sick like me

красива ли я в момент, когда рву тебя на части?

      блум накручивает на палец ярко-рыжую прядь, надувая пузырь из невкусной баббл-гам жвачки, и покачивает ногой в такт капанию крови на пол.       кап. кап. кап.       размеренно, с одинаковым интервалом, капли плюхаются на ледяной камень и разбиваются в уродливую кляксу, становящуюся больше — она уже похожа на лужицу размером с блин, и блум хихикает, думая, что было бы интересно попробовать. валтор на смешки не реагирует, уже нет, и она обиженно лопает пузырь с оглушающим в высоких сводчатых стенах звуком, но так и не получая даже раздражённого взгляда. он таращится в пол, повиснув на цепях тряпичной старой куклой, и блум любопытно, через сколько он умрёт. по её приблизительным подсчётам, смертельная кровопотеря наступит где-то через тридцать пять минут, но учитывая, что большая часть покинувшей сосуды жидкости выливается внутрь, а не наружу, то умереть валтор должен минут через десять.       но он не умрёт — даркар не позволит.       хотя, блум не уверена, что искусственно вылепленную жизнь вообще можно отнять так просто, всего лишь потыкав лезвиями и отходив хлыстом. нет, с валтором нужно что-то помощнее, что-то непременно магическое, артефакт или зачарованное оружие, которое наверняка есть в арсенале хозяина — у хозяина есть всё. и кто будет заводить раба, не приготовив заранее способ его усмирить?       жвачка неприятная, блум кривится, но продолжает жевать, наблюдая за мучающимся валтором — такой вроде бы умный, но такой дурак. пойти против своего создателя, своего повелителя, против тёмного феникса, насколько отчаянным и самоуверенным нужно быть, чтобы решиться на такое? чтобы подвести его, а затем надеяться сбежать?       блум не представляет, но ей и не нужно, она будет верна даркару вечность, до смерти и семь минут после. а валтор, глупый, не справился с заданием, подвёл даркара и после того, как они милостиво освободили его из омеги посмел попробовать ускользнуть от них, скрывшись тайком и метаясь между далёкими полузаброшенными планетами, больше похожими на помойки и притоны. жалкое зрелище, блум его нисколечко не жаль.       даркар смеётся электричеством у неё в голове в ответ на её мысли, а она улыбается, польщённая его вниманием — она явно нравится ему больше валтора.       безмолвное разрешение звенит, отражённое от черепа, и блум ловко спрыгивает, подлетая к валтору и останавливаясь напротив, задумчиво кусая край чёрного ногтя и разглядывая изнурённого пленника. ей разрешили его наказать, сделать что-то одно, что угодно на её вкус, и она нервно перебирает в памяти все способы причинить боль, отметая их один за другим, никак не находя нужного, подходящего, её, вызывающего томление в груди и улыбку на лице.       валтор, почуяв её присутствие, приподнимает голову, смотря на неё удивительно чистыми осознанными глазами, и губы складываются в чуть овальную «о», а настроение скачет вверх. даркар, уже знающий, чего она хочет, хохочет настоящим смехом, гремящим в каменных стенах. он доволен, она тем более, а валтор морщится и настороженно наблюдает на ней, поняв, что сейчас она — его главная проблема. — тебе стоило слушаться папочку, валтор. но не переживай, теперь у тебя есть младшая сестричка, которая научит тебя быть хорошим мальчиком.       валтор презрительно отворачивается, не проронив ни слова, а блум гадко хихикает, высовывая язык с жвачкой на кончике и сжигая липкий розовый комок в ничто — словно и не было. раньше она так не умела, не владела собственным огнём столь искусно и точно, не чувствовала его и себя, но после того, как хозяин сделал её своей, всё стало намного проще, она и пламя стали единым целым, и управлять им стало так же легко, как и собственными конечностями.       