Проект Э.Р.И.К.

Когда приходит время возвращаться домой, он до сих пор под кайфом. И это не просто паранойя. Он сделал слишком много затяжек, слишком долгих затяжек, и хотя предыдущие пол часа организм парня медленно и постепенно приходил в себя, за это время он никак не мог до конца протрезветь. На дорогу до дома, которая обычно занимает всего тридцать секунд, в этот раз уходит почти пять минут. Как неловко. Кайл вытаскивает ключ из кармана, вставляет его в замок и проворачивает. Металлическая ручка холодит ладонь, заставляя мальчика инстинктивно отпрянуть. Его глаза так и норовят закрыться, заворожённые слишком большим количеством одного и того же цвета — монохромные тона, белые и оттенки серого. Дом его семьи зелёный, дверь коричневая. Ведущие к ней ступени похожего оттенка. Кайл упирается лбом в поверхность этой коричневой двери и смотрит на свои ботинки. Кажется, он в порядке. Достаточно в порядке, чтобы при необходимости вступить в разговор и запудрить собеседнику мозги — это ему не в новинку. Ну, ладно, ему в новинку вешать другим людям лапшу на уши, но не в новинку… погодите. Ему не в новинку врать, но в новинку врать о наркотиках. Травка. О травке. Хотя травка — это наркотик, так что уточнение не обязательно. У него болит живот. Когда это началось? Дверь открывается. Кайл почти падает, но умудряется зацепиться за дверной проём. На ладони приходится большая часть его веса. Ноги тяжёлые, они не желают подниматься и вести его внутрь дома. Он не знает, столько уже здесь стоит, но достаточно долго, чтобы веки успели опуститься. Достаточно долго, чтобы подросток решил, что заснул, пока не очнулся от воздействия извне. Глаза резко раскрываются, и он вздрагивает, когда возвращается в сознание. Перед ним с широко раскрытыми глазами и нахмуренными в замешательстве бровями стоит Айк. Он не в школьной форме, а в чём-то другом, что сейчас не получается определить — Кайл почти ничего не видит в тусклом свете, проникающим на крыльцо изнутри дома. Кайл оглядывается по сторонам, осматривая улицу. Он заглядывает себе за плечо, дорога пустынна и необитаема, смутно занесена снегом. Между ветвями деревьев замирает ветер. Кайл напоминает себе о необходимости дышать. Он поворачивается обратно к Айку, который пока не сдвинулся с места и ничего не сказал. Кайл ощущает нехарактерную потребность произнести что-нибудь и озвучивает первую пришедшую на ум мысль. — Почему на улице так темно? Это кажется хорошим началом разговора, но Айк почему-то молчит, и Кайл вдруг понятия не имеет, как вытянуть это взаимодействие. Он снова прислоняется плечом к дверному косяку, прижавшись виском к деревянной поверхности. Холодно. Это его жизнь? Это реальность? Кайл не выдерживает — он усмехается. Чтобы скрыть звук, он прикрывает ладонью рот. Айк отходит на шаг. Кайл пережидает несколько секунд, чтобы успокоиться перед тем, как зайти внутрь. Почему-то пахнет хлебом. Запах тут же притягивает Кайла. Он не особо голоден — не физически. Просто что-то в голове говорит ему, ну… съесть что-нибудь. Может быть, в какой-то мере чтобы занять себя чем-то, или же он правда голоден, но просто чувствовал это так долго, что уже забыл, как действительно ощущается голод. Или как понимать, что ты его ощущаешь. Он теряет связь с собственными ногами. Мозг вдруг нагоняет упущенное, слишком быстро фиксируя слишком многое, и он почти что бежит прямо к кухонному столу. Ладно, это было тупо, какого чёрта? Кайл фыркает, заходясь в ещё одном приступе смеха. Он пытается сдержать его, пытается остановить смешки, пытается прикрыть их рукой, но не может. Мальчик