I thought that I've been hurt before
Я всегда думал, что знаю, что такое боль,
But no one's ever left me quite this sore
Но еще никто не заставлял меня так страдать.
Your words cut deeper than a knife
Твои слова острее любого ножа,
Now I need someone to breathe me back to life
И теперь мне нужен кто-то, кто снова вдохнёт в меня жизнь.
Shawn Mendes «Stitches»
[pov: Гию] Моё имя — Гию Томиока. Я — мечник-истребитель, один из восьми оставшихся столпов, являюсь Столпом Воды. В отличии от других хашира, я не вливаюсь в коллектив. Всё из-за моего характера — я холодный, замкнутый и отчуждённый. Около трёх лет назад, в заснеженном лесу я встретил мальчика с его сестрой, которая превращалась в демона. Я хотел убить девочку, однако её брат не позволил мне сделать это. Немного понаблюдав за ними, я направил их к Урокодаки, моему сэнсэю. Через два года мы встретились вновь, на горе Натагумо. Нас с Кочо, Столпом Насекомого, прислали помочь этим ребятам. Месяц назад, ко мне подошла одна девочка. Её отличительной чертой были разные глаза: фиолетовый и синий, а волосы, насколько я помню, были русыми. Представилась она Такаямой Дорати, и попросила занять должность моей цугуко. Я очень удивился, и сначала подумал, что она так прикалывается. Дорати сама по себе в принципе была похожа на шутку. В отличии от других девочек, голос у неё низкий и хрипловатый. За то смеётся она чудно. Меня это даже иногда раздражает. Как может человек быть таким радостным, когда потерял свою семью? Почему она не может быть столь же благоразумной и уравновешенной, как Танджиро? Я не уверен, насколько хороша она в качестве ученицы. Пока мы тренировались, Дорати много раз успела притвориться, что совершенно выбилась из сил. Кого она пытается обмануть? Она ленива, и это злит. Почему она не может быть такой же старательной, как Танджиро? Она ужасная болтушка, и говорит всякий бред. Рассказывает мне о каких-то эльфах, дриадах, звёздах и цветах. Неужели не понимает, что для меня это ненужная информация? Её вечный гомон раздражает. Ни слова не понимаю. Почему она не может быть такой же спокойной и понятной, как Танджиро? Недавно погиб девятый столп — Кёджуро Ренгоку. Когда Ворон Уз принёс известие об этом, я был огорчён. Ренгоку был одним из немногих, кто относился ко мне хорошо. Не я один был расстроен его кончиной. Все те ребята, что ходят вместе с Танджиро, кажется, были особенно разбиты. Они до сих пор грустят, пускай и не так сильно. Но Дорати… На неё невозможно было смотреть. Я ни разу не навестил её лично, но это делали другие. Я слышал, как Столп Любви плакала и жалела девочку. Танджиро тоже был сам не свой. Похоже, Такаяма была очень привязана к погибшему, ведь познакомилась с ним раньше других. Не понимаю её. Если так близко принимать всё к сердцу, можно и свихнуться. Недавно, Танджиро, кажется, какое-то волшебство с ней совершил. И теперь она стала резко поправляться, как по щелчку. А потом и вовсе встала на ноги, и заново научилась жить. — Томиока-сан! Я лениво поднял взгляд, и увидел… Верно, её, свою новоиспеченную ученицу, что диким галопом неслась напрямик сюда. Ну конечно! Неспеша передвигаться тропинками — это ведь для слабаков! — Здравствуйте, Томиока-сан, — она наконец добежала, как всегда запыхавшаяся, как всегда с растрепанными русыми волосами. Она хоть иногда расчёсывается? Стоит, неловко потопталась на месте, заправив выбившуюся прядь за ухо. — Я… Простите, что не пришла в положенный срок… — я вижу, как Дорати виновато втянула голову в плечи. — Я совсем не думала, что Ренгоку-сан умрёт. И что я… Так на это отреагирую… Вот, она опустила голову, кусая нижнюю губу. Интересно, заплачет прямо сейчас? Она ведь очень эмоциональная. Но нет. Она не плачет. Я вижу, с какими усилиями она сглатывает жёсткий ком слёз, что подкатил к горлу. А затем спрашивает: — С чего бы мне начать? [pov: Дорати] Когда в детстве я грустила, бабушка сердилась. Я никогда её не понимала: как