[Она проверенная.
Мне её Кенни дал.]
Чувствуя больше, нежели просто лёгкую тошноту, Кайл бросает рюкзак на землю и садится. Он пытается почувствовать себя комфортно, но не существует никакого простого способа этого добиться; он всё ещё на взводе, как бы грустно ни было это признавать. Он нервничает из-за самого присутствия других людей. Рука болит, голова болит, и мир вокруг кружится так, словно у него низкий сахар в крови, что его пугает абсолютно иным образом. Мир кажется ненастоящим. Поэтому он смеётся над ним. Над шутками Кенни, над его абстрактными замечаниями и движениями, юмор для него так естественен. Кайл обнаруживает, что его привлекает эта его черта, что он думает о том, будет ли безопасно влюбиться в Кенни. Если Эрик взял косяк у Кенни — возможно, они в достаточно хороших отношениях, все трое, чтобы с Кенни всё было хорошо, если Кайл решит попробовать. Но в то же время он не может. Он смотрит на Маккормика и пытается представить, как сближается с ним достаточно, чтобы поцеловать или чтобы почувствовать, что он не против поцеловаться — но так далеко это не заходит. Это просто так не работает. Не говоря уже о том, что Кенни натурал. Типа, прям до боли натурал — и он очень ясно это продемонстрировал. Ещё будучи ребёнком Кенни любил поглазеть на женщин. На девушек, похожих на чирлидерш, в коротких шортиках и топиках, тех, что совсем никогда не интересовали Кайла. Что не помешало Кайлу попытаться представить себя с кем-то кроме Стэна. Конечно, это не работает. Каждый раз, когда он думает о чём-то, каждый раз, когда представляет поцелуй с другим человеком из другой компании друзей, Кайл всегда возвращается к тому, с кем изначально заработал весь опыт. Он вспоминает теплоту тела Стэна, то, какой он заботливый, с этими его большими глазами и извечным взглядом оленя в свете фар, то, как это очаровательно, и то, как Кайл никогда не может насытится его голосом и чувством юмора. То, какое это сдержанное и не совсем физическое ощущение, не как с Кенни; то, какой, какой, какой он… — О чём думаешь? — интересуется Кенни, наконец успокаиваясь после своего недавнего потешного всплеска. Он плюхается на гравий алькова, скрестив ноги и опираясь на руки позади себя. Кайл зарывается пальцами в волосы, наблюдая, изучая порозовевшие от холода щёки Кенни, глядя на голубизну его глаз и думая лишь о… — Не знаю, — в каком-то смысле Кайл пытается отвлечься. Не думать о Стэне и об утешении, которого он ох-как-отчаянно желает получить от нахождения рядом с ним, но погрузиться в которое не может. О том, чего он хочет, но по каким-либо причинам не может достичь, желание и мольба о том, почему же (и паника от косяка, который, он может поклясться, ещё дымится в углу у мусорного контейнера). Он чувствует… — Но мне кажется, что у меня низкий сахар, так что, наверное, так и есть. — Да? — спрашивает Кенни в привычной манере, в своей манере, пока вдруг это не становится на него непохоже. Обеспокоенно и открыто, но более всего повседневно, как ни в чём ни бывало. Он наклоняется вперёд, опираясь локтями на колени и опуская ладони между ног. — Где твоя аптечка, она в ранце? — Никто не называет это ранцем, Кенни, — невозмутимо отвечает Кайл. Кенни фыркает, издавая смешок, ногой подтягивает к себе чужой рюкзак и копошится в нём. Есть мгновение — отчётливое и быстрое мгновение —, когда Кайл не доверяет Кенни. Когда Кайл совсем ему не доверяет. Когда Кенни видится незнакомцем, который пытается отыскать что-то, что разрушит всё, что Кайл уже сделал, делает сейчас и сделает когда-либо в будущем, но, конечно, это нелепо. Конечно. Всё это нелепо, всё это… Просто… Это не… Кенни находит аптечку и кидает её Кайлу. Тот её ловит, но едва-едва, всё ещё дезориентированный белой яркостью зимнего утра, всё ещё полуотвлечённый вдруг исчезнувшим косяком, который он не знает, куда подевался — он не мог деться куда-то далеко, он не мог отрастить ноги и уйти, верно? Такого никак не могло произойти. Хотя, честно говоря, Кайла уже мало что в этой жизни может удивить. — Ты же это видел? — спрашивает Кайл, указывая большим пальцем