Yo sé que no he sido un santo Pero lo puedo arreglar, amor No sólo de pan vive el hombre Y no de excusas vivo yo (Shakira, Luis F. Ochoa)
Корзина натёрла на руке длинный зудящий колос. Аделаида рассматривает его почти с недоумением, перевесив наконец груз на другое предплечье. Похоже, она простояла так, отупев, на углу улицы немало. Возьми себя в руки, дочь губернатора. Но до чего же странный сон. Аделаида отряхивает со лба, словно исходящие мылом почтовые лошади гриву, давешний кошмар. Свадьба, мертвец… Надо будет спросить у кухарки Хасинты, что всё это значит. Та хорошо сновидения толкует, сколько бы мать не твердила, что это грешно. Стоит поторопиться, пока лавку не закрыли. Аделаиде дела нет до белошвейного искусства, но мать будет гневаться, не забери она заказанные с континента нитки лично. Светло-розовые надо… Вон как те подпалённые облака. В прямоугольном вырезе меж двух зданий, впускающем в улицу дрожащий голубой родной гавани, — подведённое румянами послеполуденное небо… И чёрные перекрестья новых мачт. Кто причалил? Аделаида видела новые корабли в порту ещё утром, с выходящего на пристань балкона спальни, но страшный сон забрал всё её любопытство себе. Солнце уходит, оставляя на каждом булыжнике мостовой на цехин меньше золота. Лавка вот-вот закроется. Дочь губернатора позволяет себе упрямый прищур. Длинный бушприт, семьдесят пять орудий, паруса с крестами. Испанский галеон. Аделаида улыбается, довольная собой. Дома, конечно, нужно будет ещё раз свериться с книгой о видах парусного вооружения, но, скорее всего, она права. Где-то за спиной ржут лошади и кто-то начинает ругаться. Дочь губернатора Санто-Доминго уже поворачивает шею, дабы узнать, что стряслось, но внезапно переменившийся ветер бросает ей в лицо сноп грозного звона колоколов пристани, возвещающих заход солнца. Аделаида, предусмотрительно наклонившись, чтобы не удариться макушкой, юркает в дверь швейной лавки. Она не видит, как на перекрёстке чужие солдаты секут её друга детства Уилла.***
Аделаида неслышно скрежещет зубами, перетирая ими воспалённую, как нарыв, злость: дерзкую на мать и совсем уж недостойную на неодолевших корь братьев. Будь в семье хоть один наследник-мужчина, такого бы не было. Да, рано или поздно родители сыскали бы ей жениха, но тогда она была бы готова… Возможно… Уж точно более, чем сегодня. Мать безмятежно пришивает к нагло-атласному светло-розовому Аделаидиному платью аккуратные банты. Ишь ты, даже прислуге не доверила. Так вот зачем ей эти нитки дались! Дочь губернатора чувствует себя преданной, и эта тоска тянет куда сильнее, чем идущий сквозь спутанный ворох её волос гребень Консуэло. Ещё вчера утром она смотрела на деревянные корабли у причала и на сотканные из ветра — в тени собственных век и ничего другого от грядущего дня не ожидала. Отец и мать обрушили на неё новости об уже решённом её замужестве, как пришедший на бриге из Померании щебень. Их доводы, гадостные в своей искренности, она не отринула, пропустила сквозь себя. По-своему они правы, и этот брак — не такая уж неподъёмная цена за сохранность колонии в прежнем виде… Но как же ноет на душе от этого внезапного перелома! Не сейчас, не сейчас ещё готова она проститься со своей свободой. А жених этот, небось, старый, лысый и ни о чём, кроме виста и цен на экспорт табака, не говорит. Мать заставляет встать, в четыре руки с горничной шнурует Аделаиду, что-то торопливо приговаривая, просовывает руки дочери в скользкой материи рукава. Всё ещё не осознавшая свою новую действительность наречённая позволяет себя одевать безучастно, опущенным взглядом чертя косые паруса шхуны на паркете. Только когда мать её встряхивает, Аделаида слышит наконец разражённое шипение: — Скорее! Он уже здесь! … И голосом мужчины, но не отца: — Я устал ждать. Захожу! — Одну минуту, сеньор! — подобострастно отзывается мать, но этот новый, сошедший на Аделаидины берег и свободу