можно сердиться на человека, который разбит внутри? Я однажды спросила её об этом прямо, но она рассердилась ещё больше и придумала мне занятие, чтобы «дурь а голову не лезла». Похоже, Томиока Гию придерживался такого не принципа, поскольку не дал мне времени на то, чтобы слёзы лить (и, между прочим, правильно сделал!). Сказать, что от стольких упражнений для разминки мне стало дурно — не сказать ничего. Тех же самых банальных приседаний, отжиманий было сто-о-о-о-о-олько, что голова шла кругом. Ресурсов на грусть и слёзы попросту не осталось. — Ух, знаете, — сказала я, в изнемождении садясь в тенёк. — Я иногда завидую полевым лилиям. В дневнике дедушки я нашла цитаты: «посмотри на полевые лилии: они не трудятся, не прядут, но Бог даёт им убранство лучше, чем у многих королей». Я думаю, было бы прекрасно немного побыть лилией. Купаться в лучах восходящего солнца, упиваться росой, быть другом полевых зверей и пташек, радовать глаз прохожих, обдуваться ветерком… Разве не чудесная жизнь была бы тогда? [pov: Гию] Она снова болтает бред. Такой невыносимо сказочный бред. Откуда он берётся в её голове?! Цветком, значит, быть захотела? Ну да, ну да. А если какой-то ребёнок сорвёт тебя, пока ты будешь лилией? Думай логически. Логика — более важное в жизни охотника, чем сентиментальные мечты. Поймёшь ли ты это когда-нибудь? Дорати продолжает нести чушь: то про какой-то перламутровый замок, то про белого лебедя, который прикован серебряными цепями к водяной карете. Настолько нудно, что я её почти не слушаю. Ей пятнадцать или пять лет? Противно от того, что она до сих пор верит в эти глупости. А если не верит? Зачем тогда щебечет всякую чушь? Надеется подлизаться и отвильнуть от тренировки? Как бы не так!.. — Дорати, продолжаем! — объявляю я. В её разных глазах замечаю разочарование. То есть, мои догадки верны? Я осторожно беру старый записник её деда, что она мне принесла, и быстро прочитываю описание кат. Видно, что предок её был куда серьёзнее и старательнее, нежели она сама. Даже своё дыхание придумал!.. Когда она отрабатывает каты, я стараюсь придраться к каждой мелочи. Пусть лучше работает, так меньше времени на дурь останется. И то, тут даже не так тяжело, как на учёбе у Урокодаки. Что, тяжело ей? А кто её за язык тянул, когда она умоляла меня учить её? Помучав Такаяму ещё полчаса, я решаюсь закончить тренировку. Счастью девочки нет предела. Она победно вскидывает руки вверх и бежит прочь, забывая попрощаться. Не удивлюсь, если завтра она не придёт. Ленивая. День 2 Я сижу на том же месте на следующий день. Я уже так настроился на то, что этот ребёнок будет обходить меня десятой дорогой, что её нежданное появление вызывает шквал приглушенных эмоций и вопросов. — Я просила Вас быть моим суровым учителем, — говорит она. — И вы были. А я обещала стараться. И я буду стараться! Смелое заявление. Посмотрим, насколько тебя хватит! Даю ей задание отрабатывать каты, а сам внимательно наблюдаю за каждым её движением. Если вчера я придирался, то сейчас и невооружённым глазом видно, что уж очень явно девочка косит. Я делаю ей замечание. Вижу, как челюсти сжимаются — ей определённо не нравится критика. Какая гордая. Но она молча кивает, и пытается сделать так, как я сказал. Но кто учил её так выгибать руки? Я говорю ей, что она делает движения неверно. Дорати слушает, пытается понять, что я от неё хочу. До чего же медленно въезжает! Я ведь почти на пальцах объясняю, как можно не понять? Замечаю, что она устаёт. По-настоящему устаёт. Разрешаю отдохнуть, и Дорати с радостью садится рядом. — А если бы я не была человеком, — она мечтательно облакотилась о ствол дерева. Сентиментально до отвращения. — Я бы была ветром. Ветреным и неумолимым. Я бы трепала волосы Мицури-чан, целовала щёчки Аой, или била бы лещи некоторым личностям. А за несколько секунд облетела бы пол земли, запутавшись в ветвях клёна, и обрушившись с высоты на пруд. Там бы я превратила водную