***
Дорвавшись до её обнажённой кожи, Гаррус готов молиться всем духам, чтобы Шепард вопреки своим словам не передумала. Он со всей ясностью понимает, что его сейчас остановит разве что пуля. Она выпутывает руки из стянутой майки и, обхватив ладонями его лицо, целует. По-человечески непривычно, но так сладко, что Гаррус чувствует слабость во всем теле. Руки тянутся к её талии, и то, насколько она оказывается тонкой, приводит в немыслимый восторг. Весь функционал мозга в одну секунду сужается до задачи снять с Шепард всю грёбаную одежду и наконец почувствовать её голой рядом с собой. Часы страха за жизнь, дороже которой для него мало, дни ожидания последствий лишают Гарруса смущения и последних остатков совести. В глазах Шепард танцует синим огнём искушение, шанса противостоять которому у него нет изначально. Еле уловимой мыслью скользит осознание того, как легко ей удаётся вести его за собой. К простыням постели, как к победе на поле боя. Даже сжимая в кулаке её волосы и скользя языком ей в рот так, что она едва может дышать, Гаррус чувствует власть Шепард над собой. Она могла бы получить от него всё, что захочет. А вместо этого подставляет шею и плечи под его укусы. Это сводит с ума… Шепард стряхивает с ног штаны, и он понимает, что смотрит на неё снизу вверх. Как оказался на кровати, Гаррус не помнит, да и не имеет для него это значения, когда практически обнажённая женщина опускается к нему на колени и скользит руками за полы расстёгнутой рубашки. Мазнувшие под гребнем пальцы немедленно туда возвращаются, когда их обладательница догадывается по его реакции, что это именно то место, где он хочет чувствовать её руку. Впрочем, сейчас всё тело словно сплошной оголённый нерв – трение мягкой кожи о бока, живот, бёдра, даже на твёрдых грудных пластинах отзывается удовольствием. Это вынуждает шипеть сквозь стиснутые зубы от растущего нетерпения. И, кажется, Шепард испытывает то же самое. Любая, наверняка не самая правильная для неё ласка, включая укусы и слишком крепкие, оставляющие следы на коже объятия, вознаграждается таким откликом со стороны женщины, что Гарруса подводит самообладание, и он продолжает. Хотя какой-то остаток разума, ещё не сожранный этим помешательством, просит быть осторожнее. Когда удаётся к нему прислушаться, он ослабляет хватку на её боках, чуть отстраняется и проводит языком везде, где хотел дотронуться до её тела когтями. Шея, разлёт ключиц и наконец грудь. Звук, который при этом издаёт Шепард, заставляет его растерять всё собранное с таким трудом здравомыслие. Никакая видовая разница больше не имеет значения. Гаррус готов послать миллионы лет эволюции на все половые органы разом, потому что завяжи ему сейчас Шепард глаза, он не мог бы хотеть ее больше. Звука её голоса, когда она стонет, пока он ласкает языком твёрдый сосок, вкуса её кожи на языке, тёплого, насыщенного запаха её возбуждения – всего этого оказывается больше чем достаточно, чтобы различия в формах и текстурах перестали волновать. Скорее наоборот – сейчас от этой разницы, от того, что Шепард позволяет его когтям и зубам вытворять с ней, он чувствует себя пьяным. Пальцы соскальзывают на внутреннюю поверхность её бедра и, остановившись всего на секунду, дотрагиваются там, где женщина особенно горячая. Он прижимает ладонь смелее, плотнее и гладит через тонкую ткань белья. Задохнувшись, она льнёт к его виску щекой. — Чёрт, Гаррус… Его имя, сказанное задушенным хриплым шёпотом, действует как призыв. Он убирает руку и, вдавив пальцы в упругие мышцы ягодиц, притискивает Шепард вплотную к себе, в желании дать ей почувствовать, что она не единственная, кто остро нуждается в продолжении. И её недвусмысленный тихий вдох просто восхитителен. Привстав с его колен, Шепард подталкивает турианца, и они перемещаются к изголовью кровати. Гаррус упирается спиной в подушки. Когда она снова забирается на него, он не имеет возражений. Такая поза ему непривычна, но у женщины, которая сейчас с ним, нет мешающего в этом положении киля. А у него не осталось ни капли терпения на прелюдии, и кто из них будет сверху, совершенно плевать. Всё, что