Календарь из еврейской кожи.
— Я упал, — говорит Кайл. Отмазка до того стереотипна, до того элементарна, что он сам едва не морщится от своего ответа. — Упал? — повторяет психолог. — Ага. Честно, я упал и ударился локтем, ничего серьёзного. — Ты ударился локтем. Почему мистер Макки повторяет за ним? Кайл начинает чувствовать скептицизм в отношении психолога. — Не хочу показаться грубым, ладненько, но бинт недостаточно высоко для травмы локтя, ясненько. Откуда, блять, Макки знать? Кайл натягивает рукав на ладонь сильнее. Он изо всех сил пытается спрятать чёртов бинт. Откуда, блять, вообще Макки известно о нём? Он не надевал в люди ничего с короткими рукавами, не снимал куртку, не… Он ковырял его. Он ковырял край грёбаного бинта. — Понимаю, ты не хочешь мне рассказывать, — говорит мистер Макки. — Но я хочу наверняка убедиться, понятненько, что ты не станешь никак себе вредить, когда поедешь домой. — Я не буду, — выпаливает Кайл, вероятно, чересчур быстро. Он сглатывает. — Не буду, клянусь, не буду. — Ладненько. Но мистер Макки выглядит ничуть не убеждённым. Кайл задумывается, слышит ли это Эрик. Если у него жучок телефоне… Эрик узнает и убьёт его мать, а потом Стэн умрёт, и… Если Эрик решит, что этой молчанкой Кайл пытается на него настучать… Брофловски не может позволить этому случиться, ему нужно, чтобы он мог… — Пожалуйста, не говорите папе, — выдаёт Кайл. Выражение лица мистера Макки в считанные секунды меняется с недоверчивого на встревоженное. — Не говорить твоему папе? — Не говорите ему, — повторяет Кайл. — Пожалуйста, не надо. —…понятненько, — говорит психолог. — Так ты всё же поранил себя? Лезвие прижимается к его коже. Его собственная рука, это она делает порезы. Её направляет Эрик, но режет сам Кайл. — Только один раз, — бормочет Брофловски. — И я никогда больше этого не сделаю, клянусь, пожалуйста, никому не рассказывайте. Но это выражение на лице мистера Макки… Кайл понимает, что совершил ошибку. — Кайл, — говорит психолог. — По закону и совести я обязан уведомить твоих родителей и написать отчёт, ясненько. Вот же пиздец. Вот пиздец, что же он наделал? Это не ложь, но и не правда. Что теперь ему делать? Что будет дальше? Как ему теперь выбираться из этого пиздеца? А если родители заставят его пойти в больницу, чтобы как следует обработать порезы, и там увидят, что это за порезы, и упекут его в психушку? Он не сможет никого защитить из психушки, он ничего не сможет оттуда сделать. Воздух слишком плотный. Он окутывает лёгкие с каждым вдохом, и Кайл не может дышать. Он так погрузился в мысли о том, что сам себя погубил, что мама не поправится и Стэн не поправится, и Эрик навредит Айку так же, как навредил Кайлу, и это чересчур. Более этого, это ад. Кайл утыкается лицом в ладони, как делал это ранее. Всё безнадёжно. Он слышит, как мистер Макки ещё раз достаёт телефон и звонит его отцу. Он слышит их разговор, пусть и короткий. Что мистер Макки хочет, чтобы Джеральд зашёл в кабинет психолога, как только доедет до школы, что им нужно кое-что обсудить. Кое-что. Как будто речь о чём-то менее ужасном, чем тот факт, что Кайл режется. Пусть это и не то, что произошло на самом деле, хотя в то же время и то. Кайл бы не смог никому объяснить, даже если бы вся эта ситуация закончилась. Как кому-то объяснить словами, что его удерживали силой и заставили резать себя? У него не хватит словарного запаса, чтобы объяснить произошедшее. У него нет сил, нет психологической стойкости, ничего нет. Всё, что он держал под контролем, ускользает сквозь пальцы. Он теряет возможность быть безопасности. Всё теряет. — Всё будет нормально, ясненько, — говорит мистер Макки. Кайл склоняет голову ниже, хватая шапку за уши. Тошнотворное ощущение в животе усиливается. — Это хорошо, что ты кому-то рассказал, ладненько, потому что мы сможем тебе помочь. — Мне не нужна помощь, — шепчет Брофловски. По ощущениям проходит всего несколько секунд, но на самом деле отцу Кайла требуется почти десять минут, чтобы зайти в кабинет. К этому моменту