она облизывается, ощущая привкус помады, и смыкает пальцы кольцом на бледной шее — кадык судорожно дёргается, а всё внимание валтора приковано к ней, он смотрит на неё в упор, и чернота зрачков практически полностью сожрала голубой. он боится, страх читается как азбука, с первой попытки и неосознанно, и блум упивается им, вглядываясь в него, сжимая сильнее, оставляя меньше кислорода, недостаточно, чтобы убить или лишить сознания, но достаточно, чтобы паника отключила мысли и разогнала пульс до костедробящей скорости. наверное, сейчас ему кажется, что он горит, вот-вот оплавится, и блум ласково улыбается ему, впиваясь острыми ногтями в кожу, но не до крови, опасно, предостерегающе, и валтор открывает рот, сипя — осознанность медленно утекает из его глаз, по капле, кап-кап, восхитительное зрелище, и даркар согласен, невидимой рукой поощрительно трепля её по волосам.       блум скалится, смотря, как наливаются краснотой белки, как слёзы прочерчивают дорожки по щекам, как машинально дёргаются руки со звоном, раня шипами запястья — и крови на полу становится больше, и в ноздри ввинчивается солёный запах, неповторимый, узнаваемый сразу, и она блаженно прикрывает веки, чувствуя бешенное биение в ладонях. ему осталось недолго, ещё чуть-чуть, и его накроет обморок, жаль, что не смерть. — скажи то, что должен сказать, и я тебя отпущу.       она выдыхает слова ему в губы, интимно, близко, зная, что навряд ли он понимает смысл и тем более сумеет сообразить, что она хочет от него услышать — это нужно ей, а не хозяину, хозяина устраивает её игра, он наблюдает за ними с отеческим вниманием, готовый вмешаться, если потребуется, но дающий им простор для общения. блум благодарна, а валтор нет, но валтор — идиот, и она не обижается. — я принадлежу тёмному фениксу… — неверный ответ.       ногти входят в кожу, прорываясь к мясу, и блум мстительно ухмыляется, щурясь, как она и думала, он говорит то, что хотел бы услышать, будь на её месте, и в этом его проблема — он высокомерен и самовлюблён, и потому вечно проигрывает.       болван и нарцисс.       печально для него, весело для неё. — я больше никогда не… — и снова мимо, тебе стоит стараться лучше.       ногти вонзаются целиком, на подушечках мокро, и блум слегка ослабляет хватку, давая ему сделать нормальный жадный вдох и тут же сжимая крепче прежнего, с забавой смотря, как он подёргивается в бессильных попытках вырваться из оков и убрать её руки. но не выходит, какая досада, и она смеётся, снова позволяя ему вдохнуть — и обрубая доступ воздуха совсем.       валтору страшно, плохо, дурно, она ощущает это через их связь, усиленную даркаром, и он наверняка тоже ощущает её удовольствие.       мог бы и додуматься, чего от него хотят, она ведь дала подсказку.       но валтор не произносит ничего подходящего, и она продолжает играть с ним, пока в его глазах не остаются самые крохи разума, пока он не опускается в полубессознательное состояние, пока не начинает походить на наркомана под дозой, пока слюна не стекает по подбородку ей на руку, пока веки не скрывают половину зрачков, пока слабые конвульсии не сотрясают тело. тогда блум отпускает, вытаскивая ногти из налившейся синяками шеи и слизывая кровь, а валтор хрипло дышит, согнувшись и спрятав лицо за волосами.       у него красивые волосы. — я буду… послушным мальчиком и больше никогда… никогда не разочарую папочку…       она хлопает в ладоши, поощрительно гладит его по макушке и сгребает влажные пряди в кулак, заставляя поднять голову — он смотрит на неё мутным злым взглядом, от которого ей очень хорошо, а даркар в голове шепчет «теперь он твой», делая ещё лучше. уж она сможет позаботиться о валторе и воспитать его, показав его место.       блум запечатляет его обещание поцелуем со вкусом помады и крови, мокрым и их первым, и отстраняется, нависая, ощущая, как колышется воздух, когда даркар подлетает к ним и замирает за её спиной. в глазах валтора ужас и обречённость, на её оголённые плечи ложатся ледяные ладони, а электричество в голове хвалит —       моя девочка.