на угол, в котором всего секундой ранее лежал окурок. Пока Кенни оглядывается, чтобы посмотреть на место, куда показал Кайл, Брофловски открывает молнию аптечки, достаёт глюкометр и иглу и отрешённо раскладывает всё, надеясь, что сахар не низкий. А если всё же низкий, то надеясь, что он сможет забить и при этом не… ээ. Не откинуться? — Ага, это мусорный контейнер, — декларирует Кенни. Кайл укалывает палец, выдавливает каплю крови и прикладывает её к полоске, после чего делает то, что все говорят ему не делать, и прижимает палец ко рту, чувствуя вкус соли и медную горечь Это похоже на мысль, но в то же время это что-то другое. Сложное и иное, намного более навязчивое. Что-то, что стучит по виску и заставляет его видеть, чувствовать и слышать, и оно здесь, лезвие у его руки и горячее дыхание Эрика, и из горла Кайла выскакивает звук, но он не уходит дальше губ, потому что Эрик крадёт его поцелуй блядский трезвый поцелуй На датчике мигает число. Кайл моргает, разжимая руку с гравием, который он набрал и начал сжимать. Он не помнит, как это делал, но на ладони остались впадинки и ямочки от камешков и земли. Больно, но даже близко не настолько, насколько болит предплечье. Она нарастает, волна жжения, волна боли, что-то, что вызывает в нём желание вскрикнуть, или всхлипнуть, или спросить почему, или ещё что-то, но всё, что он получает, это ноющая ладонь, горящая рука и ебучий датчик на коленях, который говорит ему: «Поздравляю! У тебя 76!» Кайл должен что-нибудь съесть, чтобы поднять сахар в крови на приличный уровень. Он складывает все приспособления обратно в идиотскую аптечку. Он не знает почему именно, но он зол — взбешён на себя, на своё тело, на то, что ему приходится за всем следить, и он этого не понимает. Лучше бы он сейчас калории считал. Хотелось бы, чтобы он мог этим обменяться. Хотелось бы, чтобы ему приходилось подсчитывать калории, а не углеводы, но ему приходится считать и то, и другое. Нет, ему приходится считать только одно. Углеводы — вот, что важно. Здоровье важно, чёртово… Ну вот почему он не может просто это понять? — Ты как? — справляется Кенни. — Я в норме, — Кайл нагибается, берёт свой рюкзак, запихивает внутрь аптечку и застёгивает молнию. — Сколько там? — спрашивает Кенни, неопределённо махнув в сторону Кайла. — Я в норме, — повторяет Кайл. — Ага, окей, но сколько там? — Там… — Кайл поджимает губы, принуждая себя остановиться. Он не хочет говорить правду. Тогда Кенни заставит его что-нибудь съесть. Что ему и нужно сделать, по идее, и он это знает, но в то же время он… он не может. Какое-то очень отчётливое резкое убеждение внутри него говорит, что это та самая вещь, которую он не может сделать. Он находит утешение в том, чтобы не есть. Но он думает об Айке, и Кайл знает, что не может не быть честным. Он смотрит на Кенни, что ждёт от него какого-нибудь ответа, и понимает, его начинает шатать. Он волнуется, что сахар в крови резко упал, но на самом деле знает, что его трясёт не из-за гипогликемии, его трясёт из-за того, что он должен быть в порядке ради своего брата, и он не может поддаваться этой чепухе у себя в голове, которая убеждает его в том, что он отвратительный и не заслуживает есть, и он думает о числах на весах, думает о том, как смотрел на него Айк в больнице, когда его почти вырвало. Кайл чувствует тошноту. Его тошнит, но он говорит. — Кенни, я не могу есть, — заявляет Брофловски. Кенни смягчается в лице, но Кайл знает, что не стоит доверять этому сочувствию. Ему хочется сбежать, но в то же время хочется просто иметь возможность поговорить с кем-то безо лжи, не фильтруя свою речь. — Я ненавижу есть, я это ненавижу, меня потом тошнит, и я ненавижу то, что я весь такой… Слова мерзкие, но он всё равно их произносит, потому что Кенни слушает и Кенни здесь, и такого с Кайлом не случалось уже… —… пухлый, типа, мягкотелый, хотя вы, пацаны, не такие, и это меня вымораживает, понятно? Это очень меня заёбывает, — признаётся Кайл. В тишине, что следует за его словами, Кайл упрекает себя. Он не должен был ничего говорить, не должен, Кенни всё равно, а