Танец Хаоса. Искры в темноте

На самом деле Эвари примирилась со всем происходящим и обрела покой. Такой глубокий, такой недвижимый покой! В нем отсутствовали мысли и сомнения, в нем отсутствовал внутренний диалог. Ни единого слова внутреннего голоса больше, который говорил бы ей, что она просто рехнулась и теперь наблюдала бесконечную череду безумных ярких картинок, всплывающих в измученном сознании из-за каких-то внешних факторов. Например, потому что Мирван подмешал ей в еду розовую плесень, и все, происходящее после этого, стало лишь результатом безрассудного эксперимента по изучению тонких миров. Нет. Она добилась покоя и равновесия внутри себя, непоколебимой тишины и бесконечной гармонии, в которой все части ее существа уравновешивали друг друга и взаимодополняли. - А зачем эти когти? Вот эти, железные, с веревочками? - Ооо! Как хорошо, что ты спросил! Они нужны, чтобы пугать врагов. Например, если мы выходим в какое-то место, где валяется много нужных вещей. Ты же знаешь, как неаккуратны люди – вечно бросают самое полезное неприбранным, а всякий хлам таскают с собой. Вот когда мы с Жужей в такие места попадаем, на всякий случай, чтобы отпугнуть недоброе, я привязываю ему к лапам эти когти, и когда он идет по земле, он ими звенит, понимаешь? И всякое дурное уходит прочь. Все же знают, что звон отпугивает нежить. - Вот это да! О, я не знал этого, господин пират! Но очень здорово, что вы сказали, это может нам крепко пригодиться в дальнейшем! - Если захочешь, я тебе такие же достану, как у Жужи. На удачу! - Ну ничего себе! Вот за это я буду безмерно вам благодарен! Эва, Эва, ты слышишь, что он сказал? С помощью звука можно гонять Теней! Это же полностью подтверждает мою теорию горизонтальных струн! - Я слышу, Мирван. И почему только собственный голос казался таким похожим на рычание? Эвари ведь была абсолютно спокойна, уравновешена и полна тишиной и гармонией. В которой не было места для непринятия вещей, только благость и тишина. Она слегка изменила позу, чтобы были удобнее – ноги скрещены, руки на коленях, глаза закрыты. В тишине и благости прибывала она, в растворении сознания и умиротворении, как учила ее когда-то Истель’Кан. Только так можно было достичь понимания истинной природы вещей и вынести суждения о них, не запятнанные собственными взглядами и предыдущими теориями. Обрести новое видение происходящего под совершенно иным углом, а из этого уже простроить линию опыта и вывести теорию, которая будет максимально жизнеспособна. - А что вы думаете о горизонтальных струнах? Я не помню, я вам рассказывал о горизонтальных струнах? - Я тебе сейчас покажу горизонтальную струну. Вот смотри, тут, под покрывалом… Так, это надо снять. – Эвари поморщилась от рези в ушах, когда что-то металлическое с оглушительным железным звоном полетело на каменный пол, но отмела это прочь. Она уже ко всему привыкла, она пришла к покою, и такие мелочи окружающего мира не тревожили ее больше. – Вот, смотри, это я сам сделал! - А… что это? - Это механизм, который позволяет с помощью вишневых косточек тушить свечи. Он очень, очень точный. Сейчас мы его зарядим, и я покажу тебе, как это делается! Нам только нужна будет свеча! - Но… это похоже на арбалет, прикрученный к стулу… - Я назвал его – вишнестрел. И это совсем не арбалет, он же стреляет не стрелами, а косточками, понимаешь? Для этого вот здесь есть ложка. - Как умно! - Найди в той куче свечу, пожалуйста. Там, под маской макуфу и кальсонами должна лежать. - Сейчас! Вещи существовали в своем виде лишь до тех пор, пока у наблюдающего их было мнение о них. Так постоянно повторял Рольх’Кан, когда Эвари и Мирван упирались в стену во время своих опытов, никак не могли найти решение проблемы привычными для себя методами. Настоящий исследователь выключал себя из происходящего, отсеивал себя от наблюдения за развертыванием событий и лишь регистрировал его результаты. На основе них можно было уже сделать выводы и понять, куда далее вести исследование. И этот метод, разумеется, работал не только для научных дисциплин, как и все методы познания реальности он имел свойство универсальности приложения. Именно это было нужно Эвари сейчас больше всего на свете, это было ее целью. Понять, что им нужно делать, куда двигаться. Понять, как сделать так, чтобы окружающая ее действительность стала такой же гармоничной, как и ее внутреннее