из стылого Старого Света человек не желает ничего слышать. Начищенными армейскими сапогами он ступает в её мир. Юная наречённая несколько лишних мгновений продолжает смотреть в пол, и потому морские ноги нежеланного гостя, неосознанно ищущие, по выработавшийся за долгие годы привычке, опору даже на ровном полу, широкие, слегка пошатывающиеся шаги обитателя палубы — первое, что она видит в женихе. Такие у всех сходящих на пристань Санто-Доминго капитанов. И у выписанных неразбавленными красками в книгах пиратов тоже… — Донья Аделаида, — кланяется едва-едва, больше насмешничая, нежели выказывая почтение, мужчина. — Сеньор, — Аделаида, взглянувшая наконец на вновь прибывшего, тут же снова опускает голову, приседая в естественном, как рябь на поверхности океана, реверансе. Ну хоть не старый. Не юнец тоже, но точно моложе отца. И то хлеб. Дон Диего, Диего. Главное, не перепутать. Имя настолько простое и обыденное, что забыть его, вопреки всякому здравому смыслу, предельно легко. Расфрантился, как тот павлин. Ах, ну да, мать же говорила, что он адмирал. Безупречный мундир, шпага на боку звякнула об пол, одно кружево на воротнике как три её платья, наверное, стоит… Но главное — этот взгляд. Аделаида ловит себя на мысли, что жених, впрочем, недурён собою, но вот его ухмыляющиеся глаза настолько бесстыжие, что приличной девушке следует после них помыться. — Достопочтенная сеньора, — чужак-нахал обращается к Аделаидиной матери, передавая ту же нечестивую улыбку губам, — не могли бы Вы оставить нас с невестой наедине поболтать? — Конечно! — не растерявшая ещё красоту жена губернатора отвечает с такой готовностью, что дочь не может скрыть вспыхнувшее в глазах негодование. Ох, плохо дело. Совсем, видать, из рук вон плохо, раз родителям так по зарез нужен этот брак, что мать готова пренебречь правилами приличия, идя на поводу у этого напыщенного наглеца. Аделаида успевает только протянуть к матери руку, но та уже спешит к двери, бросая не очень обнадёживающее «мы с отцом будем неподалёку». Адмирал Диего де Очоа приятно удивлён. Нет, юность и впрямь зачастую соседствует с красотой, но, сватая эту выгодную его интересам партию, он бы взял в жёны и дурнушку. Тем более радостно видеть такой мягкий изгиб спины… Грешен он, грешен, прости Господи, не отвернулся, заметив в просвете не до конца притворённой двери в девичью спальню одевающуюся наречённую. Мысок голой кожи мелькнул на считанные секунды, но Диего слишком давно не видел женщин. Они вышли из Кадиса три месяца назад. С погодой решительно не везло — рассчитывали управиться раньше. Да и в самом порту, с бесконечными приготовлениями к великой миссии, которая должна вот-вот изменить судьбу Диего, дав ему неограниченную власть, было не до любви. Кажется, в последний раз он трогал женскую наготу в Мадриде, а с тех пор прошло… Немало. Юная невеста и впрямь очаровательна. Испанский адмирал чувствует, как к ликованию от грядущего стратегически выгодного союза примешивается ещё одно, весьма тривиального мужского свойства… Совсем он растерял манеры, командуя пушкарям палить по туркам и лишь изредка бывая в свете. Зачем попросил мать невесты уйти? Теперь Аделаида — до чего же сладостное имя — совсем смущена и разбить лёд будет непросто. Взгляд Диего падает на открытый кованный сундук красного дерева с его корабля. Да, вот оно! — Вы не примерили мой подарок? Жемчужное ожерелье блестит спасительным безразличием. Можно предложить невесте помочь его надеть. А там и разговор, глядишь, завяжется. — Вы позволите? Аделаида вовсе не настроена терпеть прикосновения этого ещё несколько минут назад незнакомого мужчины, который, по абсурднейшим правилам высшего света, должен вскоре стать ей супругом, но вспоминает мучительные слёзы матери: «Пожалей нас с отцом! Это для твоего же блага». Девушка поворачивается к беззастенчивому адмиралу спиной, придерживая ладонью и без того туго