***
Когда Гаррус спрыгивает с проржавевшего края дыры, в которую проваливается секундами ранее Шепард, первое, что он понимает: она движется. В груди развязывает узел. И тут же затягивается ещё туже, когда он видит осколки стекла её шлема на полу. — Я в порядке, в порядке, — заверяет капитан, когда турианец помогает ей встать. — Не успела руки подставить и поле использовать. Дерьмо. — Глаза целы? — сразу спрашивает подоспевший Мордин. — Думаю, у меня проблема посерьёзней пострадавшей роговицы, доктор… Шепард зажимает крепления у шеи и стягивает с головы шлем. Всё лицо, от верхних скул до лба, у неё в брызгах жижи из воды и плесени. Саларианец молчит, чуть склонив голову. Гаррусу кажется, у него прямо-таки в глазах прокручиваются возможные последствия и пути их решения. Поначалу кажется, что масштаб катастрофы не так уж велик. С ними выдающийся учёный и все научные мощности «Цербера». Они полны решимости не позволить разумному грибку помешать Шепард выполнить её миссию. И всё, что нужно – в кратчайшие сроки найти антибиотик, способный предотвратить попадание спор либо мицелия на «Нормандию», безвредный для человеческого организма хотя бы относительно. Сказать, разумеется, проще и быстрее, чем сделать. Но пару часов складывается впечатление, что всё будет хорошо. У них есть главное преимущество перед грибком, которого не было у всех его предыдущих жертв – они о нём знают. Доложив Миранде о происшествии, они направляются в медицинский отсек крейсера, совмещённый с лабораторией. Всего, что нужно, там нет ввиду прошедших восьми лет, но это решается с помощью челнока и Гарруса, который, пока Мордин колдует над Шепард, занимается перетаскиванием ящиков с оборудованием и материалами. К изысканиям по ту сторону связи подключается и доктор Чаквас. Когда необходимое оказывается на борту «Хайдарабада», а доктор Солус погружается в работу, это даже похоже на передышку. — Кстати, — негромко говорит Гаррус, подходя к подруге, — держи. Шепард слегка вскидывает брови и улыбается, принимая из его рук свою пластиковую коробку. — Впору выкинуть это в мусоросборник, — усмехается она, — не приди мне в голову за ней отправиться, мы бы сейчас здесь не сидели. — И не узнали бы, что случилось с этим кораблём. А также о потенциальной опасности, — замечает турианец. Женщина двигается по койке в сторону, жестом приглашая его сесть рядом. Она приваливается спиной к стене и, перебрав пальцами по коробке, осторожно снимает крышку. Шепард прикусывает нижнюю губу, и он отводит взгляд. Смех смехом, но это, вероятно, очень личные вещи, и смотреть Гаррус не решается, пока она не говорит, что не против его любопытства. — Это не самое страшное, что ты можешь обо мне узнать, — заверяет она. На дне коробки оказываются несколько листков бумаги, связка цветных стеклянных бусин, электронная фоторамка старого образца и какой-то прямоугольный металлический предмет. Шепард первым делом вытаскивает рамку, и после нехитрых манипуляций с подзарядкой старый гаджет оживает – на экране появляется изображение. — Ты? — спрашивает турианец, разглядывая снимок. — М-м, — кивнув, подруга улыбается. — Не похожа? Она поднимает на него смешливый взгляд, и Гаррус не вполне уверен, что уместнее ответить. Человеческому ребёнку на фото наверняка не больше года, и последней бы Вакариан угадал в нём женщину, сидящую рядом с ним. Круглолицее, с торчащими во все стороны колечками белых волос, существо смотрит на фотографа большими прозрачно-синими глазами в обрамлении пушистых ресниц. На ум приходит лакомство людей, которое растащили по всей галактике азари. Да, будущая спасительница Цитадели более всего напоминает турианцу зефир. Прежде чем Гаррусу удаётся совладать с предательским смешком, изображение сменяется другим. На нём девочка уже старше, но всё ещё похожа на десерт. Пушистые волосы стянуты в два забавных пучка. А держащая её на руках женщина смотрит на ребёнка с такой узнаваемой любовью, что турианец чувствует это, невзирая на видовую разницу и сложности с чтением человеческих эмоций. И на него так смотрела мать. До болезни… На следующем снимке Гаррус наконец узнаёт улыбку, которую может увидеть и сейчас. Маленькая Шепард улыбается светловолосому мужчине с заросшим, как у Джокера, подбородком. И гордости во взгляде отца юного капитана больше, чем Гаррус мог бы когда-нибудь дождаться от своего родителя. «Рождённый в любви слабым быть не может»*, роняет Касуми Гото в полуночном разговоре у холодильника. Гаррус в упор не помнит, о чём тогда шла речь. Видимо, земляне не только сильнее, но и мудрее, чем о них принято думать. От того, что изображено на этих фото, турианцу становится очевидно, на чём выросли уверенность, жизнелюбие и стремление Шепард защищать мир, в котором она живёт. Подруга откладывает рамку на койку и рассматривает сложенные в коробке бумажные листки. На них рисунки и детские каракули, которые не в состоянии разобрать переводчик турианца, и он переводит взгляд на небольшую металлическую коробку прямоугольной формы, украшенную узорами из проволоки и цветными вставками из эмали. — Что это? — интересуется он, аккуратно взяв коробку в руки – она с половину его ладони и кажется странно тяжёлой для своего размера. — Музыкальная шкатулка. С ящиком для драгоценностей. Но он пуст. Мне просто нравилась мелодия, которую она играет. Улыбнувшись, Шепард берёт из рук Гарруса вещь, переворачивая её вверх дном. — Зачем ящику с ценными вещами играть музыку? Женщина замирает с несколько озадаченным выражением лица. — Незачем. На самом деле я понятия не имею, это очень старая штука. Досталась матери в наследство. Гаррус удивляется внезапному треску, с которым Шепард проворачивает крошечный винт на нижней поверхности шкатулки. Следом она открывает крышку, и раздаётся простая звенящая мелодия, негромкая и действительно приятная. — Поразительно, что заряд сохранился до сих пор, — замечает Вакариан, на что капитан смеётся. — Здесь нет заряда, Гаррус. Говорю же, старинная вещь. Она работает на заводе, чистая механика. Внутри пружина, приводящая в движение барабан с крючками, которые цепляют струны в определённом порядке. И дай-ка угадаю: подобные механизмы ты мог видеть разве что в техническом музее. С этими словами Шепард вручает ему шкатулку и, прислонившись затылком к стене, смотрит на него с нескрываемым поддразниванием. — Едва ли, — качнув головой, он внимательно рассматривает вещицу, — такое на территории Иерархии и в антикварной лавке не найти. — Триста лет, — чуть округлив глаза и понизив голос до шёпота, говорит подруга. — Именно столько времени назад люди начали пользоваться электричеством. Электричеством, Вакариан. А теперь у нас колонии по всей галактике. И чёрт бы с азари, при таком долгожительстве у них своя философия. Но чем тут были заняты тысячи лет турианцы с саларианцами? Где портативные телепорты, сыворотка бессмертия, ну или хотя бы бесплатный экстранет с трансляцией прямо в мозг? — Было много дел. Сперва воевали с рахни. Потом с кроганами. Около тысячи лет ушло на размышления об этом. Они оба оборачиваются на замечание Мордина из другого конца помещения. — И всех их вы сами же и нашли, — замечает Шепард, и доктор усмехается, не отрываясь от работы. — Справедливо. Зато человечество сможет по праву присвоить себе такую находку, как этот грибок. Шепард закатывает глаза, длинно выдыхает. — Что вы, доктор, мы не станем претендовать на ваш хлеб. Полагаю, когда вы закончите свои исследования, никто не будет оспаривать первенство саларианцев и в этот раз. Тем более я. Только в эту минуту, когда женщина поводит плечами и трёт тыльной стороной ладони глаза, Гаррус замечает, что она выглядит иначе, чем обычно. Пожалуй, он бы не обратил внимания на перемены в другом человеке, но лицо подруги ему слишком хорошо знакомо. И без того белокожая Шепард сейчас кажется совсем бледной. Всегда яркие губы едва розовеют, а под глазами заметны синеватые круги. — Всё будет в порядке, — роняет Мордин, усиливая тем самым нехорошее подозрения турианца. — Шепард, что происходит? — осторожно, но твёрдо спрашивает он. Капитан поднимает на него взгляд, слегка расфокусированный, как ему кажется. Больше двух часов Гаррус занимался приёмкой с челнока и доставкой в медицинский отсек необходимых саларианцу грузов. Что бы ни произошло в его отсутствие с Шепард, ей это явно не пошло на пользу. — Пожалуйста, не говори мне, что согласилась быть подопытной и опробуешь сейчас на себе какой-то непроверенный опасный препарат, состряпанный на ходу… — За кого меня держите, Вакариан? — спокойным тоном без тени должного возмущения интересуется Мордин. Гаррус оборачивается к нему, чувствуя нарастающее раздражение. А ещё некоторое смятение от собственной реакции и необоснованных подозрений. Ему это несвойственно. На Омеге Мордин был единственным медиком, которому он мог доверить здоровье и жизни своих людей, когда те бывали ранены. Шепард его капитан. Сейчас, так же как и два года назад. Она – человек, кроме которого он не доверяет никому в принципе. Но за последнее время меняется многое. Не в последнюю очередь сам Гаррус. И