Дом, который построил Джек

      27 апреля 2015 года Нацу Драгнил всеми фибрами своей души ощутил жгучую боль. Он ещё не знал, что тело Люси уже холодное, но интуиция говорила: что-то произошло, и что-то витает в воздухе, от него исходит запах трупного яда и веет могильным холодом. Его интуиция была псом на железной цепи, и пёс рвал пасть в панике при виде страшного чудовища, готового напасть из темноты. Лай отдавался эхом, от которого у Нацу кружилась голова, но он нашёл в себе силы добраться до машины и набрать Люси. И первая тревожная кнопка зажглась ярко-алым пламенем на приборной панели его падающего самолёта, когда Люси не подняла трубку и даже не перезвонила в ответ.       Для чертовски педантичной и собранной Люси это было странно: не увидеть звонок или забыть перезвонить она не могла. Остаётся только два варианта: либо у неё сломался телефон (вероятность пятьдесят на пятьдесят), либо что-то случилось, причём серьёзное (та же вероятность). И путём нехитрых математических решений, можно было бы свести ответ к одному единственному выводу — у Люси неприятности и именно поэтому сломался телефон.       Дорога домой вспоминалась чуть позже, окутанной пеленой густого, словно пуддинг, тумана. Ему удалось собрать всё воедино только на третьем допросе, звеня цепями наручников. Логика проста — кто первым обнаружил, тот дурак. Хотя в случае Нацу — виновен. Усугубляло положение и нежелание Драгнила искать факты своей невиновности, а ещё он не умел плакать. Отрешённое лицо выражало скорбь, потерю, гримассу боли, но в этой ядрёной смеси самоубиственного коктейля не было место водопаду морской воды. Его щёки не блестели от влаги, даже глаза сохраняли пустынную сухость. Только красные жилки лопнувших сосудов на белках говорили о том, что Нацу не спал — он думал.       Камера с железными решётками оказалась не тюремной, а самой настоящей камерой пыток. В первую же ночь Нацу не мог уснуть из-за образа возлюбленной у изножья его нар. Люси печально смотрела на него, губы не растягивались в привычной улыбке, а на щеках не играл румянец. — Тебя здесь нет… где ты? А, Люси? Где ты?       Кошмарный было ощущать своё помешательство. Но провиденье уже диктовало свои условия, и как только Нацу впервые обратился к Люси вслух, костяшки домино начали свой бег.       Через три дня, отдав Нацу личные вещи, шериф их округа отпустил его домой, сочувственно похлопав парня по плечу. За три дня Нацу похудел и осунулся, огромные мешки под глазами стали ярко-фиолетовыми, казалось, будто он вспомнил молодость и решил ввязаться в уличную потасовку; глаза помутнели, поблёк когда-то яркий цвет радужки; и в целом Драгнилу с трудом удавалось связывать слова в фразы и строить сложные предложения: в его голове уже кричали голоса разных… существ? В этом вихре истеричных потугов достучаться до внешнего мира, был и голос Люси, нежный, мягкий, чуть-чуть хриплый из-за недавней асфиксии, и он тихо звал Нацу и просил его найти то, что она оставила после себя.       Губы Нацу бессвязно шевелились, и окружающие думали, что убитый горем парень потихоньку сходит с ума, уверенно держа курс в сторону границы, отделяющей разум и безумие. На его скрюченную в три погибели фигуру было жалко смотреть. Улыбающийся Нацу превратился в живого призрака, и, если бы люди видели то, что видит он, не отличили бы его от трупа его невесты. — Нацу-у-у!       К нему со всех ног мчалась медсестра учебного корпуса Лисанна Штраус, упорно лавируя между стайками школьников. — Как хорошо, что я тебя застала.       Тёплая ладонь легла на плечо учителя в приветственном жесте, и Драгнил вздрогнул — он отвык от прикосновений живых людей, и тепло чужого тела уже воспринималось как непозволительная роскошь или нечто иррациональное. Холодная, нет, даже ледяная Люси, протягивающая ему руку, стала как само собой разумеющаяся часть жизни, оттого пышущая здоровьем и живостью Штраус взорвала реальность, на мгновение оттеснив тревогу.       