Танец Хаоса. Искры в темноте

Сны медленно и неохотно отпускали ее, тяжелые, мрачные, однообразно серые. Милана и не смогла бы сказать, что снилось, коль бы ее спросили, да и голова после пробуждения чувствовалась совсем чужой, набитой воском и опилками. Но она отдохнула, это чувствовалось. В глазах больше не было ощущения, что туда песка набили, руки и ноги немного отогрелись и расслабились, а Авелах… Память о ней самую чуточку отодвинулась, всего на один шажок отступила назад, и это было уже победой. Милана сжала зубы, не позволяя себе истерически расхохотаться. Теперь так будет каждый раз, каждый день, каждое пробуждение. Один крохотный шажок, что отделит ее от той памяти и той муки. И вот так всю жизнь, что ей отмерено, все, что еще осталось, пятиться туда, во тьму, надеясь, что эта проклятая нить памяти однажды лопнет, навстречу смерти, которая станет облегчением и отделит ее от этого непроницаемой стеной. Или не отделит? Жрицы этих земель говорили, что все возрождается без конца, что люди и звери уходят и вновь приходят в этот мир раз за разом от начала и до конца времен, и что память их остается с ними, переплавляясь в события их жизней. И коли что-то один раз случилось, значит, оно было уже много раз и будет еще столько же вновь и вновь. Я бы вырывала тебе глотку тысячи тысяч раз, и все было бы мало. В каждой своей жизни, раз за разом, покуда не вырву тебя всю из мироздания. Милана тяжело сглотнула пересохшим со сна горлом, пошевелилась, пытаясь нашарить рядом теплое тяжелое тело Гаярвион, но ее не было. Щурясь от непривычного сонным глазам света, она приподнялась на локтях и оглядела шатер. Ее орлица уже встала. Облачившись в запыленную и перепачканную кровью бордовую форму, которую даже никто не успел залатать, она сидела у стола и вглядывалась в разложенные на нем листы бумаги и карты. Всего одна маленькая свеча чадила на столе, укрепленная в лужице воска взамен старой, догоревшей вчера. Ее отсветы покрывали золотой пылью увязанные в косу волосы Гаярвион, четко очерчивали ее профиль, ложились на мягкие сочные губы, от которых Милана хотела не отрываться ни на мгновение своей жизни. Пальцы ее рассеяно крутили перо, так и не макая его в чернильницу при этом. - Светлого утра, королевна, - поздоровалась с ней Милана, прокатывая на языке такое любимое обращение. Ей нравилось называть Гаяру так. Это имя было про нее, совершенно точно о ней, так подходило ей. Гаярвион вскинула голову, глядя на нее рассеянным взглядом, будто была очень и очень далеко отсюда, в своих мыслях. С каждым мгновением взгляд ее прояснялся, но Милана не могла прочитать по ее глазам его выражения. Вчера она не сказала ни слова после признания Миланы, только плакала молча и долго, а потом свернулась у нее под боком, обхватив руками со всей силой, на которую была способна, да так и затихла. Сегодня лицо ее было уже не таким безумным и отчаянным, смягчившись сном, но глаза все равно смотрели двумя темными колодцами, на дне которых поблескивала тоска. И в груди собственной Милана ощущала ее смятение, тяжелым камнем придавившее сердце. - Светлого, - поздоровалась Гаярвион, глядя на нее все так же пронзительно. И почти сразу добавила: - Мне нужно в Озерстраж. - Прямо сейчас? – удивленно приподняла брови Милана. - Да, - твердо кивнула она. – Я должна казнить Эльгара Антира и короноваться, пока не поздно. Мы не можем терять времени. - Хорошо, - кивнула Милана, принимая ее волю и поднимаясь с тахты. Что ж, к этому она тоже почти привыкла. Ей Гаярвион принадлежала лишь по ночам, зато принадлежала полностью. Будто Огненная, весь световой день покрывая Своими раскаленными поцелуями чело Гаярвион, передавала ее Милане, уходя за горизонт, и это время становилось бесценным для нее. Ни с кем другим делить ее Милана и не согласилась бы, но Грозной не уступить не могла. А как же Бреготт? Как же Торвин? Руки на мгновение дрогнули, но она решительно отбросила прочь от себя бессмысленные глупости и принялась натягивать белье, а следом за ним и штаны. Пальцы привычно закрепляли узлы и обматывали торс длинным куском белого полотна. Милана не поворачивалась, но каждой клеткой тела ощущала, как скользит по ее спине взгляд Гаярвион – раскаленный, будто пролежавшая слишком долго в печи кочерга. Она ждала, давая королевне возможность заговорить первой. Гаярвион использовала свое молчание, как возможность манипулировать окружающими и приказывать им? Что ж, Милана быстро училась. Никто не мог диктовать ей, кроме Грозной, даже женщина, которая носила под сердцем ее ребенка. - И ты ничего не скажешь мне? – прозвучал из-за спины напряженный голос королевны. Милана мысленно поздравила себя