Аллергия

Дефицит кислорода на фабрике стал заметен только через пару лет моего круглосуточного пребывания в цехах. А, может быть, у меня началась аллергия. И, отнюдь, не на сладости. Говорят, что разочаровываться в детских мечтах больнее всего, и с этим утверждением я полностью согласен. Пожалуй, только, развернул бы его более детально - самую сильную горечь доставляет крах родной, привычной и взлелеянной ролевой модели. Сейчас, я уже не смогу вспомнить, когда именно все пошло не так, и привычный запах, совсем не мужского, ванильного парфюма, превратился в надоедливую приторную вонь. Мой рабочий день не был похож на “полет фантазии”, о котором я так много слышал, когда мне было 12. Ранний подъем и, исключительно полезный, завтрак по расписанию, разбор приходных накладных на товар, контроль отгрузки всех позиций, ручная работа в головном цехе, так называемая, вечерняя планерка с умпа-лумпами, ужин и обучение. Я работал ежедневно, имея всего один выходной в неделю, в который мог покинуть фабрику, соблюдая строгий комендантский час. Несменяемый график и четкие характеристики всех вышеперечисленных опций были составлены тем, кто когда-то исполнил мою детскую мечту. Самым выдающимся предпринимателем в кондитерской промышленности, одним из самых известных изобретателей своего времени, шоколадным магнатом, и моим личным учителем - мистером Вилли Вонкой. Можно было много говорить о его успехах и долго перечислять заслуженные регалии, однако, мне выпала самая неприятная, и, в то же время, самая уникальная участь - узнать его человеческую сущность. Сегодняшний завтрак был еще более напряженным, чем обычно. Творожные оладьи и нарезка свежих ягод выглядели совсем не аппетитно. У меня было стойкое ощущение того, что их сделали из несъедобных ингредиентов, лишь визуально повторив суть. Попробовав кусочек подрумяненной выпечки, я удивился собственной правоте. Это был подкрашенный кондитерский желатин. На такие “шалости” был способен только сам хозяин фабрики, и, во мне не оставалось ни единого сомнения в том, что этот креатив был за его авторством. К своему стыду, и ужасу, я даже понимал, что это значит. Вонка намекал на нашу внеплановую встречу. Где-то под сердцем ощутимо закололо. К каждому из таких разговоров, я готовился заранее. Вонка был довольно сильным манипулятором - каждое, сказанное им утверждение, сопровождалось сотней дополнительных аргументов. Я понимал, что как официальный наследник, еще не вступивший в свои права, могу только воспринимать информацию, учиться и соглашаться. Но дискомфорт доставляло совершенно другое. Все, что я говорил приобретало противоположный оттенок в коммуникации, а все выдаваемые мной реакции мотались на ус и умело использовались в будущем. Порой мне казалось, что Вилли управлял мной, как марионеткой, умело дергая за извилины. И, общаясь с умпа-лумпами, принимая решения в работе, я начинал говорить его словами, нервно смеяться, и, буквально, думать как он. Я боялся однажды проснуться другим человеком - не Чарли Баккетом, выросшим в бедной, но дружной семье, а маленькой копией великого Вилли Вонки, которому было подвластен весь, окружающий его, маленький, но самостоятельный мир. Я привык добираться к его кабинету по узким коридорам и бесконечным винтовым лестницам. Стеклянный лифт был личной привилегией хозяина фабрики, и, честно признаться, это нисколько меня не расстраивало. Мне давно казалось, что нажатие кнопки выбранного этажа систематически работает некорректно - лифт останавливался у кабинета наставника, даже если я собирался попасть в цех на два этажа выше. Скромная коричневая дверь ничем не выделялась на фоне серого оформления стен. Однако, я знал, что замок был оснащен противовзломным механизмом, а внутри всегда оставалась включенной сигнализация. Вонка управлял ей с пульта - “датчик” срабатывал не только на незваных гостей в его отсутствие, но и в случае, если кондитера внезапно беспокоили в момент его пребывания внутри. Как мне объяснял шеф ранее, 5 минут его личного времени стоили дороже, чем ежедневная оплата труда каждого из умпа-лумпов. Да и сигнализация лишь отпугивала - за все годы моей жизни на фабрике, мы еще ни разу не обращались в наше частное охранное предприятие. Посторонние люди не осмеливались приближаться даже к главным воротам. Горожане до сих пор вспоминали громкий финал акции с золотыми билетами. О пострадавших на фабрике детях, тогда трубили все СМИ. Я вошел без стука. Мой наставник сидел за своим рабочим столом в крайне неестественной позе - нетрудно было догадаться, что он услышал мои шаги еще за дверью и бросил все дела, чтобы выглядеть непринужденно. Внутри снова закололо - было искренне больно, в очередной раз осознавать, что я предчувствовал все его действия и понимал происходящее от и до. - Ох, Чарли! Доброе утро, мой мальчик. Как завтрак? Я не знал, стоило ли признаваться в том, что не стал начинать свой день с сомнительной смеси желатина и красителей. - Гм...