состояние. Понять, как ей выбраться отсюда. - Ну что, нашел? - Нашел! Сейчас поставлю! Вот на тот угол подойдет? - Да, идеально, размести там! А я сейчас его заряжу. Шебуршение, протестующий визг Жужи и торопливый голос Мирвана: - Ой, извини, не заметил тебя! – Пауза. – Готово, господин пират! - Отлично! Теперь осталось ее нацелить. Это тонкое дело, очень сложное и важное, так что иди сюда и смотри внимательно. Что она имела в качестве входящих данных своего исследования? Для начала: полный разгром миссии по спасению Хайтари’Кан и всего сопротивления отшельников, собранных Йордани’Каном по Драконьим горам. Переход всей власти в Доме Ночей в руки одного из Эвилид. Йордани’Кана, отказывающегося говорить, принимать пищу, плетущегося за ними следом с пустым взглядом. - Значит, так. Для начала мы потренируемся. Возьмем вот этот камешек и положим его сюда, в эту ложку. Теперь ты оттягиваешь рычаг, до конца, обязательно до щелчка, видишь? - Ага! - А теперь мы нажимаем сюда! Резкий свист, звук камешка, ударившегося о стену, довольный смех Мирвана. - Надо ниже брать. Неси сюда камень, а я пока заряжу заново. - А свечу зажжем? - Рано. Сначала надо прицелиться. Потом можно будет зажигать. Целью их путешествия была Мелония и Провидец, которого Мирван увидел в снах. Провидец просил их помощи, говорил Мирван, он был в опасности, его нужно было спасти из лап Эвилид. Теперь уже Эвари полностью приняла для себя сам факт того, что они могут руководствоваться в построении плана своего путешествия дикими снами Мирвана, в которых тому открывалось будущее. Что ж, это было не так уж и сложно. Даже на фоне того, что одно спасение пленника из лап Эвилид у них провалилось и закончилось полным фиаско. Но они были исследователями, как заявил Мирван, а исследователи никогда не останавливались на пути поиска истины, даже если целая череда опытов подряд увенчалась неудачами. Эвари научилась видеть здравое зерно в самых бредовых его идеях. Она выросла над собой и обрела гармонию, в которой перестала быть связана своими опасениями и страхами касательно провала поставленных задач. Провалы были частью опыта, а Эвари ценила опыт превыше всего. Щелчок, свист, удар камешка о стену. - Возьми немного влево, на полладони. Он уже близко пролетел, теперь нужно пристреляться. - Вот так? - Левее. Еще левее. Вот так. - Господин пират, мне кажется, так слишком высоко будет, и камень фитиль даже не заденет. - А нам и не нужно задевать фитиль. Нам надо горизонтальным воздушным потоком энергии погасить его. - Вот это да!.. Что она имела в настоящем? Спокойствие, разумеется, которое она обрела за много дней пути. Внутреннее равновесие и примирение со всем тем хаосом, который окружал ее круглые сутки напролет и во сне тоже, потому что теперь она и спала иначе – бесконечно путешествовала вместе с Мирваном и отдельно от него по тонким мирам, пытаясь найти ответы на вопросы, которых было много, очень много. Спокойствие для того, чтобы трезво оценивать происходящее и не реагировать на его вызовы в эмоциональной манере. - Тааак…. Пли! Щелчок, свист, удар камешка о стену. - Даааа! Вот теперь то, что надо! - Ровно пошло! - Зажигай свечу. У меня как раз есть в запасе одна отличная косточка для такого дела. Что окружало ее помимо хаоса? Эвари глубоко вдохнула и выдохнула, чтобы подступиться к этому последнему, самому сложному для себя и болезненному вопросу, к которому никак не удавалось пока выстроить ровного взвешенного отношения. Но она долго готовилась к этому и должна была смотреть на вещи трезво и безотносительно, только тогда могло быть найдено решение проблемы. Итак. Подземные переходы со множеством пещер, заваленных барахлом, крохотные Мембраны, за которыми хранилась еда и ценности, медведь Жужа, ходящий на двух ногах, некто Редлог, называющий себя пиратом. Переходы, в которых пространство-время искажалось и текло иначе – Эвари чувствовала это всем своим существом. Крохотные Мембраны, которые очень походили на эльфийские, но эльфийскими при этом не были. Медведь Жужа, который медведем, судя по всему, не являлся или таковым его не считал его «партнер» Редлог. И сам Редлог, который в данный момент демонстрировал Мирвану свой вишнестрел. Что мне делать, Создатель?! - Готов? - Готов! - Смотри! На этот раз после щелчка раздался какой-то тихий удар, возглас Мирвана, а потом дикий рев Жужи. От