История изменений

      — Чего? — я машинально протёрла лицо, затем взглянула на пальцы, но ничего синего и «смурфического» на них не оказалось. Донателло же обратил свой суровый взгляд поверх моей макушки прямиком на отсек с водительским сиденьем.       — Ну? Как прогулка? — Майки высунулся из-за спинки кресла и хитровато прищурился, разглядывая брата. — Что, не понравилась? — так же недоумённо, как и я, он пытался уловить причину недовольства гения. И, судя по всему, выходило у него лучше. — Ах, ты про это, — добродушно рассмеялся весельчак, кивая в мою сторону, — каюсь, не уследил за этими двумя. А если бы доверился мне, то такого могло не произойти, — с лукавством протянул младший, находя ярость брата скорее забавной, нежели пугающей.       А мне не нужно было смотреть на Донни, дабы понять, что он напрягся ещё сильнее. Я совершенно не понимала, что вообще происходило. Однако меня распирало немедленно прояснить ситуацию, поскольку она казалась двусмысленной.       — Меня не было от силы час, — гений продолжал сокрушаться и упрекать, обращаясь, казалось, к самому себе.       — А по всем ощущениям, раз так в десять больше, — наигранно скуксился Майки, а я благоразумно отошла назад, хотя Донателло уже не источал прежнюю ярость. По крайней мере, не в том объёме и вроде как не в мой адрес.       — И это весомый повод для того, чтобы раскрасить ей лицо? — как обычно иронизировал гений, то ли скалясь, то ли криво ухмыляясь.       — Да о чём ты? — я вновь прошлась пальцами по щекам, скулам и лбу. Лицо болезненно ломило, как, впрочем, и всё тело. Не мудрено, у меня была та ещё свистопляска.       — Как так вышло? — он потянулся ко мне, но от неожиданного резкого жеста я по инерции сделала ещё шаг назад, всячески избегая прикосновений, что, в целом, и привело мутанта более-менее в чувство. Он нехотя кивнул, неизвестно с чем соглашаясь, и взял над собой контроль, сдержанно и кратко сообщая: — Обсудим это позже.       Донателло пристроился на соседнем кресле и не произнёс больше ни слова. Хмурый, с вытянутой осанкой, он просидел всю дорогу, не разжимая кулаков и смотря прямо перед собой. Ну а в моём графике, похоже, намечалась ещё одна сложная беседа на непонятную мне тему.       

***

      Вокруг было темно. Приятный сырой земляной запах создавал особый уют. Я не могла видеть, но чувствовала еле ощутимые движения, как что-то упругое извилисто и бережно обтекало тело. Я знала, что мой надёжный друг без имени снова здесь, он заботливо рыхлил землю подо мной, чтобы мне было мягко и удобно расти.       Затем появилось оно — пугающе громкое, грубое, бездушное. Оно не излучало ни чувств, ни эмоций, лишь холод. Было безгранично пустым, беспощадным, равнодушным.       Оно выдрало нас из тёплых объятий земли. Яркий солнечный свет иссушивал кожу, тонкие прутья — такие же пустые, совершенно не родные — сдавливали плоть. Нас было много и нам было тесно. Ни пошевелиться, ни позвать на помощь. Никто не слышал молчаливый отчаянный зов картошек. Про нас словно бы забыли.       А после пришёл страх. Существа — живые и отдалённо знакомые — вгрызались в нашу плоть с немыслимой жестокостью. Мы вопили с мольбой: не ешь…       — Картоху! — брыкаясь, я пыталась отбиться от фантомных пожирателей, но вскоре наткнулась на удивлённый взгляд Леонардо, и всё встало на свои места. Жуткий несуразный сон про картофельную жизнь — вот чем меня наградило измождённое подсознание.       — Придётся потерпеть, в сегодняшнем меню она не значится, — озадаченно ответил гений, оказавшийся позади меня.       — Фри-флешбэки? — понимающе закивал Майки. — Да, я бы тоже не отказался.       Окончательно придя в себя от бурного сна, я обнаружила, что наш автобус был припаркован аккурат на лесной прогалине. На улице уже вовсю разгорался костёр, и Майки покинул транспорт вслед за лидером.       — Побудь с Евой, мы скоро вернёмся, — заботливо попросил Донни и направился за братьями, скрываясь в непроглядной чаще.       