стоит ему сложить лёгкое помешательство саларианца на своём деле и самоотверженность Шепард, как его ход мыслей перестаёт быть беспристрастным, а реакция – сдержанной. — Брейк, — вскинув руки, говорит Шепард. — Доктор, не имеет смысла держать его в неведении. Гаррус… Есть все основания полагать, что относительно скорости воздействия грибка на организм вывод был ошибочным. — То есть? — Чувствую себя нехорошо. Температура поднялась, — отведя взгляд в сторону, поясняет подруга. — Реакция организма на инфекцию. В данном случае – грибок, — наконец оставив своё занятие, Мордин подходит к ним. — Дал жаропонижающее. До тех пор, пока не обнаружу эффективный антибиотик, лечение только симптоматическое. Если что и понимает Гаррус во всём сказанном, ничего хорошего такие выводы не сулят. — Я не понимаю, Мордин. Если верить записям экипажа, грибок воздействовал на людей при помощи выделяемого им токсина, так? При этом они теряли сознание, впадая в невменяемое состояние, или становились зомби. Но перед этим никакого недомогания, кроме головной боли, они не испытывали. Что-то не сходится. — Информация верная. Но, как выяснил, не полная. Токсин выделяет не сам грибок. Его споры. Именно они попадают в тела других видов. Механизм воздействия на сознание понятен не до конца, вопрос требует куда более детальных исследований. Медицинский работник Кейтлин Шрайк была наиболее близка к истине, полагаю. Подобный эффект встречается у грибов в природе, в частности – на Земле. Но до того, как начать вырабатывать токсин, споры выделяют сильнейший иммунодепрессант. Результат: никакой реакции организма на инвазию. Чувствуя, что ещё немного, и его голова лопнет от обилия терминов, турианец переводит взгляд на Шепард, и она, прикрыв глаза, усмехается. — Видишь ли, дело в имплантатах, которые насажал в меня «Цербер». Моя иммунная система гораздо сильнее среднестатистической. Иммунодепрессант не подавляет её должным образом. Она борется с грибком, пока успешно, но ни Мордин, ни даже Миранда не знают, надолго ли её хватит, — говорит капитан, обхватывая себя руками. Броню Шепард сняла ещё раньше для проведения обследования, и теперь ей явно холодно в одном подброннике, несмотря на комфортную температуру в помещении. Видимо, лихорадка у людей мало чем отличается от того, как она проявляется у турианцев. — А что с теми, кто оставил записи? — стараясь вернуть субгармоникам сдержанный тон, спрашивает Вакариан. — Если гипотеза о времени воздействия грибка опровергается, почему токсин на них не подействовал? И потом, как могли медики Альянса не обнаружить у людей в спасательных капсулах заражение спорами? — Помните о том, что гриб разумен? Будучи видом, существование которого зависит от способности скрываться, наверняка позаботился о том, чтобы на жертвах не находили следов. Возможно, на расстоянии от материнского мицелия споры разрушаются. Изучение особенностей стратегии выживания следует отложить. Но что до загадки устойчивости некоторых членов экипажа – вопрос актуальный. Грибок невосприимчив к широкому спектру антибиотиков. Время на дальнейшее исследование ограничено. Целесообразно выяснить, почему он не тронул даже тела этих людей. Мордин разворачивается в намерении вернуться к лабораторному столу, но Гаррус его останавливает. — Скажите, а не будет ли для Шепард сейчас лучше увезти её с корабля, если расстояние сработало для эвакуированных людей? — Даже если это так работает, в чём никакой уверенности, мне не поможет, — спокойно говорит Шепард. — Я заражена самим грибом, не только его спорами. По результатам анализов, когда шлем разбился и я угодила лицом в ту жижу, частицы мицелия попали в организм. А именно так он переезжает с места на место. Прежде чем покину этот крейсер, нужно быть полностью уверенными, что я не принесу его за собой куда бы то ни было. Гаррус не сомневается, что этим тоном она пробует его успокоить, но эффект получается обратный. Сделав над собой усилие, турианец отступает, не продолжая спор. Он понимает, что с рациональной точки зрения доктор и капитан правы. Проблема для него лично в том, что он потерял способность воспринимать всё касающееся Шепард рационально. Когда это произошло: после Омеги, после победы над Властелином или ещё при встрече в Башне Совета, он ответить бы не смог. Да это и не имеет значения. Мордин советует Шепард лечь и возвращается к работе. Она подчиняется, явно чувствуя себя гораздо хуже, чем позволяет себе показать или озвучить. Некоторое время Гаррус, не имея других задач, старается отвлекать подругу разговорами. Но по итогу у него складывается впечатление, что это больше нужно ему самому, а для неё сейчас за лучшее отдохнуть. Чувствуя внутренний конфликт совести с тревогой, к тому же заметив, что Шепард засыпает, турианец отходит от неё и устраивается рядом со столом доктора. Он приносит извинения за свою резкость в последнем разговоре, на что Мордин только щурится. — Не держу зла, — едва слышно тянет саларианец, — личная привязанность ещё никому не принесла хладнокровия и покоя. Но… Посвятил жизнь изучению разумных видов. Скажу с уверенностью: хотя научных определений разума много, моральное, на мой взгляд, всего одно. — Какое же? — спрашивает Гаррус, немного оторопев от проницательности доктора. — Способность испытывать чувства. Сопереживание. Сострадание. Забота. В конце концов, любовь. Мордин приподнимает прозрачную колбу, которую держит всё это время в руке, и рассматривает мутную бурую субстанцию внутри неё. — Многие утверждают, что на это способны все высшие животные, — отзывается Вакариан, больше чтобы поддержать разговор, который, видимо, кажется неловким только ему. — Когда это иррационально – нет. Разум и логика кажутся вещами одного порядка. Но только существа, признанные разумными, могут поступать нелогично. Принято считать, что разумность – всего лишь инструмент для выживания и появилась благодаря стремлению к нему. Если взять этот грибок, всё так и есть. Однако миллионы лет успешные виды существуют без намёка на разум. Так что вопрос, для чего же он нужен на самом деле, переходит в разряд философских. Каждый здесь волен ответить на него самостоятельно. — Не знал, что вы ещё и философ, — усмехается Гаррус. — Мы мало живём. Стараемся успеть многое. — И необходимость спать всего час в сутки вам в этом помогает. Доктор коротко усмехается, но разговор не продолжает, сосредотачиваясь на работе. Турианец глубоко вдыхает. Сейчас он почти сожалеет, что может прожить втрое дольше Мордина, но его организму требуется для этого больше отдыха. Скосив взгляд на спящую Шепард, Гаррус облокачивается на спинку кресла и, открыв омнитул, включает приложение с музыкой, делая громкость побольше.***
Lay down your head, And I'll sing you a lullaby - Back to the years, Of loo-li lai-lay; And I'll sing you to sleep... And I'll sing you tomorrow... Bless you with love, For the road that you go...** Она просыпается на резком вдохе. Что-то громко звякает о пол, и музыка замолкает. — Мама! Холодно. Почему-то очень холодно. — Пап?.. А ещё тут темно. В каюте всегда горит ночник, но сейчас вокруг неё только непроглядная темнота, нет даже бледного отблеска звёзд в иллюминаторе. Что же случилось? Она садится на постели и съёживается, кутаясь в одеяло. Холод, сотрясающий тело изнутри, и темнота вокруг сдавливают горло жалобным всхлипом. Ничего. Это ничего. Они её слышали. Мама или отец сейчас придут… Она крепко жмурится, а когда открывает глаза, понимает, что темнота становится не такой плотной. Прямо перед её глазами очертания иллюминатора. Но там, за несколькими слоями стекла, вместо размытых светящихся крапин звёзд что-то тёмное. Оно огромное и движется. Пересиливая страх и не понимая, почему никто так и не идёт к ней, она встаёт с кровати. Ноги ступают на что-то мягкое и влажное. Босые закоченевшие ступни неприятно колет. Она пошатываясь подходит к иллюминатору ближе и видит, как мимо борта корабля проплывает огромная тень, словно какое-то гигантское морское чудовище. Дыхание перехватывает, когда она видит его щупальца, но крик так и застревает в груди. Позади раздаётся хриплый кашель. Она быстро оборачивается. В густом синеватом полумраке глаза едва разбирают фигуру человека на полу. Кашель повторяется, и тот, кто лежит там, у стены, словно задыхается. От страха подгибаются колени, но она делает ещё два шага к содрогающейся фигуре на полу. — Беги. Голос человека обрывается, когда дверь в каюту открывается и пространство заливает красноватым светом. Она в ужасе кричит на всю силу лёгких, глядя в окровавленное лицо незнакомого ей мужчины…***