остаётся важным – её дыхание на шее, тепло тела рядом и крепкие руки, которые, скользнув по животу, оказываются у него в штанах. Турианец слышит только свист молнии и в следующую секунду жмурится, шумно вдыхая. Чувство облегчения от исчезнувшего давления ткани сменяется просто фантастическим ощущением ласки пятипалой гладкой ладони. Шепард обхватывает его член у основания, проводит до самого верха, повторяет, и это почти невыносимо… Невыносимо хорошо. Гаррус обхватывает пальцами её затылок, притягивает к себе, целует, утопая в сладко-остром запахе. Шепард отвечает на поцелуй, но на удивление не теряет концентрации. Продолжая заставлять содрогаться, она даёт его языку беспрепятственно скользить во влажный рот. В сочетании с теплом ладони внизу это больше, чем он может выдержать. Чувствуя, что долго так не протянет, турианец запускает пальцы за резинку её нижнего белья и слышит приглушённый треск натянутой ткани. Этот звук всё же на мгновение восстанавливает связь между телом и мозгом. Следовало бы поднять Шепард со своих колен, чтобы избавить от этой тряпки, но выдержки на лишние телодвижения не хватает. — Это тебе очень дорого? — не узнавая собственный голос, скатившийся в низкий полурык, Гаррус чуть натягивает ткань, мягко поглаживая кожу женщины под ней. — Не-а. Резинка туговата и расцветка так себе, — тихо отвечает Шепард, потеревшись губами о его мандибулу. Смешок сменяется громким вдохом, когда он в одно движение сдёргивает с неё порванную вещь. Только теперь Гаррус видит, зачем вообще люди таскают под одеждой эти лоскуты на интимных местах. О том, что землян природа не наградила никакой защитой половых органов, он вообще-то знает из скабрезных разговоров сослуживцев. Но к тому, как это выглядит на самом деле и как повлияет на без того уже нетрезвое сознание, турианец оказывается не готов. Шепард полностью открыта. Так, как не была бы ни одна турианка даже спустя час умелых ласк. И черти его раздери, одной только мысли, что это для него, хватает, чтобы зайтись неконтролируемым похотливым рокотом. А потом она позволяет его руке прильнуть к этим складкам, влажным и тёплым, едва слышно всхлипывает, когда палец скользит глубже. Турианец опускает голову и, ткнувшись лицом в душистую кожу шеи женщины, матерится сквозь зубы, досадуя на остроту своих когтей. Её они, кажется, не особенно смущают – Шепард льнёт к его ладони, просяще постанывая. Но он прерывает ласку из опасения всё испортить одним неосторожным движением. А ему хочется гораздо больше того, что он уже получил. Когда Шепард стягивает с него штаны, он активно ей помогает, и как только ему удаётся от них избавиться, Гаррус возвращает её к себе. Крепко обхватив ладонями за талию, он не даёт больше возможности отстраниться. Сначала это почти больно. Судя по тому, как медленно Шепард опускается и замирает, полностью приняв его в себя – ей тоже. Она что-то шепчет о разнице в размере, но турианец почти не слышит за грохотом крови по слуховым перепонкам. Он открывает глаза и видит её сосредоточенное лицо. Женщина прикусывает губу и, выдохнув, смотрит ему в глаза. Нечто цепляет его в этом взгляде. Словно только сейчас до Гарруса доходит, что эта близость значит для него на самом деле. Внутри всё обдаёт жаром и чувством сродни эйфории. Подобное он испытывал, только когда впервые увидел её лицо через прицел винтовки на Омеге. — Шепард… — выдыхает он, оглаживая её щёку, не находя больше слов. Он прижимает её к себе, зарывается лицом в завитки волос у шеи. Шепард обвивается вокруг него всем телом – обнимает руками, льнёт к нему, разводя бёдра шире, заставляя испытать знакомое и в то же время новое, такое необходимое сейчас чувство обладания. Она начинает двигаться – медленно, с осторожностью, но довольно быстро выходит на ровный размеренный темп. На какое-то мгновение он теряется в ощущениях и позволяет себе откинуться спиной на подушку, а телу вздрагивать под женщиной. Чувствовать себя в ней оказывается так потрясающе, что поначалу он не может сконцентрироваться ни на чём другом. Это отличается от всего, что Гаррус когда-либо пробовал. Ему