гладь в тысячи сверкающих звёздочек… А потом… Вот и пойми её. Только вчера она хотела быть лилией! Послушав её ещё пять минут, мозги начинают гудеть. Я не выдерживаю. С моих губ срывается: — Дорати, помолчи-ка, ладно? Фраза была брошена как-то уж слишком грубо. Не так, как я хотел бы. Интересно, что она сделает? Проигнорирует? Обидится? Но она не сделала ни того, ни другого. Она замолчала. Столь безоговорочно и послушно. Странно-странно. Неужели смерть её друга правда настолько сломала её? Я закрываю глаза, наслаждаясь спокойствием. Верно, её лучше видеть, чем слышать. Слишком шумная. Но наслаждаться долго не выходит. Через несколько минут такая тишина в её присутствии стала даже раздражать. В отличии от неё, болтливость подопечной была хотя бы естественной! Почему ты молчишь?! Зачем ты меня послушала? И она, будто уловив мою мысль, начинает говорить. Но не чушь, а весьма насущный вопрос: — Что мне делать теперь, Томиока-сан? Я говорю ей вновь повторить те каты. Который раз за день? Не важно. Она должна отработать это. — Нет, не так. Ты не правильно катану держишь. Работай слаженней и без остановок! — похоже, у меня сдавали нервы. — Да какая же это ката у тебя, если это и не ката вовсе, а лишь беспорядочные хаотичные всплески энергии, которые уходят так же внезапно, как и появляются? — Ась? — ученица удивлённо посмотрела на меня. В её глазах такое искреннее недоумение. — А разве у Танджиро не так? Как она может сравнивать себя с Танджиро, когда у последнего — потенциал, огромный талант, умение учиться и серьёзность, а у неё, похоже, нет ничего из перечисленного? — Разумеется не так. У него всё плавно и слаженно. Я сказал правду. Это чистая правда. В замечаниях не было ничего обидного. Но несмотря на это, на её глазах появляются слёзы. Она не обижается на меня. Ей грустно за саму себя. — Я сплошное наказание для Вас, да, Томиока-сан?.. — с печалью спрашивает она. Вопрос настолько философский, что я не сразу могу найти ответ. Но он ей и не нужен. — Простите, что я такая неумёха. Но Вы потерпите меня немножко, а уж потом я как-то прорвусь, и Вы сможете мною гордиться! После этих слов сердце кольнул укор совести. Мне впервые стало по-настоящему жаль цугуко. Я даже взглянул на ситуацию под другим углом. Она старается, просто не всегда всё выходит. А в конце-концов, Дорати ведь привыкла делать удары по-другому. Ей очень трудно учиться заново. Пожалуй, это была последняя пространная речь, которую девушка сказала в этот день. А я впредь не придирался, а старался судить в меру её возможностей. День третий Она молчала. Ровно так же, как я попросил её об этом. Но тишина более не казалась мне приятной. Она была чужой и холодной гостьей в присутствии моей цугуко. Временами мне казалось, что Такаяма специально молчит, чтобы позлить меня. Такие догадки меня раздражали, но я вовремя вспоминал причину её молчания. Дорати старалась. Она прикладывала больше усилий, чтобы делать всё плавнее и лучше. С неё пот тёк градом, она тяжёло дышала и иногда задыхалась. Удивительно, как это она ещё не разодрала себе горло после того, как она использовала своё дыхание снова и снова. Ты не видишь? Всё в этом мире кричит тебе: «Хватит! Из тебя не получится сильный мечник! Не пнись, куда тебя не просят!» Но нет. Похоже, она видит. И тем не менее, пнётся. Всё сильнее и настойчивее. На привале девочка всё также молчала, мечтательно устремив взор куда-то вдаль. Я предполагал, что в её русой голове всё ещё вертелись безумные идеи и интересные мысли, просто она перестала пытаться делиться ими со мной. От этого становилось даже как-то… неужели грустно?.. Она очень часто ходит на старое кладбище истребителей. Я знаю, что она сидит на могиле Ренгоку. Когда она возвращается, на её лице видны следы слёз. Её частые визиты в Поместье Бабочки не давали мне покоя. Казалось бы, это очевидно, что она приятельница Кочо, но почему тогда я ни разу не видел их вместе? Всё-таки, я