— Шепард. Шепард, очнись! Ну же... — Гаррус, помогите снять с неё одежду. — Что? — Одежду. Дал ей максимальную дозу жаропонижающего, больше невозможно. Но температура не падает и близка к критической. В борьбе с инфекцией имплантаты не дают ей понизиться. Нужно охладить тело. Физически. Снимайте с неё подбронник. Схожу за льдом. Гаррус успевает только посмотреть вслед выдавшему нестандартное задание доктору, когда чувствует лёгкое прикосновение. — М… Гаррус… — Чёрт, Шепард, — глотку сдавливает на выдохе волнением, — думал, ты без сознания. — Я здесь, — еле слышно выдавливает подруга, приоткрывая глаза. Белки вокруг радужки её глаз покрывает сосудистая сетка. На мраморно-белом лице рубцы, едва заметные до этого дня, выделяются ярко-алыми трещинами. — Плохи мои дела? — спрашивает она, провожая взглядом его движения, когда Вакариан поднимает с пола сбитую ею в бреду шкатулку и ставит её обратно на тумбу. — Температура высокая. Доктор мониторил твоё состояние, а потом ты начала метаться, как в кошмаре. Шепард почему-то крепко жмурится, отводя взгляд. — Мать с отцом звала? — вдруг спрашивает она. — Что? — не вполне понимая вопроса, переспрашивает турианец. — Нет. Нет, ты ничего не говорила, только едва с койки не свалилась. Слушай, Мордин… Споткнувшись, Гаррус мысленно даёт себе крепкую затрещину. Нашёл время включить застенчивого подростка! Шепард, увы, ему не помогает, когда слабо улыбается и тянется к молнии подбронника. — Да, я слышала. — Её пальцы находят язычок застёжки только с третьего раза. — Вроде на мне приличное бельё. Женщина тяжело дышит, возясь с молнией, малейшее усилие явно даётся ей с трудом. А ещё её в буквальном смысле трясёт от лихорадки. Вакариан обещает себе смутиться на этот счёт как-нибудь попозже и останавливает руки Шепард. — Разреши мне, — просит он и, дождавшись кивка, расстёгивает молнию до конца. Помогая подруге, а точнее, просто стаскивая с её плеч верхнюю часть одежды, турианцу кажется, что он чувствует, насколько она горячая. Он никогда не прикасался к ней так. Самое интимное, что между ними было – объятие и рукопожатия. Её оголённой кожи непокрытой ладонью он касался лишь однажды. Но чувство бархатистой прохлады, кажется, до сих пор живёт на кончиках пальцев. Он испытывает отвращение к той части себя, которая сейчас об этом думает, и сожалеет, что не может почувствовать её снова… Шепард остаётся в чёрном топе, и трясти её начинает ещё сильнее. — Чёрт, как же холодно, — выдавливает она сквозь стиснутые зубы. — Мордин сказал, тебя нужно охладить, — как можно спокойнее говорит Гаррус и осторожно берётся за пояс штанов её подбронника. — С меня выпивка, если не сдохну, — сипит женщина. Вакариан чуть приподнимает её бёдра, чтобы избавить от низа одежды. Впервые ему на ум приходит, что людям в чём-то эволюционно повезло больше. Раздеть в такой ситуации турианца было бы сложнее. До этого дня ему думалось, что шрамы у Шепард только на лице. Но оказывается, они покрывают тонкими ломаными линиями её грудь ниже ключиц, пара есть на плечах, ещё несколько на коже бёдер и у колен. Гаррус одёргивает себя на ненужной мысли, когда Шепард тянется за одеялом. Он мягко перехватывает пятипалую ладонь и через укреплённую ткань печаток чувствует её дрожь. — Нет, потерпи. Насколько понял, в этом весь смысл. Чтобы твоё тело остыло, нужен максимум открытых участков кожи. — Да, — выдавливает она через неукротимый озноб и отпускает одеяло, — помню, мне было года четыре. Сильно горло застудила, температура никак не спадала. Меня обтирали полотенцем, смоченным в воде. Помогло, но… Просто ужасное ощущение. В том, как подрагивают её губы, турианец с трудом угадывает улыбку. — Боюсь, тебе снова предстоит нечто подобное. И заранее сочувствую: я бы, пожалуй, предпочел свариться заживо, — натянуто усмехается он. Спустя минуту возвращается Мордин с несколькими пакетами льда из морозильной камеры, на которые Гаррусу неприятно даже смотреть. Ему остаётся только догадываться, каких усилий воли его подруге стоит молча вытерпеть всё то время, что доктор обкладывает её компрессами из пакетов со льдом, обёрнутых в полотенца, а после – лежать с ними по четверти часа. И так несколько раз. — Сейчас уберу лёд. Позже приложу снова, — комментирует саларианец, снимая с рук капитана компрессы. — Результат уже есть. Но необходимо сбить температуру ниже тридцати восьми градусов. Уменьшить нагрузку на сердце. — Постараюсь… не помереть, доктор, — Шепард запинается, каждое слово ей даётся с усилием. Омнитул Мордина пищит, оповещая о входящем вызове. — Это могу сделать я? — предлагает Гаррус, протягивая руку к компрессам. Смерив его коротким взглядом, доктор кивает и, отходя от койки капитана, отвечает на звонок. Вакариан принимается убирать оставшиеся полотенца со льдом в металлический поддон, стоящий на тумбе рядом. — Хэй, — едва слышно зовёт Шепард. Он поднимает на неё взгляд. — Спасибо. — За что? Гаррус действительно сперва не улавливает, за что именно она его благодарит, так как уверен, что в его действиях нет ничего, что требует благодарности. — Возишься со мной. И переживаешь. Я вижу, — едва слышно, сбиваясь с дыхания, шепчет подруга. — Разве не для этого нужны друзья? — усмехается турианец. Её взгляд становится странным, когда Гаррус набрасывает на её ноги одеяло. — Шепард! К ним возвращается Мордин, держа перед собой развёрнутый интерфейс голосовой связи на омнитуле. — Хорошие новости. Отличные. Доктор Чаквас на связи. — Капитан, как вы? — раздаётся из динамика омнитула слегка искажённый голос Карин. — Дерьмово, если честно. Буду рада услышать, что у вас есть идеи, как мне отсюда выбраться. Шепард явно намеревается привстать с подушки, но саларианец её останавливает. — Это только возможный вариант. Но доктор Солус уверен, что мы на верном пути. В записях экипажа, которые вы обнаружили, упомянуто о том, что люди, не заразившиеся спорами грибка, были незадолго до инцидента переведены с «Найроби». Это заинтересовало нас с самого начала, но ответ от Альянса пришёл только сейчас. Пришлось воспользоваться связями в Совете, — в голосе Чаквас слышится улыбка. — Кстати, вам привет от Андерсона. Говоря коротко, мы пытались найти, что у этих людей общее, кроме предыдущего места службы. Я запросила их медкарты. Судя по архивным записям, за месяц до перевода на «Найроби» произошла вспышка гриппа. Среди переболевших ни один из них не числится. Но буквально перед самым их переводом была проведена вакцинация всех членов экипажа. Без исключения. — Вакцина, — медленно проговаривает Шепард, — думаете, дело может быть в ней? Разве возможно, чтобы прививка от вируса давала иммунитет против грибка? — Это вряд ли. Но кроме самой сыворотки, препарат содержит вспомогательные элементы. Консерванты, адъюванты и прочее. Некоторые из них являются иммуномодуляторами, другие – антибиотиками. Скорее всего, грибок восприимчив к одному из этих веществ. И что самое главное – мисс Лоусон удалось найти в закромах «Цербера» такую вакцину. Её производство свернули пару лет назад, когда создали более эффективную формулу. По нашему запросу вакцину доставят на борт... — Разрешите присоединиться? Доктор Чаквас, у меня новости, — вклинивается в беседу голос Миранды. Нынешний старший помощник капитана – личность, к которой Вакариан до сих пор не знает, как относиться. Он предпочитает нейтрально, учитывая её неоднозначность. С одной стороны, Миранде они все обязаны возвращением Шепард. Она профессионал в своём деле, а кроме того, неплохой боец. С другой, на этом её положительные стороны, пожалуй, заканчиваются. А в данный момент Гаррус каким-то образом чувствует – сейчас с лёгкой руки этой женщины выяснится очередной неприятный сюрприз. — Доктор, я просмотрела данные о состоянии капитана и показатели её имплантатов. Боюсь, саму вакцину сейчас вводить ей опасно. Эту форму перестали выпускать в основном потому, что она имела высокий риск проявления побочных эффектов. Для здорового человека, организм которого не тратит все ресурсы на борьбу с инфекцией, это не так опасно, но для Шепард сейчас такое решение может быть фатальным. Мордин, вам придётся найти именно тот компонент, который воздействует на грибок. — Чёрт… Миранда, разве имплантаты не должны повышать мои шансы на выживание? — спрашивает Шепард, снова пытаясь привстать. — Разумеется. Они повышают устойчивость вашего тела к любым негативным факторам. Но, как и везде, существуют издержки. В данной ситуации имплантаты, борясь с грибком, играют против вас. Мне очень жаль, что это не получится решить быстро. Могу только заверить, с нашей стороны будет сделано всё, чтобы вы выжили. Голос старпома теряет привычный холодный оттенок, но Шепард явно не в состоянии принять это за искреннее беспокойство. — Ну да. Вложение в четыре миллиарда кредитов Призраку будет потерять обидно. Премии лишит, а то и уволить может. — Ваши предложения? — интересуется Мордин, обращаясь к Миранде. — У меня полный список всех компонентов вакцины. Большая часть их есть в медицинском отсеке и вашей лаборатории, доктор. Недостающее будет на «Нормандии» в самое ближайшее время. Мы отправим их к вам для тестов в течении двух часов, — отвечает Лоусон. — Что ж, господа и дамы, — резюмирует капитан, — у меня сейчас выбора, кроме как положиться на вашу работу, всё равно нет. Так что вперёд. На этом разговор, по сути, завершается. Шепард даёт указания Миранде по руководству кораблём в её отсутствие, но Гаррус не особенно слушает. — Сколько времени потребуется на выяснение того, что именно в вакцине убивает грибок? — спрашивает он у Мордина, когда тот отключает свой