почти тридцать, возраст, когда секс едва ли может удивить, но с Шепард оказывается возможным и это. Она мягкая вся, везде, и в то же время крепкая. Перекаты мышц под пальцами отзываются чувством чужой силы, но прикосновения к бархатистой коже вызывают жажду ласкать её снова и снова. Однако там, где должно быть нежнее и мягче всего, она упругая, идеально тесная и горячая. Духи, теперь ему кажется, что до этого он даже не знал, насколько хорошо ему может быть с женщиной... «С ней… С Шепард». Эта короткая мысль заставляет Гарруса открыть глаза. Шепард смотрит на него из-под полуопущенных ресниц, а на губах играет улыбка. С новым движением она прикрывает глаза и чуть запрокидывает голову – светлые пряди осыпаются с плеч. Турианец думает, что сейчас она красива как никогда. Её вид не позволяет больше бездействовать, пробуждая все подавляемые мысли, желания и мечты о том, что ему так хотелось сделать с Шепард. Она оказывается очень отзывчивой на ласку и такой гибкой, что лучшие танцовщицы «Загробной жизни» могли бы позавидовать. Когда Гаррус беззастенчиво берёт в ладони её грудь и принимается облизывать, Шепард кричит, сбивается с ритма и тут же заводит свои пальцы ему под гребень. Он помогает ей двигаться, подаётся навстречу сам, но не прекращает играть языком с сосками, за что получает её несдержанный стон и откровенное требование продолжать. Интуитивно догадываясь, что она близка, Гаррус оставляет в покое грудь, взамен сильнее притискивая её бедра к своим на каждом толчке, двигается вместе с ней. Шепард, перестав покрывать поцелуями его мандибулы, выгибает спину, немного отстраняясь, задыхается в подступающей разрядке. Он видит красноватую кожу доверчиво открытой шеи и в эту же секунду сам теряет контроль, полностью переключаясь на базовые первобытные потребности. — Гаррус… Гаррус… Он улавливает её голос лишь периферией сознания, когда она крепко сжимается, добивая его. Нечто, что даже нельзя уместить в понятие удовольствия, затапливает всё изнутри, выливается через край, разрушает сознание. Гаррусу кажется, что его трясёт целую вечность. Ему до помутнения хорошо, настолько, что хочется немедленно сказать об этом Шепард. Но язык не слушается, как и всё остальное тело. Когда он приходит в себя, мир наполнен тёмно-синим маревом перед глазами, запахом секса в воздухе и горячей влажной тяжестью женского тела в руках. Но кое-что настораживает в этом букете. Он с запозданием понимает – это металлический привкус во рту, неприятно выдергивающий из расслабленности. — Да вот же… — невнятно бормочет турианец, когда перед прояснившимся зрением возникает основание шеи Шепард с ярко-алым следом от его зубов. В одном месте клык словно иглой проткнул кожу – на ней выступает бордовая капля крови. Шепард, обмякшая на его груди, приподнимает голову. — Что? — Перестарался, — виновато отвечает Гаррус, еле дотрагиваясь когтем до травмированной кожи. — А, — лениво тянет женщина, когда понимает, о чём он говорит, и снова опускает голову ему на воротник, — так и знала, что ты когда-нибудь не выдержишь и покусаешь меня. Правда, думала, это случится после очередной неудачной вылазки, из тех, где ты «ну предупреждал же». Честно говоря, он веселья в её голосе не разделяет, хотя и рад, что подруга реагирует на это так. А главное, не задаёт вопроса о том, что вообще заставило его в самый приятный момент вцепиться ей в шею. Становится неловко за причинённую Шепард боль. И за то, что без позволения поставил метку – жест слишком интимный в культуре его народа, предназначенный только для тех, кто связан чем-то серьёзнее увлечения и секса. Если говорить об их отношениях, между ними и так гораздо больше, чем дружба или симпатия. Но Гаррус не знает, что об этом думает подруга. И не уверен, готов ли услышать ответ сейчас. — Прости, — тихо говорит он, запуская пальцы во влажные растрёпанные волосы Шепард. Она негромко фыркает. — Ничего, я даже не заметила. Ты умеешь отвлекать… Шепард улыбается, посмотрев на турианца снизу вверх. Гаррус склоняется к её лбу, и некоторое время они снова молчат, разделяя этот момент. А потом женщина всё-таки