неожиданности Эвари подпрыгнула всем телом, взвизгнула и открыла глаза только для того, чтобы увидеть, как Жужа с почти поросячьим визгом держится обеими лапами за обожженный нос, свечка медленно катится по полу от него в сторону, Мирван с оханьем бросается к нему, а Редлог разгибается над привязанным к спинке стула арбалетом, в котором почему-то торчит деревянная ложка. - Я пойду, погуляю, - бесцветно объявила Эвари этим троим, но вряд ли ее кто-то слышал. За визгом Жужи и перепуганными воплями никто не расслышал бы и грохот обвала. Может, это и не покой был на самом деле? Может, она настолько устала от непредсказуемости разворачивающихся вокруг нее событий, что эмоциональная часть ее существа просто отключилась, отказываясь дальше реагировать на происходящее? Или сама Эвари изо всех сил пыталась себя убедить в том, что не реагирует на него? Темные своды тоннеля окружали ее со всех сторон, но ей здесь не было неуютно, дурно или как-то еще, наоборот. Близость пород, земли, камня, наполняли ее силой и умиротворением, да и искажение пространства-времени, которое здесь несомненно присутствовало, казалось ей удивительно знакомым, каким-то почти родным. Эти тоннели напоминали ей подземные храмы Латайи, те, что старатели создавали у месторождений самоцветов в благодарность богам. По традиции одну из найденных жил не трогали, подходы к ней старательно расчищали, потолки укрепляли, чтобы не было осыпей. Потом в помещение спускались жрецы церкви и воспевали жилу, придавая ей форму. Иногда они создавали фигуры богов, иногда их символические изображения. Но Эвари больше всего нравились Дикие Храмы – те места, где мужчины и женщины работали вместе. Тогда женщины слушали камень, позволяя ему петь через себя и рассказывать мужчинам о том, какую форму он хотел принять, а мужчины в свою очередь пели ему Песнь Роста. И тогда жила менялась, преобразовывалась, принимая странные, неописуемые формы, сотворенные по воле и желанию самой природы. Позже в эти храмы начинали ходить верующие, туда приносились цветы и эльфийские фонарики, добавляющие к игре формы игру цвета. Ильтонские женщины-жрицы проводили там службы, позволяя камню Петь через них, и любой желающий мог прийти послушать их песни. Но только в Диких Храмах, созданных по воле самой природы, которой ильтонцы лишь немного помогли выразить себя, присутствовало это ощущение – глубокой, звенящей наполненности, ожидающей тишины. Было оно и здесь – пропитывало полы и стены, сам воздух бесконечной сети коридоров, протянувшихся на многие тысячи километров под землей. Идеально ровные, словно не руки дробили камень, а острый нож прошел сквозь масло, совершенно не душные, хоть Эвари нигде не видела воздухоотводных тоннелей, петляющие так, что любой заблудился бы в них уже через несколько минут, они без конца ветвились, разбегались в стороны и множились, но при этом не имели путеводных указателей, хоть каких-то знаков или символов того, куда ведут. Просто кротовые норы, но очень необычные при этом. Большая путевая пещера, в которой они остановились на отдых, осталась позади, и свет медленно убывал, пока Эвари шагала сквозь заваленный хламом коридор вперед, во влажную темноту с запахом земли и корней. Пальцы сами коснулись стены, побежали по ней, отблескивая последними искрами горящих за спиной масляных ламп. Мраморный пласт лежал где-то внутри стены, на расстоянии не более чем полутора метров, она чувствовала камень в гудении подушечек своих пальцев. И ей было хорошо сейчас. Особенно ни о чем не думая, Эвари приложила ладонь к стене, ощущая, как прохладные комочки земли мягко прикасаются к каменной ладони. Иногда ходы выходили к поверхности, как здесь, и стены тоннелей становились земляными, увитыми корнями растений, белесыми узорами плесени, наполненными запахом живого, шевелящегося, растущего. Иногда они уходили глубоко-глубоко вниз, спускаясь и спускаясь так плавно, что никто не определил бы расстояния, кроме Эвари – камень был ее телом, как и упругая тяжесть земли. Тогда стены вокруг них становились гранитными, а воздух – колким и горячим, будто наполненным иглами, очень тяжелым, и вдыхать его приходилось с большим усилием. Тогда Эвари чувствовала над собой что-то – текущую воду вверху, подземные реки и озера, а может и само морское дно, под которым они медленно двигались, незамеченные и неуслышанные никем. Будто мир