омнитул. — От нескольких часов до суток, — отвечает доктор, — с кофе было бы быстрее. Относительно вас, Гаррус, есть рекомендация. — О чём вы? — непонимающе спрашивает турианец. — Из нас троих в ближайшее время есть и спать сможет только капитан. Сам могу спать не больше часа в сутки, а при необходимости обходиться без сна несколько дней без ущерба здоровью и работоспособности. Пища – проблема, но на подобные случаи оборудовал свой скафандр инъектором с питательными веществами. Удобно, хотя и нельзя злоупотреблять. Но вам нужны еда и отдых. — Он дело говорит, — соглашается Шепард. — Когда прибудет челнок, отправляйся на «Нормандию». Поняв, к чему идёт разговор, Гаррус чувствует раздражение, но старается затолкать его поглубже. — Ну, во-первых – я точно не тот, о ком сейчас стоит беспокоиться. Во-вторых, Шепард, я думаю, Мордину не помешает лишняя пара рук и глаз. Знаешь, я бывал в условиях и менее приятных, так что справлюсь. Стимуляторы в помощь, как говорится. — После вашего ранения прошло не так много времени. Восстановление тканей всё ещё продолжается. Советовал бы воздержаться от приёма препаратов, воздействующих на нервную систему. Без острой необходимости, — говорит саларианец и, получив разрешение Шепард, возвращается к своему столу с пробирками. Подруга ловит взгляд Вакариана за стеклом шлема, зная, что это, чёрт возьми, прекрасно работает. Турианцу сложно спорить со своим командиром, когда она так делает. — Гаррус, мы здесь застряли. Я верю, что доктор Солус не даст мне умереть и справится, если грибок решит пробраться в мой мозг. К тому же ему предстоит провести исследование. Но нет никакой необходимости в твоей голодовке. — Если хочешь меня отослать, я выполню приказ. Только не откажи в просьбе: пусть кто-нибудь меня подменит, — предлагает он, решив, что вступать сейчас в серьёзный спор – не лучший вариант. — Мы ведь уже обсудили этот вопрос. Пока мало известно о живучести грибка, не стоит увеличивать трафик людей и транспорта на корабль. По этой причине здесь сейчас нет ни Миранды, ни доктора Чаквас. Один челнок и только наша группа. Предположительно дезинфекция нейтрализует грибок, но риск остаётся. Думаю, — Шепард переводит дыхание – хотя температура у неё немного спала, ей всё равно тяжело дышать, — это будет непросто, Вакариан, но несколько часов я обещаю без тебя протянуть. Улыбка у неё искренняя, хотя и несколько вымученная. И она заставляет его растерять весь запас возмущения её решением. Но не мешает остаться при своём. Сделав глубокий выдох, Гаррус подходит вплотную к её койке, и Шепард поворачивает к нему голову, следя за его действиями. — Это приказ? — повторно спрашивает он. Она молчит несколько секунд. — Убедительная просьба, — отвечает подруга наконец. — Тогда я остаюсь. У меня нет медицинского образования, но уверен, что могу здесь пригодиться. Шепард, выдохнув, прикрывает глаза. В его словах есть резон, и она это понимает. — Ладно. В любом случае, если за сутки проблема не решится, вам с Мордином так или иначе придётся вернуться на «Нормандию». Немного наклонившись над ней, он дотрагивается до её плеча. — А тебе в любом случае стоит помнить своё обещание. Насчёт того, что продержишься. Если не выполнишь, клянусь, вся галактика узнает о «Капитане Старлайт», — шёпотом говорит он. Отстраняясь, Гаррус видит задорный блеск в глазах подруги. — Не посмеешь, — шипит она. — Очень не советую тебе это проверять… Он замолкает, ощутив прикосновение. Турианец опускает взгляд и видит, как женщина легко касается тыльной стороной ладони его руки, будто не нарочно. Помедлив секунду, Гаррус осторожно берёт её ладонь в свою и снова ловит тот странный взгляд Шепард, значение которого не знает и не уверен, что сможет угадать. Этот взгляд и ощущение сплетённых пальцев остаются будоражащим чувством, даже когда он отходит в другой конец отсека.***
Гаррус поднимает голову, когда прожекторы «Кадьяка» освещают полутёмный ангар. Он встаёт с ящика, дожидаясь, когда челнок приземлится, чтобы приступить к разгрузке прибывших материалов. За последние два часа, которые они ждут элементы вакцины, Шепард становится хуже. Время поджимает. Чтобы сохранять спокойствие, приходится всё время заставлять себя переключать внимание. Сейчас у него хотя бы есть работа. Гаррус смотрит на яркие блики от прожекторов, скользящие по обшивке пола. И пока пилот втискивает транспорт между контейнерами и другими челноками, он не к месту вспоминает Омегу… — Тварь! Неизвестный турианец сплёвывает ругательство вместе с кровью на пол нижнего уровня «Загробной жизни», залитый разноцветными бликами. Он зло смотрит в сторону Шепард. Порванная связка жвала – это больно, Гаррус по себе знает. Он сам когда-то рассказал подруге о слабых местах своего вида. И ловит себя на том, что испытывает толику гордости за неё, но ни капли сочувствия к соплеменнику. — Проблемы? — взрыкивает тут же возникший в помещении кроган-вышибала. — Полагаю, что нет, — спокойно отвечает Шепард, будто бы не её костяшки пальцев содраны до крови о хитин похотливого засранца. Турианец с пострадавшей рожей, несмотря на процент алкоголя в крови, соображает, что пора остыть, и отступает, только бросив в адрес женщины слова, которое её переводчик едва ли осилит. — Не смешно, Вакариан, — цедит капитан, когда он опускается на стул у барной стойки рядом с ней. — Кто смеётся? — наигранно серьёзно говорит он. — Я прекрасно знаю, что значит вот это, — она кивает на него и указывает пальцами на свои скулы, явно пародируя его мандибулы, — память у меня не пострадала. Шепард берёт стакан, поставленный перед нею барменом-саларианцем, и залпом выпивает плещущуюся на самом дне тёмную жидкость. Зажмуриваясь, она прижимает к губам тыльную сторону ладони, но тут же одергивает её, шипя и глядя на пострадавшие костяшки. — Прости, — уже искренне говорит он. — Болит? — Да ерунда, — отмахивается она, — только настроение испортил. Слушай, что не так? Второй турианец за вечер клеится. Вызывающе для них выгляжу? Или здесь какая-то мода на человеческих девок? Он усмехается и, чувствуя знакомую пьяную смелость, пододвигает свой стул ближе к ней, практически вплотную. — Всё. Больше подходить не будут, — заверяет Гаррус и опустошает свой бокал. — Третьим решил быть? — на тон ниже спрашивает Шепард, подняв на него глаза. — Смотри, тебя бить не стану. Но захочешь играть в такие игры, будь готов играть до конца. Взгляд её становится серьёзным, от него тянет соблазном, хотя это явно игра. — Брось, Шепард, ты меня знаешь, — тихо тянет он, пряча за бравадой смущение. На самом деле мысль о подобных играх с ней вызывает практически страх. Страх перед собой и той животной жаждой обладания, которую вызывают такие фантазии. Подруга широко улыбается, прикрывая глаза. — Ну да, ты же у нас джентльмен, — усмехается она. Догадавшись, что Шепард имеет в виду его положительные качества как мужчины, Гаррус не удерживается от колкости. — Я о том, что не имею привычки давать по тормозам на полдороги. Но это, — он плавно кладёт руку на спинку её стула, наблюдая за её реакцией – медленно скользнувший по нему взгляд сверху вниз, — просто гарантия, что никто больше из турианцев к тебе не прицепится. У нас негласное правило. Третий – лишний. Вроде так люди говорят? — Ты… — Шепард на секунду замолкает, и он думает, что сейчас она отодвинется, но вместо этого женщина просто переводит взгляд обратно на его лицо, — не ответил на мой вопрос. Чего им неймётся? По правде говоря, он догадывается, в чём дело. Но не представляет, как это сформулировать корректно. Гаррус решает просто сместить фокус её внимания и заказывает бармену налить стопку крепкого лево-аминокислотного алкоголя и принести пару салфеток. Под заинтересованным взглядом подруги он просит её дать пострадавшую руку. Когда она вкладывает свои пальцы в его ладонь, турианец окунает в бурбон салфетку и обтирает кровоточащие ссадины. Гаррус заканчивает обработку ран и ловит на себе внимательный, выжидающий взгляд Шепард. Он понимает, что ничего не вышло – она ждёт ответ. — Ты хорошо пахнешь, — отчаявшись найти подходящие слова, выдаёт он. Конечно, Гаррус никогда не интересовался, насколько в действительности это утверждение верно для остальных турианцев. Но практически не сомневается, что эту особенность Шепард должен был заметить не только он. Брови женщины слегка приподнимаются, а глаза становятся чуть шире. — В каком смысле? — спрашивает она. — В самом прямом, — пожимая плечом, отвечает Гаррус, откладывая в сторону использованную салфетку. — Мы по своей природе хищники. Запахи играют для нас огромную роль. При выборе потенциального партнёра даже больше, чем внешние показатели. — Обалдеть, — со смешком выдавливает подруга, — это как? Если что-то выглядит не как турианка, ведёт себя не как турианка, но пахнет приемлемо, можно брать в оборот? — Грубо говоря, да. Но лево-аминокислотные существа, как и ваша еда, редко пахнут для нас приятно. Этим ты… выделяешься. Помножь ещё на сомнительное нетрезвое общество здесь. Вот тебе и причина. Шепард несколько секунд молчит, затем отводит взгляд и, взяв