Синеглазый ворон

Не взирая на постоянные тренировки и уроки, унары не позволяли себе забывать о юношеских фанабериях: забавлялись не только воплями Арамоны и удержанием мушкетов на уровне груди в течении нескольких часов за любое неповиновение. Бунтуя против системы строгих правил, унары знатно проказничали в день «свободы», что по-прежнему выпадал раз в две недели, и тешили юношескую пытливость составлением собственных списков. Правда не таких, как у Арамоны: не с их очередностью согласно успеваемости и демонстрируемому преклонению пред спесивым капитаном. В списках унаров были имена тех однокорытников, которые в силу своей хитрой изобретательности, мстительности и горячного бесстрашия могли скрываться под личиной самого Сузы-Музы. И поиск истинного лица, безнаказанно терроризирующего Арамону, приятно будоражил многих. Но не всех. Алва знала, что большинство шутливых, но все же ставок было на нее. Даже сам Арамона был глубоко убежден в этом: отчего-то безобразничавший незнакомец представлялся ему именно и только в облике юного Рокэ Алва. А поскольку юная дочь маршала была, как нельзя некстати, единична с отцом в нежном унарском возрасте, капитан уже представлял, с каким удовольствием свернет ее утонченную шею, когда все станет известно. Ну или хотя бы прогонит взашей… подальше от Лаик — его безобразно алчного детища и главной житницы корысти. И только лишь отец Герман никак не мог согласиться с начальником школы, почитая пороком винить кого-либо без достаточных на то доказательств. Впрочем, графские проказы были столь близки душе Рэйв, что даже она сама была готова уверовать в свою причастность, не будь чужие догадки неосмотрительной ложью. Она не имела никакого отношения к графу Медузе, к тому же ничего не мешало ей дразнить Арамону в открытую, без чьей-либо печати под рукой. Как, собственно, и другому унару кэналлийских кровей — Паоло Куньо, который не поступался каверзами даже в отношении других менторов, зная, что ничего ему за это не будет. Только последний, в отличие от Рэйв, несмотря ни на что, все же пользовался Арамоновой благосклонностью, как и Альберто Салина, ведь были оба они мужчинами, да еще и выходцами из знатных родов «нового дворянства», пред которыми капитан предпочитал время от времени страшно лебезить. Но Рэйв — дело другое. Прямая наследница дома Ветра, признанного главным среди этого самого скопища «нового дворянства», вопреки набору тех же качеств и даже куда более весомых, все равно оставалась для Арнольда отродьем порочного и грязного. Посланницей самого ада, любимицей Леворукого, как и ее бесчестный отец, которая была уверена: капитан их боялся. Оттого так страстно ненавидел. Трусливый, слабый человек, который бежал, сломя голову, в укрытие во время одного из наступлений своего полка в предгорьях Торки, не мог составлять конкуренцию ни ей, ни уж тем более Рокэ Алва. О том, как он стал начальником Лаик, вернее, благодаря чьей протекции, мало кто знал, а о его тогдашнем позоре на поле битвы и то меньше, но Рэйв была из числа посвященных. И к большому несчастью Арамоны имела в запасе еще не одну постыдную историю, изобличающую не самые лицеприятные стороны капитанского малодушия.