почувствовал, что пора развеять уж слишком затянутое молчание. Собеседник из меня был никакой, поэтому найти достойную тему для разговора не удалось. Пришлось довольствоваться тем, что первым пришло на ум: — Вы с Кочо друзья? — скорее уточнил, чем спросил я. Дорати от неожиданности вздрогнула, обернувись ко мне лицом. Первое время взгляд её выражал растерянность — видно, не до конца отошла от грёз — но вскоре приобрёл более точное выражение лица. Она нахмурилась и с брезгливостью отодвинулась, будто я правда спросил что-то ужасное. — Нет, — холодно заявила она. Меня поразил тот факт, что она может быть холодной. — И Вам не следовало меня об этом спрашивать. Она отвернулась с довольно высокомерным видом, встала и продолжила заниматься тренировкой. Так прилежно и отчаянно, что каждому стало бы понятно, что цугуко раздражена. Этот ответ и реакция на вопрос сбил меня с толку, ведь я много раз замечал её в том Поместье. Похоже, впервые она разозлилась на меня. Вместе с растерянностью, такой ответ породил какое-то странное тепло в душе. Я отнюдь не радовался тому, что Такаяма враждует со столпом. Просто стало как-то приятно от того, что не я один не в ладах с управителем усадьбы. Значит, возможно, проблема тоже не во мне? Всё моё окружение любило Шинобу, а если кто и не любил — то уважал. Она была привлекательной хрупкой девушкой с неплохими навыками, завораживающим стилем боя, глубокими познаниями в области медицины, и… скверным характером. Но это не мешало остальным восхищаться ею, боготворить и превозносить её. А я? Я всегда оставался в стороне. Видя это, бабочка нередко подкалывала меня. Вернее, это можно было бы назвать подколами, будь они безобиднее. Но эти слова лишь расшатывали мою и без того хромающую уверенность в себе. Сначала я старался не обращать внимания, но с каждым разом я всё чаще убеждался, что она права. Она говорит правду. Меня недолюбливают. Иначе с чего бы Столпу Змеи говорить, что я его раздражаю, и у меня крысиное лицо? Зачем Столпу Любви обходить меня стороной? С чего бы остальным хашира игнорировать меня? Она вскрывала мои раны, но не давала лекарства, чтобы их обработать. Её лечение не приносило пользы — только боль. Интересно, чувствовала ли Дорати тоже самое? День четвёртый На следующий день, кажется, она забыла о своей обиде. Опоздав на несколько минут, девушка пришла и ещё долго раскланивалась, извинялась и улыбалась. И всё-таки, кажется, она не пожалела того потраченного времени. — Я была у Аой, — объяснила Такаяма во время привала. — Мы разговаривали и готовили вместе, а ещё плели парные колечки из бусинок и придумали песню!.. Насколько я понял, Дорати полюбилась одна из воспитанниц Кочо, которая ухаживает за больными. Выглядит так, будто русоволосая без ума от неё. На осторожный вопрос, что именно ей нравится в Канзаки, девочка смущённо повела плечиком: — Хотя бы то, что Аой нравится меня слушать. И с небольшим сокрушением для себя я понял, в чём допустил ошибку. Я дал Дорати понять, что её рассказы мне не интересны. Ведь я никак на них не реагировал, когда ей так хотелось хотя бы простого: «А что было дальше?» Цугуко не обижалась. Она никогда не обижалась на такое. Девочка просто смиренно отступала на ступень дальше, навстречу тем, кто был рад её глупостям. Кто смеялся вместе с ней, слушал и задавал вопросы. Она с радостью впускала таких людей в свой маленький мирок, и уходила с ними всё глубже и глубже, осторожно отсеивая тех, кто не мог её понять. Ей было важно, чтоб её слушали. Так же важно, как дышать. А все, кто отказывался это делать, отдалялся всё дальше, и дальше, и дальше… Я никогда прежде не рассуждал на философские темы. И боюсь, моя первая и последняя попытка была неудачной: — Я думаю, — начал было я осторожно. — Что если Кёджуро сейчас наблюдает за тобой с небес, он доволен твоими успехами. Она посмотрела на меня так, как снисходительный учитель смотрит на ученика, невыучившего урок. Словно я ошибся