Кайл уже не настолько морально разбит, но всё ещё очень близок к краю. Одно неверное движение может вывести его из себя. Он замечает так много вещей вокруг. В комнате уже не так темно. Он чувствует, что ему нужно выжить, как будто он окружён хищниками, пусть это и не так. Закрывая за собой дверь и усаживаясь на один из стульев, папа выглядит неуверенным, но лишь слегка. — Здравствуйте, мистер Брофловски, — начинает мистер Макки, как будто приветствие тут поможет. Как будто приветствие сгладит фразу «ваш ребёнок режется». Но ведь это не так. Это так, но не так, это… Невозможно. — Здравствуйте, — отзывается папа. — Что случилось? — Как Вы знаете, я немного побеседовал с Кайлом, понятненько… Кайл не может. Ему приходится отключиться от разговора. Он пялится на мусорное ведро и пятно на нём и ни о чём не думает, пока в голове проигрываются воспоминания о том, как его удерживали на месте. Пока его нервы загораются, как будто это происходит вновь, как будто ему нужно бежать, как будто ему нужно защищаться. От этого боль в животе только ухудшается. Ему хочется запереться дома в ванной. Хочется вызывать у себя рвоту до тех пор, пока не перестанет больше получаться. Он забывается в мыслях об этом. Он обретает в этом утешение, когда ничего больше не может его утешить… Как бы ему это описать? То, как Эрик забрался к нему в спальню, как он схватил его за запястья и придавил к постели… …возможно, закончив, он бы попил воды, просто чтобы было от чего избавляться дальше. Возможно, он мог бы продолжать этот цикл вплоть до своей смерти. Тогда ему больше будет не о чем волноваться. И мир продолжит вращаться, продолжит крутиться, даже если его не станет. Потому что он не заслуживает внимания, он несущественный, он… …прижат схвачен задран, что случилось? Он не может вспомнить, мысли просто перепрыгивают к моменту, когда Эрик уже за спиной, заставляет его резать себя, и холод всего этого… …по сути ничего из себя не представляет, по большому счёту в нём нет ничего важного, он лишь пылинка на планете, затерянной в пустоте. Он существует лишь потому, что существует всё остальное. Он думает, вот для чего он должен был жить. Вот как далеко он должен был зайти. Он думает о мосте и задаётся вопросом, сделает ли всему миру одолжение, спрыгнув с него… …чего-то недостаёт, он не может вспомнить, как добрался из точки А в точку Б. Люди не поверят ему, даже если бы ему захотелось. Даже если бы он смог кому-то рассказать, они бы ему не поверили. Слишком много деталей недостаёт, слишком много… — Он причинял себе вред? Кайл в кабинете. И он смотрит на мусорное ведро. Он не помнит, с чего начался ход этой мысли, и совсем не помнит, что делал всё это время. — Боюсь, что так… Он изучает взглядом пятно. —…мне нужно будет написать отчёт… В голове у Кайла много всего, что мозг ещё не осознаёт. Много визуальной и звуковой информации, которая не доходит до сознания. Она застревает где-то внутри и оставляет его наедине с собой, в петле из всего того, что случилось до этого момента. Настоящее прорывается обрывками, словно искажённое аудио или видео в программе для редактирования, словно хреновая VHS-кассета без треска и помех. С тишиной.Пожалуйста, остановись, Картман, хватит… Пожалуйста Картман, Картман, остановись, Эрик…
— Кайл? Парень вздрагивает, поднимая голову. Он встречается взглядом с глазами мистера Макки и полу заметным присутствием папы. Оба смотрят на него, наблюдают как за аварией на обочине дороги. Кайл моргает, мотает головой, пытается напомнить себе о том, что он здесь и нигде больше, но это трудно. Он чувствует себя рассеянным и отстранённым, у него в голове столько всего. Он не знает, кто заговорил, но папа стоит — когда он успел встать? — и произносит: — Давай, Кайл, пойдём. Кайл медленно поднимается с кресла. Он берёт рюкзак и вслед за отцом выходит из кабинета мистера Макки. Кайл всё ещё пытается понять, где находится, даже когда они выходят из школы. Холодный воздух ударяет в лицо и помогает немного прийти в себя. Папа снимает