Танец Хаоса. Искры в темноте

Небо плыло над ней, длинная темная полоса с горящими звездами, обрамленная по обеим сторонам голубыми кронами держащих его на своих плечах лавианов. Будто дорога, размеченная точками светляков-звезд, будто еще одно русло реки, по которому она плыла – дорога ее души, ведущая ее в будущее. Она таращила туда глаза и все никак не могла уснуть. Смотрела, смотрела, вглядывалась без конца, будто искала чего-то. Что она искала там? Легкая лодка скользила по волнам бесшумно и быстро, будто сами водяные бесы тащили ее на своих плечах. Ни единого звука, ни плеска не доносилось с другой стороны бортов, будто реки на самом деле тоже и не было вовсе, а только небо, отражающееся в самом себе, искры в темноте. Над Кудрявой стояла абсолютная тишина, в которой можно было расслышать, как медленно опускается и ложится на воду упавший с дерева голубой лист. И Гайде казалось, что само время здесь застыло так же, как и небо над головой, как и звезды, и что она тоже застыла во всем этом, вырванная с корнем из своей собственной земли и отброшенная в сторону, будто никому не нужный сорняк. Холодно ей не было – эльфы выдали ей шерстяное одеяло, тонкое будто паутина и теплое, как три наброшенных одна на другую овечьи шкуры. Гайда завернулась в него и вытянулась во весь рост на дне ладьи, подсунув ноги под ближайшую лавку. Там как раз хватило места, чтобы лечь ей, а справа от нее пристроился здоровенный Медведь, который долго ворочался перед сном, бормотал что-то и то и дело принимался храпеть. Впрочем, на это тоже имелась управа, достаточно было только ткнуть его локтем в бок, и он сразу же унимался. Гайда слишком много ночей провела пообок с наемниками, чтобы такие мелочи мешали ей. Остальные Спутники тоже уснули, расположившись на дне лодки между лавок так, чтобы не потревожить Ренона. Прикорнули и эльфы, ровно в той мере, в которой им вообще нужен был сон – расселись по своим скамьям, поджав под себя ноги, позакрывали глаза, да так и замерли, будто лесные козодои, приподняв носы к небесам. Все, кроме Волнопевца, сидящего на корме лодки и что-то тихо-тихо напевающего на тягучем, переливчатом языке, которого Гайда не знала. Эта песня сейчас была единственным звуком, тревожащим ночную тишину, тягучим, медовым, почти физически осязаемым звуком, благодаря которому волны расходились перед носом лодки, и она плыла вперед, не встречая никакого сопротивления. Пожалуй, так быстро Гайде приходилось плавать только на морских судах под полными парусами в предштормовой час. Мир вымер вокруг нее, и время остановилось, растягиваясь над ее головой вместе с бесконечной полосой неба. Она и хотела бы уснуть, отпустить усталую голову в пелену грез, отдать им разбитое долгим днем в седле тело, да только лед в груди, пульсирующий обжигающим холодом лед, не давал ей этого сделать. Лодка шла на юг так быстро, как ни одно судно в мире, и ее дом также быстро отдалялся от нее, упрятанный за подпирающими небо горами. Дом, который разоряли дермаки. Предала ли я свою землю? Предала ли себя? Звезды не отвечали ей, только загадочно мерцали в тишине, порой попадая в ритм непохожей ни на что мелодии Волнопевца. Я пошла за Аватарами потому, что хотела спасти свою жизнь. Я сражалась на их стороне и за них, потому что хотела помочь им выиграть Танец, чтобы жизнь победила смерть, чтобы я сама осталась жива. Но где этот Танец теперь? И какое мне дело до войны с церковью, какое мне дело до Танца, когда дермаки вошли в мой дом? Или оно все же есть? Смутно было у нее на душе, темно. Все тучи, что еще утром висели над рекой, кажется, теперь наполнили ее грудь, затмив свет золотой Связи и терзая саднящую душу. Она снова и снова прокручивала в своей голове все, что случилось с ней за последние месяцы, все принятые решения, все свои выборы, и не находила в них лжи. Они были честными, эти выборы. Все, что она делала, она делала искренно. Потому что хотела защитить саму себя, Аватару, мир – чтобы в этом мире ей самой жилось хорошо. В отличие от остальных, кто шел на Присягу за идею, Гайда мыслила трезво. Она хотела жить, а значит, Аватары должны были выиграть Танец. Она делала все это для себя, а потом уже – через себя – и для мира всего тоже, и для них тоже, потому что привязалась к Вольторэ по-человечески и хотела помочь ей нести ее бремя. Она