Он вымученно улыбнулся. Лисанна была чуть старше Люси, эта мягкая нежная девочка часто крутилась в общей компании, и Люси порой ревностно относилась к её скромным потугам быть в поле зрения Драгнила. «Я не ревную, Нацу, и полностью доверяю тебе, просто я девушка и знаю, на что способны другие девушки. А ещё я психолог.» Только теперь, после её смерти, Драгнил начал замечать ненавязчивое (но частое и безумно раздражающее) желание Лисанны занять место Хартфилии. Но замены этим золотым волосам и карим глазам не было — всё тусклое и бесцветное. Тем более, Нацу ещё не отпустил Люси (или лучше сказать она не отпустила его?) и не начал жить дальше. — Привет, — прочистив горло, сухо поприветствовал он — тошнота всё ещё не отпустила, — как твои дела? — Всё хорошо, спасибо. — Её взгляд быстро пробежался по лицу Нацу. — Неважно выглядишь. Ты словно не спал неделю.       Драгнил предпочитал не говорить о том, что его мучают кошмары, поэтому снисходительно улыбнулся и промолчал. Ему хотелось завершить разговор и пойти по своим делам, но Лисанна не хотела сдаваться: — Сегодня вечером Грей, я и ещё несколько преподавателей идём в караоке-бар, не хочешь составить компанию? — Нет, не сегодня, Лисанна, и в правду чувствую себя плохо, хотелось бы отоспаться и привести мысли в порядок. — Всегда ты так.       Нацу направился в сторону учебного корпуса, кабинет Лисанны был в том же крыле, поэтому до холла можно было пройтись вместе, чтобы не обрубать разговор резко и не выглядеть законченным грубияном. В конце концов, можно же сделать ему скидку за его молчание, Нацу ведь жертва обстоятельств и жестокого рока. Свой титул в кругах коллег он узнал, когда неожиданно появился в учительсткой, где горячо обсуждали его личную жизнь и строили догадки о скоропостижной кончине Люси. Были даже настолько заядлые сплетники, которые не стыдились главной версией делать несуществующие измены Нацу. Эти узколобые предположения вылетали из уст старшего поколения, наивно полагавшего, что у молодёжи есть несколько проблем: наркотики и беспорядочный секс. Рациональный и холоднокровный Нацу с ненавистью смотрел на двуличных старых матрон, чтоб им провалиться, и даже не пытался скрывать своего отношения. Одна из причин грязных слухов шла рядом и придумывала аргументы в пользу его вылазки из сумасшедшего дома, причём сумасшедшим он стал после ухода Люси — раньше это было самое уютное место в мире. — … я думаю, тебе станет лучше, как только ты начнёшь вливаться в реальную жизнь, а не зацикливаться на прошлом, — закончила Штраус, улыбнувшись. Тирада возможно получилась толковая, да вот Нацу всё пропустил мимо ушей, зато последняя фраза вызвала в нём бурю негодования и гнева. Он постарался сдержать приступ слепой ярости, пришлось посчитать от десяти до нуля и обратно, абстрагируясь от внешнего раздражителя.       Люси всегда ненавидела обесценивания эмоций и чувств других людей. И сейчас Нацу понимаю почему. Как будто так просто отпустить человека, любимого до беспамятсва с самой первой встречи. Как будто так просто забыть радость и состояние полного, опьяняющего счастья. «Не будь идиоткой, Лисанна, ты же умная девушка. Или постарайся ей стать. Хотя бы притвориться», — увещевал внутренний голос, брызжа слюной от злости. — Лисанна. — Нацу остановился. — Не сочти за грубость, но моё внутреннее состояние — только моё. И ты к этому не имеешь ровным счётом никакого отношения.       Он стоял на входной террасе дома, не в силах переступить через порог. Пару минут назад он настойчиво звонил в дверь, но Люси не вышла, чтобы запустить Нацу в дом. Несколько раз постучал. Сначала неуверенно, потом громко. Женщина с ребёнком искоса взглянула на него, чтобы удостовериться, что не нужно вызывать полицию, и когда Нацу достал ключи, двинулась дальше по своим делам.       