в элементарных вещах. Зрачки у неё расширились настолько, что казалось, будто это не глаза вовсе, а два огромных чёрных озера. — Кёджуро не на небесах, — отрезала она довольно сухо. Я непонимающе приподнял бровь. — Он в пути, — объяснила она. — Кёджу ждёт меня. Он будет ждать в пути, до тех пор, пока я сама не умру. А тогда мы вместе пойдём на небеса. От столь неутешительной судьбы и странности мыслей меня бросило в дрожь, и я решил впредь не заводить с ней разговоров на эту тему. Психика целее будет. После долгого молчания, Дорати всё-таки подала голос. Только теперь слова звучали обычно и почти полностью нормально: — Знаете… Возможно, Вы подумаете, что я драматизирую, но Кёджуро… — Такаяма впервые со дня смерти Ренгоку произнесла это имя вслух. — Он действительно был тем, что много для меня значил… Он был чудной. Меня это обескураживало поначалу. Но мне это нравилось. Ведь большинство других… понимаете, они такие… Обычные! — цугуко произнесла это таким тоном, будто кого-то действительно возможно было обвинить в том, что он обычный. Я даже подумал, а не считает ли меня она таким же — обычным. — Наши миры были разными. Но такими похожими… Его мир всегда был открыт для других: Кёджу был честным и открытым, а ещё очень добрым. Мне всегда хотелось быть похожей на него. Иногда мне кажется, что она намного сильнее меня. В моральном плане, я имею в виду. До сих пор не могу оправиться от смерти Сабито… А она держит голову прямо, не сдаётся и рвётся вперёд даже тогда, когда не выходит. Минута столь внезапно начавшегося откровения прервалась. — Извините… — пролепетала она. — Я и не заметила, как стала выражать свои мысли вслух… Прямо беда с этими открытыми людьми — они думают, что все окружающие их люди такие же!.. День пятый Всё прошло довольно хорошо. Вернее, прошло бы хорошо, если бы на одном из привалов к нам не заглянула любопытная Шинобу Кочо. — Ара-ара, Томиока! — пропела она. — Тоже цугуко взяли? Славненько-славненько! Неужели решили заняться полезным делом? Лицо Дорати помрачнело, несмотря на то, что фраза была обращена не к ней. Наверное, она просто ненавидела, когда кому-то причиняют боль. Но она ничего не сказала. Всё-таки, моя цугуко знала своё место, и знала, что она никто, чтобы спорить со столпами. — Возможно, теперь Вас не будут так сильно недолюбливать, — продолжала она мелодичным голосом, кружась вокруг нас. У меня внутри всё опустилось. Да знаю я, Шинобу, знаю, что меня здесь не любят. Тебе так обязательно напоминать об этом снова, и снова? Это давно не новость для меня. Брюнетка продолжала что-то мурлыкать. Я почти не слушал. Я не показывал, но мне было тяжело. Я всё глубже опускался в пучину отчаяния, что охватывала меня. В конце, я вообще ни в чём не был уверен. — Ну же, Томиока! — у девушки было завидное настроение сегодня. — Назовите хоть одного человека, который Вас не недолюбливает! Я молчал. Кого я мог назвать? Кочо была особенной. Но не в хорошем смысле. Право же, я ещё не встречал человека, с которым было бы так некомфортно, и чьи слова имели бы такое большое значение. И когда я уже смирился со своей участью, рядом послышался низкий голос: — Отстаньте… Я встрепенулся и посмотрел на ученицу. Она всё ещё хмурилась, но губы её были уверенно сжаты. Бабочка заинтересованно посмотрела на неё: — Прости, что? — Если у Вас плохо со слухом, могу повторить: отстаньте! А дальше началась буря. Эти двое буквально сверлили друг-друга взглядами. Вот-вот, и между ними вспыхнут молнии. И Дорати сорвалась: — Что Вы себе позволяете?! Томиока-сан такой же хашира, как и Вы! И если у Вас самих в жизни всё отстойно, зачем Вы пытаетесь испортить жизнь и другим?! Вы говорите сущее враньё, ведь Томиоку-сана любят и ценят! Сам Глава озабочен тем, что тот всегда в стороне. И это ведь по Вашей вине! У Томиоки-сана есть Танджиро-кун, Незуко-чан, Фудзимото-сан, Лиана-чан, Урокодаки-сан и я! Но если остальные согласны мириться с тем, как Вы