почему ему должно быть не всё равно? Кенни, наверное, согласен с ним, и он вот-вот скажет что-то, что убьёт то подобие самооценки, которое когда-то было у Кайла, и, как бы ебануто это ни звучало, Кайл этого хочет. Кайл хочет, чтобы Кенни посмотрел на него с отвращением, Кайл хочет, чтобы Кенни сказал, что он мог бы скинуть пару кило или укрепить мышцы и быть более активным, и, возможно, очищать желудок после еды того стоит, да кто вообще смотрит? И, возможно, оно не просто того стоит, возможно, это необходимо, чтобы… — Кайл, ты не толстый, — говорит Кенни, и это так странно, насколько Кайл разочарован этим заявлением. Кенни кривит лицо — действие, к которому Кайл не знает, как относиться. Кенни выглядит практически… озадаченным. — И я не просто так это говорю, чел, типа, я на полном серьёзе, ты совершенно не толстый, в смысле… блять, да взгляни на себя. Кайл принимает осознанное решение не смотреть на своё тело. Это бы его отвлекло. Он бы нашёл что-то неправильное. Он бы сжал кожу на бёдрах и показал бы Кенни, что не может обхватить бицепс своей идиотской рукой, что, быть может, у него тонкие запястья, но остальное точно нет. Всё равно жир же не собирается на запястьях, верно? — Ты буквально как спичка, весь, типа, худой и всё такое, это… бля, ну, честное слово, — Кенни замолкает, как будто отвлёкся на что-то, а потом мотает головой. — Смотри, ладно, я не собираюсь осыпать тебя комплиментами, потому что знаю, что это дерьмо никак не поможет, понимаешь? Типа, все мои слова просто полетят на ветер, потому что ты сам в это не веришь, и я знаю… чел, я знаю… Кенни хмурится, погружаясь в мысли. Его фигура, ранее напряжённая, кажется, немного расслабляется. Возможно, это всего лишь освещение, но Кенни выглядит слегка тощим. — Можно задать пару вопросов, чувак? — спрашивает Кенни, не глядя ему в глаза. Кайл чувствует отчётливое напряжение и нежелание соглашаться. Он просто жаждет уединения, но кивает несмотря ни на что. Кенни сглатывает, очевидно, колеблясь. — Когда ты в последний раз ел, чел? Типа, нормальный добротный приём пищи? Не просто чтобы поддержать сахар в крови? Не чтобы поддержать сахар? Всё, что он ест, это чтобы поддержать сахар — кроме того одного раза, когда он потерял контроль, и просто… — Есть уже стало просто неприятной обязанностью, — хоть Кайл так и говорит, на самом деле он не знает, правда ли это или уже нет, и он смеётся со своих слов, пытаясь превратить всё в шутку на случай, если Кенни воспримет это слишком серьёзно. — Ты, типа, голодом себя моришь? — Кенни делает паузу. — Ну, знаешь… в меру своих возможностей, учитывая… — Диабет? — договаривает за него Кайл. Кенни молчит. Он ёрзает, выглядя почти неловко, и Кайл думает с чего бы это. Его желудок сводит спазмом, вот на что это похоже. Живот крутит так, будто он только что что-то съел. Подросток ловит себя на том, что тихо жаждет головокружения, которое появляется, если не есть, на том, что жаждет той гипогликемической фантазии, в которой он запирается в школьном туалете и просто… умирает. Это так приятно, эта мысль. И вместе с этим он закрывается. Кенни не в праве знать что-либо из этого — и доверие, которым ранее проникся Кайл, разбилось об ложь, когда Кенни сказал, что он худой. Это его бесит. Ему не нужна вся эта боди-позитивная хуета, понятно? Ему нужна холодная, жестокая истина. Голодание, рвота, это того стоит, и это принадлежит Кайлу. Только Кайлу. — А знаешь что, зачем ты вообще спрашиваешь? Кенни не смотрит ему в глаза, вообще. — Потому что ты мой друг, и мне нужно знать, насколько сильно стоит беспокоиться, — произносит блондин. Вместе с этим Кайл ожидает большего давления, но получает ровно противоположное; Кенни быстро и легко соскакивает с темы. — Эй, можно ненадолго одолжить твой телефон? Хочу убедиться, что сестра нормально добралась до школы. — А своего у тебя нет? — спрашивает Кайл. Кенни сконфуженно ухмыляется. — А… да, кстати об этом… Кайл вздыхает. — Дай угадаю. — Я его забыл. Кайл закатывает глаза, находя ситуацию достаточно знакомой. Он достаёт свой мобильник из кармана рюкзака