Курортный отдых в санаторных условиях

      Шумная привокзальная площадь встретила Е Байи ранним утром, умытая пролившимся за ночь дождем. Прохлада и пасмурное небо над головой. Светло-зеленое здание вокзала возвышалось над площадью, на которой останавливались редкие машины и автобусы. Байи помнил, как вместо огромного плоского пространства, залитого мокрым асфальтом, отражавшим светло-серые высокие облака в широких лужах, была разбита широкая клумба с газоном, кустарником и редкими цветами, а посреди стоял памятник каким-то достижениям пролетариата, Байи уже не помнил, каким именно, да и не очень-то хотел вспоминать. Как сильно всё изменилось всего за пару десятков лет, а он и не заметил…       Е Байи проснулся привычно рано, взял небольшой чемодан, с которым обычно выезжал на научные конференции и вышел из тихой квартиры. Ему, в принципе, было всё равно, куда ехать, но начальство с таким энтузиазмом и даже настойчивостью вручило путевку, что смысла отказываться не было, к тому же, в санаториях, вне зависимости от статуса, всегда есть много весьма приличной еды, что уж говорить о том, куда он отправлялся. Во всесоюзную здравницу попасть в летний сезон по-настоящему трудно, а без связей и вовсе – невозможно.       В легком парусиновом костюме было немного прохладно. Лето в Столице в этом году выдалось дождливое и промозглое. Пару недель в июле жара продержалась, разогревая асфальт и разваривая пассажиров во всех видах наземного транспорта, а потом высокие, бесконечные серые тучи сплошным фронтом затянули небо, изредка пропуская немного солнца. Е Байи такая погода особенно нравилась, в нее работалось с куда большим комфортом.       А теперь он шагал по длинному перрону, сжимая в руке билет с номером вагона. Зеленые потрепанные вагоны, ресторан, на который Байи возлагал некоторые надежды ввиду весьма скромного запаса снеди, припасенной в дорогу. Он запоздало вспомнил о том, что ходил в магазин довольно давно, а стоять долгую очередь, да ещё и со скудной надеждой на успех накануне отъезда вовсе не хотелось. Поэтому он достал и собрал с собой то немногое, что завалялось в холодильнике. Можно было бы, конечно, попробовать обобрать попутчиков в обмен на неплохой коньяк, но если выбирать, Е Байи предпочел бы отсутствие каких бы то ни было попутчиков в принципе. Он специально купил билет в купе, надеясь, что хотя бы туда не набьется слишком много людей. И уж точно не будет детей, орущих на весь плацкарт.       Знакомый запах, присущий любой железной дороге – дым от растапливаемых угольных печек, греющих воду, и дегтя, настраивали на путешествие.       Е Байи наконец дошел до своего вагона и прошел в купе. Всё было именно так, как он и хотел. Переодевшись в дорожное ещё до того, как поезд успел тронуться, он занял свое место внизу по ходу движения и разложил немногочисленные пожитки на столике. Шторки на окошке, чуть жестковатые сидения, свернутые на верхних полках матрасы и подрагивание тронувшегося состава. Перрон медленно уплывал назад, поезд неспешно покидал вокзал, переползая одну за другой многочисленные стрелки, занимая маршрут на юг. Впереди были двое суток пути, а купе оставалось незанятым. Проводник проверил билеты, Байи взял себе чай в фирменном мельхиоровом подстаканнике и достал небольшой журнал с кроссвордами, приготовившись убивать время. Чайная ложка мерно подрагивала в стакане, за окном проносились зеленые леса, поля и редкие поселки. Русская равнина. Байи давно оторвался от малоинтересного кроссворда и глядел в окно, изредка потягивая коньяк из припрятанной фляги.       Он предавался воспоминаниям. Сколько лет он уже ездил по всем уголкам необъятной, сколько времени просидел с коллегами по работе, направляясь на конференцию или научный совет, но эти моменты не задерживались в памяти, не могли оставить такого яркого следа, как те далекие, тревожные воспоминания о мелькавших километрах, едва различимых сквозь щель в товарном вагоне. Те краткие моменты, когда они плечом к плечу ехали навстречу страшной неизвестности, не зная, в какой миг всё может оборваться. До сих пор эти воспоминания подкидывали Е Байи посреди ночи на постели в темной квартире со сбитым дыханием и холодным потом по спине. Лучше не думать. Вообще не думать. Не вспоминать, как самый дорогой тебе человек спит на плече, сморенный долгими часами трудной, неблагодарной кровавой работы, ровно, как и сам Байи. И тем более не сметь вспоминать о том, что он шепчет в тревожном поверхностном сне чужое имя в ответ на украдкой гладящую по волосам и щеке руку Е Байи.       Он не выдержал, цыкнул и мотнул головой, разгоняя непрошенные видения давно ушедших лет и улегся на кушетку, решая, что лучше уж поспать, а после хорошенько поесть.       Что-что, а в поездах спать было очень приятно. Покачивание вагона, стук колес и ветер, шумящий за окном. Пока поезд ещё в средней полосе, жара не донимает, а потому сон – самое милое дело, после еды, разумеется.       Проснулся Байи от голосов. Поезд не трясло. Бросив взгляд на наручные часы и припомнив расписание, он предположил, что скорее всего, это Рязань. Он поразмыслил, не пора ли поесть, но решил, что ещё немного полежать будет в самый раз. Только он перевернулся на другой бок, как произошло то, чего он больше всего боялся: дверь его купе отъехала в сторону и громкий, до противного бодрый, голос сообщил:       - А-Сян, наше купе здесь, проходи скорее!       Е Байи страдальчески вытянулся на кушетке, отказываясь открывать глаза и поворачиваться. Он думал, что хуже уже быть не может.       - Сейчас! Чэнлин ещё не зашел, он мороженое не доел, а проводница с ним не пускает!       - Так… Сейчас разберусь, ты пока заходи, сложи вещи.       Байи готов был провалиться сквозь землю. Он был ко многому готов. Но только не дети.