проваливается в один стульев за столом. Тот скрипит под его весом. Не должен, но скрипит, и он не может остановить бегущие мысли, маленькие, назойливые и уничижительные мысли, которые вызывают в нём дурные чувства. О том, что этот стул обычно не скрипит, о том, что, должно быть, он как-то его сломал, о том, как он мог набрать в весе, и, возможно, он отвратителен. В считанные секунды мысли исчезают. Остаётся только Кайл, беззаботно хихикающий за обеденным столом. Он опускается ниже и упирается лбом в древесину. Запах хлеба испаряется, а вместе с ним блекнет и чувство голода. Одна мысль о еде вызывает в нём дискомфорт. Это противоречиво, как ему кажется, и из-за этого парень начинает смеяться громче. До кухни доносится звук шагов. Кайл слышит их приближение, слышит нарастающую громкость, а потом чувствует присутствие другого человека. Он поднимает голову со стола, глядя на Айка в ответ. Отдалённо Кайл понимает, что на Айке пижама. — Насколько сейчас темно? — спрашивает Кайл, но это не то, что он хотел сказать. Парень мотает головой, плотно зажмуривая глаза, и кладёт голову в ладони рук, потирая кончиками пальцев ткань шапки. — В смысле, сколько сейчас времени? —… шесть, — отвечает Айк. Можно услышать, как уголки его губ опускаются, влияя на строгость его голоса. Вокруг так тихо. Всё замерло, застыло, недвижимо, словно суета непременно раздушит нечто невысказанное. Просто есть что-то такое в воздухе. Так медленно. Медленно. Он не уверен, нравится ли ему это. Во рту у Кайла пересохло. Ему нужна вода. Он начинает подниматься, но Айк давит ему на плечо, заставляя сесть обратно. Это странно, потому что Айк относительно маленький. В обычной ситуации Кайл бы просто одним усилием встал, но прямо сейчас он не может. Его мышц нет, они изнывают от голода, превратившись в желе. Не буквально, конечно, но он… он просто так… у Кайла нет сил. Просто нет. Вот и всё. Он смотрит на Айка, изучая лицо своего брата, наблюдая за сменой множества эмоций. Он пытается определить каждую, но это сложнее, чем кажется. Злость, разочарование, беспокойство, волнение, утомление. — Ты пьяный? — спрашивает Айк. Выражение лица вновь меняется, трансформируется в нечто иное, нечто глубокое и вместе с тем поверхностное. Кайл хочет переживать об этом, о том, что Айк выглядит настолько уставшим в свои тринадцать лет, но не может. В голове у него блок или, возможно, оправдание — травка, может быть для Кайла она служит оправданием для того, чтобы всего на секунду отбросить свою наставническую роль. Что-то глубоко внутри говорит ему, что ему просто необходим перерыв. Кайл тоже немного устал. — Нет, — Кайл трёт глаза, пытаясь привести себя в сознание. Сейчас не время распускать нюни. Если это вообще можно назвать этим словом. Хандрить, распускать нюни, что-то между или ничего из этого. Айк ворчит. — Ты… под кайфом? — спрашивает он. Кайл открывает рот, чтобы сказать «нет», но губы предают его, растягиваясь в широкой улыбке. Он накрывает рот рукой, чтобы скрыть её. Он закрывает глаза, снова превращаясь в ребёнка, думая, что, быть может, если он не видит Айка, то и тот его видеть не сможет. Это глупо. Он знает, что это глупо, знает, что всё не так работает, но это не мешает ему попробовать, и, возможно, это нормально. Хотя бы в малейшей степени. — Ты под кайфом, — произносит Айк. Теперь он надувает губы, его лицо покраснело. Мальчик выплёвывает слова: — Ты глупый. — Я очень глупый, — соглашается Кайл. Он чувствует, как всё начинает двигаться. Он пытается проморгаться, чтобы мир вернулся на своё законное место, но мир не слушается. Чем чаще он