блокировку с машины, и Кайл открывает дверцу пассажирского сидения, забирается внутрь и скидывает рюкзак на пол, между своих ног. Он закрывает за собой дверь и пристёгивается. Папа делает то же самое. Кайл предполагает, что сейчас он заведёт машину и, если ему повезёт, то папа не станет ничего говорить, поверит, что это единичный случай и притворится, что этого никогда не происходило… но ничего никогда не бывает так просто. В одночасье папа тихо спрашивает: — Ты причиняешь себе боль? Кайл хочет сказать нет. Но не делает этого. Он ничего не говорит. Должно быть, это раздражает отца или, быть может, расстраивает — тот факт, что Кайл «причинил себе боль» и не отвечает. Но это невозможная ситуация. Он не может соврать отцу. И, так как Кайл не знает, что есть правда, он не может ничего ответить. — Почему? — папа сжимает руль, но машина ещё не едет. Она не заведена. Они просто сидят, и папа сжимает руль, а Кайл пытается понять почему. — Почему ты это делаешь? — Я не знаю, — говорит Кайл. — Ты не знаешь, — низким голосом проговаривает отец. — Ты не знаешь. Он закрывает лицо руками. Всё это такой шок для организма Кайла, что он не может понять, как должен это переварить. В этом же нет никакого смысла. — Прости, — мямлит парень. Кайл смотрит через лобовое стекло, когда папа начинает везти их домой. Подросток сосредотачивает всё внимание на линии горизонта, подавляя внутри тошноту, которую раньше даже не осознавал. Спустя какое-то время он закрывает глаза и проваливается глубже в сидение. Он задумывается, что за собой повлечёт этот отчёт, о котором говорил мистер Макки, и повлечёт ли вообще. Ему остаётся лишь надеяться, что он никак не повлияет на развитие его тщательно спланированного будущего. В то же время, однако, он не уверен, есть ли ему вообще теперь дело до будущего. Поездка выходит короткой. Папа паркуется. Выходит из машины. Кайл медлит. Ему не хватает сил себя контролировать; одна мысль о поднятии рюкзака с пола кажется непреодолимой. Но конечно же, он всё равно это делает. У него нет варианта сдаться. У него нет такой возможности. Он не может просто рухнуть и прекратить функционировать. Он не может просто смотреть в одну точку и перестать притворяться, что мысли в его голове нормальны. Может быть, папа злится. Кайл не может сказать наверняка. Он кажется… излишне спокойным в отношении этой ситуации. Из-за чего у Кайла возникает чувство вины. Мальчик медленно выходит из машины, вытаскивая вместе с собой рюкзак. Он захлопывает дверь и направляется к дому. Папа придерживает для него дверь. От этого у Кайла ноет на сердце. Он этого не заслуживает. Кайл бросает свои вещи на пол. Сбрасывает ботинки и стягивает с себя куртку. Теперь люди знают. Ему больше не нужно скрывать бинт на руке. Отец матерится, и Кайл оборачивается на него. Дверь наполовину закрыта, а рука папы всё ещё сжимает ручку. И мужчина смотрит прямо на бинт. Кайл жалеет о том, что снял куртку. Он хочет надеть её обратно, но не может пошевелиться. Он чувствует себя виноватым так, как обычно бывает после того, как соврал, как бывает после того, как повёл себя совершенно лживо и неправильно — но это не было грёбаной ложью. Это не было ложью. Всем заправлял Эрик, но сделал это Кайл. Это было задание. Кайл это сделал. Кайл это сделал, верно? — Господи, — говорит отец. Он закрывает дверь до конца и запирает замок. Раздаётся щелчок. Дверь. Она щёлкает. — Ты режешься. — Нет, я… — Кайл реагирует инстинктивно. Блять. Он делает паузу. — Это было один раз, всего раз. — И тебе потребовался эластичный бинт? Ну, очевидно, иначе бы он не повязал его на руку. — Я подумал, что смогу… — Кайл замолкает. —… так всё лучше спрятать. Как она горчит на языке, ложь, сказанная сквозь зубы. Кайл вешает куртку на крючок. — Я хочу, чтобы ты мне показал руку, — заявляет папа. Всё разбивается у ног Кайла. — Нет, — отрезает подросток. Он не может никому показать руку. Он ничего никому не может показать. Одна мысль о том, что кто-то узнает, что именно вырезано на его коже, вызывает