Он не с первого раза попал в замочную скважину. Его била крупная дрожь. Прокручивая в голове события спустя почти месяц, Драгнил понял, что уже тогда знал что его ожидает в их скромной обители. Паника захлестнула его при мысли, что если Люси нужна помощь, он теряет ценные минуты, и оцепенение сменилось резким скачком адреналина с примесью экстаза от осознания опасности. Этот коктейль чувств, вспоминал Нацу, напоминал странную смесь продуктов: панкейки с горчицей, бефстроганов с фруктовыми леденцами, сэндвич с мармеладками «Харибо» (тянучими червячками или кислыми мишками).       Первый этаж гудел пустотой, мёртвая тишина ощущалась физически, звеня в ушах, при этом она опоясывала длинными лентами прочного китайского шёлка. Одинокая чашка кофе со следом розового блеска со вкусом жвачки стояла на столе, уже холодный напиток, и салфетка, со следами того же блеска — она до сих пор лежит в одном из кухонных шкафов.       Нацу поднялся по лестнице на второй этаж по пути цепляясь взглядом за всё, что казалось неправильным и непривычным, но в ту минуту этими словами можно было описать всё в этом деревянном огромном гробу. Спальня пустовала, как и кабинет, только дверь в ванную комнату была чуть приоткрыта.       Люси сидела, облокотившись на унитаз, и, казалось, спала. Но бледные обескровленные щёки и расслабленные конечности были красноречивей слов. В нос ударил сладковатый запах рвоты, спортивная майка Хартфилии была заляпана утренним завтраком и тёмными пятнами кофе.       Нацу рухнул на колени.       Может быть, это жестокий розыгрыш? Сейчас Люси поднимет голову и захохочет что есть мочи над болваном, который просто не понял шутки. Но Люси не шевелилась. И даже не дышала. Прозрачная баночка золофта лежала рядом. Люси принимала 25 миллиграмм каждый день за завтраком. «Главное правило практики психолога — пройти самоанализ. С ним я пока не дружу», — виновато улыбалась она.       Ползком, еле переставляя конечности, Нацу добрался до любимой и сел рядом, обняв окоченевшее тело. Его потихоньку заглатывала тьма, воспаление глаза хаотично двигались без реальной фокусировки на предметах. Огромная дыра в груди кровоточила — кто-то вырвал сердце голыми руками.       Очнулся Нацу на закате. Косые лучше солнца, обошедшего город по дуге, уже били в окно спальни и заливали коридор густым жёлтыми красками. Он всё ещё держал Люси за руку, не в силах отпустить миниатюрную ладонь. Казалось, сделай он это, и тело девушки рассыплется в прах.       Осознание так и не приходило. Надо что-то сделать. Но что? Позвонить в полицию, скорую, отвезти Люси в морг, запечатать её тело в блестящий ящик нержавеющей стали. Сообщить Лейле. Найти контакты Джудо Хартфилия. Какой прекрасный повод познакомиться с родителями, горько подумал он.       Освободившись от смертельных объятий, он прошёл в коридор на подкашивающихся ногах. Полупьяный, перебравший с дозой горя, он набрал номер. Гудок, ещё один. — 911, чем я могу помочь вам, сэр? — Моя девушка мертва. Приезжайте скорее. — Она убита, сэр? Вашей жизни что-то угрожает? — Нет. Передозировка лекарствами. — Ваш адрес? — Палмон стрит, 21.       Кажется, оператор говорила что-то ещё, но Нацу положил трубку и осел на пол. Минуты тянулись бесконечно долго, а Драгнил не в силах был поднять голову и взглянуть в направлении ванной. Люси сидела в той же позе, в какой Нацу её оставил. Тот утренний поцелуй, который чуть не закончился сексом и его опозданием на первый урок был последним. — Задание на доске. К следующему уроку прощу приготовить эссе на свободную тему. Но в рамках прочитанных книг за весь учебный год.       Нацу сел, наблюдая, как ученики собирают тетради и учебники со столов и маленькими группками выходят в коридор. Когда дверь захлопнулась, он уткнулся лбом в столешницу и долго не мог встать и пойти дальше. Ему нужно было идти в кабинет психологии забрать несколько коробок с её личными вещами и сдать ключ в пункт охраны. Но силы были уже на исходе, а Нацу явно нуждался в том, чтобы проветрить мозги. Головокружение сопровождало его всё утро, тошнота прошла, но Нацу точно знал, что ненадолго. Зато сердце билось неровно, хаотично, то переходило на ритм марафонца, то опускается до едва заметного стука. Уже не в первый раз Нацу ощущал удушье, не связанного с какой-либо нагрузкой. Хотя что-то всё-таки предшествовало его ненормальному состоянию: Драгнил выжимал из себя яркую улыбку, шутил и даже остроумно подтрунивал над учениками. Выпускники были уже взрослыми и смышлёными, показывать им свою слабость не входило в планы Нацу, поэтому он прекрасно выступал в своём амплуа энергично преподавателя.       