отстраняется и соскальзывает с него. Впрочем, ровно для того, чтобы тут же устроиться рядом и свернуться тёплым калачиком под боком. Только теперь, когда его переполняет довольным сытым мурлыканьем от того, как Шепард жмётся к нему в ответ на крепкие объятия, Гаррус понимает, насколько же сильно он вляпался. Он потирает в задумчивости шею, размышляя об этом, когда чувствует напряжение, сковавшее тело женщины рядом. — Чешется? — вдруг спрашивает она. Турианец, проследив за её взглядом, понимает, что она указывает на его руку у горла. — Э, нет, почему ты спрашиваешь? Он ощупывает кожу, заподозрив, что Шепард увидела там нечто смутившее её. Она, прикрыв глаза, садится на постели и выдыхает. — Потому, видимо, что мы два идиота, которые вспоминают о презервативах, только в больнице. — Если по какому-то волшебству и в обход всех законов биологии ты забеременеешь от инопланетянина… Мою фамилию возьмёшь после свадьбы или останешься на своей? Уж прости за юмор, но что тебя… Осёкшись под многозначительным взглядом подруги, Гаррус наконец понимает, о чём речь. — Возьму твою, — не теряется она, — боюсь только, вероятность помереть от анафилактического шока у нас намного выше, чем воспроизвести потомство. Ты никогда не делал тест на чувствительность к левым аминокислотам? — Делал. В СБЦ, при поступлении. Но, честно говоря, хоть убей не помню результат. А на практике выяснить не приходилось, — просевшим голосом отвечает Гаррус и, сделав паузу, сухо сглатывает. — Что насчёт тебя? — Кажется, однажды я выдула протеиновый коктейль Тали вместо своего. Но это не точно. Так что без понятия. Несколько секунд они смотрят друг на друга и, Гаррус в этом уверен, выглядят ничуть не лучше налажавших подростков. Пока Шепард не растягивает губы в хитрой улыбке. — На наше с тобой счастье, Мордин не только отличный врач, но ещё и грёбаный, мать его, экстрасенс. — Мордин? — только и успевает выдавить Гаррус, когда обнажённая Шепард скатывается с кровати и идёт к своему рабочему столу в верхнем отделении каюты, служащим ей кабинетом. Скрывшись за стеклянной витриной с модельками кораблей, подруга через пару секунд показывается оттуда, тряся в руке две белые прямоугольные коробочки. По виду упаковок Гаррус догадывается, что в них лекарства. А следом Шепард объявляет, что у неё тут совершенно случайно завалялись антигистаминные для него и для неё. — При чём тут всё же Мордин? — интересуется турианец. Он силится понять, как связаны спонтанность их секса, внезапно найденные на столе таблетки от аллергии для турианца и саларианец, но выходит не очень. Шепард, задержавшаяся у рабочего стола на секунду, берёт ещё что-то оттуда и с задумчивым видом возвращается. — Всучил мне эти коробки буквально перед выходом из медотсека. Проницательный засранец раскусил нас раньше, чем мы сами… — негромко бубнит женщина и опускается на кровать, глядя на третий предмет в своих руках – маленькую металлическую шкатулку. В груди Гарруса расползается приятное тёплое чувство. Он не думал, что застанет реакцию Шепард на его небольшой сюрприз. И теперь с удовольствием наблюдает недоумение и какую-то ребяческую радость подруги, когда она на него смотрит. Гаррус отводит взгляд, чтобы она не заметила толику самодовольства в его глазах. Взяв лекарства, он тянется к прикроватной тумбе, на которой стоят графин с водой и стаканы. Со стороны Шепард раздаётся звонкая мелодия. — Серьёзно? — с улыбкой интересуется подруга, бережно закрыв шкатулку. — Как? — Простая механика, Шепард, — хмыкает турианец, передразнивая её. — Как, чёрт возьми, её удалось продезинфицировать? Оставила же не просто так, думала, нет смысла забирать, всё равно придется раскурочить на винтики, чтобы обработать. — Так и было, на самом деле, — пожимает плечом Гаррус, опрокидывая в себя полстакана воды следом за таблеткой. — Когда мы собирались выходить из медотсека «Хайдарабада», я заметил, что всё содержимое твоей коробки осталось на тумбе. Пока ты говорила с Чаквас, а Мордин собирал оборудование, поинтересовался у него, что из предметов смогло бы пережить дезинфекцию. Надеялся, это будет