спасала свою жизнь все эти месяцы и пропустила тот момент, когда помощь понадобилась ее стране. Испытывала ли она стыд за это? Вину? Гайда не знала до конца. Ее выборы были искренними и верными, она не кривила душой и шла туда, куда хотело ее сердце. Кроме этих переговоров, на которых она и узнала о том, что дермаки наводнили Мелонию. Это было даже смешно, и Гайда горько улыбалась, глядя в пространство перед собой. Все эти совпадения складывались в череду открытий и откровений, каждое из которых было таким простым! Ужасные вещи приводили к благим последствиям, а те в свою очередь – к еще большим кошмарам. Пленение Вольторэ помогло победить Ярадана, а победа над ним погубила Марла Кота и привела анай к Присяге Аватарам, которая окончательно уничтожила их сакральную Рощу. Весы шатались из стороны в сторону, и одна чаша все время перевешивала другую, никак не желая занимать уже наконец статичное положение и демонстрировать определенность. С другой стороны существовала ли эта определенность вообще? Грозар, почему ты позволил им уничтожить Мелонию? Почему позволил сжечь дотла Шардан? Почему ты позволяешь Великому Жрецу Васхиля бороться против Аватары? Почему в этом Танце мы все никак не можем победить? Звездное небо плыло над ней, и в нем не было ни единого ответа на ее вопросы. И в конце концов, Гайда забылась тихим усталым сном, поверхностным и муторным, в котором не было сновидений, лишь тянущее чувство, имени которому она не знала и которое с каждым мгновением становилось все гуще, гуще… Что-то разбудило ее, заставив резко распахнуть глаза и заспанно оглядеться. Первые отсветы утра легли на небо над ее головой, вызеленив его как бывает в самом сердце зимы, хоть воздух и не был холодным. Рядом с ней зашевелились и другие Спутники – Кадиль снова что-то забормотал во сне, заметался под одеялами Длиннорукий, молодой Гернен резко сел с громким вздохом, выпутываясь из одеяла. - Что происходит? – заспанно спросил он, хлопая темными глазами. – Что случилось? Гайда не знала. Но что-то внутри нее заставило ее сесть в лодке, взглянуть на тонущую в тенях реку и обмереть. Огромное дерево возвышалось над ними, такое огромное, что по сравнению с ним деревья-дома Дагмариена казались лесной травой. Из этого древа, похоже, прорастал весь мир – его ветви раскинулись едва ли не во все стороны неба, затеняя звезды над ее головой, хоть до его ствола им еще было плыть и плыть, его корни огромными горбылями выпирали из земли, и каждый из них был выше куполов Дворца Правителей в Луасе. На ветвях древа рос дворец из салемата, белоснежный и сотканный из света, будто те золотые дворцы богов, о которых пели в своих песнях да сказках менестрели. Он светился сквозь мерцающую стену воды – Гайда не сразу поняла, что эта вода свергалась с кроны дерева вниз, наполняя озеро у его корней. Кудрявая впадала в него, питая древо, и бежала дальше на юг, а по обеим ее берегам раскинулся светящийся салематовый город. Ей понадобилось несколько секунд для того, чтобы просто осознать все, что видели сейчас ее глаза, вместить в свое сознание это невероятное древо. Одно дело было слушать про него песни да сказки, в которые она и не особенно верила, предполагая, что все менестрели брешут без зазрения совести ради звонкой монеты. Другое дело было его видеть собственными глазами – потому что ни одна сказка и ни одна песня из слышанных ею, какими бы красивыми и волшебными они ни были, не отражали даже сотой части того, что она испытывала сейчас. А еще несколько мгновений ушли на то, чтобы осознать – разбудило ее не это. И даже не капли воды, что начали барабанить по ее голове, падая с огромных раскинувшихся далеко вверху ветвей. Не возгласы наемников, не судорожный вздох Вазира Радана, с которым он резко открыл глаза и обернулся к древу всем телом, будто человек, заглянувший в глаза своей смерти. Колебание прошло по воздуху, всколыхнуло пространство, и оно расступилось точно так же, как расступались волны перед носом их ладьи, подчиняясь песне Волнопевца. Из воды впереди них поднялись призрачные из лунного света сотканные ладьи, одна, другая, третья. Гайда не понимала, что она видит, не понимала, что именно сейчас происходило. Волны Кудрявой будто белую пену выбрасывали на свою поверхность тонкие эльфийские ладьи с полными ветра парусами и бортами, украшенными