поменялся для нее местами, встал вверх тормашками, и море стало ее небом, а рыбы в нем – огромными диковинными птицами, медленно бороздящими лазоревую синь. А сама она превратилась в одно из тех безымянных и невидимых созданий, рожденных в вечной темноте и для нее одной, вдали от солнца, вдали от ветров и небесных ширей. Пальцы слегка сжались, продавливая податливую породу земляной стены. Здесь было не так – не тяжело и не тихо, не душно, не колко, а скорее весело, жадно, неповоротливо медленно, но все же стремительно по сравнению с тишиной гранитной бездны. Все вокруг нее росло – тысячи тысяч корешков тянулись вверх, борясь друг с другом, жадно высасывая остатки солнца и воды из почвы, из тел своих мертвых сородичей, отовсюду. Сотни крохотных живых созданий сновали вокруг, занятые своей суетливой слепой жизнью, и Эвари ощущала себя среди них гигантом, огромным морским китом, о которых она столько читала, медленно торящим волны и окруженным со всех сторон крохотными разноцветными рыбками-спутниками. Какие странные мысли наполняют меня. Должно быть, из-за этого места… Место и впрямь было странным. Не воспетым, как ильтонские Дикие Храмы, нет, но совершенно точно что-то подобное с ним проделывали, на него как-то влияли. Сама земля здесь откликалась не так, как когда ее рыхлили лопатой. Она была разбуженной чьим-то голосом, она была наполненной чьим-то пением, она была сознательной, настроенной на контакт, открытой для него. А не просто пластом сонной и неповоротливой глины, который кто-то растревожил ударами острой лопаты, поранил и повредил. Земля была наполнена сознанием, как соты медом, оно сочилось вокруг Эвари по корням и крохотным частичкам чернозема, с каплями влаги, с запахом сладковатого перегноя в воздухе. Оттого здесь было плотнее, куда плотнее, чем наверху, будто пространство уплотнилось, став густым, как патока, сжалось, подбирая себя в одну точку. Эвари вдруг усмехнулась, позволяя разнородным картинкам течь сквозь ее распахнутое сознание – она слишком устала блокировать, слишком устала поражаться, она больше не могла сопротивляться дремотным тоннелям и иным законам бытия. И знание развернулось в ней само, как разворачивается листок из тугой набухшей почки. Горизонтальные потоки, о которых все твердил Мирван, были пространством, и это пространство здесь, в тоннелях, сжималось в гармошку. Да, у него все еще оставалось начало и конец, и протяженность у него тоже была, но они могли не преодолевать весь отрезок пути от одной точки до другой, а сжать этот отрезок в гармошку и преодолеть путь во много раз меньший за более короткое время. Потому и кружилась голова, потому Эвари и ощущала себя здесь так странно. Горизонтальные потоки пространства здесь формировали иные вертикальные потоки времени, все это происходило иначе, не так, как на поверхности, и от этого все ее существо равномерно покачивалось из стороны в сторону, с трудом вынося смену координат и ориентаций. Но при этом она вдруг неожиданно поймала себя на том, что радуется за Мирвана от всей души. Он оказался прав ведь, по-настоящему прав. Он нашел то, на что другим не хватило смелости замахнуться, и объяснил непостижимые вещи в простых символах, понятных всем. Жаль только, что пока у них не было возможности представить его работы на рассмотрение всего сообщества Анкана. Впрочем, наверное, теперь этой возможности уже и не следовало ждать – раз Дом Ночей захватил и удерживал в своей власти Прахаб. А раз он был прав в этом, значит, мог быть прав и в другом. В том, чтобы поверить Редлогу, например, в том, чтобы увидеть в снах картины происходящих за тысячи километров отсюда в будущем событий. Ты же стала Фаишалем, почему бы ему не видеть и не знать все это? Как оказалось, в мире существовали тысячи вещей, не поддающихся никакому разумному описанию, а значит, наверное, не имело никакого смысла пытаться осмыслить их головой, как делала она все это время. Ты слишком много думаешь. А надо бы попытаться ощутить. И ведь это было так приятно!.. Под ее ладонью пульсировала жизнь, дышала земля, текла влага, наполненная полезными веществами, что питали все живое вокруг, позволяя ему расти, тянуться вверх. А еще глубже лежала порода – мрамор, перетекающий из цвета в цвет, как молоко, смешивающееся с настоем шахельского чая. Закрыв глаза, Эвари потянулась к нему, устремилась к нему, сама до конца не