фоторамка, но он сразу сказал, что электроника устаревшая и от обработки скорее всего придёт в негодность. Осмотрев шкатулку, наш добрый доктор сообщил, что такой раритет можно без вреда для механизма разобрать на детали и потом снова собрать. Кстати, занятие оказалось увлекательное, было интересно, как устроен блок, проигрывающий мелодию. Изобретение гениальное в своей простоте. Он протягивает Шепард второй стакан с её таблеткой. Положив шкатулку на кровать, она принимает лекарство. — Я тебе очень благодарна, шкатулка действительно в своё время стала для меня огромной потерей. Слёз было пролито с ведро. Обещала матери, когда она разрешила её взять, что сберегу памятную вещь. И не выполнила обещание. А все фотографии из рамки есть в семейном архиве. Но… Честно, Гаррус, зачем ты решил тратить на это время? Вопрос кажется ему с подвохом. А потому Вакариан решает сделать ставку на честность. — Подумал, что тебе эта вещь дорога, и ты захочешь снова её получить. Хотелось тебя порадовать, — бесхитростно отвечает он. Шепард замирает, так и не донеся стакан до тумбы, на которую собиралась его поставить. Несколько секунд не сводя с него странного взгляда, она всё же ставит посудину на место. Но глаз так и не отводит. Гаррус вспоминает этот взгляд. Он уже видел такой три дня назад, когда они были на крейсере. — Надеюсь, получилось? — осторожно спрашивает турианец, всё ещё не понимая, что видит в глазах подруги. — Ох… Наверное, такие романтичные вещи прозвучат не очень убедительно от девушки, которая только что скакала на твоём члене, а в иное время убивает всё, что движется, и кроет матом не хуже Джек. Но вообще-то, Вакариан, мне хочется тебя обнять и сказать, что я очень тронута, без шуток. Ты делаешь мою жизнь намного лучше, чем она есть. Я не представляю без тебя этот грёбаный мир. Если ты со мной, мне не страшно, даже когда он катится ко всем чертям. Гаррусу кажется, что Шепард хочет продолжить, но обнаруживает себя не в состоянии слушать дальше, пока не почувствует её в своих объятиях. Женщина с готовностью прижимается к нему, кладёт голову между шеей и воротником. Руки у неё немного остыли, и он прижимает прохладные ладони к разгорячённым пластинам на груди. — Весьма убедительно, — шепчет он в её макушку, — я же не первый год знаю, какая ты разносторонняя личность. Он чувствует, как она беззвучно смеётся. — Со стороны парня, который сперва просто фанател от твоей способности держать за зад всю галактику, потом два года пытался быть тем, кем ты могла бы гордиться, а теперь просто не в состоянии от тебя оторваться во всех смыслах… Даже не знаю, что и добавить. Чёрт, прости, никогда не умел нормально изъясняться, когда дело касается таких материй, как чувства. Если скажу, что ты тоже делаешь мою жизнь лучше и что очень дорожу тобой, это будет банально и плоско, да? Шепард поднимает на него взгляд, полный того смысла, что всё это время ускользал от него. Наконец Гаррус понимает его и ощущает, как в собственной грудной клетке становится тесно от того же невысказанного, но понятного теперь им обоим чувства. — Нет, — улыбнувшись, она оглаживает мандибулу, — это будет как ты. Как тот, кто мне нужен. Выдохнув, Гаррус жмётся горячей пластиной лба к тёплому лбу Шепард. — Хвала духам, ты непритязательная женщина, Шепард. Ну и за крейсер им, видимо, тоже спасибо, — тихо говорит он, пытаясь справиться с неизвестными до этого эмоциями. — И от меня им благодарность передай, — усмехается она, удобнее устраиваясь в его руках. — Ты вроде не веришь в высшие силы, разве нет? — М-м, — задумчиво тянет Шепард, и голос её становится серьёзнее, когда она говорит: — Да, я была убеждена в том, что ничего за гранью нашего существования нет. Однако… На «Хайдарабаде», когда у меня были галлюцинации, грибок пытался подавить мой разум, сломать его, показывая всякую дрянь. Мешанину из искажённых воспоминаний и кошмаров. За несколько мгновений до того, как ты меня нашёл, я была уверена, что мне с этим не справиться. В этот момент я услышала папин голос. Настоящий. Он словно прогнал видения, и я смогла увидеть тебя. Мой отец погиб много лет