внутри чистейшее омерзение. Его точно упекут в дурку. — Да, — настаивает отец. — И я буду регулярно проверять твои руки, чтобы убедиться, что это не войдёт у тебя в привычку. — Я не хочу тебе показывать. — Об этом не может быть и речи, Кайл. — Нет, не хочу, чтобы ты видел. — Понимаю, но мне очень важно знать, что с тобой всё хорошо, ладно? — Пожалуйста, — шепчет Кайл и сглатывает. Слюна в горле слишком вязкая, он пугается, что задохнётся насмерть. Его трясёт, и он чувствует себя грязным. Всё, о чём получается думать, — это ощущение рук Эрика на коже. — Пожалуйста, не заставляй меня показывать, что… Кайл запинается за слове. Лицо папы дёргается. — Что ты сделал? — спрашивает мужчина, как бы заканчивая за сына фразу, но это не то, что собирался сказать Кайл. Совсем не то. — Не нужно бояться, я просто пытаюсь о тебе позаботиться. — Ты меня возненавидишь, — бубнит Кайл. — Ты меня возненавидишь, если увидишь. — Я никогда не смогу тебя возненавидеть, — говорит папа. — Давай пойдём наверх и обо всём позаботимся, хорошо? Папа кладёт руку сыну на плечо и осторожно подталкивает его к лестнице. Первые несколько шагов Кайл неохотно и нерешительно волочит ноги по полу. Он задаётся вопросом, зачем вообще проболтался мистеру Макки. В тот момент это было логично — он защищал свою семью и защищал Стэна, потому что Эрик всегда подслушивает. Его молчание Картман бы счёл за стукачество, не так ли? Он сделал это, чтобы защитить себя. Чтобы спасти их. А не потому, что он хочет получить помощь. Ему не нужна помощь. Кайл сдаётся. Он поднимается на второй этаж, а папа следует за ним по пятам. Кайл задумывается о том, чтобы забежать в комнату и запереться там, но даже не пытается это провернуть. Он идёт напрямик в ванную, как того хочет отец, и садится на закрытую крышку унитаза. Кайл медленно отстёгивает застёжки, которые не дают бинту развязаться, и начинается его снимать. Отец закрывает дверь — чтобы сохранить приватность в этом деликатном вопросе, как думается парню. Или чтобы огородить Айка от неприятного зрелища. Чем меньше остаётся слоёв, тем сильнее Кайла начинает тошнить. Он упорно продолжает. Эластичный бинт кончается, и под ним остаётся только сама марлевая повязка, которую он быстро придумал, как наложить. Подросток откладывает тканевый бинт на тумбу. Порезы больше не кровоточат. Кровь идёт только тогда, когда их потревожат или когда кожа натягивается в процессе заживления, но фактически они уже не являются открытыми ранами. Они заживают. Постепенно. Кайл колеблется. Он накрывает ладонью ватную повязку, скрывающую раны. — Только не пугайся, — бормочет он отцу. Папа молчит. — Я серьёзно, пожалуйста, не пугайся и не злись, я этого сейчас не вынесу. — Ладно, — отвечает папа. — Обещаю, я не буду. Кайл снимает повязку. У порезов появляется доступ к воздуху; это холодное, болезненное ощущение. От взгляда на них тоже морозит. В голове так леденеет, что парню кажется, что он может упасть в обморок. Обрабатывая порезы, он всегда старался в них особо не вглядываться. Но здесь и сейчас невозможно не смотреть. Тонкие красные покрытые корочкой линии цифр выпучиваются на него в ответ. 11237. Кайл помнит, как ощущалось в руке лезвие. Папа делает шаг ближе и берёт Кайла за запястье. Мальчик позволяет отцу рассмотреть шрамы поближе. Папа как будто не может осознать тот факт, что они реальны; на лице у него тревога и недоумение. Кайл его не винит. Папа аккуратно отпускает его руку. — Ладно, — пусть он и выглядит злым, но произносит это спокойным голосом. — Ладно, давай-ка об этом позаботимся. Папа достаёт всё те же предметы, которые Кайл обычно использует для очистки и обработки порезов. Антибактериальная мазь, марля. Джеральд помогает Кайлу промыть их в раковине с небольшим количеством мыльного раствора и после этого просит сесть. Подросток слушается. Папа наносит мазь, накладывает марлю и снова заматывают руку в эластичный бинт. Кайлу хочется вмешаться, хочется сказать: «Я могу сам это сделать», но он молчит. Папа хочет сам об