Недалеко от места стоянки в лесной унылой глуши обнаружилась речушка, а если быть точнее — вялый ручеёк. Именно там я нашла Еву — она не брезговала плескать на себя, попутно хлебая лесную проточную жижу на вид весьма сомнительного качества. Журчащая, ползучая по земле струйка не внушала мне доверия, ибо выглядела не аппетитнее дорожной лужи и вполне могла содержать в себе всяко разные гельминты .       Пока я неторопливо оценивала, насколько же моё желание пить превалировало над разумным опасением утолить жажду природным нестерильным богатством, девушка в этот момент по обыкновению не обращала на меня внимание. В целом, и я не особо настаивала на дружеской беседе, ведь день выдался крайне утомительным, настолько, что у меня ломило каждую мышцу. Но всё же мне подумалось, что было бы неплохо приготовить для нас чай, к тому же не за горами ожидалась скорая разлука, а я по-прежнему тешилась надеждой установить с Евой мало-мальски приличные отношения. Собственно, походный романтизм должен был располагать к приятному времяпрепровождению, пусть даже молчаливому.       Вдохновлённая этой идеей, я вернулась в автобус и, порывшись в вещах Донни, нашла походные принадлежности. Ева искоса наблюдала за тем, как я справлялась с треногой, к слову сказать, весьма успешно. Вскоре набранная в котелок водичка забурлила, и я залила кипяток в две кружки с чайными пакетиками. Пожалуй, это первое, что мне удалось сделать без чьей-либо помощи и чуткого надзора. За что, в целом, мне можно было добавить хотя бы один балл к умению выживать.       Когда я несла девушке горячий напиток, та уже сидела в стороне на поваленном дереве. Она молча приняла кружку, тут же потеряв ко мне всяческий интерес. А вот протянутый шоколадный батончик вызвал у неё неподдельное недоумение, если не сказать подозрение. Но я упорно держала руку на весу, не собираясь сдаваться. Подарок был принят, казалось бы, нехотя. Но взамен она протянула мне маленький оранжевый тюбик.       — Тебе нужнее, — пояснила Ева, заметив моё замешательство.       В киндер-сюрпризе нашлись две продолговатые таблетки — в чём бы не заключалось сиё предназначение, но по-любому их срок годности был давно исчерпан. На этом наша искромётная беседа подошла к концу.       А где-то отдалённо продолжался доноситься нечленораздельный бубнёж. Едва ли девушку прельщало качество навязанного телохранителя, её об этом даже никто не спрашивал, и я направилась на звук, игнорируя Евин игнор.       Прибираясь сквозь заросли, мне удалось приблизиться настолько, чтобы расслышать знакомый голос.       — …Я много чего думал, но уж точно не то, что ты умудришься сделать из неё отбивную!       — Да ну брось, с кем не бывает? — отмахнулся Майки, вставая на защиту старшего брата: — Подумаешь, пару раз чутка не рассчитал.       Лидер же продолжал молчаливо сносить упрёки, не пытаясь оправдаться. Смотрел поодаль в сторону леса, хмурая складка залегла меж надбровных дуг, очерчиваясь под плотно прилегающей синей маской. И внезапно наши взгляды встретились. С поразительной точностью он умудрился найти меня в зарослях.       Я не рассчитывала остаться незамеченной, как и быть пойманной с поличным, но Лео пока что сохранял наш маленький секрет и не подавал вида о моём присутствии. А мне, конечно же, стоило как-то обозначиться, например, неловко и громко кашлянуть в кулачок, однако перебивать Донателло казалось бестактным, по крайней мере, пока он продолжал разоряться гневными тирадами.       — Ты так это видишь? — от возмущения гений часто задышал, направляя свою злость на непричастного Майки. — Позволь напомнить, что она — единственный шанс сохранить наш мир!       — Да-да, какая-то отрывная точка и бла-бла-бла, — стал раздражаться весельчак. — Раз сто уже сказал! И ни на секунду не даёшь об этом забыть.       — Тогда что в моей просьбе осталось неясного? — Донни угрожающе низко понизил голос, вновь обращаясь к лидеру.       Будто бы виновато Леонардо отвёл взгляд от меня, но слов у него не нашлось.       — Ну почему мы продолжаем ссориться из-за таких пустяков? — младший всплеснул руками, теряя интерес к обсуждаемой теме. — Вообще-то, мы все выбрались целыми и невредимыми, а ты всё продолжаешь раздувать из мухи слона, потому что кто-то и пару шагов сделать не может, чтобы обо что-то не убиться.       Да уж. Я не предполагала, что неумение танцевать выйдет мне же боком. Собственно, причина раздора стала ясна, хотя я больше склонялась к версии Майки, что пара ушибов и моя неповоротливость с лихвой компенсировались тем, что мы благополучно избежали жуткой смерти быть растерзанными живьём.       — Ещё совсем недавно именно её приходилось спасать от тебя, — не успокаивался младший, припоминая брату былые грешки, и вызывающе хмыкнул: — А теперь мы все вынуждены страдать от твоих пубертатных переживаний. И знаешь, сперва это было забавно, признаться, в какой-то момент я даже поверил, — он растянулся в елейной и жестокой улыбке, от которой у меня пробежал холодок по спине. — А может быть, ты и правда влюблён?       — Ещё раз для особо слабоумных повторю — божок и любовь меня волнуют ровно так же, как и сферический конь в вакууме, — резко и грубо парировал Донателло. — Сколько раз тебе нужно об этом сказать, чтобы ты уже отстал от меня наконец?!       — Я понял, что виноват, и действительно не рассчитал сил, впредь буду осторожней, — чуть ли не скороговоркой протараторил Леонардо. Ему явно не терпелось завершить разговор, и он попытался поспешно уйти, видимо, лишь для того, чтобы я не услышала лишнего. Хотя с этим он опоздал. Да и Донни преградил ему путь.       — Вы оба должны уяснить ровно одно — пока мы здесь, в чужом мире, она не должна пострадать, уж тем более от наших рук, — упрямо заключил мутант. — И если для этого необходимо сдувать с неё пылинки и кормить с ложечки, значит, вам придётся себя пересилить и делать то, что до́лжно.       — Прям как ты? — язвительно скривился Майки, смерив брата взглядом — в нём отчётливо считалась брезгливость, как будто бы сама мысль о проявлении ко мне милосердия была для шутника отягощающей обузой.       — Да. Так что запасись терпением, оно тебе понадобится.       Больше всего меня поразило то, как холодно и точно умел выражаться гений. Ведь речь сейчас шла обо мне.       Я ещё не до конца осмыслила коренную суть беседы и заключения Донни, но уже не могла сделать вдох, как будто что-то ударило под дых. И вместе с этим внезапно накатило какое-то странное бессилие. Стали безразличны и болезненная слабость, и недавние переживания, как, в целом, и многое прочее. В один момент абсолютно всё перестало быть важным, руки сами по себе безвольно опустились. Я продолжала слышать их, не улавливая смысла речей. Последующие скабрезные шутки Майки, недовольного таким раскладом, не смогли меня затронуть так, как до этого простой и лаконичный ответ Донни.       И оттого моё нынешнее положение казалось ещё более неловким, что я вроде как продолжала бессовестно подслушивать семейную перепалку. Да и, по правде говоря, вечер откровенных мнений о собственной персоне я бы с удовольствием пропустила. Ко всему прочему, в очередной раз подтверждалось и то, что я была им нужна исключительно для того, чтобы послужить конкретной цели. И как я могла об этом забыть? По крайней мере, мне не грозила бесславная кончина, но быть для кого-то всего лишь полезным безликим инструментом — тоже особой радости не добавляло.       К тому же лидер всё ещё продолжал за мной наблюдать. В его взгляде отчего-то смешались и грусть, и жалость. Хотя что-то примерно похожее я испытывала сама к себе.       Я так и не смогла решиться выйти на всеобщее обозрение. Как минимум, из-за того, что не представляла, как после всего услышанного натягивать на себя улыбку, изображать бодрость и жизнерадостность. Да и, собственно, ради чего?       Тем же маршрутом я побрела назад. В голове звенела оглушающая пустота. С долей разочарования я взглянула на автобус — он по-прежнему находился на том же месте, хотя его отсутствие меня бы не удивило. Пожалуй, даже не так. Меня бы это совершенно не тронуло. Ведь Еве мы уже были без надобности. Девушка видела карту и конечную цель маршрута, но будь у неё желание угнать транспорт, то я бы не стояла здесь, а валялась в бессознанке где-нибудь рядом с мутным ручейком. Впрочем, так было бы даже лучше.       