со стола стакан с остатками бурбона, замирает. Так и не решившись выпить, она снова поворачивается к нему. Выражение лица женщины Гаррусу сейчас определить сложно. Он подозревает, что ему это откровение даром не пройдёт. Но она вдруг начинает смеяться. — Гаррус, ну ты и мудак! Я половину времени на первой «Нормандии» потратила в попытках подкрасться к тебе незамеченной, каждый раз обламывалась, а ты, оказывается, всё это время просто по запаху меня вычислял? — Вообще-то да, — усмехается он, поражаясь такому повороту разговора, — со слухом у нас не очень, сказывается отсутствие ушных раковин. Неплохо чувствуем низкочастотные вибрации, поэтому ваша музыка для нас грубовата. Так что можешь утешить себя этим преимуществом и тем, что ходить тихо ты всё-таки умеешь. — То есть ты знал, что я себя этим развлекаю. И ни слова не сказал, — чуть вскинув подбородок, чтобы смотреть ему прямо в глаза, скорее утверждает, чем спрашивает, Шепард. — За тобой было забавно наблюдать. Его ответ и на этот раз её веселит. Подруга широко улыбается. Видно, оба они пьяны уже порядком: он – для того, чтобы вести с ней такие разговоры, а она – для того, чтобы не думать об этом больше, чем о шутках. — Что ж, я рада, что забавная и вкусно пахну. Было бы грустно знать, что мой единственный друг на этом корабле то скучает, то блевать ходит после моих визитов в главную батарею, — тянет Шепард и всё-таки выпивает бурбон, но при этом не отводит от него взгляд. — Ага. А ты думала, я с тобой из-за лидерских и личностных качеств? — в тон ей саркастически парирует Гаррус. — Да нахер надо? Тут и так каждому встречному-поперечному доказывать свой авторитет приходится. Приятно, если хотя бы один турианец находится на борту просто потому, что я ему нравлюсь. На последних словах подруга слегка наклоняется к нему и понижает тон до обволакивающего шёпота. Ещё одна её особенность – не имея субгармоник, голосом Шепард владеет просто отменно. И сейчас этот талант, в сочетании с тем, что между их телами остаются считанные сантиметры, производит на Гаррус сильный и весьма пугающий его эффект… …заставляющий понять, что чувствует её дыхание, когда ловит себя на том, что сам перестал дышать. Он делает глубокий вдох. Даже запах спиртного не заглушает её собственный, сладковато-пряный, чуждый, но знакомый до мельчайшей ноты, вызывающий желания на грани между невинными и преступными. От осторожного соприкосновения лбов, истинного значения которого она даже не поймёт. И вплоть до дрожи её тела, зажатого между ним и любой поверхностью. Сейчас сгодилась бы и стена в ближайшей подворотне… Почувствовав приближающийся отказ тормозов, Вакариан, однако, не находит в себе достаточно воли противостоять искушению и сказать Шепард, что им пора сворачиваться, возвращаться на корабль и трезветь. Но хотя бы внутренний критик, всё ещё прячущийся где-то на задворках сознания, помогает ему прервать затянувшееся молчание и попытаться себя отвлечь. — Мне показалось, ты не особо жалуешь турианцев, которым нравишься, — тихо, просто потому, что не может больше контролировать глухой рык, говорит Гаррус. — Ну, как я уже сказала, для тебя могу сделать исключение. Глаза у Шепард кажутся тёмными, он чувствует, как проваливается в этот её взгляд. Даже вопли рассудка, напоминающие, что это просто затянувшаяся шутливая перепалка, ничего от реального в ней нет, не помогают справиться с напряжением, повисшим в воздухе. И ниже пояса… Он наблюдает, как женщина опускает руку на столешницу и слегка меняет позу, демонстрируя изгиб талии. Она делает это плавно, глядя на него. Словно прекрасно знает, что у него на уме и это провокация. В голове проскальзывает мысль, что всё происходящее просто не может быть реальностью. Перед ним Шепард, его друг, совсем недавно вернувшийся из мёртвых. Человек, в конце концов. Да, Гаррус не стал бы отрицать, что она нравится ему и как женщина тоже. Но скорее теоретически, чем предметно. До этого дня Вакариан даже предположить не мог, что будет сидеть напротив своего капитана и думать только о том, что если сейчас она согласится выйти с ним в плохо освещённый проулок позади бара, он не сможет отказать ни себе, ни ей в грязном пьяном сексе. И от того, как это звучит в мыслях, хочется только сильнее. Такого безрассудного энтузиазма он не испытывал с юности. Однако тогда это было по-другому – неважно с кем, интересовал прежде всего сам процесс. А сейчас… Сейчас ничего не имеет значения, кроме Шепард. Той, что снилась ему тяжёлыми ночами двух прошедших лет. Гаррус не знает, как боль потери, тоска и радость от того, что она снова здесь, перемешавшись, выливаются в нечто настолько неправильное и сокрушительное. Он почти рад просачивающейся в мысли непрошенной горечи – она притупляет другие чувства. — Мне тебя не хватало, Шепард, — говорит он, видя, как улыбка угасает на лице женщины. Гаррус понимает, что прозвучало это слишком серьёзно и потому не к месту. Подруга опускает взгляд и, облизнув пересушенные крепким спиртным губы, кладёт ладонь на его плечо. Она ничего не говорит сначала, а когда снова смотрит на него, он чувствует, как нечто гулко ухает и переворачивается в грудной клетке. — Как видишь, от меня не так-то просто избавиться, — мягко говорит она, сжимая его плечо, — и тебе лучше заказать нам ещё пару рюмок по этому поводу. А иначе я рискую залить соплями всю столешницу, рассказывая, как рада, что успела добраться до Омеги вовремя, а сейчас могу просто надраться с тобой. Хрена лысого я смогу пройти через всё предстоящее дерьмо одна, Гаррус. Рука турианца, до этого покоившаяся на стуле, помимо его воли скользит на спину Шепард и выше, к незащищённому слоем одежды затылку… — Кхм. Они оба слегка дёргаются от скрипучего саларианского тембра. Бармен, стоя прямо перед ними, кивает головой куда-то в сторону. — У нас имеются столики. Намёк более чем прозрачен, и Гаррус успевает смерить саларианца взглядом перед тем, как чувствует лёгкое прикосновение к руке. Шепард соскальзывает пальцами по его ладони и, отстранившись, заказывает напитки. — Давай ещё по одной, и закончим. Так недолго докатиться до унылого нытья или ещё каких глупостей. А вечер сегодня хороший, — предлагает она, когда бармен отходит за заказом. Будучи трезвой частью сознания с ней в этом согласен, Гаррус не возражает и велит пьяным мыслям, голосующим за глупости, заткнуться. Следующим утром, на трезвую и слегка гудящую голову, он приходит в ужас от того, что нарисовала под алкогольными парами его фантазия. И радуется, что Шепард так вовремя завершила их возлияния. Но позже с некоторым облегчением Гаррус понимает, что вчерашние его мысли – не более чем пьяное помутнение. Когда подруга заходит со стандартным обходом, он испытывает только лёгкий укол смущения. Никакой неловкости, подозрительных ощущений и всего, чего он опасался. И турианец благополучно списывает всё на стресс и лишнюю порцию виски. Только позже он осознаёт, что о произошедшей в тот вечер перемене его отношения к Шепард стоило задуматься. По нелепому стечению обстоятельств происходит это в самый неподходящий момент – когда подруга снова оказывается на грани смерти… Зайдя в медотсек, Гаррус не может первым же делом справиться о Шепард. Его с грузом препаратов встречает Мордин и просит помочь всё распаковать. Доктор немногословен и вскрывает контейнеры так быстро, что турианец даже боится посмотреть в сторону койки, на которой лежит капитан. И ему остается только спросить. — Мордин, как она? Честно? — Состояние средней тяжести. Имплантаты работают на пределе возможностей. Без сознания уже час три минуты. Дыхание затруднено. Но время ещё есть. Вакариан наконец находит в себе силы подойти к подруге. Зрелище кажется ему куда менее обнадёживающим, чем звучит в исполнении саларианца. Шепард ещё бледнее, чем была, и даже больше, чем это вообще возможно. Веки плотно сомкнуты, нижнюю часть лица закрывает кислородная маска. Она лежит абсолютно неподвижно, только грудь тяжело и прерывисто вздымается на вдохах. Если пару часов назад ситуация не внушала реального страха за жизнь Шепард, то сейчас Гаррус чувствует подступающую панику. Он никогда ещё не видел своего командира в таком состоянии. Она бывала ранена на высадках, и притом довольно серьёзно, но даже вытаскивая её полуживую из МАКО, турианец не переживал ничего подобного. Ведь даже потеряв приличное количество крови, эта женщина умудрялась оставаться в сознании, двигаться и шутить над своей неудачей. Но этому треклятому грибку удалось сломить человека, победившего саму смерть. Видеть Шепард такой кажется неправильным, невозможным. И то, что он не может это исправить, помочь ей, причиняет практически боль. Такое Гаррус испытывал лишь однажды – когда смотрел через стекло палаты, где лежала его мать. — И как скоро… — турианец осекается, избегая того, что хотел сказать изначально, — как долго она сможет продержаться? — Ответить точно не смогу. Позволите совет? Не смотрите на время, Гаррус, и… Позади них раздаётся хриплый вдох. Мордин оборачивается, не договорив. Он подходит к Шепард, проверить её состояние. Но и без продолжения Гаррус прекрасно понимает, что тот хотел сказать. Будучи снайпером, он научился заставлять себя ждать. Однако во всех случаях, кроме боевых действий, его способность сохранять спокойствие оставляет желать лучшего. Видно, пришло время подтянуть свои умения в этом деле. — Держись, Шепард. Не смей сдаваться, — еле слышно говорит он, подойдя к её койке, когда Мордин возвращается к своей работе над вакциной.***