понимая, зачем ей это было нужно. В прошлый раз, когда впервые за много лет она слушала Песнь Камня, дело закончилось тем, что она стала Фаишалем. Но сейчас никто не воздействовал на нее силой извне, никто ничего с ней не делал. Никто даже не знал, что она делает что-то прямо сейчас. Она была одна, наконец-то блаженно одна перед камнем, что хотел поведать ей свою Песнь. Рука втянулась в землю, проникая сквозь нее, сливаясь с ней. До камня она не смогла бы дотянуться – далековато было, - но это и не требовалось. Она могла услышать его сквозь землю, в конце концов, он ведь был ее частью. Невидимые нити сознаний потянулись от нее к камню, от камня к ней, связываясь в паутину светоносного проводящего информацию контакта, открывая перед ней доступ к сердцу всего вокруг. К сердцу самой земли. Этот мрамор лежал здесь давно. Тысячи лет медленно дрейфовал он в земляной толще, будто рыба, будто гигантский слепой придонный монстр, запертый в своем царстве немыслимой тяжестью лежащей над ним воды. Тысячи-тысяч лет двигался он вместе с пластами земли снизу-вверх, в стороны, обратно вниз, перемешиваясь в ней, как семя, которое выкручивает из теплых объятий матери борона. Были эпохи, когда он лежал на поверхности и пил солнечное тепло, и задыхался пронзительным свежим ветром. Были времена, когда он спал в черной горячей глубине, сухой и трескающейся, наполненной дыханием кусачих газов и шорохом магмы, что раскаленным языком слизывала слой за слоем пород, пожирая их, разрастаясь, чтобы однажды выбраться на поверхность. Он помнил время, когда был живым – смутно и тускло, но все же помнил. Мгновения конвульсивного движения среди вечной тьмы и влаги, ослепительный миг смерти и долгого падения в черноту и мягкость ила. Разложение, уплотнение, утяжеление, когда новые и новые такие же падали костями своими, перстью и прахом вниз, образуя громадное рыхлое тело. И вода делала свое дело, она давила, давила, тысячи, миллионы лет, а огонь глубин плавил, заставляя его меняться. И структура тела его стала иной – твердой и монолитной, гладкой и прекрасной в плавных узорах перетекающих цветов, что когда-то были жизнью и смертью мириадов существ. Так из смерти вырастала жизнь, так жизнь умирала, чтобы породить смерть и снова сделаться жизнью. Так есть ли жизнь? Эвари смотрела в камень, смотрела в самое его сердце, слушала сказки, что он пел ей. Он не знал времени, знал лишь изменение, он и сейчас менялся. Разбивалась порода, растиралась, расплавлялась и сыпалась, бесконечные века перетирая себя в вечной мельнице матери-земли. Из крохотных песчинок, что были его телом, образовывались питательные вещества, и растения пили их полной грудью, используя, чтобы устремиться в своем росте к небу. И тогда он жил в них, а через них – в птицах и животных, что съедали его, в людях и ветре, что разносил его над землей, в мире, которым был он. Так есть ли смерть? Эвари вдруг стало легко-легко, так воздушно, будто сама она на миг обратилась в эту крохотную частичку, маленький обрывок света, растворенного во всем и бывшего его частью. В этом месте, где искажались пространство и время, это было куда проще, это было так правильно. Потому что законы здесь нарушались, и ничто не сдерживало ее оттого, чтобы больше в них не жить. Она рассыпалась в пыль, что была повсюду, в свет, что проникал везде. Ему не требовалось пространство для заполнения, хоть ее собственные глаза настойчиво твердили Эвари об этом, свет проникал сквозь. То, что он не мог осветить, он пронизывал, будто золотая игла, насквозь прошивающая пространство. То, что он не мог одолеть, он наполнял собой, становясь его частью и меняя его природу. Что-то в ней заволновалось внезапно, взвилось, задрожало. В этом ведь была правота, в этом был ответ, который она так давно искала. Ответ на то, почему она заблудилась во тьме, почему потеряла Источники, почему проиграла. Почему у них ничего не получалось. Эвари заморгала, ощущая, как все ее существо внезапно медленно раскрывается, разворачивается в другую, иную сторону. Она была Фаишалем, ключом доступа к Источникам, и кто угодно мог использовать силу Источников через нее. Но это точно так же означало и что она сама могла использовать эту силу, став ключом к самой себе. Тоннель существовал не только для того, чтобы проводить других, он и сам вел себя к своему истоку. Он и был истоком самого себя. Как