не такой уж плохой идеей, потому что с каждой секундой ему становилось все невыносимее неловко находиться в новом доме. — Это… Это запрещенная магия, и то чаще всего к ней прибегали женщины, болеющие бесплодием. — Чаще? Но не всегда? — Нет, мы не будем продолжать этот разговор. — Не изображай из себя благочестивого друида, все мы знаем, — но дальше Уёну не удается договорить, его голос пропадает, и он щурится в сторону безмятежного эмиссара, взглядом и жестами показывая свою затаенную коварную обиду. Под шумок Сан целует ладони своего жениха и насмешливо улыбается эмиссару. Тот понимает, что их планом было создать прецедент такой беседы и что это только начало. Чем же он так не угодил миру, что судьба свела его с такими коварными личностями. — Ты можешь сделать так, чтобы он замолчал? — удивленный Хонджун дожидается кивка Сонхва и после возмущено цокает. — И вплоть до этого момента ты не прибегал к своему самому лучшему заклинанию? Возмутительно.