и протягивает его Кенни. Тот берёт телефон, поднимаясь с земли. — Спасибо, чел, я тебя обожаю, — он отходит вглубь алькова, протискиваясь через узкий проход между школьной стеной и мусорным баком и оставляя Кайла одного. Кайл не против. В одиночестве легче игнорировать давящую проблему необходимости что-то съесть. Легче притворяться, что рука не изводит его до смерти, легче. Просто… всё просто легче. Но также легче погрузиться в свои мысли. Найти спасение в том, что приносит ему ощущение паники. Только так он может… это рационализировать, наверное. Только так он может ощутить контроль над тем, что с ним происходит. Он пытается подумать о чём-то кроме прошлой ночи, но, когда его мысли неизбежно возвращаются к тому месту, он притворяется, что это случается намеренно. Даже когда его от этого мутит, даже когда он задумывается, не виноват ли во всём сам, даже когда он ставит под сомнение достоверность своего восприятия, сомневаясь, было ли хоть когда-нибудь у него что-то под контролем, и думая о том пятне, внезапно одолеваемый порывом спросить у Кенни, бывали ли у него когда-нибудь галлюцинации. Когда Эрик вырезает цифры на изрезанной коже руки Кайла, когда его тело чувствует себя ограниченным в движениях, когда в его мыслях бесконечно крутится та еврейская песенка Shpil zhe mir a lidele in yiddishe И вместе с этим приходит это… ощущение, непохожее ни на что, что ему когда-либо доводилось чувствовать. Давление над желудком и под грудью, словно диафрагма вздулась и он вдыхает чуждый воздух, словно он не принадлежит этому месту и все вокруг такие… малозначимые. Словно какое-то отличие у него в голове заставляет его отключиться от реальности. Его тошнит. Он бы не смог поесть, даже если бы захотел. Не смог бы. Ощущая потребность в комфорте, Кайл сворачивается калачиком. Он подтягивает к себе ноги и прижимает колени к груди, положив на них лоб. Он крепко себя обнимает, так крепко, как только может, даже когда рука от этого будто вот-вот порвётся на две части. Он окутывает себя этой болью, этим оглушительным криком собственной плоти. Ему интересно, идёт ли из раны кровь, интересно, не проходит ли она через повязку. По ощущениям так и есть. Тепло и как-то влажно, но он не уверен, правда ли это или психосоматика. Он поднимает голову, дабы убедиться, что Кенни не рядом и всё ещё занят разговором по телефону, Кайл поднимает руку и опускает рукав ровно настолько, чтобы увидеть, просачивается ли кровь сквозь бинт. Чисто. На внешней стороне повязки осталось маленькое пятно с того раза, когда он пытался в первый раз перевязать руку, но всё чисто. Он чистый. Может быть… Может быть, рана была не такой ужасной, как он думал, может быть… сильного шрама не останется. Или, может быть, ему повезёт, и вообще никакого шрама не будет. Это принятие желаемого за действительное. Кенни возвращается. Кайл опускает рукав на место и снова обнимает себя руками. Кенни возвращает чужой телефон обратно в карман рюкзака, похлопывая Кайла по макушке, словно в ситуации есть что-то прикольное. Может быть, Кайл это уважает. Может быть, он этому завидует или же просто хочет завидовать. Они сидят в тишине, кажется, ещё очень долго. Им нечего друг другу сказать. По крайней мере, так кажется Кайлу; если он слишком многим поделится, какой бы прибор Эрика его ни подслушивал, он это узнает. Это главная забота для мозга Кайла. Он меня услышит. Возможно, это нелепо, но в то же время именно нелепые мысли поддерживают в нём жизнь. Верно? Всё нелепо, следовательно, нелепые мысли помогают его выживанию. Отношения типа «рука об руку», что-то опосредованное и очень совместное. Ковалентное.Держась за руки.
Держась за руки?
Держась за руки.
А дальше что?
Частицы кислорода просачиваются сквозь землю и помогают создать…
Что создать?
Ты это знаешь.
Не знаю, не знаю.
Да ладно, это единственное, что позволяет жизни существовать на непостоянных просторах драгоценных планет.
Драгоценных планет?
Драгоценных планет.
Что это?
Драгоценный, драгоценный, драгоценный.
Хватит, что это?
Бог любит троицу.
Прекрати это.
Дышать?
Скажи, что это.
Вода.