назад, Гаррус. Едва ли я смогу поверить в каноническую загробную жизнь, и рациональная часть меня всё ещё склоняется к пресловутому подсознанию. Но, возможно, всё же есть некий мир, о существовании которого мы ничего не знаем. И какая-то часть нас остаётся после смерти. Ведь, в конце концов, есть и в реальности вещи, идущие вразрез с логикой. А они, несмотря на это, бывают очень сильны и способны на многое. — Любовь, например? Гаррус сам поражается тому, как легко и именно сейчас это слово соскальзывает с языка. Он ловит взгляд синих глаз Шепард и забывает обо всех крутящихся в голове мыслях. — Да, — тихо соглашается она, — например, любовь…***
— Шепард. — Доброе утро. Она едва улыбается, словно не уверена, что улыбка уместна. Гаррус думает, она о чём-то размышляла, раз не заметила его появления, пока он не позвал её. Завтрак закончился и в кают-компании кроме них почти никого, только Гарднер копошится в дальнем углу камбуза. Шепард проворачивает в пальцах кружку с остатками кофе, внимательно глядя, как турианец опускается на стул рядом. — Как ты? — негромко спрашивает она. — Да… — он замолкает, разрываясь между желанием заверить, что он в порядке, и извиниться за вчерашнее. — В норме. Надо было просто переварить это всё. Слушай, Шепард, прости за резкость вчера. Я сам принял решение отпустить Лантара и злился не на тебя, а на свою неуверенность, что поступил правильно. Переспав с этой мыслью, думаю, пусть будет так. Я видел, что он действительно раскаивается. Жить с этой виной – куда большее наказание, чем быстрая безболезненная смерть. И потом… Вчера ты не боялась подставить спину под прицел моей снайперки. Не хочу, чтобы когда-нибудь стало иначе. Последнюю фразу он произносит практически шёпотом, но Шепард реагирует на неё резко метнувшимся взглядом ему в глаза. — Учитывая обстоятельства, я рада, что ты вообще со мной сегодня разговариваешь, — усмехается она, едва касаясь его локтя. — Это мне стоит извиниться. Я сказала, что не буду вмешиваться, но вмешалась. Не то чтобы я пожалела Сидониса… Просто за тебя испугалась. Месть уродует, Гаррус. И знаешь, как бы там ни было, я доверяю тебе. Если с кем-то моя спина в безопасности, так это с тобой. Гаррус чувствует, как беспокойство отпускает нутро, уступая место теплу. Он ненадолго задерживает прикосновение на её плече. Они не особенно скрываются, но и стараются не выставлять напоказ свои отношения. Хотя если говорить откровенно, у них на это не так много времени. Вот и сейчас, когда оба допивают кофе, Шепард почти сразу встаёт. — Увидимся позже? — предлагает она, прощаясь, — буду на Цитадели, если что, пиши. — Выбьешь скидку коронной фразой еще в паре магазинов? — дразнится он, памятуя о недавней вылазке в Закеру. — Вообще-то у меня запланирована встреча, — уклончиво говорит женщина, и по её улыбке он понимает, что вряд ли это по делу. Они вместе покидают третью палубу и, выяснив, что им по пути, поднимаются на вторую – Гаррус планировал заглянуть в арсенал, посмотреть, что за новые чудо-моды на снайперки пришли. По дороге, снедаемый любопытством от таинственности Шепард, турианец ненавязчиво пытается узнать, что это за встреча будет и чем им всем грозит. Ещё в столовой он замечает, как подруга перед уходом забирает с соседнего стула небольшой бумажный пакет, что добавляет интриги. — Никак ревнуешь? — тянет Шепард, обернувшись к нему с широкой улыбкой. Гаррус понимает, что дошёл с ней до шлюза, и теперь, когда они оказываются в крошечном закрытом помещении, она не жалеет для турианца лучшего грудного тембра своего голоса, от которого у него немеет под гребнем. Понимая, что она его подловила, он решает сдаться с поличным. — Разумеется. Вот ещё любопытно было бы узнать, к кому, — парирует Гаррус, играя субгармониками, перемежая дразнящие несерьёзные с глубокими и многообещающими. — Не беспокойся. Это очень важный человек в моей жизни, но тебе точно не придётся с ним меня делить. И к слову, это ты сегодня мне изменил со своими мыслями. Придётся в ближайшее время отрабатывать, — заявляет подруга. В эту секунду за спиной Шепард открывается наружная