нормально. Вы что-то хотели. - А, да-да-да… Ты, как и всегда, понял меня с полуслова! Он наигранно захихикал, и у меня не получилось сдержать подергивание собственных лицевых мышц. Меня передергивало от отвращения. Я знал настоящий, низкий тембр его голоса, неоднократно видел естественные эмоции и даже два раза заставал Вилли на кухне без макияжа. На меня более не срабатывал этот пережеванный фасад. Осознав, что я не в настроении ему подыгрывать, Вонка стер улыбку с лица и медленно поднялся. Кошкой, он стал бродить вокруг своих книжных стеллажей. В этом кабинете не было места сладким розовым оттенкам, лишним запахам и ярким картинкам. Мне казалось, что именно такая обстановка отражала его реальную сущность - среди пыли, маленьких игрушек, кучи старых оберток с не актуальными дизайнами от его продукции, хранились ценные знания. Все книги на полках не были литературой. Миллионы страницы в кожаных переплетах были исписаны мелким и неразборчивым почерком кондитера. Его кабинет был библиотекой личных ежедневников. И я не понимал, что скрывалось под этим нездоровым стремлением сберечь каждый абзац написанного им текста. Все необходимые идеи и знания уже давно были оцифрованы, перезаписаны, спрятаны в сейфах. Более того, я изучил практически каждую из этих тетрадей. Большая часть была посвящена его личным переживаниям и детским эмоциям. Однако, этот пустой груз, знаменитый изобретатель предпочитал таскать с собой. Точнее, жить и работать в нем сутками, продолжая задыхаться от пыли и тесноты. - Я заметил одну любопытную вещицу…Относительно твоей работы. - Да, мистер Вонка? Я что-то делаю не так? - Нет-нет-нет, что ты. Вопросов к качеству выполнения задач я не имею, но вот...сущность...производственных процессов, которые ты контролируешь…вызывает у меня сомнение. - Я вас не понимаю. Вилли остановился и уставился на меня в упор. Он прищурился и сделал несколько странных движений своей идеальной, выправленной огромными мучениями в детстве, челюстью. Затем приоткрыл рот и снова его закрыл - подбирал правильные слова. - Эмоции, Чарли Баккет. В первые несколько лет нашей совместной работы, я чувствовал, что ты горишь идеей, делаешь то, о чем мечтаешь, осознаешь суть. Знаешь, для кондитера, для любого создателя, очень важно работать в унисон со своим детищем… Фабрика - это ваше детище, а не мое. Мой учитель картинно застыл, заморозив последнюю жестикуляцию. Еще мгновение назад он театрально поигрывал рукой в воздухе, перегоняя невидимую бабочку с пальца на палец. И вот, его рука медленно опустилась, возвращаясь на место - вдоль туловища. Всеми своими повадками он очень доступно показывал мне, что расстроен. Я действительно позволил себе дерзкий жест - мало того, что перебил наставника, так еще и прямо выразил, неприятный для его специфического разума, факт. - Ты полноправный владелец моей фабрики, Чарли. Документально это подтверждено. - Да, но не на самом деле. Я больше года не разрабатывал ни единой технологической карты. Вы даже не читаете концепции, которые я приношу на занятия. - Именно потому что чувствую сомнение, мой дорогой! Последнюю фразу кондитер произнес с некоторым надрывом, и в томной, словно взвешенной на мерных весах, интонации я ощутил резкий темный прогал. Наша беседа плавно перетекала в противоположное русло. Вонка на мгновение сложил губы в трубочку, а затем, сделал шаг мне навстречу. Я интуитивно отступил назад. Меня до жути выбешивала его модель поведения. Он не умел, не хотел и не пытался говорить прямым текстом. Мой голос выходил из под контроля. Худшее, что я мог сделать - повестись на открытую манипуляцию и проявить эмоции. Но нервная система была уже достаточно расшатана и стресс мог начать вываливаться из меня булыжниками в любой момент, только подтолкни. И он подтолкнул. А я жестко выпалил: - Если вы продолжите наш диалог в таком формате, мы никогда не придем к правде! Вонка был доволен. Он, кажется, хотел добраться до центра моего мозга, а я очень любезно указал ему правильный путь. - Чарли, если ты так несчастлив здесь, почему ты не обратился ко мне раньше?..