sick like me

      густая карамель жжётся между ног, растекаясь внизу живота, и блум в нетерпении елозит на троне хозяина — с его разрешения, разумеется, и от пьянящего восторга кости крошатся в пыль.       даркар безмолвно наблюдает, довольный и гордый, физически находящийся в одном из множества залов замка — но видящий её глазами, но чувствующий её кожей, но слышащий её мысли, и от единения с ним у неё наверняка подогнулись бы колени, если бы она стояла.       но она восседает на каменном троне, ощущая бёдрами его холод, чинно уложив ладони на подлокотники, словно это — её законное место, её престол, и валтор, смиренно стоящий на коленях, облачённый в портупею, латексные брюки и неизменный ошейник, дополняет атмосферу, и блум прикусывает губу в волнении, жадно разглядывая его и понимая —       сдался.       валтор наконец-то сдался, принял своё положение и её, и теперь он будет служить так, как должен был с самого начала, и даркар обливает нервные узлы кипятком — у блум горят щёки и лихорадочно блестят глаза. — ко мне.       короткая дрожь почти забытого страха, и валтор опускается на четвереньки, привычно и выверено, и синяки с его колен не сходят никогда.       блум скалится, постукивая по подлокотнику, а валтор замирает у её ног, опустив голову и сцепив руки за спиной, послушный старший брат, и смех срывается с губ и разносится по зале, громоподоный и полный торжества. ей хочется вцепиться ему в волосы и ткнуть лицом себе в пах, ей хочется наступить ему на затылок каблуком и вдавить лицо в пол до хруста, ей хочется смять его горло как бумажный стаканчик для кофе, ей хочется разорвать его грудь и пробраться пальцами к сердцу, ей хочется целовать его до онемевших губ, ей хочется ломать и лечить и снова ломать ему пальцы до тех, пока он не взвоет, ей хочется заняться с ним сексом на ритуальном столе, ей хочется сжечь его живьём, ей хочется всего и сразу, и она тонет в какофонии образов и желаний, судорожно сжимая край платья и сдвигая ноги.       что же выбрать?       хозяин молчит, она ведь уже большая девочка и должна решать самостоятельно, но это так трудно — блум хотела бы посоветоваться с ним, услышать его мнение, но он молчит, сегодня оставаясь лишь сторонним наблюдателем, и она знает, что он не вмешается, что бы она ни выбрала. даже если она выберет убить валтора, он не станет препятствовать, и эта вольность, близкая к вседозволенности, оседает за языке расплавленным сахаром.       сладко.       огонь дракона беснуется под кожей, жаждая выплеснуться наружу, освободиться, и блум скалится, зажигая фаербол в ладони — языка пламени танцуют, голодно извиваясь, и ей чудится разинутая пасть.       сожрать валтора целиком, не оставив и кусочка.       даркар удивлён, но удовлетворён, и огонь охватывает валтора за долю мгновения — ужасающий крик чистой агонии гремит, оглушая, отдавая ультразвуком в череп и кроша, и блум хохочет, схватившись за живот и не отрывая взгляда от валтора, вопящего, корчащегося и прекрасного.       запах горелой плоти и волос забивает голову, и блум не может перестать смеяться, глубоко вдыхая и упиваясь зрелищем пузырящейся и стремительно темнеющей кожи — его боль, передающаяся через их связь, добавляет остроты, а восторг даркара превращает простое наслаждение в эйфорию.       великолепно.       пламя слизывает каждый дюйм красивой безупречной кожи, шелковистых прядей и одежды, и звонкие крики сменяются сипением и хрипами. валтор валяется на полу ошмётком обугленного мяса, судорожно подёргиваясь, и, наверное, если бы мог, то плакал бы — но высокая температура высушила глаза, но блум всё равно чувствует его переполненный ненавистью взгляд.       валтор никогда не был так прекрасен, как сейчас, и блум невыносимо хочется попробовать его на вкус.       хозяину тоже.       щелчок — и от огня не осталось и дыма, только почерневшее тело, издающее едва слышимые гортанные звуки, мало похожие на слова.       блум торопливо подходит к валтору, нервно кусая губу, и опускается на колени, разглядывая его, такого восхитительного, похожего на произведение искусства, и она — его творец, и это лучший день, день рождения и рождество в одном.       валтор беспомощно лежит, не в силах даже повернуть голову, только его губы слегка дрожат, пытаясь что-то сказать, но ей, если честно, наплевать, что он намерен сказать, вряд ли это будет что-то приятное — блум ласково гладит его обугленную грудь, зная, что он не чувствует этого, от нервных окончаний ничего не осталось, он до сих пор не умер лишь потому, что изначально не был полноценно жив, и даркар улыбается.       ногти поразительно легко проникают в плоть, вырывая кусок, ещё красный внутри, и слабое хрипение служит сигналом, что что-то валтор ещё способен ощущать, что боль ещё осталась, теперь более острая и пронзительная, от одной точки стремительно расползающаяся повсюду — она растягивает губы в оскале и отправляет мясо в рот.       горько и великолепно.       может, съесть ещё кусочек?       но даркар велит исцелить, и она подчиняется, направляя энергию в уголёк, со свистом съезжающий с рельс рассудка — она ощущает, как безумие поглощает его, как мысли мечутся и жалят, слишком быстрые и хаотичные, и на секунду она всерьёз переживает, что переборщила, что такая боль за для него за красной линией, но когда всё возвращается как было, то паникующий влажный блеск голубых глаз служит ответом — нет, всё в порядке, он выдержал и не свихнулся до состояния овощеподобного идиота. — ты очень вкусный, братец.       валтор с ужасом скашивает на неё глаза, а блум демонстративно улыбается и облизывает пальцы, щурясь — даркар проходится по их позвоночникам нежной прохладой, и они синхронно вздрагивают. — ты, я и папочка — одна семья, запомни это хорошенько, ладно, старший брат?       он кивает, разумеется, какой у него выбор, и она треплет его по волосам, хороший послушный мальчик, ахаха, и валтор неожиданно льнёт к ладони, прикрывая веки, и блум в удивлении зовёт хозяина — неужели всё-таки сломалася?       нет, просто любому живому существу нужны не приносящие страдания прикосновения.       вот оно что.       рот неконтролируемо растягивается в оскал. — мы с папочкой совсем не рады наказывать тебя так часто и так сильно, ты же понимаешь? но если ты будешь послушным, то нам и не придётся, и ты больше не будешь гореть. ты ведь не хочешь снова сгореть, правда, братец?       она помогает ему сесть, прижимая к груди, не давая заглянуть себе в лицо, и чувствует его дрожь — валтору так плохо, что хозяин довольно хохочет.       а блум утешающе обнимает его, глубоко вдыхая его запах и ощущая остаточные нотки горелого мяса.       есть хочется. — нет, я буду послушным, сестра.       тихий шёпот на грани слышимости, но такой важный, и она различает надлом — его личность треснула, наконец-то, теперь процесс пойдёт быстрее, теперь до того, как он полностью подчинится и примет свою роль недолго. уже скоро он сам будет счастливо называть её сестрицей, а даркара — папочкой, и смотреть на них влюблёнными глазами покорной твари.       и когда это случится, он умрёт.       блум целует валтора в макушку под ледяной смех даркара.       папочка счастлив.

даже в самые уродливые моменты, я всегда говорю: ты красива и больна, как я.