Сперва она не понимает ничего. Не может вспомнить… Кто она? Где находится? Кто этот ребёнок? — Спешу на помощь! — кричит девчонка, вскидывая в руке куклу мультяшной героини. Она с удивлением рассматривает фигурку. Чуть больше ладони, в ярко-красном скафандре, сделанном тем, кто настоящее снаряжение космопеха видел явно только в кино. Белые искусственные волосы торчат во все стороны из-под резинового шлема. Синие нарисованные глаза смотрят пустотой. Она испытывает необъяснимое отвращение к игрушке, зажатой в маленьких детских пальчиках. Словно это её держат в кулаке. Словно это она – пустая пластиковая вещь. Без воли, с мёртвыми глазами, которые видят только то, что им покажут. А за ненадобностью просто выкинут… Ребёнок вдруг встаёт с пола и смотрит прямо на неё. Девочка молчит, не улыбается, не плачет и ничего не говорит. Будто её здесь нет. Может, и правда нет?.. Она чувствует холод, пробирающий до самых костей. Здесь невероятно холодно, как в морозильной камере. — Хей… Ты слышишь меня? — сипло спрашивает она. Девочка, всё так же глядя на неё, молчит, но спустя секунду или две утвердительно кивает. — Где это я? — Дома. — Что? Голос девчонки странно знаком. Она бы задумалась об этом, как и над её ответом, не сдавливай грудную клетку неукротимая дрожь. — Почему так холодно? — Потому что ты умираешь, — спокойно отвечает ребёнок. — Нет, не может быть, я… Дверь каюты позади девочки открывается. И там, за ней, красный полумрак. Он вползает в комнату тёмной водой, разрастающимися клочьями плесени, удушающим ужасом. Тёмные маслянистые струи достигают подошв кроссовок девчонки, собираются в лужу у её ног. — Отойди! — кричит она. Ребёнок вздрагивает. Кукла выпадает из ладошки, и её тут же покрывает густая мохнатая плесень. Но девочка не двигается с места. Она знает: если ничего не сделать, эта дрянь поглотит её. Их обеих. Сожрёт, переварит, заставит вечно гнить в пустоте и темноте. Перебарывая сковывающий болью холод, она идёт к ребёнку. Хочет подбежать, но не выходит. За каждый вздох приходится бороться. Она хватает девочку за плечи, но та словно застыла в ступоре. Ей приходится притянуть её к себе, поднять на руки. И тогда девчонка, отмерев, обхватывает её за шею. Ребёнок кажется совсем лёгким и таким благословенно тёплым. Она могла бы держать маленькое тельце так вечно. В этот момент она видит, как чёрная мерзость заливает пол всё сильнее, и ничего не остаётся, кроме как отступать назад. Упираясь во что-то твёрдое, она оборачивается. Позади оказывается кровать. Она взбирается на неё с ногами, держа девчонку на руках. Чернота теперь повсюду. Она почти касается кромки покрывала, свисающего с края кровати. А из красной полутьмы слышатся глухие, тяжёлые шаги. Она крепче сжимает девчонку в руках. И не сразу понимает, что не так. Тепло исчезает, ребёнок словно холодеет. — Ты что… Дыхание спирает от застрявшего в груди вскрика. Маленькие руки безвольно соскальзывают с её плеч. Она отстраняет голову девочки от своей груди и с нарастающим ужасом видит закрытые глаза, бескровные щеки, синюшные губы. — Нет… Нет! — Где ты, егоза? — раздаётся глухо из коридора. Её пробирает дрожь. Настоящая дрожь страха. Она так давно не слышала этот голос. Многое отдала бы за то, чтобы услышать снова. Но сейчас… Сейчас ей хочется зажать уши руками. Схватиться за оружие, за любой предмет, который может им послужить. Только бы защититься от того, что приближается из темноты и говорит с ней украденными воспоминаниями, издевательски коверкая их. Она опускает на кровать мёртвого ребёнка. «Потому что ты умираешь…» Всё верно. Эта часть её – прошлая жизнь – похоронена на этом корабле, в этой самой каюте. И теперь то, что поселилось здесь, идёт за её настоящим… — Шепард, держись! Этот голос другой, он звучит словно отовсюду и ниоткуда. В её голове. — Я… Я не знаю, как… — Не смей сдаваться! Не сметь сдаваться… Шаги в коридоре становятся громче. Не сметь сдаваться. Да, это ей знакомо. Повторяя про себя эти слова, она находит в себе силы встать и не смотреть на то, как мёртвая девочка на кровати превращается в неё саму…***
Гаррус встряхивает головой. Он не сразу понимает, что именно произошло. А когда осознаёт, что просто-напросто уснул, коротко выругавшись, переводит дыхание. Его злит такое предательство со стороны собственного тела и то, что Мордин оказывается как всегда прав. Во всём, как обычно. Взглянув на омнитул, он видит, что с момента ухода доктора за образцами прошло совсем немного времени, значит, отключился не больше чем на несколько минут. Это успокаивает, и турианец сухо сглатывает, стараясь унять колотящийся в горле пульс. Вопреки наставлениям саларианца, Вакариан следит за временем. Разумеется, нервы медленно накручиваются вместе с текущими часами, но ещё хуже не знать, какова обстановка, сколько осталось в запасе у… Последняя мысль заставляет его обернуться. Пустая койка сперва вызывает только недоумение. Шок и паника запаздывают, нагоняя только когда Гаррус рывком встаёт и осматривается по сторонам. Шепард в медотсеке нет. Мордин без колебаний заверил его перед уходом, что в себя она прийти не должна. Подгоняемый здравой частью рассудка, прежде чем забить тревогу, Гаррус пытается связаться с капитаном. Её переговорное устройство не отвечает. Тогда он проверяет санузел и камбуз, находящиеся по соседству. Только дойдя до кают-компании, он набирает частоту Мордина. В текущем её состоянии, даже если бы очнулась, Шепард явно не стала бы далеко уходить по своей воле. И чтоб ему провалиться, он должен был помнить, что грибок может пожелать использовать её не только в качестве еды! Нельзя было спускать с подруги глаз. Если с ней что-то произойдёт, если грибку удастся с её помощью смыться с корабля, это будет полностью его вина! — Уже возвращаюсь! Вижу сбой в работе датчиков жизненных показателей. Проверьте, закреплены ли все электроды, потом… — Мордин, остановитесь! Слушайте, — обрывая поток хлынувших указаний, просит турианец. — Сигнал поступил потому, что она сама содрала с себя все датчики. — Сама? Пришла в себя? Крайне странно. Возможно, грибок всё же завладел её сознанием. Что она делает? — Понятия не имею. Меня вырубило на несколько минут, и в это время она сбежала. — Не ваша вина. Биологический фактор, — тараторит доктор, и Гаррусу снова приходится его перебивать. — Об этом позже. Но она действительно сама бы уходить не стала. Прошло не больше нескольких минут, надеюсь, далеко забраться она не успела. Я иду за ней. — Успела надеть броню? — спрашивает Мордин. — Нет, — отвечает Вакариан, припомнив доспехи на полу у койки. — Посмотрите по своему сканеру. Тепловые сигнатуры Шепард должны быть видны, если она в пределах двух палуб. Гаррус едва лоб себе не прошибает. Сам он почему-то не догадался воспользоваться этим инструментом. — Точно. — Он разворачивает интерфейс сканера на омнитуле и, пока идёт поиск объекта, неосознанно задерживает дыхание. — Нет. Я её не вижу. — Выдвигаюсь к вам, — говорит Мордин, и в передатчике слышится какой-то шум. — Нет! Мордин, у нас мало времени. Я найду её. Работайте над лекарством и подготовьте то, чем можно будет её обездвижить. Это можете сделать только вы. Если ею управляет грибок, он захочет удрать с крейсера. Несложно догадаться, куда она направится в первую очередь. У саларианца уходит не больше двух секунд на размышления. — Буду на связи, если понадобится подкрепление. Не забывайте – даже если сознание сейчас принадлежит грибку, это по-прежнему тело бойца спецподразделения, напичканное укреплениями. Вряд ли она ушла безоружной, Гаррус. Помните о приоритете безопасности большинства. Мордин отключается. Гаррус опускает руку на ПП и чувствует, как ладонь колет холодом от слов саларианца. Нет. Как угодно, но он приведёт её обратно целой и невредимой. Живой. Чего бы это ему ни стоило…***