моргает, чем меньше успевает обработать его мозг — чем незначительнее всё выглядит, тем катастрофичнее всё чувствуется. Но в то же время он знает, что ничто не имеет значения. Он задумывается, цинизм ли это, или нигилизм, или это просто он сам. Он о многом задумывается, о сомнении и гниении, о том, как прекрасны были дни в прошлом. Он до сих пор чувствует руку Стэна на своей талии. Она оттесняет воспоминание о хватке Эрика. Кайл отводит взгляд от Айка, занимая глаза расплывчатым изображением кухонного окна. — Глупее в мире никого не сыскать. — От тебя пахнет косяком, — Айк морщит нос, выражая своё отвращение к этому делу. Кайл хмыкает. Он слишком долго улыбался. Мышцы лица уже начинают побаливать. Щёки напряжены, будто их вот-вот сведёт судорога. Кайл растирает их пальцами, пытаясь ослабить неприятные ощущения. — Откуда ты знаешь, как пахнет косяк? — интересуется Кайл. Айк игнорирует вопрос, проходя глубже в кухню. — Стэн раньше так пах, — он открывает сервант и берёт с нижней полки кружку. Айк наливает в неё воду и возвращается, толкнув её к Кайлу по столу. Тот забирает чашку, притягивая её ближе к себе и потирая кончиками пальцем её край. — Мама всегда говорила о том, как сильно от него пахло косяком, а теперь ты пахнешь так же, как и он раньше, и не нужно быть гением, чтобы понять, что ты клянчил наркотики у бывшего торчка. — Громко сказано, — бормочет Кайл. Он облизывает свои губы. Сухо. — Ничего не громко, — возражает Айк. Он по-прежнему зол, с умным видом сердито прожигает Кайла взглядом. — Попей уже воды. Кайл пьёт. Он поднимает кружку и делает обильный глоток, не обращая внимания на сопротивление в горле. Он проглатывает воду с минимальными усилиями. Во рту по-прежнему сухо. Он ставит кружку на стол и вытирает губы рукавом. Рукав пахнет травкой. Он сам пахнет травкой. Айк был прав. Айк и сейчас прав. Айк всегда прав, не правда ли? Всегда, всегда, всегда… — Почему старший брат я? — Кайл сползает вниз на стуле, сгорбившись. Айк перестаёт хмуриться. Кайл поднимает руки над головой, потягиваясь словно кот. Закончив, он наклоняется к столу, щекой прижимаясь к его деревянной поверхности. Он пялится на стену. Бежевый. Жёлтый. Какой-то похожий цвет. Он же дома, да? Он дома. — Ты лучше меня, прости. — Перестань разговаривать, — просит Айк. Кайл фыркает. — Ты перестань, идиот, — произносит он, после этого равнодушно прикрывает рот ладонью. — Упс, мне нельзя так с тобой разговаривать. — Перестань, — повторяет Айк. — Иногда я подумываю, а может мне стоит просто бросить учёбу, — говорит Кайл. — Может, мне стоит стать художником или ещё кем-нибудь, жить на улице и… типа, поискать своё предназначение и всякое такое. Кайл поднимает взгляд. У Айка пустое выражение лица. В глазах Кайла лицо Айка статично. Он снова начинает улыбаться и смеяться и опускает голову обратно на стол. — Это реальная жизнь, — бубнит Кайл. — Это реальность, мы все реальны, часть реальной жизни, понимаешь? Но иногда… иногда я задаюсь вопросом, что мы здесь делаем, что будет в конце, потому что посмотри вокруг… Кайл отводит руку в сторону, пытаясь показать туда, где, по его мнению, находится остальной мир. Однако он быстро забивает на это размашистое движение и возвращает руку обратно, крепко себя обнимая. Он смеётся сильнее. — Мы все блуждаем по миру, ходим, разговариваем, занимаемся хернёй, пока не добираемся до места, где мы осматриваемся и говорим, знаешь, типа, ну вот, здесь мне нравится, понимаешь? И всё, вот и… Кайл снова садится прямо. Он громко хлопает в ладоши. —… вот и сказке конец. Айк просто смотрит на него. Статичные шумы