***

Последняя из проделок графа Медузы из Путеллы, что чудил уже не в первый раз за минувшую неделю, кажется окончательно вывела Арнольда из равновесия. Капитан устроил такую громкую свару, что даже отец Герман в светлом уме и здравой памяти предложил всем унарам справиться на конную прогулку, дабы не слышать то лишнее, что могло быть сказано Арамоной в порыве горячных чувств и что с таким же успехом могло лишить непутевого глупца его кучерявой головы. И пускай оскорбления капитана со временем стали для унаров утехой, незапланированной прогулке никто не воспротивился, напротив, меньше чем через полчаса все унары были на заднем дворе каменного чудища, временно именуемого «домом». Окружив заваленный снаряжениями стол, унары приготовились вновь выслушивать все многочисленные предостережения третьего ментора Лаик — Лагот Коннора, обладающего полномочиями исключительно в пределах конюшни и прилегающих к ней дворовых территорий. Каждый раз им повторялось, где и сколько они могут находиться, какие основы личной безопасности должны соблюдать и чего ни в коем случае не должны делать за пределами каменного «дома» — конечно же, состязаться друг с другом без должного наблюдения. Горячую кровь юных дворян это мало устраивало, но почти никто и никогда не решался нарушать установленное правило, целиком и полностью отдаваясь редкому моменту вшивой свободы. За пределами холодных стен и серой обыденности здания, бывшего когда-то монастырем, не менее мрачный одинокий парк казался призрачным спасением от унылой хандры, настигавшей каждого. Рано или поздно. Там, за воротами грязного двора, на какое-то время удавалось забыться, подумать и представить себя дома. Действительно дома, на своей земле. Представить, что ты не в огромном таинственном поместье Лаик, ставшим тюрьмой и пыткой для многих, а на безграничных просторах любимых сердцу мест. Твой конь топчет родную землю, воздух пахнет так знакомо, а прохладный ветер приятно ласкает уставшее от увеселений лицо. Даже это озеро неподалеку — красивое и облагороженное: берега его песочные, травы вокруг, что так и норовят ввысь, яркие и зеленые, а рыба в чистых водах плещется точно в танце, пуская по цветной зеркальной глади мелкие и крупные круги. А потом все резко исчезает точно песочная струйка часов заканчивает мерить отведенное время, и пора возвращаться. Олларианская земля растекается и хлюпает под ногами, напоминая раскисшую под проливным дождем глину, ноги нещадно вязнут в этой грязи чуть ли не по колено, в высоком хмуром небе каркает наглое воронье, а голые берега брошенного на произвол судьбы озера вновь нагоняют тоску… Но ради счастливого момента самообмана стоило пытаться. Когда Коннор наконец вернулся к своим заботам на заднем дворе, все унары с самовольным обыкновением отправились в конюшню. И как подобало черноволосой кэналлийке из знатных родов во владении Рэйв уже несколько лет был чистокровный морисский конь по кличке Янис, в выносливости и скорости мало кому уступающий. У Альберто — брат ее жеребца — Арис, почти такой же вороной мориск, у Эстебана — Гоган, стоивший несколько десятков монет рыжий линарец, красивая мирная лошадь, но проказливая и хвастливая, а у Ричарда не такой уж приметный гнедой, зато забавный, особенно с кличкой Баловник. Звери остальных унаров были ничуть не хуже, но не многие из них цепляли взгляд Рэйв. Она всегда любила исключительно черных, с густой длинной гривой, поджарых и даже, возможно, чересчур вольных и… скользких. А поскольку не в манерах Рокэ Алва было осуждать чьих-либо пристрастий, именно он, не раздумывая, подарил дочери Яниса пару лет назад — диковатого, хитрого и бесспорно опасного. Идеально подходящего под все запросы юной маркизы. И с тех пор в характере скакуна мало что изменилось, но Рэйв все так же не чаяла в нем души, как в первый день нежданной встречи. Его буйный нрав притягивал и восхищал девушку, то, как Янис гнул шею и косил глазом всякий раз, когда был недоволен, — ей нравилось, а то, что она была единственной, кому этот злопамятный конь позволял себя одергивать, — прельщало не хуже тех вольностей, что в подобной манере дозволял ей Эстебан Колиньяр. Эстебан. Рэйв тряхнула головой, дабы прогнать лишние мысли о том, кто их не стоил, но случайно задела жеребца косой. — Прости, — тут же опомнилась девушка, опустив на напряженную шею Яниса тонкую ладонь. — Я случайно, — заверила она друга, что не упустил возможности выказать свое возмущение громким породистым ржанием. Кого-то он ей напоминал этой любовью обратить на себя внимание и потребовать извинений за одно лишь случайное упущение. Но Алва, давно привыкшая к повадкам коня, даже не обратила внимания на последовавшие за