с победой и уточнила: - Насчет чего? Некоторое время оттуда не доносилось ни звука. Закончив с бинтами, Милана обернулась к королевне, выворачивая и натягивая через голову рубашку. Та сидела все так же молча, смотрела глазами темными и голодными, как сердце ночи. - Насчет моих решений. Это прозвучало с нажимом и явно относилось не только к судьбе Эльгара Антира и необходимости прибыть в Озерстраж, но и к вчерашнему предложению, которое Гаярвион то ли отклонила, то ли проигнорировала – Милосердная ее пойми. Милане хотелось рассмеяться. Всегда она так делала – запускала под кожу свои шипы, прорастала лозой сквозь живое сердце, обвивала горло, перехватывая дыхание. И Милана наслаждалась каждым прикосновением ее существа к своему, каким бы оно ни было. - Ты в своем праве, королевна, - отозвалась она, глядя на нее сверху вниз и заправляя рубашку за пояс. Взгляд Гаярвион скользил по телу Миланы, жадно пил ее движения, и Милана знала, чего она сейчас хочет по-настоящему. И в ответ смотрела так же, весь жар своего желания вкладывая в него, окружая им Гаярвион, будто кольцом рук. - А дальше?.. – голос королевны слегка охрип, она явно боролась с собой, пытаясь сохранить голову трезвой. И почему так происходило между ними? Почему они купались в этой яри, в этой сладости, в этом желании, тонули в нем с головой, просто глядя друг на друга, просто находясь в одном помещении? Никогда ничего подобного Милана в своей жизни не испытывала ни с кем. - Дальше? – повторила за ней Милана, приподнимая бровь, наслаждаясь тем, как этим простым движением контролирует все нестерпимое желание Гаярвион, заставляя его расти. Будто невидимые струны соединяли сейчас их тела, и Милана легонько перебирала их, заставляя Гаяривон реагировать, вздрагивая всем существом на самое легкое касание. Поднимала руку с привязанными нитями, и желание Гаярвион возрастало, стремилось вверх вместе с ней, опускала руку, и Гаярвион выдыхала, срываясь с могучей волны наслаждения обратно в привычное состояние. Королевна попыталась выпутаться, гордо вскинув подбородок и добавив властности в голос. - Дальше, когда я стану королевой, я хочу, чтобы ты слушала меня и не спорила прилюдно. Ты будешь оберегать меня и выполнишь все, что я тебе прикажу, не будешь выказывать недовольства при других. Наедине – да, и я буду прислушиваться к твоему мнению, но не среди людей. И она потерпела крах, когда Милана равнодушно дернула плечом в ответ: - Нет. - Нет? – непонимающе повторила за ней Гаярвион. Щеки у нее были алыми, она тяжело дышала, и даже на расстоянии это дыхание обжигало Милану. - Нет, - подтвердила Милана. – Ты можешь быть кем угодно, королевна. Но и я буду собой. Я анай, а мы говорим со своими царицами на равных. Так что не обессудь. Лицо ее неуловимо изменилось, начав каменеть. Она злилась, что ж, и хорошо, что злилась. Милана вновь отвернулась, отыскивая свою куртку и накидывая ее на плечи. Со временем они научатся друг друга понимать, но пока все происходящее даже нравилось ей, несмотря на то, что резало больнее ножа. Что будет дальше? Конечно, она хотела обсудить иное, но не решилась, не набралась храбрости. По чести и Милана сейчас не знала, как это обсуждать, и стоило ли вообще пока касаться этого вопроса. Гаярвион ждала от нее ребенка, они обе узнали это какие-то часы назад, и им обеим требовалось время, чтобы понять, как с этим жить дальше. О своем отношении к этому Милана пока не могла сказать ничего однозначного. Она не собиралась заводить детей во время Танца Хаоса – только сумасшедший по собственной воле решился бы это сделать. Наверное, Гаярвион тоже не собиралась, да только все случилось само, и обернуть вспять они уже вряд ли что-то могли. Нужно было тогда предупредить ее, нужно было сказать, объяснить, как это все происходило у анай… А как? Милане стало смешно. Она забывала как дышать под гипнотической властью штормовых глаз королевны, не то, чтобы предостерегать ее от тех или иных состояний в момент близости. По чести сказать, ей это даже в голову не пришло. Никто из предыдущих женщин в ее жизни никогда о том не беспокоился и не спрашивал. Ты просто их не любила. Это тоже жгло и кусало, будто разъяренный зверь, поселившийся внутри, терзало сердце. Она не сказала, даже когда сказала Милана, не призналась, хоть сам факт ее беременности говорил об обратном. И вроде ничего важного в том не было, но даже так королевна продолжала колоться иголками, в силу своей химерической природы отказывая Милане в ответном слове, в разделенной нежности. Как ты справляешься с мани, ману? У нее ведь тоже характер как наждак, пусть и не такой сложный. Эти размышления повели ее дальше, к тому, о чем