После таких вот театральных постановок желание напиться физически зудело и в голове, и в желудке. Он взглянул на часы — которые начали болтаться после того, как он сбросил несколько килограмм — и решил побыстрее закончить с делами в школе, чтобы со спокойной душой поехать домой и налить терпкий скотч или уносящий его на небеса виски. Если будет хорошее настроение, то так и быть, он разбавит его колой.       Полицейская сирена разрезала беззвучную завесу, и через пару минут Нацу услышал торопливые шаги. — Сэр!       Мутный взгляд сфокусировался на страже порядка, но тут же глаза защипало от напряжения, пришлось долго и с нажимом их тереть, пока кровь не прилила к векам и его временная слепота не отступила. — Сэр, с вами всё в порядке? — чернокожий полицейский сел рядом, посветил фонариком, проверяя зрачки на чувствительность, и раздал указания нескольким подчинённым. Они тут же прошли в ванную. — Я в порядке, — голос, как скрежет старой несмазанной двери. — Люси… — Судмедэкспер уже в пути, как и скорая. У вас кровь, сэр.       Если бы у Нацу остались силы удивляться, то возможно, он бы с интересом ощупывал бы свой затылок. Но не в данный момент. — Вы ударились головой о стену, сэр. Прошу, пройдёмте со мной вниз. Я окажутся вам первую помощь.       Кадр сменился. Нацу не помнил, как оказался на кухне. Его взгляд буравил кружку с кофе, внутри которой уже были кольца засохшей гущи — Люси всегда варила только хороший зерновой кофе и никогда не пила быстрорастворимый. Салфетка переночевала к нему в руки. Розовый блеск, след от поцелуя. Как некоторые особенно сентиментальные люди носят в бумажнике фото семьи, так Нацу оставит салфетку подле себя, на удачу. А Люси без сомнений приносила удачу. Только благодаря ей жизнь Нацу после затяжного спуска понеслась вверх, к солнцу, и всё это время будущая миссис Драгнил держала его за руку. — Вы обнаружили тело, мистер Драгнил? — полицейский обрабатывал рану и готовил сухой лёд, чтобы приложить к ушибленному месту, пока скорая не заберёт Нацу в свои надёжные руки. — Да… я приехал с работы и… да, это был я. — Вот, возьмите. — Мистер-страж-порядка подал Нацу сухой лёд и пододвинул стакан воды. — Вам нужно взять себя в руки. Люси Хартфилия — ваша супруга? — Невеста. Она моя невеста. Была. — Во сколько вы обнаружили тело мисс Хартфилии? — Около тринадцати часов. — Почему вы не позвонили раньше?       От вороха вопросов вновь стало дурно. Нацу вырвало в раковину на кухне и продолжало тошнить, пока желудок не сжался до размеров грецкого ореха. Полицейский подал салфетку — не с прощальным поцелуем Люси — и, наблюдая, как выносят тело к карете скорой помощи, незаметно для остальных, подал Нацу фляжку. Он не почувствовал запаха, но ощутил горький вкус водки, прохладной, однако неприятной до рези в горле — казалось, что глотаешь битые стёкла или измельчённые лезвия. Нацу закашлялся, но желудок под натиском алкоголя успокоился, голова посветлела. — Спасибо. Признателен за ваше понимание. — Меня зовут Джим Хендрикс, ваше имя я уже знаю. Мне нужно, чтобы вы смогли проехать с нами в участок и дать показания. Я вижу, что вы всё ещё в состоянии аффекта. Но вот тот факт, что вы просидели с телом мисс Хартфилии больше шести часов, не предпринимая никаких мер, заставит детективов подозревать и вас. Вы сможете идти? Мне нужно проводить вас до скорой.       В доме стало шумно. Сотрудники полиции и судебной экспертизы осматривали дом, опечатывали комнаты, если находили хоть какие-то намёки на улики, и яркие вспышки их служебных фотоаппаратов, как папарацци, освещали короткий путь Нацу сначала к автомобилю скорой, потом к полицейским.