ржанием нервные подрагивания и, легко взобравшись в седло, осмотрела других задержавшихся в конюшне унаров. Но не заметив среди них маркиза Сабве, плавно натянула правый повод и осторожно, но уверенно надавив на бок коня левым шенкелем, направила жеребца к выходу. «Быть может это к лучшему», — сумбурно размышляла она, двигаясь корпусом в такт чеканному шагу мориска по пустому парку, со всех сторон окруженному растрепанными деревьями с мокрыми темными стволами. Небо было по-прежнему затянуто унылыми тучами, черные худые вороны истошно кричали и, казалось, вот-вот должен пойти дождь, но ни слякоть, ни холод маркизу не пугали. Она была рада возможности побыть наедине с Янисом: без раздутого самомнения Эстебана, нескончаемых придирок капитана, проповедей брата и неуверенных колкостей прыщавого Анатоля, которому самому было впору поучиться иронии у настоящих знатоков этого тонкого, искусного дела. Но что уж там, юный барон был слишком тщедушен, а прислуживание Колиньярам — единственное, на что он действительно годился. Подаренные самой судьбой минуты одиночества позволили Рэйв перевести дыхание. В Алвасете она часто проводила время за пределами родового замка, особенно, когда сильно ссорилась с Эстебаном или просто уставала от его занудного общества. Но теперь все было как-то иначе. Не так, как прежде. Алва с новыми силами задумалась о том, что почти полное отсутствие маркиза в ее жизни за последнее время не расслабляло, а наоборот — лишало покоя. Девушка не понимала, что случилось. Вернее, не желала понимать, что могло быть возможной причиной столь странного, резко изменившегося поведения Колиньяра. Еще какое-то время она бы обязательно поразмыслила над этим и быть может даже нашла ответ хотя бы отдаленно похожий на верный, но внезапное ржание чужой лошади где-то позади вынудило ее вернуться мыслями в настоящее. Когда топот копыт раздался совсем близко, Рэйв бесстрастно покосилась на поравнявшегося с ней Константина. — Здравствуй, — тут же обаятельно улыбнулся крепкий юноша, легонько натягивая на себя поводья, чтобы сравнять шаг молочно-белой морисской красавицы с конем маркизы. — Здравствуй, — коротко улыбнулась Алва, в самом деле не находя разумных объяснений для подобного участия унара. Да и куда больше ее внимание привлекла лошадь Манро — статная и гордая белогривая кобыла, прямо-таки достойная противница ее собственному жеребцу. Чистое дитя Создателя рядом с оксверненным темнотой отродьем Леворукого. Но пускай внешне лошади унаров были настоящими противоположностями, от мориски веяло схожим с Янисом темпераментом, присущим наверняка почти всем лошадям этой породы. Ох, от такой умницы даже бы она, — верная своим вкусам кэналлийка, — не отказалась! — Как настрой? — добродушно поинтересовался виконт, вновь пытаясь завладеть расположением Рэйв. — Все хорошо. — У нас тоже? — загадочно улыбнулся Константин, теперь волнительно окручивая вокруг своих широких кистей поводья. — Должно быть плохо? — усмехнулась девушка, вновь коротко глянув на молодого наследника графов Манриков, очевидно теряющегося в обществе Алвы. Но сей смущение розоворотого юнца было ей сподручно: она не особо жаждала общения с кем-либо из унаров, по крайней мере сейчас — в минуты тщательно сокрытого от чужих глаз волнения. — Тот случай, — с виноватой паузой напомнил юноша, незаметно подав своей лошади команду подступить ближе к черногривому стройному мориску. Маркиза невозмутимо хохотнула. — Нос давно прошел, я и позабыть успела. — Рад это слышать, — виконт вновь улыбнулся, кажется удовлетворенный скудным ответом. Но он точно собирался сказать что-то еще в надежде заполучить красноречие Алвы, пока из тени деревьев не объявился Северин Заль — второй по удобству подпевало Колиньяра. Нагло преградив своим однокорытникам путь, смазливый юноша поставил худотелого гнедого коня каимской породы на дыбы. — Закатные твари! — тотчас выругался Константин, в последний момент успев осечь испугавшуюся Сауле, однако взявшийся неоткуда Эстебан в следующую же секунду ловко выбил наследника графов Манриков из седла, проскокав мимо на своем прыгучем грациозном линарце. Крепкий юноша свалился наземь, на радость Колиньяру угодив прямо в лужу. — Что ты творишь? — тут же зло оскалилась Рэйв, натягивая поводья Яниса, возмущенно попятившегося назад. Граф всегда и в любом седле смотрелся неподражаемо изящно, но нужно было быть последним глупцом, чтобы пытаться оспаривать то, что особенно очаровательно известный всем негодяй выглядел именно в моменты подлых выходок. И сие зрелище было для Рэйв не ново: нынешнее поведение маркиза напоминало Алве ребяческие годы, когда достойный наследник расчетливого герцога Колиньяра то и дело