Милана не хотела думать, но не думать не могла. Закон анай требовал родить ребенка в браке, так угодно было Небесным Сестрам, и отступления от этого допускались только в случае смерти одного из родителей. А если Гаярвион не примет ее предложение и не станет ее женой, что тогда? Ведь нужно будет объяснить ее народу, откуда взялся наследник, доказать законность его появления на свет и принадлежности к роду Эрахиров. Его нужно будет узаконить, и коли так, что для того сделает Гаярвион? Не попытается ли наврать всему миру, что ребенок от Торвина? И вновь внутри зашевелилось, засаднило больное и искалеченное. Вряд ли можно было вылечить это одной ночью сна или прикосновением родных рук. Горькую чашу Ты поднесла мне, Небесная Пряха. Что ж, какую есть. Милана сжала зубы и тряхнула головой, чтобы прогнать дурные мысли и тяжесть, а затем обернулась обратно к Гаярвион. Та сидела у стола, глядя на нее пытливо и очень внимательно, очень внимательно вглядываясь. Она ведь все чувствовала, читала как по открытой книге по сердцу Миланы, и скрыть от нее что-либо вряд ли представлялось возможным. Но задавать вопросов она в этот раз не стала, как не стала кричать и злить и в очередной раз сделала то, чего Милана от нее вообще не ожидала. Просто поднялась с места, преодолела в два шага разделяющее их расстояние и обняла Милану, прижавшись щекой к ее щеке, стискивая руками крепко, будто боялась, что кто-то разведет их руки силой. Ладони сами поднялись, легли на ее спину, заскользили по коробящейся от засохшей крови ткани туники, обняли в ответ так же крепко. Имели ли значение все эти глупости, о которых они говорили, лишь бы не говорить о главном? Конечно, нет, потому что о главном они говорили сокровенно, внутри себя, прямо сейчас. Милана закрыла глаза, задыхаясь в невыносимой, болезненной нежности, выворачивающей наизнанку все ее нутро. Гаярвион осталась жива в той мясорубке, прошла ее насквозь, дожила до исцеления, пусть и потеряла очень много крови. Она носила дитя Миланы в себе, влюбленная в нее настолько, что забеременела едва ли не с первого раза, когда они были вместе. И она готова была наплевать на свою гордость, отбросив ее прочь, когда Милана испытывала боль – подойти и заключить ее в объятия, положить тяжелую голову себе на плечо, стать опорой. И как-то само отпустило. Тяжесть отошла прочь, медленно и неохотно, но отошла, сменившись нежностью. Гаярвион отстранилась от нее, взяла ее лицо в свои ладони, заглянула ей в глаза и едва слышно прошептала: - Мы поговорим обо всем, что произошло. Ты расскажешь мне, я расскажу тебе. Мы все обсудим, хорошо? Откуда она узнала? Милана не знала этого. Она не говорила ни слова про пленение Авелах, но Гаярвион чувствовала каким-то неописуемым образом все, что с ней происходило. От нее ничего невозможно было укрыть. И ты расскажешь ей? Ты настолько ей веришь? - Хорошо, - сама не зная почему проговорила она, вглядываясь в глаза королевны. Сколько угодно можно было рассказывать самой себе и ей о том, какую власть имела Милана над собой или над ней, но все это моментально рушилось, стоило Гаярвион подойти так близко. Она подалась вперед и поцеловала Милану в щеку возле губ, прижавшись так трепетно и искренно, что на мгновение под Миланой подломились ноги. Потом Гаярвион отстранилась, наградила ее еще одним долгим взглядом серых глаз и повернулась к столу, снимая со спинки стула висящий на ней плащ. А Милана на мгновение зажмурилась, пережидая этот невероятный прилив слабости. И только после того нашла в себе силы шагнуть вперед и, забрав из ее рук плащ, накинуть его ей на плечи. Ни слова они больше не сказали друг друга, вышли вместе из шатра, в котором провели эту короткую сумрачную ночь. И Милана была счастлива оттого в этот миг. Картина, что открылась ее глазам, была настолько дикой, что Милана в первый момент даже не поняла, что видит. Дыра среди облаков висела ровнехонько над тем, что вчера было ущельем Кьяр Гивир, а сегодня превратилось в пылающую бездну мхира. Через эту дыру яркие солнечные лучи падали вниз, заливая пожарище, а в ответ на это снизу к ним поднимались густые черные клубы пламени, из-за которых золото солнечных лучей оборачивалось в рыже-коричневую грязную дымку, зависшую между небом и землей поперек гор. Огонь все еще горел, пылал так, будто его только-только запалили. Милана нахмурилась, разглядывая его. Даже питаясь кровью земли или маслом, не могло обычное пламя так долго гореть. Гаярвион нарочито не смотрела в ту сторону, будто и не видела никакого пламени вовсе, и Милана приказала себе сделать зарубку на память и потом поспрашивать о том королевну. Уж больно усердно она делала вид, что