Если бы я знал, я бы все поменял, мы бы поговорили и…. Я сделал глубокий вдох. - Да не хочу я с вами разговаривать!!! Господи, как вы не понимаете, что я чувствую себя только хуже от того, что мы постоянно разговариваем! Вы говорите одно, делаете другое, противоречите сами себе и никогда меня не слушаете, мистер Вонка! Я понимаю, что я - никто для вас, что вы используете меня как чертов эмоциональный ресурс, вы высасываете из меня все, что можете и теперь даже ничего не отдаете взамен! А сейчас - у меня просто ничего не осталось, конечно же, я вызываю у вас сомнения, сэр! Я как очередной потерянный интерес великого Вилли Вонки, я больше не актуален, из меня больше не почерпнуть ничего нового! Я использован вами! Пуст! Пора печатать новые золотые билеты! Это вы хотели донести?! На минуту в кабинете повисла оглушающая тишина. Вонка будто превратился в старый, медленный процессор, и постепенно прогружал всю поступившую информацию. Когда процедура осознания моих слов подошла к концу, кондитер качнулся на каблуках взад-вперед и снова шагнул ближе. Только я уже не мог пошевелиться из-за полного ступора, в который вогнал себя собственными эмоциями. Смесь страха, стыда и злости перемешивалась в моей голове, как склизкое мерзкое варево. Но это состояние было отнюдь недолгим, хоть и ощутимо сильным - уже через мгновение, я услышал скрип латексных перчаток и рука Вилли Вонки вцепилась в мою шею. Я чувствовал удовлетворение. Конечно же, не от акта откровенного насилия со стороны ролевой модели из детства. Я был доволен тем, что через вычищенную цветочную полянку дорогого фасада, наконец-то, полезли сорняки. Дыхание Вонки заметно участилось - он оказался в ловушке. Раскололся самым позорным образом, сломав нашу идеальную систему взаимодействия одним движением руки. В прямом смысле. - Мистер Вонка. Он уже “вернулся” на место своего преступления и начал меняться во взгляде. Еще через пару мгновений, он отдернул руку и сладко залепетал: - Чарли, я, я….я не хотел… Это был следующий неверный ход. Склеить разбитую скорлупу невозможно. - Слушайте, не пытайтесь. Я позволил себе усмехнуться. В самом деле, он предполагал, что маленький Чарли Баккет продолжал смотреть на него влюбленными глазами, а сейчас был искренне напуган. Из-за отсутствия опыта коммуникации с людьми, Вилли действительно не понимал, что я пришел именно за тем, что он мне сейчас показал. И, несмотря на собственную стратегию, внутренние ощущения от происходящего, тоже заставали меня врасплох. Я был готов к волне сильного отвращения, но не к тому, что неприязнь смешается с получением ноющего удовольствия от ситуации. Меня подташнивало. Наставник отзеркалил мою эмоцию и усмехнулся в ответ. Наш диалог он продолжил тихим, приятным баритоном - своим настоящим голосом, который я успел хорошо запомнить: - Чего ты хочешь, Баккет? - Я хочу услышать правду. - Правду о том, что ты вырос слишком быстро, а я еще не придумал, как должен взаимодействовать со взрослым Чарли? Или о том, что я слишком жалок, для того, чтобы оставаться для тебя тем, кем ты привык меня воспринимать, потому что взрослые не верят в то, что позволило мне стать тем, кем я являюсь? Ты забавный. Уверенной, ровной и спокойной, а не манерной поступью, он вернулся к своему рабочему месту, не давая мне возможности ответить. Вонка сел в свое скрипучее антикварное кресло и наклонился к сейфу под столом. Я не был уверен, как именно открывался странный замок на черной железной дверце, но что-то подсказывало мне, что панель все-таки была сенсорной, а учитель только что использовал лумпаландский язык жестов. Вилли изъял из сейфа бархатную фиолетовую папку и начал искать в ней нужные бумаги. Прошитая стопка документов не была толстой, но кондитер просматривал ее довольно медленно, как-будто, оттягивая время. Я успел подумать, что он просто переключился и забыл о том, что я еще здесь, но, Вонка, будто услышав мои мысли, наконец выудил нужные два листа. Я не мог разобрать, что именно было написано в правом верхнем углу - витиеватую подпись заключал в себе красивый, сложный герб. Кондитер внимательно изучил лист, и, не проявляя никаких эмоций, стал быстро заполнять его. - Что...