— Он здесь! Обескураженный, Кайл поднимает голову. Солнечный свет так сильно давит на глаза. Это больнее, чем ему хотелось бы признавать. Подросток позволяет рукам расслабленно упасть по бокам вместо того, чтобы продолжать обхватывать ими колени. Из-за этого кровь вновь приливает туда, куда Кайлу бы не хотелось, и предплечье левой руки разрывается от жгучей боли. В локтевом суставе мягко ломит, и хотя Кайл этим обеспокоен, он созерцает мысль о нарастающей боли. Кайл отталкивается от земли и встаёт сперва на колени, а затем медленно поднимается на ноги. К его удивлению, Кенни выглядывает из-за мусорного контейнера, глядя на загадочного посетителя. Кто… Кто «он»? Кто?.. — Что? — спрашивает Кайл, стараясь держать своё дыхание под контролем. Он видит то, чего видеть не хочет, и это его раздражает, делает резким и грустным. Кайл знает, что это несущественно, но он теряет равновесие и хватается за стенку. Голова кружится, кровь в ней шепчет что-то, что он может услышать и почувствовать, и это его дезориентирует. Он приваливается спиной к кирпичной стене школьного здания и трёт свои плечи, пытаясь пробудиться от недообморока. Когда Кайл поднимает взгляд, он замирает. — Какого чёрта… что здесь делает Стэн? — Кайл выпрямляется и большими быстрыми шагами подходит к Стэну. Тот зашёл в альков и теперь смотрит на Кайла, как потерявшийся щенок. Проходит секунда, после чего до Стэна наконец доходит ситуация и он пятится на несколько шагов. Кайл не останавливается, не раньше, чем почувствует, что оказался достаточно близко, едва в паре десятков сантиметров от другого мальчика. Кайл чувствует себя незащищённым и напряжённым, его кожа горит, раздражённая и натёртая об ткань одежды. Не имея возможности дать раздражению выход, Кайл толкает Стэна ладонью в центр груди. Тот ударяется спиной об сетку забора. Кайл не может сдержать слов; дихотомия — потому что, как бы ему ни хотелось быть ближе к Стэну, он не может, и это осознание, что Кенни даже понятия об этом не имеет (или же Кенни знает и нарочно его подставляет, потому что он замешан), из-за всего этого Кайл чувствует себя таким… Таким… — Что ты здесь делаешь? — Кайл говорит Стэну прямо в лицо. Марш сглатывает. — Что с тобой не так? Сколько раз мне повторять, чтобы ты оставил меня уже в покое? — Чувак… — начинает Стэн. Когда Кайл вздыхает при звуке его голоса, Стэн отшатывается. Он не выглядит напуганным — не совсем. Скорее просто застигнутым врасплох. Кайл испытывает необъяснимое желание заставить кого-то почувствовать на своей шкуре те же ужасы, которые приходится выносить ему. — Ты… — снова пробует Стэн. — Я что? Я просил тебя меня преследовать, помешанный ты урод? — отвечает Кайл. Стэн вздрагивает от его слов. Заграждение, к которому он припёрт, издаёт тихий лязг, когда парень хватается за его металлическую сетку. Стэн открывает рот, чтобы ответить, но не издаёт ни звука. Тишина бесит Кайла. — Ну? Говори уже! — Ты написал мне, — наконец бормочет Стэн так, будто сам стыдится своих слов. — Ты… ты сказал встретиться с тобой здесь, я даже не… Я просто… Кайл хмурится. — Я писал тебе? Я не…Твой телефон был у Кенни.
Кайл отступает на шаг, решительно разворачиваясь лицом к Маккормику, который к тому моменту уже почти вылез из алькова. Не теряя времени, Кайл бросается вперёд. Он делает рывок, чтобы схватить Кенни и утащить обратно в альков, но к тому моменту тот уже успешно сбегает. Раздаётся громкий и отчётливый скребущий звук, с которым Кенни толкает мусорный контейнер обратно в стену. Кайл и Стэн оказываются в ловушке.[ гравий царапается, и Кайл не может перестать смеяться, от него пахнет травкой, от него пахнет ]
— Сволочь! — кричит Кайл, ударяя кулаком по стене. — Я один единственный раз дал тебе свой телефон, и вот чем ты отплатил? — Кенни, — зовёт Стэн. Гравий царапается, но Кайл закрывает глаза, чтобы прогнать иллюзию. — Кенни, выпусти нас. — Ну уж нет! — тон Кенни полон нахальства. — Вы должны работать в команде, чтобы выбраться. — Работать в команде? Работать в команде? — Кайл рвёт и мечет, вспоминая, как трудно было ранее выдвинуть бак. — Ты забаррикадировал наш единственный выход! Мы не сможем выбраться, пока ты не передвинешь бак! — Вообще-то, ээ, я мог бы тебя подсадить, — говорит Стэн.[ гравий царапается и рука давит на его
раковина вжимается в его
нога пинает его
вжимается в него душит его кожу
жар у его рта
он не может…]
— Ну уж нет! Даже не смей ко мне приближаться, — твёрдо произносит Кайл, так твёрдо, как только может, так чётко, внушительно и уверенно, как только получается. Стэн поднимает руки в знак капитуляции; Кайл поворачивается обратно к мусорному контейнеру и снова кричит на Кенни. — Думаешь, мы простили друг друга? Без этого мы не сможем работать сообща! Мы не простили друг друга! — Тогда лучше бы вам начать мириться! — говорит Кенни. Снаружи алькова слышатся и постепенно стихают тихие, ритмичные шаги, пока наконец не воцаряется полная тишина. Раздаётся ещё один громкий металлический скрип, а затем хлопок — оба мальчика в алькове знают наверняка, что именно влечёт за собой этот звук. — Кенни! Кенни, вернись, блять, сюда! — в этот раз Кайл бьёт кулаком по задней части контейнера. Возникшая волна шума выходит значительно приглушённой. От этого повязка на руке