этом позаботиться. И… так он и поступает. Когда со всем покончено, Кайл встаёт. Он порывается уйти, но прежде чем парень успевает сделать хоть шаг, папа притягивает его в объятья. Физический контакт удушает, и перед глазами подростка возникает всё то, что не хочет помнить, но он заставляет себя терпеть. Папа отстраняется. — Я буду проверять руку пару раз в день, — говорит он. — Буду помогать тебе обрабатывать её и следить за тем, чтобы всё заживало, и до тех пор, пока ты больше этого не делаешь, мы сможем позаботиться об этом дома. Кайл чувствует облегчение. — Ладно, — говорит он. — Мы найдём тебе психолога, — добавляет отец. — Подыщем что-нибудь подходящее в ближайших клиниках. Облегчение слегка развеивается. Нервозность Кайла заметна невооружённым глазом; он теребит свою футболку. — Я не хочу к психологу, — протестует он. — Мне не нужен… — Нужен, — отрезает папа. Это не подлежит обсуждению. Это утверждение. Кайл полагает, что в этом есть смысл. — Ты можешь не хотеть, но тебе это нужно, и ты будешь ходить к нему регулярно. Кайл отводит взгляд. Папа кладёт руку ему на плечо. — Эй, — зовёт мужчина. Кайл нерешительно поднимает взгляд. — Мы со всем справимся, хорошо, Кайл? Я не злюсь, всё будет хорошо. Ничего не будет хорошо. Стэн пытался себя убить. Мама в больнице. Игра Эрика ещё не окончена. — Мне нужно кое с чем закончить на работе, — говорит папа. — Твой брат дома, я хочу, чтобы вы присматривали друг за другом, пока меня нет. — Хорошо. — Меня не будет всего час, максимум. — Хорошо. — Я правда не задержусь надолго. — Я тебе верю. Папа уходит. Кайл смотрит в стену и обдумывает всё случившееся, и он задаётся вопросом, а вдруг, просто вдруг, Стэн когда-нибудь чувствовал себя так же, как чувствует себя сейчас Кайл. Ему кажется, что это невозможно. Эгоистично, наверное, так думать, но Кайл не может себе представить, чтобы кто-то мог чувствовать себя настолько искренне, настолько ошеломляюще, настолько ужасно. Кайл выходит из ванной и идет к комнате брата. Дверь закрыта, что обычно означает, что Айк внутри. Кайл поднимает руку — слабо сжатый кулак, костяшки соприкасаются с деревянной поверхностью двери. Единичный, почти беззвучный стук. Кайлу не требуется много времени, чтобы осознать, что у него нет сил. Ему не требуется много времени, чтобы осознать, что он не хочет ни с кем говорить, не важно, любит он этого человека, ненавидит или что-то среднее. Невообразимо даже представить, чтобы он сейчас мог приложить усилия для поддержания разговора. Он ненавидит себя за это. За то, что он не может, и за то, что не хочет — от этого ему кажется, что ему безразлично. А если это не так, то ему недостаточно небезразлично, а если ему недостаточно небезразлично, то разве это не означает, что на самом деле ему безразлично? Кайл раскрывает ладонь и слегка дотрагивается кончиками пальцев до двери. Лёгкие постукивания, настолько тихие, что их не слышно… Он до боли устал. И всё же он стучит; ему кажется, что так нужно. Изнутри доносится шорох. Наверное, это Айк шуршит, наверное, это он подходит к двери — которая спустя несколько секунд после стука открывается. Кайл смотрит вниз на брата, а тот смотрит на него вверх. Он не выглядит счастливым, но и грустным тоже не выглядит. Просто нейтральным. Как будто сегодня очередной нормальный день, как будто это любой другой момент времени, как будто всё нормально, и, может, так и есть. Возможно, по сравнению со всем остальным это нормально, потому что Айк воспринимает это как норму. — Папа знает, — бормочет Кайл. Айк хмурится, как будто не знает, о чём идёт речь. Кайл на автомате поясняет. — Об этом. Подросток поднимает руку, ту, на которой повязан бинт. Айк смотрит на неё, выражение лица меняется с замешательства на понимание. — Ох, — мальчик переминается с ноги на ногу, шаркая по ковру и поджимая губы. — Значит, теперь ты расскажешь мне, почему это сделал? Пауза. Тишина. — Нет, — признаётся Кайл. — Я расскажу когда-нибудь, просто… прямо сейчас я не готов. — Ладно. Я не возражаю. — Уже