ничего страшного и необычного не происходит, и это сразу же наталкивало Милану на мысли об обратном. Охранники при ее появлении вытянулись по швам по обе стороны от входных клапанов шатра. Сам Магдан Амавин, глава ее телохранителей, стоял сегодня на страже покоя Гаярвион. Его подлатали вчера после битвы с Псом, и Милана могла только отдать дань уважения его стойкости – мало кто мог после жестокой сечи и исцеления, отнимающего столько сил, выстоять еще и ночную стражу. - Доброго утра, Хаянэ, Спутница Милана, - Амавин тронул грудь и склонил перед ними голову, на обеих он смотрел с глубоким уважением, и Милана помрачнела. Скорее всего, уже весь лагерь знал, что это они с Рудо и маленькой ведьмой сразили хасатру Предательства. А раз знали это, слышали и про ее пленение Авелах – не могла такая информация остаться тайной. Значит, будут говорить, будут спрашивать, жалеть, восхищаться ее стойкостью – последнее, чего бы ей вообще хотелось. Теперь никто не даст ей забыть о случившемся, без конца тыкая и тыкая эти воспоминания прямо в глаза и делая это со всей искренней благодарностью своего сердца. - Здравствуй, Магдан, - улыбнулась ему Гаярвион, превращаясь в Хаянэ – милостивую и гордую, которую видели в ней ее подчиненные. Палатка осталась позади, как и безумная горячая женщина, что плавилась и горела в руках Миланы. День встретил принадлежащую ему королевну, теперь Огненная любовалась ею. Я ревную тебя даже к Ней. Что ж, это и впрямь было забавно. – Новости? – спросила его Хаянэ, вздергивая бровь. - Лорд Неварн очнулся на рассвете, но еще слишком слаб, чтобы самостоятельно подняться. Говорящие с Тенями утверждают, что он идет на поправку. - Хвала Кану Защитнице! – выдохнула Гаярвион, творя охранный символ поперек лба. – Достаточно того, что мы потеряли лорда Гренела, да пошлет ему Грозар сладостное воскрешение. - В остальном все спокойно. В лагерях вельдов и анай тоже. Данные по лазарету еще не передавали, но я могу послать кого-то узнать, Хаянэ, - в тоне Амавина прозвучал вопрос. - Я сама схожу туда, - решила Гаярвион, и когда тот кивнул, намереваясь последовать за ней, добавила: - А ты ляжешь спать, Магдан. Тебе давно уже пора отдохнуть. Спутница Милана проводит меня. - Тогда я не сомневаюсь в вашей безопасности, Хаянэ, - Амавин взглянул на Милану с уважением и низко склонил перед ней голову, дотрагиваясь до сердца. Вдвоем они направились сквозь лагерь, и Милана ощутила облегчение, что никто больше не последовал за ними. В этом бернардинцы тоже были хороши – они не слишком беспокоились о почетных эскортах в расположении своих частей. Впрочем, эскорт-то королевне и не был нужен сейчас. Потому что бернардинцы спали прямо на земле повсюду, куда падал глаз. Мужчины и немногочисленные женщины завернулись в собственные плащи и лежали вповалку там же, где и упали вчера. Даже несмотря на отсутствие ветра этой ночью, одежду их все равно покрывал тонкий слой бурой пыли, как и закрывающие лица вахра. Он скрыл под собой и кровь, и прорехи, и вмятины на доспехах – все внешние следы произошедшего, но запах битвы стереть не мог. В воздухе отчетливо воняло кровью и смертью, человеческим потом и грязью. Что ж, неудивительно, после всего, через что они прошли. Тишина стояла над лагерем, лишь порой издали долетали надтреснутые стоны и плач кого-то, кого мучили кошмары во сне или боль ран. Единственными оживленными островками среди войска были наспех развернутые полевые кухни. Оттуда тянуло запахом еды, впрочем, неспособным отбить вонь смерти, на который стекались немногочисленные проснувшиеся солдаты, чтобы получить миску горячей каши и чая. Милана и сама бы не отказалась позавтракать – вчера вечером она ела что-то, но не помнила, что именно и сколько, - но Гаярвион так решительно направлялась в сторону лазарета, что становилось понятно – задерживаться она не намерена. Палатки лазарета возвышались над лагерем сиротливо и странно, окруженные со всех сторон спящими людьми. Возле них разместились и повозки с провизией и водой для армии, но куда меньше, чем обычно на марше. Здесь сильно пахло болезнью, лекарствами, страданием. Милана сморщила нос от запаха разложения. Ведуны выбивались из сил, пытаясь помочь самым тяжелым, но те, чьей жизни ничего не угрожало, восстанавливались сами. А таких здесь было очень много. Пока они проходили мимо спящих солдат, кое-кто просыпался. Люди поднимали головы, видели их, начинали бормотать приветствия со сна, кланяться, даже просить благословения. Гаярвион улыбалась всем, пожимала протянутые руки, дотрагивалась до тех, кто был слишком обессилен, чтобы подняться ей навстречу. Она и впрямь была хорошей королевной, она по-настоящему