смерть и жизнь, неразделимые в своем противоречии. Эвари обернулась всем телом внутрь самой себя. Она все еще касалась мрамора, она все еще была погружена в весь мир, что окружал ее, но одновременно с этим она была и источником этого мира, истоком его, откуда он брал свое начало. А коли так, то почему же она не могла использовать его? Энергия текла совсем рядом с ней, текла в ней, внутри нее. Сама не понимая, как именно, Эвари потянулась к ней, только на этот раз не через голову, а через свое собственное тело. Каждой клеточкой, каждой фиброй своей потянула она из земли вокруг, из пространства, что заполняло все, частью которого она была. И это получилось. Она не понимала, что происходит с ней, только смеялась от счастья и чувствовала, как текут слезы по ее лицу. Потому что на коже появилось сияние – серые лучи энергии, которые она так хорошо знала, но теперь они не окружали ее бесконечным хаотичным танцем языков огня, теперь ее тело светилось, выводя их наружу тонкими лучами света. И чем сильнее она входила в пространство, тем больше усиливался этот свет. Эвари протянула руку, свою огромную бирюзовую ладонь, поднимая ее перед собой и разглядывая, пытаясь создать самый простой рисунок из всех, с которого начинали ученики в Доме Ночей – язычок огня. Только ничего у нее не вышло. Привычным способом, тем, который она всегда использовала, вытягивая из Источников нить энергии и выводя ее наружу через ладонь в определенном узоре – из этого ничего не вышло. Энергия не вышла наружу, не сложилась в узор, не раскрылась язычком пламени – и разочарование кольнуло нутро, наполняя ее грустью, которая почти сразу же начала сменяться разрастающимся удивлением. Энергия вышла иначе. Сам воздух перед ней вспыхнул, потому что она приказала ему это сделать. Источник больше был не внутри нее. Он был снаружи. Возглас вырвался из ее горла от неожиданности, она поняла, что задыхается от удивления, прошивающего насквозь все ее тело. Огонек висел в воздухе над ее ладонью, возникший не изнутри, а пришедший снаружи. Само пространство вокруг нее породило его, а не она, породило, потому что изменилось так, чтобы породить его. Она больше не была лопатой, которая копает землю, чтобы получить яму. Сама земля вокруг нее раскрылась, порождая яму, чтобы ей не приходилось больше копать. Потому что земля уже содержала в себе яму, как и гору, как и камень, как и жизнь. Нужно было лишь приказать ей эту яму материализовать. Эвари задрожала, затряслась от волнения, чувствуя, как все в ней смеется от восторга раскрытия, как все тело внезапно распахивается для иной деятельности, для того, чего она никогда не умела и даже не могла представить. Но тело умело, оно уже это знало. Потому что оно уже было частью мира, и раз так, то прекрасно могло справиться и без участия мозгов Эвари, которым обязательно нужно было контролировать процесс. Оно само делало при том, что Эвари не знала, как делать! Она захохотала, словно безумная, слыша свой собственный голос. Материя мира вдруг показала ей себя под другим углом – свою текучесть, свою бесконечную способность к трансформации, будто кусок сырой глины, из которого можно было вылепить все, что угодно. Голова закружилась, и Эвари вдруг подумала, что она вообще понятия не имеет, зачем ей были нужны Источники изначально. Зачем ей нужно было до них дотягиваться, в них погружаться, тянуть из них через себя как через канал. Их ведь учили с самого первого мига в Доме Ночей, что Источники были РАСТВОРЕНЫ в мире! Так почему же за эти долгие-долгие тысячи лет никому не пришло в голову попробовать пить их прямо из мира вокруг себя?! А не из конкретной точки этого мира? А почему тебе это пришло в голову только тогда, когда ты лишилась возможности использовать их тем способом, которому тебя научили другие? Эвари захохотала еще громче, прижимая руки к губам, глядя вокруг широко распахнутыми глазами, будто безумная. Ей нужен был свет? Можно было просто сделать так, чтобы окружающее пространство засветилось. Крохотным частичкам света приказала она собраться в одном месте, и под потолком тоннеля вспыхнул ослепительный шар света, заливший все вокруг сиянием. Ей нужно было присесть? Она просто приказала земле под собой изменить свою форму, и та трансформировалась, поднимаясь квадратным кубом вверх, позволяя ей усесться на него. Эвари от души плюхнулась на это сиденье, продолжая