почти два, — меняет тему Кайл. — Ты уже обедал? Я могу тебе что-нибудь приготовить, если хочешь. — Я не против перекусить, — говорит Айк. — Если ты тоже поешь. — Я поем. Айк хмурится. — Ты врёшь, да? Кайл мотает головой. Он отступает от двери и направляется к лестнице на первый этаж. Он рассчитывает на то, что Айк пойдёт за ним, и оказывается застигнут врасплох, когда тот исчезает в проёме своей комнаты. Кайл замирает на верхней ступеньке и ждёт, потому что брат не закрыл дверь и изнутри его спальни доносится какое-то копошение. Кайл начинает слегка волноваться. Айк выходит из комнаты с чем-то похожим на брошюры в руках. Это так неожиданно, что Кайлу не приходит в голову, что можно сказать. Поэтому он не говорит ничего. Он разворачивается и спускается вниз по оставшимся ступеням. Айк следует за ним. Оба заходят на кухню. Кажется, что каждый раз, когда Кайл оказывается в этой проклятой комнате, она становится немного более пустой, более безжизненной. С каждым днём, лишённым необходимых ему вещей, с каждой секундой вдали он чувствует себя чуть более… не в порядке. Это подпитывает его потребность в пустоте внутри. Он это ненавидит. И ненавидит тот факт, что находит утешение в том, что ненавидит. Он ненавидит… Кайл достаёт продукты из холодильника. Латкес. Он может приготовить латкес. Айк их любит, но латкес в принципе сложно не любить. Приготовив все ингредиенты, Кайл начинает измельчать картофель. Айк садится за обеденный стол и раскладывает перед собой брошюры. Кайл отрывает взгляд от готовки ровно настолько, чтобы увидеть, чем это занят брат, но ничего особо не замечает. Он щурит глаза, чтобы прочитать заголовки брошюр.Когда пищевое поведение нарушено?
Расстройства пищевого поведения: не только о еде
Выявление у своего подростка расстройства пищевого поведения
Кайл резко прекращает измельчать картофель. — Айк, что ты делаешь? — спрашивает Кайл. Живот скручивает от тошноты. Возможно, это немного иронично или скорее даже немного слишком предсказуемо. Айк поднимает свои большие глаза, брови приподняты, из-за чего мальчик выглядит почти невинно. Как будто это не он вытащил три ёбаных памфлета о расстройствах пищевого поведения. — Откуда у тебя они взялись? — От доктора, — пожимает плечами Айк. — Оказывается, если твой ИМТ ниже определённого уровня, они выдают тебе такие штуки. — ИМТ ниже определённого уровня? — говорит Кайл. — Они тебе их на приёме дали? Просто как ни в чём ни бывало вбросили несколько брошюр о расстройствах пищевого поведения? — Ну, может быть это как-то связано с тем фактом, что я, э… — Айк делает паузу, —… «постился»? Кайл буквально слышит вопросительные знаки. Он понятия не имеет, как обработать эту информацию. — Постился? — переспрашивает парень, слово громко срывается с языка. Говорит он быстро. — Что это ещё, блять, значит, постился? — Ну, мне же нужно было как-то их раздобыть! — Айк поднимает со стола брошюры и машет ими в воздухе. — Честно, я не знаю, как ты это делаешь, не есть ничего сорок восемь часов было адски тяжело. — Ты ничего не ел на протяжении двух дней? — взрывается Кайл. Он опирается на кухонную стойку. Картошка и тёрка на разделочной доске остаются совершенно позабыты. — Какого хрена ты говоришь об этом как о чём-то обыденном? — У меня не то чтобы есть проблемы с едой, Кайл, — говорит Айк. — Я могу поголодать раз или два, и это не будет проблемой… Я всё равно это делаю, мы евреи. Ещё одна причина, почему Кайл ненавидит свой диабет. — Я раздобыл их для тебя, — Айк поднимается и подходит к стойке с противоположной стороны. Он кладёт брошюры на ровную поверхность, чтобы старшему брату было их видно. — Признаю, голодать было, наверное, не самым лучшим способом получить их, в смысле, разве не для этого существует интернет, верно? Но я сделался немного забывчивым на голодный желудок, так что… — Даже не смей отмахиваться, как будто это ничего не значит! — рявкает Кайл. — Ты морил себя голодом, чтобы… чтобы… что, доказать свою точку зрения? — Чтобы достать тебе брошюры. — Чтобы