створка шлюза, и Гаррус, увидев того, кто стоит за ней, сперва приходит в замешательство. А потом на фоне прерванного разговора чувствует, как шея начинает неумолимо гореть. — Здравствуй, Гаррус. Шепард резко оборачивается на голос гостьи. — Привет, родная. Наш корабль стоит в соседнем доке, захотелось посмотреть на новую «Нормандию», вот и решила тебя встретить. — Мам! Ох, привет… — Здравствуйте, — едва не запнувшись, говорит Гаррус. Он сразу узнаёт женщину, хотя с последней и единственной их встречи волосы у неё из коричневых стали серебристыми, как у доктора Чаквас. Два года назад ему показалось удивительным, насколько дочь и мать не похожи. И только теперь, когда обе они стоят перед ним, турианец замечает, что был неправ. Те же черты лица, линия подбородка, скулы и улыбка. И такой же взгляд, которого хватает почувствовать внутреннюю силу его обладательницы. Ханна обнимает дочь, не заботясь о том, что они не одни, и Гаррус чувствует неловкость, хотя знает, что у людей нет предрассудков по поводу выражения эмоций, тем более по отношению к родным. Просто он понимает, что его тут быть не должно, и ему стыдно, что так некстати увязался за Шепард. Подруга отвечает на объятия родительницы с секундной заминкой. Лица Шепард турианец не видит; возможно, её смущает, что это происходит при нём. Но через мгновение он замечает, как крепко она сжимает руки на плечах матери и опускает голову, когда та гладит её по волосам. От этого становится ещё более неловко, и Вакариан спешит ретироваться. — Прошу прощения, я пойду. До… — Постой! Словно опомнившись, Шепард отстраняется от мамы и оборачивается к нему. Она тут же смотрит на Ханну и снова на Гарруса. — Вы знакомы? — полным неверия голосом спрашивает она. — Э, да, мы встретились два года назад… — начинает Гаррус, но договорить мешает ком в горле. — Обстоятельства нашего знакомства были печальны, — выручает его Ханна. Младшая Шепард, явно поняв, что имеется ввиду, поджимает губы и кивает. После церемонии прощания с капитаном Шепард, организованной Андерсоном, в большом зале Башни Совета необычно пустынно. И тихо. Гаррус замечает только человеческую женщину, стоящую поодаль. Она прислоняется спиной к колонне с отсутствующим взглядом. В руках у неё сложенный флаг Альянса Систем, отданный ей четверть часа назад… — Вы Гаррус Вакариан? Он вздрагивает. Голос у неё не такой, как у дочери. Но похож… Турианец склоняет голову перед женщиной. — Я сожалею о вашей утрате, мэм, — выдавливает он. Ему на самом деле больно за неё, человека, страдавшего больше, чем кто бы то ни было сегодня в этом зале. Перед ним мать, потерявшая ребёнка. Но слова застревают в глотке от страха, что они совсем не те, которые принято говорить у людей. В голове вспыхивает воспоминание: широко распахнутые глаза отца несколько секунд наполняет абсолютный ужас, пока тело семилетнего Гарруса содрогается от кашля. И только когда вода больше не хлюпает изо рта и он может сделать полноценный вдох, папин взгляд становится суровым. Тогда он думал, что отец был крайне зол на его оплошность и нелепое падение в океан. Сейчас, больше двадцати лет спустя, Гаррус знает, в тот день Кастис Вакариан по-настоящему испугался. Независимо от вида, для родителей нет ничего страшнее, чем хоронить своих детей. Глаза Ханны Шепард блестят в неярком свете. Гаррус думает, что из них вот-вот польются слёзы. Но женщина явно слеплена из того же теста, что и та, которую он знал. — Вы служили с моей дочерью на «Нормандии», верно? — тихо спрашивает старшая Шепард, впрочем, теперь единственная. — Да, мэм, — сглотнув, отвечает турианец, — мы вместе работали над делом Сарена Артериуса здесь, на Цитадели, и когда Совет объявил его поиски, она согласилась взять меня на борт. Женщина вдруг едва заметно улыбается. — Ханна Шепард, — она протягивает ему руку. Пальцы у неё холодные и сухие, рукопожатие по-армейски крепкое. — Гаррус, — кивает он, — но, похоже, вы знаете. — Слышала о вашей нелёгкой доле под брюхом МАКО, — губы Ханны снова вздрагивают в бледной улыбке. Он чувствует, как шея становится горячей. Почему-то от того, что Шепард