смеяться и чувствуя невероятную, невыразимую никакими словами легкость. Все было здесь! ВСЕ БЫЛО ЗДЕСЬ! Из коридора послышались голоса, торопливый топот шагов. Она все никак не могла прекратить смеяться, обернувшись на звук и глядя на то, как вбегает в коридор перепуганный Мирван, а за ним плетется Редлог. Как щурится напарник от яркого света, прикрывая рукой лицо, как внезапно глаза его расширяются от потрясения, и он смотрит, смотрит на Эвари, не в силах поверить в то, что видит. - Смотри! – смеясь, сказала она ему и протянула ладонь. Свет был повсюду, Огонь был повсюду. Крохотные искорки Огня кружились в воздухе, их нужно было просто собрать и уплотнить. Эвари так и сделала, формируя шары света над его головой, заставляя их кружиться над Мирваном горизонтальным колесом, заставляя их вращаться вокруг собственной оси. Да все что угодно можно было теперь с ними делать! И это было так поразительно просто! Для этого ей даже не нужно было знать никаких рисунков, ей нужно было просто захотеть! Он раскрыл рот, беспомощно моргая и глядя вверх над собой, и свет шариков отражался на его косматых волосах и заросших щетиной щеках. - Ох ты, как! – заявил Редлог, с интересом разглядывая огоньки. Выглядел он странно – с густыми черными волосами, зачесанными в хвост на затылке, с напомаженной острой бородкой, в алой бархатной куртке с золотым шитьем, один рукав которой был наполовину оторван. – Видал я такую штуку однажды. На рыночной площади в Лойнаре, мужичонка там лесной так развлекался. Еще до Второго Излома было. Эвари нахмурилась, пытаясь понять, что он только что сказал – незнакомые названия ничего ей не говорили, - но Мирван сбил ее с мысли, внезапно заорав во всю глотку: - Эва!!! Сорвавшись с места, он бросился к ней и блохой прыгнул вперед, повисая у нее на плечах и принимаясь ее трясти изо всех сил, будто тряпку какую или кота. От неожиданности Эвари растеряла контакт, и искорки света рассыпались в стороны, возвращаясь к своему хаотичному кружению в пространстве, больше не подчиняясь контролю ее воли. На тоннель опустилась темнота, но это уже никому из них не мешало. - Эва! – изо всех сил орал ей в лицо Мирван, тряся ее за плечи. – Ты смогла, Эва! Ты смогла! Он был таким радостным, да и ей самой было так светло и легко, что Эвари со смехом обняла его, аккуратно прижимая к себе – все-таки, он был куда меньше ее, и твердые каменные руки запросто могли повредить ему, если бы она надавила сильнее. Мирван тряхнул ее еще раз, а потом отстранился, глядя на нее искрящимися от любопытства глазами, и выдохнул в лицо: - Как ты это сделала? - Благодаря тебе и твоим горизонтальным струнам, - отозвалась Эвари, вновь не удержавшись от смеха при виде его вытянувшегося от удивления лица. А потом пустилась в объяснения. Мирван слушал очень внимательно, без конца задавал уточняющие вопросы, кивал. Глаза его горели, уши раскраснелись, голос задрожал от напряжения – он всегда так вел себя, когда погружался в изучение объекта. И Эвари впервые за долгие месяцы внезапно ощутила легкость и тот самый подзуживающий, подталкивающий, подбрасывающий на месте восторг открытия, который всегда сопровождал их совместные научные изыскания, который она так искренно, так горячо любила. О, спасибо тебе, спасибо тебе, Создатель! Теперь я все поняла наконец-то! И почему я понимала это так долго, все же было так просто! - Выходит, с Источниками можно соединяться не сознанием, а телом! – подытожил Мирван, бегая по полу коридора мимо нее взад-вперед, словно обезумевшая мышь, почуявшая запах зерна. – И это логично, как же иначе? Мы ведь часть этого мира, часть составляющей его материи! Почему мы никогда не думали об этом в таком ключе? Почему это никогда никому не приходило в голову?! Ведь был же Фаишаль, его же сделали ключом доступа! Он же – вещь! Как можно соединяться с вещью сознанием – это ведь никого не смущало! Почему тогда нельзя было понять, что можно соединяться не просто с сознанием, стоящим за вещью, но напрямую с вещью! – Он внезапно замер, рассеяно моргнул и поднял на Эвари потрясенный взгляд. – Зачем нам тогда вообще нужны Источники? - Понятия не имею, - пожала плечами Эвари. – Наверное, так просто было проще. - Да-да! – подхватил Мирван, продолжая бегать. - Когда ты головой понимаешь, что что-то есть извне, над тобой, вне тебя, и раз его вроде как нельзя пощупать, то