берегла людей, что сражались и умирали за нее. Как мани. Думала ли ты когда-нибудь, что станешь Держащей Щит или кем-то вроде того? Мысль рассмешила ее ровно так же, сколь и принесла боль. Будущее их с Гаярвион было слишком зыбким, чтобы много думать о нем. Стражники возле лазарета при их приближении подтянулись, глядя на обеих влюбленными глазами. Гаярвион остановилась перед ними, выслушала приветственные вопли, милостиво склонив голову, и уточнила, где находится Неварн Лэйн. Один из солдат вызвался проводить их, и Милана шагнула следом за своей орлицей под побуревшую от пыли парусину, стараясь не слишком глубоко вдыхать стоящую в воздухе вонь. Солдаты лежали ровными рядами на раскладных походных койках, перевязанные вдоль и поперек, укрытые простыми шерстяными одеялами. Кровь проступала на белых бинтах, ее горький запах наполнял воздух, оставаясь стальным привкусом на языке. Мимо коек сновали женщины в белых балахонах, будто Способные Слышать, ухаживающие за больными в лагерях анай. При приближении Хаянэ они все замирали, низко кланялись, опуская головы, смотрели глазами, полными благоговения и надежды. Что ж, она и впрямь явила им чудо, думала Милана, следуя за своей царственно плывущей вперед королевной по узкому коридору мимо коек. В сражении против одной из Эвилид и хасатры люди, которых вела Гаярвион, сумели справиться. Они разрушили Кьяр Гивир и не позволили Врагу проникнуть в Хмурые Земли, замуровав для него один из возможных путей проникновения в земли Этлана Срединного. Победа, здесь одержанная, имела огромное, грандиозное значение, давая солдатам веру в то, что Бреготт, несмотря на все беды, выдюжит очередную схватку с Сетом, и что Хаянэ, вернувшаяся с той стороны смерти, способна противостоять даже самого мощному натиску вражеских сил. Пока еще армия спала, истощенная сражением, но совсем скоро они проснутся и поймут, что сотворили, чего добились вчера. Поймут, что привела их к этому их Хаянэ, и после того будут готовы идти за ней, куда угодно. Преданность – вот чувство, которое ты рождаешь в человеческих сердцах. И любовь. Обретая их, мы становимся бесстрашны и всесильны. В который раз в жизни уже Милана наблюдала, как это работает, и в который – потрясалась. Через череду соединенных проходами шатров провел их солдат, и Милана успела уже заблудиться среди переходов, когда они наконец-то нашли Неварна. Он лежал на раскладной тахте, точно такой же, как и у остальных своих солдат, бледный, укрытый одеялом под подбородок. Милане в глаза бросились две белые как снег руки, вытянутые на одеяле, сухие и жилистые, покрытые множеством белоснежных росчерков шрамов. С трудом приподняв отяжелевшие веки при приближении Хаянэ, лорд Неварн взглянул на них, и что-то наподобие слабой улыбки растянуло его губы. Гаярвион присела на край его тахты, с потрясающей бережностью взяла двумя руками его бездвижную ладонь в свои. Милана остановилась над ее плечом и тоже склонила голову перед этим человеком. Он спас орлице жизнь вчера, не будь его, не было бы сейчас и их обеих. - Как вы, Неварн? Силы возвращаются к вам? – заботливо спросила Гаярвион, и дрожащие пальцы лорда сомкнулись на ее руках, то ли цепляясь за нее из последних сил, то ли проверяя, настоящая ли она, живая и невредимая. - Да, Хаянэ, - с трудом проговорил он, едва шелестя, будто ветер в усталых после долгого зноя травах. Милана видела, в каком состоянии его извлекали вчера из-под рухнувшего на него и испустившего дух коня; никто не верил в то, что он жив, пока один из жрецов не услышал едва слышного биения его сердца при помощи своей силы. – Матушка говорит, отосплюсь и буду как новый. Нужно просто отдохнуть. - Вот и хорошо, - она легонько пожала его руку, улыбаясь. – Как только немного наберетесь сил, перебирайтесь в мой шатер. Там вам будет удобнее, чем здесь. - А вы, Хаянэ? – удивленно приподнял брови Неварн. - Я отбываю в Озерстраж на коронацию, - отозвалась Гаярвион. – Постараюсь закончить все как можно быстрее и вернуться назад. В мое отсутствие вы принимаете командование войсками. Ведите их к Торвину, в Остол Офаль, встретимся там. - Как прикажете, Хаянэ, - едва заметно кивнул Неварн. – Об одном жалею только, что своими глазами не увижу, как вы наконец-то сядете на Трон Коня. Вместе с вашим отцом я мечтал об этом едва ли не с самого вашего рождения. - Время не ждет нас, Неварн, - мягко проговорила Гаярвион, утешая его. – Я бы тоже очень хотела, чтобы вы были рядом со мной в этот миг. Но обещаю, как только угроза на восточных рубежах минует, мы вместе отпразднуем мое восшествие на престол и победу в войне как и должно. - Я сделаю все, что в моих силах, чтобы этот день