свитые волосы, трепеща всем естеством, от позвонка к позвонку, и ощущает одним из верхних застёжку ожерелья и ловкие пальцы, горячие на горячем. Диего хмелеет мгновенно. Тёплая кожа невесты так и зовёт трогать, трогать без устали — зачем же она ещё? Эта мысль тянет его плоть куда сильнее, чем грёзы о власти — дух. В его голове действительность принимает искушающие очертания. Вот он разворачивает Аделаиду к себе лицом, легко подхватывает, упирает в стену спиной и заводит стройную ногу в молочно-белом чулке себе за пояс. Бесчисленные юбки опадают обратно со сладчайшим для слуха любого мужчины кружевным шорохом, но больше не мешают. И сердце прекрасной наречённой бьётся под его ладонью, пока она шепчет, шепчет ему так жарко… — Какие блестящие жемчужины… Верно, Ваши подручные все лавки прошерстили, чтобы такие найти. Странно, что сеньор Суарес мне такие не предложил… Аделаида вытягивает Диего прохладными словами из обступивших его разгорающихся образов как раз вовремя. После такого долгого плавания было бы легко пойти на поводу у соблазна. И что тогда? Чуть уязвлённый неоднозначной благодарностью, адмирал де Очоа мысленно благодарит невесту, что та спасла его от греха, и вновь осклабляется в привычной своей ухмылке, довольный поводом её уесть: — Потому что это не местный жемчуг. — Правда? — Аделаида, похоже, искренне удивлена. — Это ожерелье с Андаманских островов. Да, в ваших водах тоже есть жемчужины, но им не сравниться с теми, что находят в Бенгальском заливе. Аделаида, чуть уязвлённая небрежением к родному острову, цепляется слухом за слово «залив». Всё, что связано с морем, уже полгода заставляет её мгновенье не дышать. Чужак с самодовольным лицом вызывает всё ту же настороженность, но увлечённая пиратами и кораблями дочь губернатора не может не спросить: — Вы, стало быть, бывали в Индийском океане? — Я бывал во всех океанах… Кроме, разве, Ледовитого. В глазах Аделаиды неодетая зависть. Диего, заметив, что невесту удалось наконец впечатлить, держит курс и указывает на странную для человека его статуса золотую серьгу в ухе: — Мыс Горн. Наречённая протягивает руку и легко касается заработанного в штормах металла, чуть задерживается робкими пальцами на проколотой мочке и, осёкшись, отстраняется, вспыхнув малиновым стыдом. Аделаида ругает себя на чём свет стоит. Тебя что, манерам не учили? Тянешься к золотой цацке, как дитя малое, да ещё и мужчину трогаешь, пусть даже и жениха. Мыс Горн, ваяющий льдистыми ветрами на своём гончарном круге из кораблей смерть, так давно захватывает её воображение, что она забылась. Диего ликует. Сама захотела прикоснуться. Сама! Дочь губернатора Санто-Доминго вздыхает с юной горечью и переводит взгляд на качающиеся в проёме её балконной двери корабли. Адмирал поворачивается туда же: — Вас что-то расстроило, донья Аделаида? Она едва заметно морщит лоб, замешивает в пересохшем рту слова в тесто и наконец проговаривает: — Это же Ваш галеон? Диего не прочь лишний раз похвастать своей флотилией: — Да. А что? Аделаида водит глазами по закрывающему от неё полпристани тяжёлому борту, по кроящим небо на треугольники снастям. — Вы ведь можете отправиться на нём в любую точку мира, когда угодно… А мне такая свобода не дана… Но что я, право? — девушка пожимает плечами. — Не Ваша вина, что Вы родились мужчиной. Диего ощущает, как от тоски невесты в нём начинает расти раздражение, но не хочет, чтобы оно поднялось выше ватерлинии, и решает перевести тему: — Любопытно, как Вы сразу опознали, что это именно галеон. Неужели их много бывает в вашем порту? Аделаида смотрит на него какое-то мгновение озадачено, а потом вдруг тихонько смеётся. Ах да, где же это видано, чтобы барышня в чём-то сложнее пялец разбиралась? Она подавляет собственный смех вежливой учтивостью и бросает небрежно: — Нет, просто смыслю кое-что в парусном вооружении. Слева от Вашего галеона пришвартован, к примеру, бриг. Всего