рядами щитов. В безмолвии предрассветного осеннего часа они стаей призрачных лебедей ринулись к древу. - Нет!.. – выдохнул Вазир Радан, хватаясь за борта лодки и подаваясь вперед. Лицо его было белым от ужаса. – Нет! – крикнул он, и его возглас разбил на куски тишину, которая вдруг взорвалась действием. Будто парализованная ирреальностью происходящего, Гайда могла только наблюдать. Серебристые фигуры отделились от ладей, много фигур, сотни, тысячи. Они бежали по воде в сторону корней, как речная пена на гребне накатывающей волны, а затем вдруг исчезли. - Нет!! – во всю глотку крикнул Вазир Радан, вцепляясь в волосы. Серебристые огоньки вспыхнули у самых корней древа, разбежались пеной по берегам, и там, где они появлялись, следом за ними расцветало пламя. Один огненный цветок за другим, и это было даже красиво, это было так загадочно, так ужасающе и прекрасно, что Гайду парализовало по рукам и ногам, и она могла лишь молчаливо смотреть на то, как речные эльфы начинают крушить раскинувшийся у корней древа Кевир. - Мелеор, быстрее! – не своим голосом заревел Радан, вскакивая на ноги и выхватывая катану из ножен, будто это хоть как-то могло ему сейчас помочь. Будто он мог хоть как-то остановить ту неотвратимую легкость, с которой его дом рушился прямо на его глазах. – Пой громче! Скорее! Мы должны это остановить! Только сейчас с берега до них докатился звук. До древа было еще далеко, так далеко, что можно было только орать да руками размахивать, а остановить все это – никак. Хлопки взрывов, звучали один за другим, все учащаясь, будто ритм до смерти перепуганного сердца. Огонь поднимался все выше и выше, заскользив двумя огненными крыльями по обоим берегам реки, пожирая все новые постройки и дома. Зазвучали первые крики, отчаянные, далекие, похожие на шум ветра в поднимающуюся грозу. - Скорее! – не своим голосом орал Радан. – Гони же ты!.. - Быстрее невозможно, господин! – надтреснутым от напряжения голосом отозвался Волнопевец. – Я делаю все, что могу!.. - Святая Аллариэль… - пробормотал Радан, и руки его вместе с оголенной катаной опустились, плечи обвисли в бессилии. Потому что серебряная пена хлестнула вверх по стволу, растекаясь по ветвям, и дворец на мгновение вспыхнул в последний раз, будто молния в тишине грозового неба. А затем что-то случилось. Перед глазами Гайды помутилось, пространство дрогнуло вокруг них, разрываясь в клочья, наполняясь, как пробитое ведро водой – холодом, ощущением ночи, страха, бессилия, плотностью. Мягкий золотой покой разбился вдребезги, а вместо него Гайда вдруг глотнула ртом совершенно обычный ночной воздух, совершенно обычный. - Нет! – не своим голосом выкрикнул Радан. – Нет-нет-нет! Нет! Разноцветные сполохи заплясали перед ее внутренним взором, и Гайда вывернула глаза, поднимая голову. С неба вниз вместе с капельками воды с листьев древа падали какие-то снежинки. Она прищурилась, не понимая, что это такое. Снежинки были радужными, переливались эфиром, будто масляное пятно на поверхности воды, они были крупнее обычного снега, быть может, размером с листок лавиана или даже больше. Зачарованная красотой, она вытянула ладонь, подставляя ее ближайшему обрывку, что медленно упал на ее кожу, огладив ощущением прохлады, а затем растворился без следа. Другие клочки падали в воду вокруг них, вспыхивая на мгновение и исчезая. - Это Мембрана, - потрясенно пробормотала она, оглядываясь вокруг и не веря собственным словам. – Они разрушили Мембрану. Звук изменился. Взрывы загрохотали сильнее, к ним примешался рев пламени, испуганные вопли, звон оружия. Серебристые вспышки замелькали повсюду на берегу, перемещаясь с невероятной скоростью, когда сам свет нес смерть в ладонях Первопришедших детей Речного Дома. Разгорался рассвет, зеленя беспокойную зыбь Кудрявой, и в его первой дымке стонало древо, держащее на своих плечах небо, и осыпалась с него, будто старая осенняя труха, разорванная на клочки Мембрана. Хриплый хохот вдруг послышался откуда-то из-за ее спины, и Гайда инстинктивно обернулась, пытаясь понять, что происходит. Лежащий навзничь в лодке Ренон, белый будто полотно, наконец-то пришел в себя и теперь лающе смеялся, а в его ледяных синих глазах, обращенных вверх, отражалось рассветное небо. Помоги нам, Грозар, взмолилась Гайда, облизывая пересохшие губы. Помоги нам. Молю тебя.