настал как можно скорее, Хаянэ, - пообещал Неварн. - Не сомневаюсь в этом, милорд, - кивнула ему Гаярвион. – Бреготт в долгу перед вами, я в долгу перед вами, и я не забуду. - Я не достоин того, Хаянэ, ведь я подвел вас. - Взгляд Неварна переместился на Милану, и он вновь заговорил, с трудом шевеля губами. – Я, как и все, поддался влиянию Предательства и обернулся против вас. Только вы каким-то чудом сумели его преодолеть сами и помочь нам это сделать, Орлица Бреготтская. Боги хранят вас! - В этом помогли и мне, - Гаярвион слегка повернула голову, глядя на нее краешком глаза, и Милана ощутила, как тепло разливается по груди вместе с прикосновением ее благодарности. – Спутница Милана, вельд Рудо Ферунг и Говорящая с Тенями Хэлла Натиф сумели одолеть Предательство. Если бы не они, власть хасатры над войсками не пала бы, и мы бы проиграли битву. - Сама Судьба послала вас к нам, миледи Спутница. - Неварн несколько мгновений помолчал, пережидая приступ слабости, потом едва слышно продолжил: - Король Бернард спас всех нас, поверив вам когда-то, да святится чистота его сердца в веках! - Точно так же спасли всех нас и вы, когда уберегли Хаянэ, первый, - с искренней благодарностью кивнула ему Милана. – Это наша общая победа, и каждый внес в нее свой вклад. Огненная потешилась вчера на славу, и Она пошлет благо нам всем в грядущем за то! - Пусть так и будет, - прошептал Неварн, прикрывая глаза и тяжело дыша. Гаярвион аккуратно опустила его руку и проговорила, поднимаясь с края тахты: - Отдыхайте, Неварн, набирайтесь сил. Я бы хотела, чтобы войска сдвинулись с места уже завтра утром, чтобы быть у Торвина как можно скорее. Как только мои дела будут завершены, я сразу же прибуду в Остол Офаль. - Я буду ждать вас, Хаянэ, - прошелестел Неварн, не открывая глаз. Тело его обмякло, дыхание выровнялось. Похоже, он истратил последние силы на разговор с ними и уснул. Что ж, исцеление, особенно тяжелых ран, отнимало у исцеляемого куда больше сил, чем у целителя. - Нужно предупредить Магару дель Лаэрт и Бьерна Мхарона о моем скором отбытии, - лицо Гаярвион похолодело, лишившись какого-либо выражения. Магара не слишком нравилась ей, Милана заметила это еще по их первой встрече, и со временем эта антипатия, похоже, стала только сильнее. – Если я пошлю к ним гонца, это не будет воспринято как оскорбление? Я не знаю, какие понятия о чести бытуют у твоего народа на этот счет. - Магара непредсказуема, - пожала плечами Милана. – Она может счесть за оскорбление все, что угодно, тогда, когда ей выгодно, поэтому тут бессмысленно гадать. Но я думаю, что гонца будет вполне достаточно и для нее, и для Мхарона. В конце концов, сейчас они на твоей земле, и они будут чтить твои законы до поры. - Это не может не радовать, - поджала губы Гаярвион и, обернувшись к сопровождавшему их солдату, приказала: - Найди царицу анай и предводителя вельдов, передай им, что командование войском Бреготта передано лорду Неварну Лэйну, а я отправляюсь короноваться в Озерстраж. - Как прикажете, Хаянэ, - низко склонился перед ней солдат и почти что бегом покинул шатер. Гаярвион повернулась к Милане, все такая же холодная и собранная, невозмутимая, будто долгий зимний день, но внутри нее дрожало и пульсировало нетерпение. Неудивительно, с учетом того, как долго она ждала возможности по праву занять принадлежащий ей трон. - Пойдем. Нужно найти ведуна, чтобы он сделал нам переход в Озерстраж. - Можем попросить Хэллу Натиф, - предложила Милана. – Она только рада будет подсобить. К тому же, ее там ждут. - Я так понимаю, у нее роман с молодым Айреном Гведаром? – будто невзначай обронила Гаярвион, направляясь к выходу из шатра тем же путем, что они и пришли сюда. Но как и в случае с пылающими горами, голос ее звучал слишком уж беззаботно, чтобы поверить в невинность ее интереса. Судя по всему, Гаярвион намеревалась использовать связь маленькой ведьмы и молодого лорда в собственных целях и каким-то образом втянуть обоих в большую политику, что не очень-то было по душе Милане. Впрочем, все они сейчас уже подвязались к тому, разве же был шанс как-то выкрутиться из этого? - Паренек от нее без ума, но зрячей, кажется, больше по душе Рудо, - отозвалась она, посмеиваясь под нос. - Рудо Ферунг? – удивленно вскинула брови Гаярвион. – Он же вельд, разве нет? Мне казалось, их не интересуют женщины. - Не интересуют, - подтвердила Милана. – Но сестренка о том не знает, похоже, или просто забыла. - Для женщины, наделенной столь могущественной силой, она удивительно беспечна, - поджала губы Гаярвион, и с этим Милана не могла не согласиться. Хэллу Натиф не пришлось долго искать, она нашлась сама – они даже не успели