трётся об порезы. Больно. Очень больно, и всё в миллион раз хуже оттого, что бак не двигается с места. Кайл застрял. Он в ловушке за школой и не может никому позвонить или написать, потому что он застрял здесь со Стэном, который, вероятно, его ненавидит, и это Кенни их здесь запер, и Эрик убьёт к херам его и всю его семью, если узнает, и Стэн подходит, чтобы помочь, но Кайл не может он не может он не может, поэтому он бросает взгляд через плечо и рявкает: — Свалил нахер! Я сам справлюсь! Очевидно разочарованный, Стэн отходит с таким лицом, будто хочет закатить глаза. С тем же успехом мог бы и правда их закатить, серьёзно; Стэн скидывает свой рюкзак на землю и вскидывает руки в воздух, показывая, что отстал. Кайл пытается не чувствовать себя преданным, потому что он сам виноват. С трудом делая добротный вдох, Кайл возобновляет свои яростные попытки сдвинуть мусорный бак. Тот кряхтит под его плечом, но больше ничего. Единственное, чего получается добиться, это боль, обжигающая, жгучая, ноющая, чистая, настоящая боль, от которой хочется свернуться калачиком на земле и кричать, но он не может этого сделать, не так ли? Он, блять, не может этого сделать, он не может… он не может… Жарко, очень жарко, типа, реально очень жарко, Кайл потеет, и он снова хлопает правой рукой по боку контейнера, чтобы выпустить часть накопившейся внутри энергии наружу. Но они в ловушке. Они в ловушке они в ловушке они в ловушке отсюда нет выхода. Стараясь справиться с накатившими эмоциями, Кайл преобразует панику в злость. Он рычит, взбешённый, и садится на землю, потому что ему не хватается воздуха, чтобы стоять ровно. Кайл дышит. Пытается сосчитать до десяти в обратном порядке, но числа просто приходят в голову адскими цифрами, 11237, и для чего буква F? Эрик не вырезал «F» у него на руке, и, блять, как же здесь жарко, сейчас зима, так ведь? Кайла подмывает снять куртку, но нельзя. Из-за повязки. Из-за Эрика. Всё из-за Эрика, всё это, всё до последнего кусочка. Пазл создан Эриком, для Эрика и из-за Эрика. Вот как обстоит дело. Верно? Должно быть. Всё это происходит из-за того, что Эрик чёртов садистский сукин сын. Как могла такая милая женщина как Лиэнн Картман породить такого монстра? Она и понятия об этом не имеет. Никто не имеет. Даже Стэн об этом не знает. — Мне жаль, — говорит Кайл, после чего снова подтягивает колени к груди. Как бы ему ни хотелось, он не может посмотреть на Стэна. Слишком больно. Всё, что он может желать, это сосредоточиться на кирпичной стене, которая поддерживает его ноющий позвоночник. Он ковыряет рыхлый гравий. — Ну, знаешь, за то, что наехал на тебя и… назвал помешанным уродом. — Всё нормально. Я понимаю. — Хорошо, — произносит Кайл. — Хорошо, — говорит Стэн. И это… это всё. Гравий хрустит, и Кайлу приходится прикусить язык, чтобы держать себя под контролем. — Мне тоже жаль, — говорит Стэн, шуршит ткань, и Кайл знает, что Стэн как-то подвинулся, но не знает как — он не поднимает взгляда с земли. — За… всё. Кайл молчит. — Можем мы поговорить об этом? — Стэн звучит грустно, почти отчаянно — и это было бы смешно, если бы Кайл был в положении судить. Однако он не вправе судить, поэтому от этого лишь больно на сердце. — Пожалуйста? В смысле, пока мы заперты здесь, можем мы хотя бы попытаться? Можно я хотя бы… объяснюсь? Поднимается ветер. Кайл прочищает горло. — Тебе не нужно ничего объяснять, — тогда говорит Кайл, расслабляясь всем телом. Он чувствует, как нарастает напряжение. — Ты уже это сделал. Кайл оглядывается, но спешно снова отводит взгляд. Вид Стэна, сидящего у стены, нахмуренного, с этими его большими голубыми глазами… Кайл не может. — Не знаю, насколько много ты помнишь, потому что ты прилично надрался, — говорит Кайл, — но я приходил той ночью, когда ты напился, и… ты много всего наговорил… Ты не затыкался, чувак, и так много всего… Воздух попадает в лёгкие, и Кайл тихо кашляет в локоть, шмыгая носом на холоде. Ему интересно, как держится Стэн, пусть парень и знает, что Стэн в порядке. Он лишь дышит учащённо. — Я не знал, как это всё переварить, наверное, до сих пор не знаю, — добавляет Кайл. — Тогда мне всё ещё было больно из-за того, что ты сделал… — Кайла тошнит, ложь… —… а потом я узнал, что твои родители разошлись, и ты расстался с Вэнди? Я не знал, как относиться ко всему этому. Момент, когда он заканчивает говорить, снова полон тишины. — Я, — однако Стэн осекается, неуверенный. — Мне жаль, что тебе пришлось столкнуться с моими тараканами. Ты этого не заслуживаешь, и я сожалею, что спрятал наркотики в твоей комнате, мне жаль, что ты влип в неприятности. Но Кайл не влип в неприятности, не так ли? Единственное, что случилось, так это то, что Айк нашёл травку и пронёс её в дом Стэна в грёбаных штанах. Это смешно. Кайл почти что делится информацией, но останавливает себя. Он знает, что это было бы неуместно. Вместо этого Кайл говорит: — Чувак, да не в этом дело, — их взгляды встречаются, глаза Стэна блестят чем-то странно знакомым. Кайл тоскует по близости. Его мозг старается поспевать. — Дело совсем не в наркотиках или в том, что у меня были неприятности, — и никогда не было в этом дело, меня это вообще не волнует, с этим я справлюсь, меня ранило то, что ты мне не доверял.И то, что ты не доверял ему.