втаптываете его самооценку в грязь — я не буду! И она топнула ногой. Опять. И опять. — Думаете, одной Вам тяжело?! Да что Вы вообще знаете о Томиоке-сане?! О его болезненном прошлом?! Да ничего! Вы не знаете, что он пережил, и что повлияло на его характер! А даже, если бы Вы говорили правду — скажите, какая польза от Вашей правды?! А если Вы такая уж честная — почему ни разу не обмолвились о том, что у Томиоки-сана очень красивые глаза? Что он сильный и способный мечник? Только и можете отравлять ему жизнь! Дорати остановилась, чтобы перевести дыхание. — Вы мне никогда не любились. Сначала я восхищалась Вами, но это прошло. Я сейчас убеждена, что у Вас сердцевина гнилая. Самый токсичный человек из всех, кого я знаю! Иначе Вы не стали бы буллить того, кто даже защититься не может! Было видно, что после всего сказанного русоволосой стало неловко, однако позиции она не сдала. — Раз и навсегда: отстаньте. Отцепитесь от Томиоки-сана! Шинобу на несколько секунд потеряла дар речи. Но вскоре опомнилась. — Оу, — по голосу было видно, что и она еле сдерживается от гнева. — Ничего себе, Томиока! Я явно ошибалась насчёт Вас. Вас не недолюбливают — у вас фанаты! Бедная Такаяма вспыхнула и попыталась возразить, но Кочо не дала: — И всё-таки мне Вас жаль. Грустно, что Вам в ученики досталась столь вздорная девочка. Смею пожелать удачи. Сайонара! Я сидел и смотрел то в спину уходящей Кочо, то на поникшую ученицу. Впервые за меня заступились перед этой хашира. И тут, русоволосая сорвалась с места и быстро побежала куда-то вперёд, размахивая руками. Я недоумевая смотрел ей вслед. На бегу она сорвала с волос резинку, и ветер просто свободно раздувал её волосы. Похоже, тогда весь мир созерцал вид задыхающейся от злости и одновременно ликующей девочки. Впоследствии она мне объяснилась примерно так: — Мне необходимо было выплеснуть эти эмоции, и я сделала это. Вот и всё. Знаете, я ей завидую. Она совсем не заботится о том, что другие о ней подумают. Очень скоро она вернулась. — Послушайте, — Дорати хочет что-то сказать. — М-м-м… Как Вы думаете, я сильно испорченная? — М? Ну вот, снова её не понимаю. — Мне жаль, что своей гневной вспышкой я огорчила моего Бога и опозорила Вас, но мне ни капельки не стыдно за свои слова. Потому что… — девушка сцепила руки в замок. — Это было как раз то, что я думала. То, что меня в ней раздражало. А если бы я продолжила копить обиду в себе, то обязательно свихнулась бы. — Ты меня не опозорила, — возразил я совершенно серьёзно. — И не огорчила. Это как раз то, что я должен был сказать Кочо на протяжении этих лет. Но я не мог. А ты смогла. Впервые за долгое время у меня появилось желание улыбаться, но я этого не сделал. — И всё же, зачем ты это сделала? Меня интересовал сам мотив этого поступка. — Вы не заслуживаете такого отношения к себе! — пылко сказала девочка. — И не должны позволять Шинобу так с собой обращаться. Поначалу я держалась, ведь надеялась, что Вы воспринимаете это как шутку. Но Вы с каждым словом всё больше терялись, бегали глазами и относились ко всему с непониманием. Я был поражён. Неужели это было так видно?! Если нет, то как тогда Дорати может так хорошо различать эмоции? — И в конце-концов, что я за цугуко такая, если бы просто стояла и наблюдала за тем, как Вас гнобят? Ну уж нет! Я защищу Вас, Томиока-сан! Это звучало так по-детски, но я не позволил себе позабавиться. Для неё, наверное, ситуация была серьёзной? Я посмотрел ей в глаза и улыбнулся. Нет, не губами — глазами. Но мне вдруг показалось, что это нельзя просто так оставить. Просто промолчать. Нельзя. — Спасибо. Она шокировано посмотрела на меня и несколько раз моргнула. Неужели она не верит, что я знаю слова вежливости? — А, п-пожалуйста! — выпалила она покраснев. — Б-будем тренироваться? — Думаю, уже поздно. Увидимся в понедельник, если мне не дадут миссию. Хорошо отдохнуть! — Вам тоже! Я ещё долго стоял и смотрел ей вслед. Чудная. Совсем как Ренгоку.