рассказывала о нём матери, Вакариан испытывает не только смущение, но и тёплое чувство, быстро меняющееся горькой тоской. Они немного говорят, после чего Ханна, опустив глаза, спрашивает, есть ли поблизости заведение, где не очень шумно и можно выпить. Гаррус предлагает проводить её в «Сверхновую», а женщина в свою очередь предлагает составить ей компанию на пару рюмок, если он не возражает. Решив, что это меньшее, чем может помочь, он соглашается. — Папина дочка, — роняет Ханна в разговоре спустя больше двух рюмок. — И похожа на него как две капли воды, я иногда ревновала. Они всегда были близки. Как-то муж сказал мне, что будет любить и защищать нашу девочку, что бы ни случилось, до самой смерти и даже в могиле. Надеюсь, она сейчас с ним… Гаррус не знает, что ответить. Хотя и не уверен, что нужно. Они покидают бар через пару часов. У парковки аэрокаров Ханна вдруг оборачивается и кладет руку ему на плечо. — Она всегда очень переживала за своих людей, Гаррус. За друзей особенно. Так что… Береги себя. Вернувшись в тот вечер домой, он завершает начатое в баре – напивается. Пока не проваливается в милосердное беспамятство, где Шепард не погибла в холодной пустоте космоса над Алкерой… — Как поживаешь, Гаррус? Вижу, два последних года не прошли бесследно. В голосе Ханны ни противного сочувствия, ни покровительственных ноток старшего. Она лишь на секунду задерживает взгляд на его повязке. — Это правда, — пожимает плечом он, чувствуя, как смущение понемногу отступает, — но сейчас всё в порядке. Точно лучше, чем было. Младшая Шепард явно не может никак побороть удивление, а старшая только понимающе улыбается. — Он врёт, мам, — заверяет подруга, тоже улыбаясь. — Будь у него всё в порядке, не оказался бы снова на одном корабле со мной. Ханна закатывает глаза в очень знакомой манере. Гаррус думает, что Шепард юморит в попытке справиться со смущением. И мыслью о том, какова будет реакция матери, если она узнает, что турианец перед ней спит с её дочерью. Шея, кажется, вот-вот запылает синим пламенем. — А как вы, Ханна? — спрашивает он, вспомнив о вежливости. — Полагаю, теперь тоже лучше, чем было. Рада, что ты здесь. Мне будет немного спокойней, раз она не одна среди церберовцев. Гаррус видит, как от слов мамы щёки его подруги становятся ярче. Капитан Шепард, гроза Коллекционеров и Жнецов, очаровательно краснеет. — А вот этому можно верить, с Гаррусом не пропаду, — заявляет она, после чего Ханна вскидывает заинтересованный взгляд на турианца. «Да чёрт же тебя возьми!» Вакариан уверен, что ещё немного, и проницательность старшей Шепард поможет ей уловить неладное. Но, к его вящему облегчению, она только усмехается и смотрит на дочь. — Верю. Только и ты его не подводи. Зрелище того, как у Шепард кроме щёк загораются ещё и уши, а следом она выдавливает шутливое «Так точно, мэм!», борясь с предающим голосом, поистине прекрасно. Гаррус даже любуется. Есть, оказывается, в этой галактике человек, способный заставить его острую на язык и почти всесильную подругу залиться краской. — Думаю, я всё же пойду. Меня ждут в арсенале. Был рад встрече, Ханна. Увидимся на корабле, Шепард. Женщины прощаются с ним, и уже заходя в шлюз, он слышит их тихий диалог. — Почему он зовёт тебя по фамилии? — Потому что кто-то, давший мне имя, был весьма оригинален… Оказавшись отрезанным от дока Цитадели створкой шлюза, Гаррус позволяет себе хохотнуть от души. Когда он выходит в коридор между кабиной пилота и БИЦем, Джокер проводит его подозрительным взглядом. Вот уж действительно, вляпался так вляпался, думает Гаррус, направляясь в арсенал. И главное, чувствует себя от этого до неприличия счастливым. А ещё он успевает заметить, что в пакете у Шепард лежит маленькая музыкальная шкатулка. Похоже, она решила выполнить данное маме много лет назад обещание. И это тоже вызывает неподобающую взрослому мужику радость. С лёгким, каким оно не было уже давно, сердцем Гаррус находит взглядом футляры с новыми оружейными модами и садится их изучить. Он разводит мандибулы в широкой довольной ухмылке. И верит наконец, что жизнь может быть не такой уж стервой…