и соединяться с ним нужно через тот орган, который щупать не может – через голову. Но никто даже думать не думал о том, что он есть вот здесь – прямо в теле, потому и соединяться можно через тело. Боже мой, да это гениально! Гениально, Эва! – он взглянул на нее с таким восторгом, что она даже смутилась. Никогда еще Мирван так бурно не реагировал на ее открытия. Вновь забегав по полу, он забормотал: - И тогда, получается, и канал никакой не нужен. Отпадает вопрос с уровнем мощи – раз нет канала, с разницей в возможностях, в талантах, остается лишь вопрос в способе восприятия! Это невероятно! – И вновь он замер, как вкопанный, уставившись на нее с жадностью и силой. – Научи меня! Научи меня этому прямо сейчас! - Да что тут учить-то? – развела руками Эвари. – Я сама пока не понимаю, как это работает, но я совершенно не против это сделать. Нам нужно будет просто с тобой все это обсудить и понять, что и как. - Я готов! Хоть сейчас! – Мирван взглянул на нее с решительностью безумца. - А ваш другой спутник не захочет разве послушать? Мне казалось, он тоже много лет изучал всякие странные штуки, – Редлог указал большим пальцем куда-то себе за плечо. Судя по его виду, все произошедшее его нисколько не удивило, скорее уж вызвало любопытство. Впрочем, в его адекватности Эвари начала сомневаться с самого первого мгновения их знакомства, а прямо сейчас она была так счастлива, что просто не желала ни на что кроме этого реагировать. Мирван обернулся к ней, широко улыбаясь: - А ведь господин пират прав! Пойдем к Йори’Кану! Быть может, когда он увидит, что ты можешь делать, он очнется наконец? - Или помрет, - покивал Редлог. Пропустив эту реплику мимо ушей, Эвари кивнула напарнику. Ее до сих пор трясло от возбуждения, радости, потрясения открытия, и сейчас она действительно готова была сделать, что угодно, что бы ей Мирван ни предложил. Она овладела Источниками заново, хоть это казалось невозможным! Да еще и способом, о котором никто никогда не знал! На самом деле это даже покруче будет, чем создать Фаишаль из живого человека! Мирван почти что в припрыжку бросился в соседний зал, и Эвари поспешила за ним, подхватив полы своего истрепавшегося серого балахона Дочери Ночей. Редлог пропустил ее вперед с изящным поклоном, а затем побрел следом, насвистывая на ходу. Эту мелодию он насвистывал довольно часто и на их вопрос ответил, что называется она «Море забрало их». Такой Эвари никогда раньше не слышала. Маленькая фигурка Йордани’Кана заставила сердце Эвари сжаться от жалости. Он сидел на полу, отвернувшись от всех, безвольно сложив руки на коленях и вперившись пустым взглядом в пространство. Седые его волосы были взлохмачены и свалялись от грязи, борода покрыла ввалившиеся щеки, а кисти рук, лежащие поверх рубища, теперь походили на птичьи лапы, скрученные, исхудавшие и беспрестанно теребящие край одежды, измусолившие его в лохмотья. Ничего не осталось в нем от прежнего энтузиазма, жизнелюбия и решительности, лишь бледная тень, медленно скатывающаяся в пучину собственного безумия. В его присутствии Мирван слегка подрастерял свой задор, прекратил орать и подпрыгивать, хоть Эвари и видела, как его от нетерпения едва не трясло. Жестом он указал ей на отшельника, почти подтолкнул ее в спину, и Эвари, наградив его недовольным взглядом, ступила вперед, а затем медленно опустилась на пол перед Йордани’Каном. Они делали так каждый день: садились перед ним и долго-долго разговаривали с ним, хоть он не отвечал и не реагировал ни на одно слово. Но, возможно, теперь хоть какая-то надежда появилась. Отшельник всегда любил невиданные вещи. Взгляд его был направлен на Эвари, но Йордани’Кан не видел ее, смотрел сквозь, даже не моргнул на ее движение. Эвари вздохнула, протянула ладонь перед собой, вглядываясь в пространство, которое теперь рассыпалось на разноцветные искорки стихий, и тихо позвала его: - Йордани’Кан! Маленький алый язычок пламени затанцевал над ее ладонью, заискрился, будто головешка, которую раздул порыв весеннего ветра, отразился двумя сияющими отблесками в глазах сломленного, сошедшего с ума человека, потерявшего надежду. А затем разгорелся в них, распалился, засветился, будто поднявшееся над миром солнце. - Да ты чего, птичка? – вдруг хрипло, едва слышно выдохнул Йордани’Кан, переводя взгляд с ее ладони на лицо и обратно. – Как ты это сделала? И Эвари захохотала.