Рукоять пистолета в ладони будто помогает двигаться вперёд. Она сжимает её крепче, ступая босыми ногами по холодной воде и мягкой плесени. Не сметь сдаваться… Почему она не может вспомнить говорящего это? И куда она идёт? Неважно. Главное не позволить себя догнать преследующим шагам. Тёмный коридор сменяется один другим. Она не знает, сколько ходит так мимо пустых кают и мрачно-красных помещений. Но в конце концов понимает, что слышит теперь только своё сбитое дыхание. Она прячется за ближайшее укрытие – груду ящиков, глубоко вдыхает и прислушивается. Тишина. Полная. Мёртвая. Едва она переводит дух, где-то рядом снова слышатся шаги. Теперь отчётливей, чем прежде, и совсем близко. — Не прячься, выходи… Искажённый голос просачивается под кожу ядом, жгучей болью, выворачивающим наизнанку ощущением неправильности. Она крепко жмурится и, проверив термозаряд, осторожно выглядывает из-за ящика. В коридоре никого. Шаги и всплеск воды раздаются прямо за спиной. Она резко оборачивается, вскинув пистолет. Снова пусто. — Глупая… Куда ты денешься с космического корабля… Она поднимает голову и смотрит на едва заметный динамик под потолком. Ей кажется, что издевательская фраза доносится из него. Выстрел. Обугленные провода еле заметно искрят. — Заткнись, — цедит она. Ближайшая к ней дверь с шипением открывается. Внутренности обдаёт холодом. Она не знает, откуда у неё эта мысль, но чувствует: то, что её преследует, что удерживает здесь – оно злится. Глаза выхватывают в полумраке только тёмную высокую фигуру. Выстрел. Снова. Ещё один. Вспышки гаснут. Тот, кто стоит в тени, остаётся в дверном проёме. Если бы только сейчас ей было под силу использовать биотику! Но не выходит создать даже слабое поле вокруг собственного тела. К горлу подступает животный страх, требующий бежать. И она бежит. Снова. Так долго, как хватает сил. Пока перед ней не вырастает стена…***
Услышав выстрелы, Гаррус резко оборачивается. — Какого хрена, Шепард, — роняет он, бросаясь к открытой двери аварийного хода на четвёртой палубе. Заглянув внутрь тёмной шахты, он никого не видит. План сыграть на опережение проваливается. В основном потому, что теперь он и близко не представляет, что творится в голове подруги и что она вообще делает. Исходя из предположения, что под влиянием грибка Шепард попытается сделать единственное, что поспособствует выживанию захватившего её паразита, а именно – сбежать с крейсера, Гаррус отправляется в БИЦ, закрыть люк ангара и отрезать путь побега на челноке. К своему облегчению через терминал пилота он видит, что воспользоваться транспортом или спасательными капсулами капитан тоже не успела, и блокирует их пусковые системы. Внизу Шепард так и не появляется. Гаррус принимает решение выждать некоторое время, полагая, что в отсутствие возможности уйти грибок заставит Шепард сделать отчаянный шаг – попытаться убить или захватить своих, чтобы получить свободу. Но наверх она тоже не поднимается и на контакт не выходит. Коротко посовещавшись с Мордином, турианец отправляется прочёсывать корабль, отгоняя мысль о том, что теперь это похоже на охоту. Доктор сообщает, что из снаряжения Шепард, оставшегося в медицинском отсеке, отсутствует только пистолет. Всё более-менее серьёзное оружие осталось на месте. Проверив первым делом арсенал, Гаррус обнаруживает, что и там капитан не была. У него хорошая зрительная память, поэтому он сразу замечает, что всё оружие с боеприпасами лежит там, где и находилось во время их последнего визита несколькими часами ранее. И это странность, за которую он мысленно цепляется первой. У Шепард была фора. Судя по тому, что они узнали, грибок действительно разумен, ошибки совершает редко, и ему присущи обдуманные действия. В отличие от них, знавших, но не подготовившихся к тому, что захватчик может поставить приоритетом выживание, а не утоление голода, и воспользуется заражённым человеком для побега. И перво-наперво стоит задаться вопросом, почему спороносный ублюдок не использовал возможность пристрелить уснувшего турианца, чтобы без препятствий свалить восвояси? Допустим, не хотел поднимать шум. Но тогда почему не рванул сразу же к челнокам вниз? Почему оставил всё снаряжение и более крупные пушки? Поймав себя на том, что начинает рассуждать как Мордин, Гаррус продолжает мысленный мозговой штурм, продвигаясь по кораблю с палубы на палубу. А потом Шепард появляется на экране его сканера. И с этого момента даже самая убедительная теория о том, что он имеет дело с неким изощрённым планом грибка по избавлению от них, терпит крах. Перемещения и действия Шепард хаотичны, не имеют никакой последовательности и логики. С каждой секундой, что она то появляется на радаре, то пропадает, у Гарруса складывается впечатление, что капитан от кого-то убегает. Возможно даже, от него, потому как подобраться к ней вплотную ему не удаётся. Когда слышит выстрелы, он останавливается оценить ситуацию. Рассчитав примерное местонахождение Шепард, турианец делает вывод, что услышать его или заметить без оставшегося в медотсеке сканера она никак не смогла бы. Они обыскали несколько часов назад весь крейсер, не обнаружив чьего-либо присутствия. «Нормандия» рядом, и если б к ним пожаловали гости, их бы предупредили. В кого, чёрт возьми, она стреляет? — Как успехи, Гаррус? — появляется на связи Мордин. — Дерьмово. Она уходит от меня всё время. А теперь от кого-то отстреливается, — вполголоса отвечает Вакариан. — Не похоже на контроль грибка. — Да, я уже догадался, Мордин. Что бы с ней ни происходило, это точно не тянет на разумное целенаправленное поведение. — Галлюцинации, вероятно. Как сказал, механизм воздействия грибка на сознание пока непонятен. Возможны побочные эффекты, — бормочет доктор. — Превосходно… — Будьте осторожны. Когда найдёте, реакция Шепард в любом случае не будет адекватной. — Не сомневаюсь. Он делает глубокий вдох, подавляя полыхнувшую злость. На себя по большей части. Но и на идиотизм ситуации в целом. Куда проще было продумать свои дальнейшие действия против здравомыслящего противника в лице грибка, захватившего сознание Шепард. Задача понять, как себя вести с человеком, который слетел с катушек и которого требуется спасти от самого себя, кажется не в пример сложнее. Тем более зная, что это за человек. Где-то наверху раздаётся звук движения по металлической лестнице. — Шепард, стой! Гаррус осознаёт, что совершает ошибку, позвав её, когда слышится всплеск воды.***
Ей удаётся. Удаётся уходить в последнюю секунду, скрываться за мгновение до того, как тьма настигает её. Но у неё не осталось сил. Она опускается на грязный мокрый пол, чувствуя, что ещё немного, и отключится. К горлу подкатывает тошнота. Ей знакомы секунды до конца… В этот раз почти не страшно. То, что обитает здесь, выбравшись прямиком из детских кошмаров, жадно скаля гнилую пасть, живой её не получит. Она не сдастся. Только одного ей жаль. Что так и не вспомнила того, кто просил её об этом… Марево забвения перед глазами покачивается. Колышется, словно тёмное полотно на сквозняке, за которым едва-едва проглядывает солнечный свет… «Это что-то новое», — лениво вьётся мысль в затуманенной голове. Она ждёт, что глаза ослепит операционным светильником. Но вместо этого свет заполняет пространство мягко. Когда мамина рука осторожно отодвигает тёмную штору на окне. — Просыпайся, солнышко. Сегодня речку увидишь. Река… Она видела её раньше только на фотографиях. Папины родные живут у моря, и там она была не раз. Но казалось обидным и несправедливым дожить до восьми лет, повидать сотни звёзд и планет, однако не побывать на настоящей реке. За обещание попасть туда на каникулах пришлось забросить игры и постараться, чтобы окончить второй класс на высшие отметки. Речная вода пахнет непривычно, совсем не солёная. Ноги увязают в жёлтом песке. Устав бегать, она плюхается на подстилку и смеётся над попытками отца поймать маму. Ханна плещет на него холодной майской водой, убегает, но папа, хохоча, всё-таки дотягивается до неё. Подхватив на руки, он грозится скинуть её на глубину. Мама только смеётся и крепко обнимает папу за шею. Её длинные каштановые волосы, всегда забранные в пучок на затылке, сейчас переливаются волнистыми прядями на солнце. Мама такая красивая… Как жаль, что она совсем на неё не похожа. И почему отец так гордится её белыми космами? Она ложится на мягкий плед, прикрывает глаза. Голоса родителей, смешавшись со стрекотом насекомых и шумом ветра в деревьях, превращаются в монотонный гул, спокойный и усыпляющий. Вот бы остаться тут навсегда… Она любит космос, любит засыпать глядя на звёзды. Там её словно всегда что-то ждёт. Что-то новое, неизведанное, от чего так радостно колотится сердце. Она не может представить, как жила бы на Земле. Но здесь, возле реки, по-настоящему хорошо. Так похоже на настоящий дом, нарисованный в её книгах... — Останься… Она вздрагивает. Вокруг снова только темнота. Нет больше реки и родных голосов. Её окружает только отвратительный запах сырости с плесенью. И снова звук шагов. А когда зрение немного проясняется, она видит тьму, вползающую на залитый грязной водой пол. — Нет… Из горла почти вырывается злобный рык, но дыхания не хватает. Ослабевшие пальцы с трудом сжимают пистолет. Почему она не умерла?! Кулаки окутывает едва заметное синее свечение и тут же угасает. Шаги становятся оглушительно громкими, им вторит переходящий на отвратительный визг голос. — Останься с нами! Останься! Останься! Голова разрывается от внезапной резкой боли. Она зажимает уши руками, но это не помогает. Всё пропадает, исчезает, растворяется в этом вое. — Прочь!!! Чей-то крик перекрывает прочие звуки. Резко наступает тишина. — Родная моя… Голос отца настоящий. Без жуткой липкой прохлады в интонации, без искажения. Перед глазами плывёт, она почти ничего не видит, но чувствует тёплое прикосновение ко лбу. Оно кажется таким реальным, что хочется как маленькой вцепиться в большую ладонь и спрятаться от всего мира. — Пап… — Всё будет хорошо. Я тебя никому не отдам. — Шепард, стой! Тёплое прикосновение исчезает, выстывает на коже. Она силится встать, но руки всё время соскальзывают, не находя опоры. Ей удаётся только привалиться спиной к чему-то твёрдому. — Папа? Ответа нет. И почему она никак не может вспомнить того, кто позвал её по имени?! Она слышит, как кто-то поднимается к ней по металлическим перекладинам. Тень, скользнув по стене напротив, ползёт на пол, становится больше. Что ж, по крайней мере она всё ещё может выполнить последний приказ… Металл дула пистолета обжигает горло холодом.***