Не правда ли?
Ты ему не доверял, ты ему не доверял, ты ему не доверял.
Перестань зудеть, из-за тебя будет болеть голова.
— Конечно я тебе доверял, — говорит Стэн. — Я всегда… — Нет, — перебивает Кайл, потому что он не может позволить Стэну продолжить, если хочет сохранить над собой контроль. Вранья слишком много, слишком часто, слишком сплошь и рядом, что Кайл даже понять больше не может, что реально, а что нет. Ему интересно, не от этого ли возникло пятно. Оно олицетворение его вранья. Как Пиноккио. Кайл отнимает ноги от груди, теперь вытягивая их перед собой и основаниями ладоней зарываясь в землю; его предплечье ноет, он смещает вес на здоровую руку. — Нет, ты не доверял, если бы доверял, ты бы рассказал мне о том, что происходит, а я смог бы тебе помочь… я бы мог помочь тебе, Стэн, разве ты не понимаешь? Снова ветер. Снова тишина. Внутри школы звенит предупредительный звонок. — Но… — нахмурив в замешательстве брови, Стэн, кажется, изо всех сил пытается найти способ продолжить. — Но ты сказал… — Я знаю. Я знаю, что сказал, но я был зол и не мог мыслить трезво. А вот и правда, как бы Кайл не ненавидел её признавать — или же он просто хочет, чтобы это было правдой. Как Кайл должен доверять Стэну, если Стэн не доверяет ему? Кайл слетел с катушек той ночью. Он серьёзно, по-настоящему тронулся рассудком. Уголки губ Стэна опускаются вниз, и его лицо слегка дёргается. Он отворачивается от Кайла. Что-то было слишком — слишком тяжёлым. Кайл тоже это чувствует. Он скучает… Кайл скучает по нему. Стэн теребит края своих рукавов, хотя Кайл сомневается, что Марш сам отдаёт себе в этом отчёт. Кайл придвигается немного ближе. Он скучает по Стэну, невероятно скучает. Скучает по близости, по интимности. Скучает по комнате Стэна, по тому, как они накуривались [ усмехаясь усмехаясь усмехаясь наваливаясь на него он не может ] и лежали рядом друг с другом [ дышать прожигая взглядом гравий и землю он ], и смотрели друг другу в глаза так [ бросает горсть Эрику в глаза но ], словно мира за пределами их зрения не существует и [ отсюда нет выхода они в ловушке Кайл в ловушке он ] им не нужно [ в ] ничего [ ловушке ], кроме [ заперт ] друг друга. — Если это сработает, — шепчет Кайл; его голос застывает в воздухе. — Если мы с тобой собираемся и дальше оставаться друзьями, тебе придётся мне доверять. — Хорошо. — Ты же знаешь, что это значит, да? — спрашивает Кайл. Конечно, вопрос риторический, и он продолжает сразу же. — Ты не можешь копить всё в себе, ты должен делиться со мной всем, что происходит в твоей жизни… мы не зашли бы так далеко и не оказались здесь, если бы не хранили друг от друга секреты. Лицо Стэна краснеет, и его глаза становятся влажными. Через них проглядываются слабость и утомление. Он сжимает пальцами переносицу и крепко зажмуривает глаза. — Ты в порядке? — спрашивает Кайл. Стэн лишь кивает. — Тебе тоже придётся мне довериться, — говорит он, наконец опуская руку. Он смотрит на Кайла твёрдо — на удивление твёрдо, учитывая, что Стэн всё ещё выглядит так, будто находится на грани полного нервного срыва. — Ты тоже должен всё мне рассказывать. Кайл сверкает неискренней улыбкой. — Знаю. Следом неискренняя улыбка кочует уже на лицо Стэна. После чего они одновременно перестают улыбаться, просто смотря друг на друга. — Так, это всё? — спрашивает Стэн. — Теперь у нас всё по-прежнему? — Нет. Не всё и не по-прежнему, я так не думаю, по крайней мере… Мне всё ещё нужно обмозговать…[ идеальный еврейский малыш теперь уже нет ]