две мачты. На гроте прямые и косые паруса, на фоке — только прямые. И всего десять пушек. — Интересно, — отвечает, чуть помедлив, Диего, весьма впечатлённый услышанным. — А вон там, к востоку, причалила только что шхуна. — И откуда такая уверенность? — отвечает адмирал, подступая на шаг ближе и улыбаясь всё шире. — Косые паруса на всех мачтах. — Неплохо, неплохо, — кивает жених-мореход и, становясь совсем близко к Аделаиде, кивает на судно, не так давно показавшееся из-за горизонта. — А вон там что? Дочь губернатора что есть сил всматривается вдаль, но корабль всё ещё неблизко, и закатное солнце прижигает его со всех сторон. При всей досаде, она предпочитает сказать правду: — Не видать отсюда. Это может быть как фрегат, так и барк. Я не могу с такого расстояния рассмотреть бизань-мачту и орудийную палубу. Диего ухмыляется, полный изумления и восторга. А забавная она, заокеанская эта невеста. Кто бы мог подумать? — Это барк, донья Аделаида, — отвечает жених. — Но издали их и впрямь легко спутать. В следующий раз, вместо платьев и драгоценностей, я подарю Вам подзорную трубу. — Вы смеётесь надо мной, сеньор? Да как он смеет? Как он смеет играть на самых сокровенных её желаниях? — Вовсе нет, — пожимает плечами Диего. — Я лишь сожалею, что так мало знал о Вас раньше. Аделаида кивает почти благодарно, но всё так же печально, незнающей снастей холёной рукой оглаживает стоящую всю её жизнь между ней и морем балконную дверь. Как скоро муж потребует, чтобы она покинула этот дом, и заберёт её в чопорную, постную Испанию? Адмирал де Очоа следит за каждым движением странной своей наречённой и от изумления забывает вдохнуть. Нет, не может быть! Прямо на ней?.. Восемь лучей, четыре основных и четыре потоньше, как на простом компасе… Кольцо Истинной Магии, которое должно указать ему путь к обещанному дьяволом Мечу Смерти и — через него — неограниченному могуществу, юная дочь губернатора Санто-Доминго носит прямо на пальце. У Диего чуть кружится голова. Неужели всё правда? Неужели сбудется? И так легко, так скоро? Он заворожённо рассматривает широкое, вовсе не подходящее молодой барышне кольцо, но постепенно взгляд сам как-то переходит от золота к невинной, стыдливо тронувшей его ухо руке и к хмурящемуся на близкое и запретное море точёному профилю. Он всё правильно рассчитал: брак с наследницей Санто-Доминго — самый лёгкий путь здесь упрочиться. А кольцо теперь даже не придётся искать — как и сама молодая жена, оно станет отныне его собственностью. Дальше дело за малым: используя перстень как компас, разыскать Меч Смерти и стать наконец повелителем четырёх океанов и омываемой ими суши. Диего почти дрожит от предвкушения, кусая улыбающиеся дьявольской весёлостью губы. Жаль только, что такую прекрасную супругу придётся оставить на берегу, бросившись на последние поиски. Кто знает — возможно, на долгие месяцы… Или не придётся? Властолюбивый адмирал встряхивает головой. Это ведь не может быть его мысль. Аделаида, полностью погружённая в себя, не замечает перемен на лице жениха. В тоске по ускользающей свободе и несбывшимся мечтам, она не сводит глаз с родной пристани, машинально читает на причалившем наконец барке: «Первая ласточка», всей доступной ей волей сдерживает слёзы. Диего внимательно разглядывает эту удивительнейшую из наречённых. Тонкий стан и нежное личико — это он в невесте предполагал. Познания в области парусов и артиллерии — нет. Мысль, которая сначала показалась ему совершенно безумной, бросает якорь и становится на прикол. Он возьмёт жену с собой! Да, тысяча чертей, он возьмёт её с собой, пленительную и готовую на всё, лишь бы выйти в море, почувствовать себя хоть на десятую долю одним из тех отважных первооткрывателей, о которых она прочла столько книг! Зачем ему отнимать кольцо у той, что, узнай, какое великое их ждёт приключение, сама с жаром бросится помогать мужу? Зачем расставаться с