исчезли с его лица. Он выглядит потерянным или, возможно, немного напуганным. Кайлу плохо, и может быть он этого заслуживает. Может быть, нормально, что он этого заслуживает, или, может быть, он просто пытается убедить себя в том, что это нормально, а это не так. Кайл опускает голову, глядя на свои руки. Он смотрит на свою грудную клетку. Смотрит на живот. Бёдра. — Я толстый? Упс. Он не хотел этого спрашивать. Айк, кажется, искренне опешил. — Нет, — отвечает он. Но Кайл не может перестать видеть себя иначе, чем привык. Когда он смотрит на себя, то просто видит один большой изъян, что-то, что он должен исправить — или что-то, что он может исправить. Что-то, что ему необходимо исправить или что-то или как-то и так далее. — Перестань думать, пока сам себе не навредил, — раздаётся голос Айка. Кайл знает, что это шутка. Он смеётся над ней. Айк не смеётся в ответ. Они ещё долго сидят в тишине. Они сидят, пока не раздаётся звон телефона. К тому моменту Кайл, сгорбившись, лежит на столе и трётся лицом о его деревянную поверхность. Но, заслышав знакомый билим-билим стационарного телефона, он подскакивает, взволнованно дёргается в сторону телефона и едва не наворачиваясь при этом со стула. Айк добирается до него раньше, чем старший брат успевает даже встать. — Даже не думай об этом, — предостерегает Айк и снимает трубку. Он подносит её к уху, как обычно приветствуя стандартным: «Алло, кто это?» Кайл отстранённо прислушивается, но быстро отвлекается от этого дела. Тошнота немного усилилась. Желудок продолжает пытаться подскочить к горлу. Прилечь звучит неплохо. Не торопясь, Кайл осторожно встаёт со стула. Доходя до гостиной, он держится рукой за стену, после падая на диван и укладываясь на бок, устремив взгляд в экран телевизора. Он чувствует себя действительно… странно. Но приятно иметь возможность расслабиться. — Где Кайл? — спрашивает Айк, повторяя вопрос с того конца линии. Кайл не утруждает себя движением. Он знает, что не этого Айк от него хочет. Никто не обрадуется его попыткам вмешаться в разговор. — Он… спит. Кайл закрывает глаза, лениво слушая одну сторону разворачивающегося диалога и не задумываясь о его влиянии. — Не знаю, он был уставшим… а что? Что ты имеешь в виду? Что это значит? Я… час? Ладно… ладно, я ему скажу, хорошо… хорошо… увидимся… пока. Щёлк. Пауза. Дыхание Кайла почти выровнялось, когда Айк вдруг будит старшего брата, расталкивая его. Кайл открывает глаза, затуманенным взглядом окидывая нарушителя своего сна. Сначала он не различает выражение его лица. Помехи снова вернулись. — Поднимайся и сходи в душ, — говорит Айк. Кайл моргает, мотая головой. — Что? — вяло отзывается он. Айк хмурится. Он толкает брата в плечо. Кайл отмахивается от него рукой. — Что? Зачем? Что происходит? — Что происходит? — спрашивает Айк. — Происходит то, что от тебя пахнет косяком, а мама в больнице, понятно? Сходи в душ, пока папа не вернулся. Кайл резко приподнимается на руках. — Папа не останется на ночь в больнице? — Нет, — Айк отходит, позволяя Кайлу встать с дивана. — Он приедет за нами. Кайл чувствует себя немного более трезвым, немного более бодрым. — Зачем? — медленно уточняет он. Айк шмыгает и трёт лицо тыльной стороной руки, мотая головой. — У мамы дела не очень, — говорит он. Затем, с большей решительностью: — У мамы дела не очень, а ты под кайфом, Кайл, надеюсь, ты счастлив! Кайл ничего не произносит. Айк отводит взгляд. — Просто сходи в душ, ладно? — просит младший. Несмотря на то, что каждая частичка в теле Кайла изнывает от нежелания и сопротивления, он заставляет себя подняться по лестнице.