что вы делаете? Мы разговаривали. - Пишу заявление о зачислении. - Кого? Куда?! - Прошу принять мистера Чарльза Нэйтана Баккета в Университет. Мое сердце сжалось и сбежало вниз - подальше от источника стресса. Кажется, я, все же, ему проиграл. Прошлое и семейные обстоятельства маленького Чарли Баккета подразумевали яркую и положительную реакцию на подобный факт - если бы 7 лет назад мне сказали, что я еду учиться в университет, я был бы счастлив и благодарен всему миру за подобную возможность. Однако, я успел сильно измениться - и дело было не в приобретённых благах и умиротворении моей семьи (которое они нашли в жизни на фабрике Вилли Вонки), а в моих чувствах. Суть моего стремительного падения с бесконечной лестницы этой эмоциональной дискуссии заключалось именно в том, что наставник подловил меня на самом главном. Я был к нему привязан. Я закусил губу изнутри, чтобы горечь не могла слишком очевидно повлиять на мое поведение. Два спокойных шага вперед - и вот я уже напротив Вонки, перегибаюсь через его стол, чтобы вернуть себе капельку власти. Нарушаю его личное пространство, заставляю смотреть на меня. - Вы многое говорили мне. За весь тот период, что я работаю на вас. Но никогда не озвучивали главного. - Ммм? - Почему именно я? Вонка посмотрел на меня как на идиота. Очевидно, вопрос был глупым - я просто был единственным неиспорченным ингредиентом “пирога”, который старательно готовился в день экскурсии для всех обладателей золотых билетов. Точный рецепт, выверенная граммовка.Он вообще все воспринимал как съедобное. Себя он, наверняка, считал самой редкой и дорогой плиткой шоколада на всём белом свете. Господи, какая же чушь приходила ко мне в голову во время сильного стресса. Подобные ассоциации лишний раз подтверждали факт абсолютного слияния моей личности с его делом. Отвратительнее этого осознания был только факт необходимости подбора нужного паттерна поведения здесь и сейчас - я не мог позволить себе унижаться и умолять оставить меня подле великого маэстро. Нужно было продолжать игру. - Как звучит настоящий вопрос? Все взрослые настолько наблюдательны и противны или только те, в которых ты влюбляешься? - Что...что вы чувствуете ко мне? Вилли самодовольно усмехнулся и отложил свою перьевую ручку. Он откинулся на кресло и практически победно смотрел на меня. Это был второй уровень моего поражения. Я не только дважды обнажил себя за время нашего разговора, но еще и теперь, практически, стоял и вымаливал у него ответить на мои чувства взаимностью. Если бы я мог кратко описать градацию отвращения к самому себе в тот момент, я бы сказал, что внутри пахло скисшим пастеризованным меланжем. Кондитер, кажется, практически чувствовал яркие вспышки эмоционального взрыва в моей голове, поэтому не делал никаких резких движений, и не спешил говорить. Он аккуратно похлопал длинной ладонью, обтянутой в фиолетовый полупрозрачный материал, по своему колену. Последний раз я наблюдал этот жест много лет назад. Помню, тогда я расплакался в изобретательном цехе из-за того, что у меня никак не получалось повторить консистенцию не тающего мороженого. Я делал все в точности так, как говорил учитель, но сладкая масса растекалась, как только попадала на рожок. Он тогда усадил меня на колени и долго успокаивал, приговаривая: “Ну что ты, мой мальчик, ты ничего не испортил! Ты создал нечто новое! Это “сразу тающее” мороженое! Кто успел - тот и съел! Ну, разве не здорово, ха?” Эти теплые детские воспоминания не оставляли мне возможности сопротивляться. Мне хотелось прыгнуть к нему, спрятать свое лицо в сладко пахнущую ткань редингота, и разрыдаться. Просить прощения за все на свете - за то, что был груб, за то, что сказал правду, за то, что впервые в жизни отстоял свои личные границы...Оковы, которые он нацепил на меня, были ужасно тяжелыми, но были обернуты в такую мягкую ткань...Мог ли я сопротивляться? Я присел на его колени и инстинктивно уткнулся в шею. Он мягко поглаживал меня по спине, говоря какие-то, совершенно пустые, глупые вещи. Я не мог слушать и не пытался. Словно вдыхая ядовитые пары со знакомой и любимой вельветовой ткани, я погружался в спокойствие и мягкую пустоту. Мои веки тяжелели, стресс начинал медленно уходить через слезы, которые вновь, как и много лет назад, оставляли крошечные темные пятна на плече моего наставника. Внутри становилось поразительно легко и тихо. - Ты никогда не покинешь меня, мой мальчик. Не стоит так переживать, Чарли. Мы были созданы, чтобы творить, ты и я, а вместе мы сильнее и лучше. Ты ведь знаешь, как сильно любит тебя твой мистер Вонка?...Отдохни. Легкий и ненавязчивый скрип в моей голове оповестил о том, что железная дверца клетки, в очередной раз, захлопнулась.