—…всё это, и, думаю, тебе тоже. Стэн молчит. Кайл отворачивается. — Но… эта… вещь, это… что бы там ни пошло между нами не так? Это не конец, ясно? Я не хочу, чтобы этим всё закончилось, — говорит Кайл. Он шмыгает. Кайл знает, что должен сделать дальше, но он не может, а когда пытается, то его голос надламывается. Горло хрипит и болит, когда он практически шепчет: — Я задолбался на тебя злиться. Стэн, кажется, оживляется, хотя он всё ещё выглядит грустным — почти заискивающим. Кайл смотрит на него. Воздух перед лицом Стэна собирается в видимые облачка — частицы. Кайл снова отводит взгляд. Стэн поднимает руку, чтобы погладить его по спине, но останавливается. Кайл это чувствует. — Знаешь, ты можешь до меня дотронуться, — говорит он. — Я не сломаюсь. — Знаю, — Стэн улыбается, но это натянутая улыбка. — Но ты можешь сорваться. Кайл смеётся. Стэн кладёт руку на плечо своего друга, крепко сжимая. Возможность того, что до него так просто могут дотронуться, уже чувствуется, как шаг в правильном направлении. Конечно, Кайл всё ещё боится. Боится, что это может быть временно. Что доброжелательность, которой им как по волшебству удалось достигнуть, в любой момент может рассыпаться. Конечно, он не может не задаваться вопросом, в какой мере это было по-настоящему — и в какой мере это что-то, что должно вызывать беспокойство. Мозг Кайла разбит на части, каждая из которых желает чего-то своего. Он не знает, кого слушать. Но в этот момент это — контакт, физический контакт с живым человеком — утешает и обнадёживает. Как крохотный одобрительный кивок или хороший результат за тест — хороший мальчик Вдруг Кайл в ужасе. От себя. От своего мозга. От ворвавшейся в мысли фразы, и он задумывается — серьёзно ли он это? Нет. Верно? Это бы означало, что Кайл… Кайл был бы больным на голову, если бы хотел, чтобы его назвали хорошим мальчиком после всего, что случилось. У Кайла крутит живот от тошноты, и вместе с этим доброжелательность исчезает. Звенит звонок к началу занятий. Им подарили шесть минут свободы, и эти шесть минут подошли к концу. Кайл улыбается Стэну и поводит плечом, скидывая чужую ладонь, к чему тот относится с уважением. Стэн приходит в себя. Кайл встаёт и поправляет куртку, а затем поворачивается к Стэну и протягивает тому руку. Марш просто пялится на неё. Кайл дожидается неизбежного вопроса. — Что мы делаем? — спрашивает Стэн. К удивлению Кайла, в итоге он и правда хватается за его руку. Брофловски рывком поднимает его на ноги, не обращая внимания на пламенное желание зашептать «ой-ой-ой», потому что это его больная рука. — Ты, — говорит Кайл, держа пальцы Стэна чуть дольше положенного (потому что жжение парализовало его мышцы, но соприкасаться руками приятно), — подтолкнёшь меня. Кайл указывает теперь уже свободной рукой, тыкая большим пальцем в сторону мусорного бака, которым Кенни креативно воспользовался, чтобы поймать их в ловушку. Контейнер возвышается достаточно высоко, чтобы мальчики не могли взобраться самостоятельно, без посторонней помощи. Стэн оборачивается к Кайлу и кивает. Получив подтверждение, они оба уверенно шагают к мусорному контейнеру. Стэн поворачивается к баку спиной. Он сцепляет вместе пальцы и для устойчивости опускается на одно колено. Кайл хватается за чужие плечи и ставит ботинок на импровизированную опору, которую Стэн создал своими руками. Он бросает взгляд вниз. — Тебе нормально? — Всё хорошо, — заверяет его Стэн. Улыбка. Стэн улыбается. — Отлично, — Кайл смотрит вверх, прикидывая расстояние, которое ему предстоит преодолеть. Он делает глубокий вдох, крепче сжимает плечи Стэна и немного поправляет положение, для большей надёжности. — Насчёт три? — Насчёт три, — повторяет Стэн. — Окей. Раз… — начинает Кайл. — Два… — продолжает Стэн. И затем вместе: «Три!»