В салоне оказалось пусто, двигатель продолжал тарахтеть, обогревая пространство, тускло горел уютный жёлтый свет матовых потолочных лампочек, за окнами уже стемнело, но внутреннее освещение мешало разглядеть то, что происходило снаружи. Приютившись в кресле, я больше ничего не ощущала, словно бы потеряла к этому способность. Мне бы в самую пору злиться, горевать или биться в истерике. Но на любого рода рефлексию не осталось ни сил, ни попросту желания. Мысли, не способные сосредоточиться на чём-либо конкретном, вяло кочевали, они смешались в один невразумительный тягучий комок.       Однако только сейчас я заметила в стекле собственное отражение, совершенно не узнав в нём себя. К моему первоначальному удивлению добавился ужас, ведь это было не иллюзией или искажением. Левая бровь набухла, налившись краснотой, под правым глазом на скуле расплылось желтовато-зелёное пятно, такие же синяки проступали и на подбородке.       И я поняла, что мутант имел в виду под «отсмурфили». Но он ошибся с определением: точнее было бы сказать, что меня натурально отсмурфпиздили!       Неоднократные столкновения с пластроном Леонардо не прошли для меня незамеченными, всё лицо неравномерно опухло и расплылось от полученных ушибов. И сложно было представить, какими новыми оттенками оно окрасится поутру. Теперь-то я воочию узрела масштаб катастрофы.       Растерявшись, я буквально застыла, потеряв счёт времени, и если бы не прикосновение, вероятно, так бы и продолжала бесконечно долго пялиться на отражение с приоткрытым ртом.       Мутант выглядел не лучше. Ужасно уставшим, потрёпанным и вымотанным.       — Согрелась? — с мягкостью спросил он, обхватив тёплой рукой мою ладонь.       Задрав рукав куртки, он обнажил запястье — на коже уже проступили лиловые отметины, оставленные точно такими же сильными пальцами. Продолжая сохранять молчание, из медицинской сумки гений стал методично извлекать бинты, тампоны, мазь, пластиковые тюбики и дезинфицирующие средства.       Резкий запах лекарств наполнил салон, практически невесомым прикосновением мутант отвёл выбившуюся прядь волос от лица и стал бережно накладывать мазь — сперва на скулы, затем спускаясь ниже. Она приятно холодила, но не могла унять боль иного толка.       Я наблюдала за ним и не переставала поражаться, как можно было так ловко и непринуждённо имитировать чувства, настолько натурально и неподдельно выражать заботу. Никак не укладывалось в голове, что каждое его движение, слово и взгляд были продиктованы расчётливым и холодным прагматизмом. Ему ведь в действительности не было до меня никакого дела.       И это была расплата за то, что я так наивно доверяла, а ведь прежде не единожды убеждалась в том, что люди, как, судя по всему, и антропоморфные черепахи, не менялись. Это только в беспечных мечтах ненависть неизбежно оборачивалась любовью. И получалось, что я по-прежнему оставалась для Донателло источником опасности, враждебной единицей, бременем и тяжкой ношей. Но как только я исполню необходимое, надобность во мне отпадёт. Я стану совершенно ему не нужна.       — Донни… — его имя до сих пор оставляло сладко-горькое послевкусие на кончике языка. Мутант на долю секунды замер, точно бы прислушиваясь, но взгляд не поднял и продолжил сосредоточенно обрабатывать ушибы.       Мне хотелось спросить, что будет со мной, как только свершится моё предназначение, впрочем, я знала, что по итогу получу в ответ что-нибудь уклончивое, приправленное утешительной и успокаивающей ложью. Возможно, я всё ещё на что-то надеялась, правда, совершенно не понимала, чего именно от него ждала. С той же степенью отчаянья мне хотелось узнать, как ему удавалось с превосходством отыгрывать свою роль, имитировать то, что он попросту неспособен испытывать.       — Хватит, я в порядке, — мне срочно потребовалось отвернуться от мутанта и перестать ощущать его до одури нежные прикосновения. Я еле сдерживалась, чтобы не предъявить ему за то, что узнала о его истинных мотивах, о лживой игре, о том, как легко ему удалось влюбить в себя. Но мне не хотелось сознаваться ни перед ним, ни перед собой в том, как глупо я обманулась и поддалась на пару добрых слов и нежных взглядов. — Оставь меня, — практически с мольбой я попросила мутанта уйти.       Донателло спорить не стал. Он задержался на некоторое время, а затем я потеряла ощущение тепла, исходившее от его тела.       С его уходом стало немного легче дышать. Каждый мой последующий вдох выходил всё более неровным, практически порывистым, шумным. Запоздалые эмоции нахлынули неконтролируемым бурным потоком. Хотелось вопить и хоть как-то унять душевные терзания. Но выплакаться мне не удалось. Вскоре я услышала чьи-то тяжёлые шаги. Майки не скрывал своей поступи, намеренно давая знать о себе. Мутант странно ухмылялся, его глаза азартно блестели, а в левой руке блеснула сталь короткого клинка. Всё это выглядело пугающе странно. Зато я хотя бы передумала реветь.       — Донни говорит, что ты важна, — Майки склонил голову набок, с любопытством разглядывая меня, будто бы примеряясь к чему-то. — Но мы-то с тобой знаем, что это не так, — на лице мутанта медленно растянулась улыбка, обнажая зубы, а его пальцы сильнее сжали рукоять оружия.       Он сделал шаг вперёд, и я плавно соскользнула с кресла, попятившись от него. Инстинкты подсказывали бежать. Если весельчак хотел напугать, то это у него вышло с лихвой. Я смотрела то в бездушные остекленевшие голубые глаза, то на его левую руку с клинком.       — Майки, ты чего? — я продолжала медленно отходить, пройдя практически половину салона, но он не останавливался. — Да ну брось, Майки, пошутили и хватит, это уже не смешно.       Мутант не реагировал на слова, а я тем временем добрела до конца салона и сперва пыталась незаметно открыть вторую дверь, но чем ближе он подходил, тем сильнее я билась в неё.       Он сократил дистанцию, опасно близко возвышаясь надо мной, и всё так же хладнокровно улыбался. Словно бы под властью тягучего сна, я наблюдала, как мутант заносил клинок, и не могла поверить в то, что происходило. На мгновение его лицо окрасила жгучая ненависть, и я с жалобным испуганным писком закрыла голову руками.       Однако ни боли, ни удара не последовало, лишь злое шипение Донни:       — Ты что творишь?       Ещё никогда в жизни я не была так ему рада. Гений схватил Майки, оттаскивая его от меня.       — Но твоя игра зашла слишком далеко, пора прекращать, — по-детски заканючил младший. Его рука, удерживаемая братом, тряслась от напряжения — он всё ещё не терял попыток меня прирезать.       — Уж как-нибудь обойдусь без твоих советов, — огрызнулся Донателло и отпихнул Майки, вставая между нами.       — Рано или поздно кто-то обязательно будет расплачиваться за всё это, — остриём клинка Микеланджело указал на меня. — Продолжишь в том же духе, и этим кто-то окажешься ты, — с несвойственной строгостью предупредил он.       В автобусе повисла напряжённая тишина, я продолжала сидеть на полу позади гения и вжиматься в закрытую дверь.       — Кто ты? — наконец, Донни нарушил молчание, с подозрением разглядывая стоявшего перед ним мутанта. — И где мой брат?       Тот вновь заулыбался, но как-то неестественно, слишком карикатурно.       Я даже вздохнуть не успела, как псевдо-Майки ринулся на Донни. Глухой удар, и тот буквально рассыпался на части.       Во второй раз наступила гнетущая тишина. Донателло ошарашенно рассматривал распавшиеся полые будто бы пропиленовые детали конструктора, некогда бывшие целым Майки.       — Прав был Раф: бей по голове — остальное само развалится, — практически сразу же гений пришёл в себя, подпихнув ногой то, что осталось от мутанта.       — Что это? — с нескрываемым шоком Леонардо наблюдал из головного входа в автобус груду кубических ошмётков. — И где наш Майки?       — Хороший вопрос, — цокнул умник.