— Ты меня не получишь. Слышишь? Я здесь не останусь. Гаррус замирает изваянием себе, вступив на уровень технического рукава. Шепард сидит на полу у стены, в нескольких метрах от провала, послужившего причиной всех нынешних бед. Он никогда не видел подругу такой. На ней одно бельё – то, в чём она была в медотсеке. Голая белая кожа измазана грязью. Волосы растрёпаны больше обычного, пряди липнут к вискам и шее, в неверном свете их цвет кажется почти что серым. Глаза её широко раскрыты, но она смотрит не на него, а на пол. Шепард бьёт дрожь. Дрожит и рука, сжимающая пистолет, приставленный к шее под скулой. Он медленно сглатывает. — Шепард… — Гаррус переводит дыхание, видя, что она, по крайней мере, не делает резких движений, услышав его. — Что бы ты ни видела – это не реально. Она молчит, только поворачивает голову в его сторону. Её глаза сужаются, рука дрожит сильнее. До него вдруг доходит – она его слышит, но не узнает. — Кто ты? — хрипло спрашивает она, словно в подтверждение его мысли. Гаррус призывает на помощь всё имеющееся самообладание, понимая, что сейчас его страх за жизнь Шепард может сыграть против них. У него будет время осознать весь пережитый в эти секунды кошмар. Но сейчас ему нужно сделать всё, чтобы она выжила. — Это я, Гаррус. Она вздрагивает, и он замирает, чувствуя, как всё внутри обрывается. Но выстрела не следует. Шепард жмурится и снова всматривается в его лицо. — Я… я не помню… — Шепард, слушай. С тобой всё хорошо. Здесь никто и ничто тебе не угрожает. Ты нездорова, только и всего. Могу… — ему снова приходится сглотнуть, так как реагирующие на волнение субгармоники заглушают голос, — могу я подойти ближе? Она вся подбирается, что служит ему вполне однозначным ответом. — Ладно, — Гаррус осторожно приподнимает руки, — посмотри сюда. Видишь, оружия нет. Это явно не убеждает женщину: она, замерев, сверлит глазами его броню. Её взгляд периодически мечется к его лицу. И у него появляется мысль. Рискованная, безумная на самом деле. Но лучше у него сейчас нет. — Не помнишь меня? — осторожно спрашивает он. — Только твой голос. У тебя нет лица, — подруга произносит это практически шёпотом. — Понятно, — как можно спокойнее отвечает турианец и, набрав в грудь воздуха, очень медленно опускается на пол, так, чтобы лица их оказались на одном уровне. Он внимательно следит за реакцией Шепард. Видя, что рука её слегка съезжает в сторону от шеи, Гаррус принимает это за положительный результат. На секунду мелькает мысль попытаться схватить её, выбить из рук оружие и просто скрутить. Но он отметает её, напоминая себе, что даже дрожа от слабости, эта женщина способна среагировать быстрее, чем он до неё дотянется. Тогда он решает сделать то, что задумал. — Смотри, — тихо говорит Гаррус и медленно подносит руки к собственной шее, подцепляя пальцами крепления шлема. Шепард шумно вдыхает, когда раздаётся шипение системы разгерметизированного скафандра. Больше всего Вакариан опасается, что напугает её. Но когда он стягивает шлем с головы, видит только растерянность на бледном лице подруги. Бесконечно долгое мгновение она просто разглядывает его лицо, а потом из неё вырывается сухой всхлип. Несколько раз моргнув, она разжимает пальцы. Звук упавшего на пол пистолета оглушает в повисшей тишине. Шепард смотрит на оружие, словно не в состоянии поверить в то, что делала минуту назад. А потом она переводит взгляд на турианца. — Гаррус… Господи, — бормочет она и резко зажимает рукой рот, словно её вот-вот стошнит. Вместо этого она только крепко жмурится, а когда снова смотрит на Гарруса, он чувствует подступающий к горлу ком, и субгармоники сами по себе отзываются вибрацией едва сдерживаемых эмоций. — Господи… — повторяет Шепард, сотрясаясь всем телом, глядя ему в глаза. — Всё хорошо, — выдавливает Вакариан, — иди сюда. Накатившее чувство облегчения ломает его самообладание, и он придвигается к Шепард. Не спрашивая её разрешения, турианец сгребает подругу в объятия. Он сжимает её так крепко, что ей, должно быть, трудно дышать. Но она не сопротивляется, только обхватывает мокрыми дрожащими ладонями его шею. Гаррус понимает, что стоит поторопиться и вернуться в медотсек, но не может перебороть минутную слабость – ему нужно просто почувствовать, что она на самом деле цела, в его руках, что это реальность. Пережить мгновение, в котором его воображение рисует Шепард с размозжённой выстрелом головой. И то, как она подрагивает в его объятиях, пряча лицо между горлом и воротником, только усиливает эту потребность. Он затаскивает её на колени, прижимает её голову к себе теснее и, чувствуя тёплое дыхание на коже, закрывает глаза. Взяв себя наконец в руки, Вакариан коротко сообщает Мордину, что он нашёл Шепард и они возвращаются. Подруга так и не отрывает лица и рук от его шеи. Придерживая за спину, он перехватывает её под колени, поднимает на руки, словно ребёнка. — Пойдём. Шепард по-прежнему молчит, не глядя на него, только крепче обнимает его плечи. Ощущение хрупкости её практически обнажённого тела, то, какая она лёгкая в его закованных в броню руках, заставляет рокот субгармоник прорезаться снова. Шепард вряд ли разберёт в них его боль. Сейчас Гаррус почти рад, что этот второй язык турианцев ей не доступен. Иначе позже было бы очень сложно объяснить, почему её уязвимость разрывает его на куски. Подавляя удушающие чувства, Гаррус прижимает женщину к себе крепче и направляется к выходу.***
Встретив взглядом Гарруса с Шепард на руках, Мордин ни слова не говорит ни о его шлеме, ни о том, что капитан в грязи от макушки до пят. Дождавшись, когда турианец опустит женщину на койку, он подходит и принимается за её осмотр. — Формальдегид, — почти шипит он, — немыслимо. — Что? — переспрашивает Гаррус, упав на кресло. Мордин бросает на него короткий взгляд. — Безответственно, — кивает он, всё-таки уделив внимание отсутствию на нём шлема. — Впрочем, с моей стороны – тоже. Стоило пристегнуть Шепард к кровати, как собирался. Гаррус не может понять, всерьёз ли это сказано или же это неудачная попытка саларианца разрядить атмосферу. — Нашёл вещество, которое не переносит грибок, — продолжает между тем Мордин. — Подозревал, что человечество не самый гуманный вид. Но использовать такой яд в вакцинах в наши дни… — Вроде формальдегид – неплохой консервант и дезинфектор, — Гаррус поводит мандибулами, сбрасывая напряжение. — Хотя у нас его перестали использовать ещё до космической эпохи. — Именно. Убеждён, ни одна цивилизация, вышедшая в космос, не использует такие опасные вещества в медицине. И любой другой отрасли. На начальной стадии индустриализации – да, но не в эру эффекта массы. Неудивительно, что грибок не был готов к такому сюрпризу, — ворчит Солус, обтирая салфеткой кожу Шепард в районе ключиц и вновь приклеивая электроды датчиков. — Скостите нам этот грех, доктор, — сипло подаёт голос Шепард, — формалин едва ли хуже генофага. Вы же помните, мы выскочки. Какие-то жалкие столетия назад перестали сжигать людей на кострах за колдовство. Мордин не отвечает, но с весьма красноречивым молчанием накладывает на лицо капитана кислородную маску. — А как вы собираетесь нас лечить, учитывая, что формальдегид настолько опасен? — интересуется Гаррус, впрочем, не сомневаясь, что решение у доктора уже есть. — Минимальной дозой. Грибок отреагировал даже на следы вещества в телах переведённых с «Найроби» людей, — закончив с осмотром капитана, Мордин оборачивается к нему. — Как уже сказал, повезло. Всем нам. Предполагаю, имплантатам удалось справиться с воздействием грибка, Шепард. Отдохните немного. Примите лекарство, и можем уходить. Когда саларианец возвращается к рабочему столу, Гаррус не удерживается от того, чтобы встать и подойти к подруге. Весь её вид вызывает в нём смесь давящих чувств из усталости и болезненного облегчения, и ему приходится перевести дыхание, чтобы голос не подвёл. — Ну, Шепард. Как ты выражаешься – напугала до усрачки, — тихо говорит он. Она хмыкает и едва улыбается под маской. — Обсудим позже, — шепчет женщина, — а пока… Спасибо. Шепард не уточняет, за что благодарит, но её взгляд говорит о многом, и Гаррус позволяет себе осторожно убрать прядь волос с её лица. У него тоже больше слов не находится. Глянув через плечо на Мордина, стоящего сейчас к ним вполоборота, он склоняется и на несколько мгновений соприкасается с Шепард лбом. На его удивление она отвечает на этот жест, мягко потираясь своим. Узел в груди наконец развязывается, позволяя свободно вздохнуть.