покинуть лазарет. Милана споткнулась о кого-то, кто устроился спать, свернувшись клубком, прямо возле выхода одного из шатров на чем-то, что отдаленно напоминало кучу рваных тряпок. Этот кто-то встрепенулся со сна, заверещал от неожиданности, начав метаться на своем одеяле, и, обернувшись, к своему огромному удивлению Милана встретилась глазами с растрепанной ведьмой. Ее черные волосы торчали во все стороны из сбившейся косы, на синем нарядном платье виднелась грязь и многочисленные пятна крови. - Ой! Миланочка! – пораженно открыла рот та, хлопая осоловелыми со сна глазами. – А что ты тут делаешь? - Тебя ищу, - ухмыльнулась она в ответ, присаживаясь на корточки возле сонной ведьмы. – Ты чего здесь? Исцелять помогала, что ли? - Ага, - Хэлла Натиф широко зевнула, прикрывая рот ладонью. – Вот прилегла отдохнуть. Который час? – взгляд ее уполз куда-то вверх за плечо Миланы, и она спохватилась, выкарабкиваясь из своего одеяла. – Ваше Величество! Доброго дня вам, Хаянэ! - Доброго, Спутница Хэлла! – Гаярвион расплылась в приятной улыбке, которая ей так хорошо удавалась. – Смотрю, вы не покладая рук трудитесь на благо моей страны. Поверьте, я не забуду этого. - Да ну что вы, Ваше Величество, - смущенно улыбнулась Хэлла Натиф, отмахиваясь от слов королевны. Даже вытянувшись во весь рост, она была такой низенькой, что едва доставала Милане макушкой до груди. – Это все Миланочка, я-то что? Так, помогла только по мере сил. Если бы она не сразила Авелах, мы бы и с остальным не управились бы. Лютый страх поднялся внутри при звуке этого имени, перетряс ее с ног до головы, но Милана удержала поднимавшуюся внутри панику в железной хватке. Тебе придется терпеть. Для всех них ты совершила невозможное, настоящее чудо, и они будут хвалить тебя за него еще очень долгое время, если вообще не всю твою жизнь. От одной мысли, что имя этой женщины отныне и навсегда теперь будет ассоциироваться с ней, Милану передернуло. Это создавало между ними тонкую незримую связь, а она не хотела быть связана с Авелах ничем, даже самим фактом ее убийства. Гаярвион ощутила бурю, что вновь попыталась захватить Милану и в очередной раз потерпела поражение, бросила на Милану быстрый взгляд, но заострять на том внимание не стала. Впрочем, Милана нисколько не сомневалась, что это случится – просто позже, когда они останутся наедине. Слишком пронзительно смотрела королевна, она все чувствовала. Уж наверное она чувствовала и весь тот кошмар, который творился у Миланы внутри, пока ее держала у себя Авелах. И конечно, ей придется что-то объяснять. Об этом придется говорить вслух. На данный момент Милана просто физически не представляла себе, как это сделать. - Нам нужно в Озерстраж, Спутница Хэлла, - вновь на лице королевны были приятная располагающая к себе улыбка, но внутри все сильнее поднималось нетерпение. Что Гаярвион умела делать прекрасно, так это держать лицо. – Я вижу, ты утомлена, и не хочу беспокоить тебя просьбами… - Ну что вы, Ваше Величество! Мне не составит труда сделать для вас переход! – засуетилась Хэлла Натиф, хватая себя за воротник и пытаясь на ощупь нашарить на нем булавку. Озерстраж. Готова ли была Милана туда вернуться? Старательно гоня от себя все ассоциации, вымарывая из памяти все, связанное с этим городом, Милана бездумно обежала глазами лазаретный шатер, в котором они оказались. И взгляд сам упал на Рудо, растянувшегося на кушетке неподалеку и крепко спящего. Она вздрогнула, чувствуя, как изнутри поднимается нервный истерический смех. О, можно было сколько угодно делать вид, что с ней ничего не произошло, что она ничего не помнит, что ничего не было. Только Небесная Пряха отчего-то не позволяла ей забыть о том даже на мгновение, без конца пихая в глаза что-то, что напоминало ей о произошедшем самым непосредственным образом. Скрип собственных зубов стал аккомпанементом ее мыслям, и, перебивая его, она с трудом заговорила: - Рудо здесь. - Рудо Ферунг? – Гаярвион высунулась из-за ее плеча, чтобы взглянуть на спящего вельда, на лице ее было написано удивление. - Да-да, он здесь, но он очень слаб, - зачастила Хэлла Натиф, раздраженно выдирая из воротника застрявшую в нем булавку. – Его исцелили, конечно, но ему нужен покой. Он со вчерашнего вечера спит, с самой битвы еще не просыпался. И вновь этот взгляд Гаярвион, о который можно было порезаться. Милана проговорила грубее, чем ей хотелось бы, обращаясь к маленькой ведьме и таким образом завершая диалог: - Нам пора. - Конечно! Я уже! – закивала та, втыкая себе булавку в палец и раздраженно шипя от боли. Черная Тень вылезла из пространства перед Миланой, глядя на нее несуществующими голодными глазами, но вместо