той, что, распалённая жаждой странствий, будет отдаваться исполнившему её заветную мечту супругу с присущим только счастливым бесстыдством? Диего отнимает ладони невидящей его невесты от дверной рамы, берёт в обе свои, заставляет взглянуть на него. — Вы будете счастливы, уверяю Вас. Вы даже не представляете, что Вас ждёт впереди!.. — Как же, представляю, — криво улыбается Аделаида, уже не разбавляя ядовитый тон. — Отправлюсь с Вами в Испанию, обустрою лучший в окрестностях дом и буду рожать Вам наследников. Я ничего не упустила? Диего смеётся от восторга, любуется будущей женой во все глаза, во всю душу. Красивая, смелая, строптивая. Он о такой даже не мечтал. Сердце как-то странно заходится. С ним такое в первый раз. Чуть уняв внезапную эту весёлость, адмирал отвечает: — «Наследники» звучит неплохо. Но Вы, я думаю, не станете спорить, что это самое наследство для них следует сперва добыть. Аделаида недоверчиво щурится: — К чему Вы клоните, сеньор? Диего придвигает битое ветрами лицо ближе, большим пальцем поглаживает перстень на девичьем суставе: — Что если я скажу Вам, что кольцо на Вашей руке может указать путь ещё к двум артефактам, один из которых даст неограниченную власть? Что если я хочу, чтобы Вы эту власть со мной разделили? Что если для поисков этого предмета придётся отправиться в полное опасностей плавание и я хочу, чтобы Вы вышли в море вместе со мной? Аделаида смотрит на жениха во все глаза, во всю душу. Говори, говори ещё! Лжёшь ведь! Кто поверит в такие сказки? Но говори дальше, не переставай. По телу проходит жар, слабнут колени, глаза блестят навстречу этой упоительной лжи. — Вы жестоки, сеньор. Но лгите дальше, прошу, не останавливайтесь! — Я лгу? — вскидывает брови Диего, играя искренний гнев поверх веселья. — Клянусь, меня давно так никто не оскорблял! Я велю сейчас же увязать Ваши вещи и переправить их на мой галеон. Выйдем в море, как только обвенчаемся. А если не захотите со мной, придётся Вам ждать возвращения любимых книг долгие месяцы. Аделаида понимает, что уже несколько секунд улыбается от абсолютного счастья. Про артефакты точно выдумывает, врёт бессовестно. Но чёрт с ним, с этим безбрежным могуществом. Главное, что будущий супруг, похоже, действительно возьмёт её в плавание, опасное оно или нет. А такого ещё поискать… Аделаида примеряется к Диего взглядом, будто до этого и не видела его вовсе. Нет, он определённо недурён собой. Дочь губернатора Санто-Доминго чувствует, как пальцы адмирала де Очоа тепло и шершаво поглаживают её ладони, но не отстраняется. — А знаете, дон Диего, — тянет она задумчиво, — я ведь накануне хотела сбежать… — И совершили бы огромнейшую в своей жизни ошибку. У меня прекрасное судно. Вам понравится. Если захотите, научу Вас рулить. Диего опускает к её рукам голову, желая приникнуть губами к вожделенному кольцу, но припадает, вместо этого, к девичьей коже. Аделаида смущённо смеётся и, дождавшись чтобы он снова посмотрел ей в глаза, проговаривает: — Похоже, Вы, всё-таки, хороший человек, дон Диего. Он не сводит с неё пристального, хищничьи неподвижного взгляда и отвечает, впервые не улыбаясь: — Я не хороший человек, донья Аделаида. Точно не хороший. Но я надеюсь, что всё, что я дам Вам испытать, с лихвой искупит для Вас мои пороки. Она ловит себя на том, что ответно скользит пальцами по мужским ладоням. — Так что, завтра венчаемся — и в путь? Научите меня вязать узлы? Диего наклоняется к её уху и шепчет: — Всё что пожелаете, моя донья. Мы попробуем все известные в мире виды узлов. Аделаида слегка отворачивается, чтобы не обнажать перед ним заполняющую сердце выше ватерлинии радость. Но румянец на щеках выдаёт её с головой. Искренний, счастливый, светло-розовый. Закатное солнце грубо вплетается в океанское небо оранжевыми нитками утка, хлещет золотыми пощёчинами по парусам скрипящих у причала суден. Барк «Первая ласточка» Аделаида не увидит больше никогда.