тешил свое самолюбие и гадкую изобретательность чем-то этаким, а затем, чествуя свою победу, триумфально оглашал бесстыдства, вроде последовавшего: — Вам, унар Константин, стоило внимательнее следить за опасной дорогой и скверной лошадью, нежели за вашей коварной спутницей, — дерзко высказался Эстебан, ловя на себе взгляд маркизы. И конь Рэйв тут же громко фыркнул, принявшись с силой перебирать массивными копытами, словно бы переняв все эмоции своей наездницы без единого ее слова. — Тш-ш-ш, — зашипела кэналлийка точно аспид, успокаивая Яниса, что и сам был схож с гремучим змеем. — Вас, лорд, верно удар хватил, — процедила девушка сквозь зубы, ловко спрыгивая на раскисшую землю. — Или бесчестность предков проявляется в нем все сильнее, — проницательно заметил Манро, принимая протянутую маркизой ладонь. — Ты моих предков не тронь, грязный пес, — тут же осклабился Колиньяр, натянув поводья Гогана. Конь маркиза громко заржал. После столь резкой демонстрации скверного расположения Эстебан и не рассчитывал на продолжение, но Константин, стоило признать, удивил его очередной нахальной вольностью. — Приди в себя, дурень, — громко рявкнул смельчак, шагнув навстречу самовлюбленному маркизу, по-прежнему восседающему в седле не менее гордого, чем его всадник, коня. — Иди ходи фертом перед другими, меня твои пируэты не впечатляют! Рэйв в изумлении распахнула ярко-синие глаза. Почти впервые она видела, чтобы кто-то столь пылко и самоотверженно пытался противостоять главному задире их школы. Признаться, отыгранное представление даже немного подняло ее настрой, но девушка по горькому опыту знала, что Эстебан никогда не сдавался так просто, а его вызывающее поведение и оскорбительные доводы были способны в раз растоптать любые, даже самые смелые порывы, подчиняя себе мысли и чувства противника. Спрыгнув с коня, Колиньяр уверенным твердым шагом направился к Манро. Приближался не медленно, но и не быстро, наслаждаясь моментом вполне естественного перед нападением напряжения. Напряжения, которое ему нравилось. Которое услаждало. — Повтори, если тебе не дорога твоя вшивая честь. И жизнь, — с торжествующей ухмылкой произнес Эстебан, в самом деле готовый вот-вот вступить в неравную борьбу с виконтом. То, что из всех фабианцев лучшим был именно Эстебан Колиньяр, было бесспорно: он вышел бы из этой схватки победителем, как бы смел и отчаян не был противник. А поскольку своими словами дерзкий юноша и вовсе никогда не поступался, он был и впрямь готов показательно опустить Манро на самое дно, если бы не вовремя оказавшаяся между ними Алва, так некстати лишенная всякого страха пред маркизом. — Опомнитесь, господа, — холодно оборвала Рэйв, отчего-то смотря только на Эстебана. — Хотите навлечь на себя безудержный гнев капитана? Пожалуйста. Но извольте тогда сразу сложить головы на блюдо Арамоны, чтобы никому более не досталось из-за вас. Колиньяр небрежно цыркнул краями тонких губ. Его мало волновали неудобства других унаров, но то, что Алва скорее сама была готова ввязаться с ним в драку, чем позволить кому-либо несправедливо пострадать, знал точно. И все же не спешил отступать. Без последних слов. Маркиз Сабве резко вздернул гордый подбородок, бросая серьезный зоркий взгляд на стоявшего за спиной девушки Манро. — Мы не закончили, — предупредил он виконта и, выдавив из себя короткую неискреннюю улыбку, наконец двинулся прочь, к своему жеребцу и верному Северину, который все это время был готов самоотверженно вмешаться, стоило Эстебану дать отмашку. Девушка хмуро покосилась на вассала Колиньяров. Соображал барон Заль может и туго, но за своего маркиза и вправду был готов и голову сложить, и без раздумий в пекло броситься. Связь вассалов герцогских фамилий с их господами была Рэйв почти что чужда: герцоги Алва не имели своих вассалов, а из созависимых отношений обладали лишь сюзеренитетом с Олларами. — Всенепременно, — огрызнулся Манро и, метнув в спину уходящему Колиньяру угрожающий взгляд, тоже поспешил вернуться к своей лошади. «И только этого не хватало», — мрачно подумала Алва, обратив взгляд вслед удаляющейся фигуре маркиза, которого галопом понес вглубь парка послушный Гоган. За случившееся безобразие ей хотелось отвесить Эстебану пару пощечин или быть может оттягать за уши, точно как его мать, — герцогиня Урсула, — когда-то. Однако нынешний Эстебан вряд ли позволил бы ей или кому-либо такую смелость. Но ничего, Алва знала другие способы. Девушка любила и умела изводить врага словом, а значит она обязательно подгадает момент, чтобы застать Колиньяра одного, ухватить прямо за его острое самомнение и заставить сказать все, о чем он думал в самом деле. Оставалось лишь дождаться вечера.