того ввернулась в саму себя, пожрала свое тело, создавая из него переход через пространство. Поразительно, теперь Милане не нужно было сосредотачиваться для того, чтобы видеть ее, теперь она просто видела, так же, как лица Гаярвион и Хэллы Натиф. Впрочем, сейчас это нисколько не удивляло ее, слишком измучена она была внутри себя самой, чтобы изумляться. Можно было сколько угодно бояться своего прошлого, бежать от него и прятаться, но ее учили другому. Сжав зубы, Милана первой шагнула в спираль перехода, не колеблясь и не оглядываясь назад. На мгновение тело ее растянули через весь мир, раздробив его на миллионы крохотных частичек, а затем собрали вновь, и она выступила с другой стороны спирали, щурясь от яркого солнечного света. И все изменилось сразу же. Свежий воздух наполнял помещение, прохладный, сладкий, полный запаха жизни, листвы и воды, столь разительно отличающийся от серой вони Хмурых Земель, что она задохнулась им, поперхнулась, будто слишком большим глотком воды. Золотые лучи солнца падали сквозь узкие бойницы в разгромленный Большой зал крепости Озерстраж, расчерчивали его на черно-белые полосы, в которых кружилась пыль. Знамя Антира со стены над камином уже содрали, как и тряпки в цветах его дома с лавок, что сейчас были сдвинуты к стенам, чтобы очистить зал. Три женщины в бордовых ливреях дворцовой прислуги тщательно отмывали полы. Взгляд Миланы упал туда, где вчера рухнуло навзничь убитое ею тело Авелах. Лужи крови там больше не было, как и самого тела, но Милана чувствовала ее отпечаток на полах, ее запах, въевшийся в камень Большого Зала. Знала, что ей кажется, но все равно ощущала его. Стоило Милане выступить из перехода, как одна из прислужниц, ближайшая к спирали, с криком уронила швабру, прижимая руки ко рту. Две другие замерли, широко раскрытыми глазами глядя на нее. Откуда-то со стороны двери послышался мужской вскрик, там дежурила стража, охраняя выход из дворца. Милана отступила в сторону, позволяя Гаярвион выйти вперед. Королевна выступила из перехода с гордо вскинутой головой, и солнечные лучи со всех сторон обняли ее тело, принимая его в себя. Покрытая своей и чужой кровью, в изодранной и грязной боевой тунике, присыпанная бордовой пылью Хмурых Земель, при этом сейчас она все равно выглядела царственно как никогда. Будто Сама Роксана, только вышедшая из битвы, что возвращается к Своему Трону с победой, снимая брони с усталых плеч. Ты одолела их, моя орлица. Настал момент твоего триумфа. Пришло время пожинать плоды. - Хаянэ! – вскрикнула одна из женщин, увидев ее, и зарыдала. Что-то изменилось в мире. В этом пустом зале, в этом огромном дворце, вчера пережившим бурю, а сегодня устало спящим после грохота ее последних раскатов. В измученном сердце Миланы, что билось в груди натужно, устало, болезненно. Что-то внезапно стало иначе. Служанки побежали к Хаянэ, падая перед ней на колени, хватая ее за руки, целуя ее ладони. Следом за ней бросились и стражники, охраняющие зал, причем один из них успел перед этим закричать куда-то на улицу во всю силу своих легких: «Хаянэ вернулась!». И дробным отдаленным эхом, рокотом нарастающей победой песни зазвучали по дворцу крики, повторяясь снова и снова, разрастаясь корнями старого дерева, ветвями молодого плюща: «Она здесь! Она вернулась!» Не было в мире музыки красивее этой, никогда Милана еще не слышала ничего слаще того, что звучало вокруг нее в этот час. Следом за Гаярвион шагала она по дворцу Озерстража бок о бок с маленькой смущенной ведьмой, что огромными глазами оглядывалась вокруг, расплывшись в неуверенной улыбке. А со всех сторон их окружали люди, и эти люди плакали и смеялись, пели, кричали и танцевали. Они тянули к ним руки, стремясь дотронуться хотя бы до клочка одежды, они благодарили, они славили их имена, они распластывались перед ними на полах и смотрели глазами, полными солнца. И торжествующие лучи Щита Огненной падали на их бедовые головы сквозь бойницы крепости, поджигали золотом их светлые волосы и души. Таким был триумф, такой была Милость, что вдруг совершенно неожиданно опустилась на усталую голову Миланы двумя ладонями, обняла ее покрепче, прижимая к себе, да поцеловала аккурат в макушку, прогнав прочь все шепоты и шорохи страшной мучительной ночи, которая осталась в прошлом. И стало легко, стало так звонко, так нежно на душе! Так радостно. Кажется, она уже и забыла вовсе о том, какой была радость на вкус, слишком уж долго за последние месяцы пыль отчаянья и смерти скрипела на зубах. Но теперь ее больше не было. Совсем. Зазвонили колокола, наполняя город торжествующей песней возвращения, гимном рассвета, пришедшего на смену долгой страшной ночи.