доказать свою точку зрения, — повторяет Кайл. — Ты пытался доказать, что можешь помочь мне, не привлекая ничьё внимание к тому факту, что в какой-то момент мне может понадобиться помощь, так? Вот что ты пытался сделать, так ведь? Айк молчит. — Господи, — ворчит Кайл. Разозлённый, он продолжает натирать картофель. — Для гения ты правда глуповат. — Если уж мы делимся своими наблюдениями, хочу обратить внимание, что ты очень зол на эту картошку. — Я зол не на картошку, а на тебя! — говорит Кайл. — Ты просто так подверг себя опасности! Это нелепо! У тебя поэтому голова кружилась? Потому что ты ничего не ел? Чтобы достать мне памфлеты? И что они должны сделать, Айк? Хуя ли я должен с ними делать? Айк делается очень и очень тихим. Он опускает взгляд на куски картофеля на доске. В этот момент у Кайла нет к ребёнку никакого сочувствия. — Поэтому папа так странно себя вёл после твоего приёма у врача? — спрашивает Кайл. — Потому что он думает, что у тебя развивается расстройство пищевого поведения? Господи Иисусе, Айк, да ты же так его в могилу сведёшь! Нельзя устраивать такую херню, не в такое время! — Пожалуйста, перестань на меня кричать, — шепчет Айк. — Папе пришлось заезжать за мной, потому что школьный психолог считает, что я режусь, — рычит Кайл. — Потому что школьный психолог считает, что я не могу справиться со скорбью от того факта, что Стэн пытался прикончить себя, потому что школьный психолог… — Но ты ведь правда резался, — подмечает Айк. — Наверняка поэтому ты всё время ходишь в бинте. — Не я был тем, кто… — Кайл едва успевает вовремя себя остановить. Он почти позволяет своему секрету сорваться с языка. Он сжимает губы в тонкую линию и продолжает тереть картофель. — Я просто… не в этом дело. — Тогда в чём? — спрашивает Айк. — Что ты пытаешься сказать? — Я не знаю! — выпаливает Кайл. — Я… Кайл замолкает. Он сам не знает, что пытался сказать, и поэтому заставляет себя заткнуться. Последнее, что ему хочется, это наполнять комнату пустыми словами, пока у него не вырвется что-то, что может навредить близким. Он вспоминает то, как выглядел Стэн в больничной койке. Вспоминает кислород и то, как хныкал в грудь Кенни, потому что не мог этого выносить. Воспоминания нахлынывают на него волной тошноты, волной ада… бесконечной. Этому нет конца. Мозг позволяет сознанию дистанцироваться от тела. Мир вокруг искажается без какого-либо участия с его стороны. Ему кажется, что он кружится. Он не может это остановить. Он не уверен, что хочет это останавливать. Парень распознаёт звук натирания картофеля и ощущение движения своих рук, но из-за лёгкости в теле он не может понять, взаправду ли это происходит. Кайл действует на автопилоте. Всё похоже на сон. Почти как дежавю, но не совсем — потому что с ним ещё этого не случалось. Его мозг просто полностью запутался. Это сложно, мягко говоря; сложно и трудно объяснить, и в этот момент Кайл почти на сто процентов уверен в том, что на самом деле сейчас не готовит латкес. Кайл почти на сто процентов уверен, что он лежит в постели. Ему снится, что он делает латкес. Он пытается вспомнить, что сегодня делал, но не может. Поэтому он продолжает готовить латкес. Кажется, он возвращается в реальность, когда добирается до плиты. Для готовки требуется приличное количество масла, и, кажется, оно брызгает, потому что именно это и делает при нагревании масло. Оно шипит, шкварчит, разлетается и немного жжётся, если не быть достаточно аккуратным. А потом он их сервирует. Кайл замирает и пялится на тарелку, на лопатку, которой накладывает оладьи для Айка, на сами латкес. Он поднимает взгляд, оглядывает кухню вокруг. Как… Как он здесь оказался? — Эм, Кайл, — Айк пододвигает свою тарелку немного ближе. — Либо наложи мне оладья, либо отдай лопатку. Кайл слышит слово «лопатка» и неосознанно протягивает её. Айк забирает предмет и перекладывает себе на тарелку ещё одну латке. После мальчик откладывает столовый прибор на тумбу и разворачивается, усаживаясь за стол с тарелкой латкес и вилкой. Кайл мотает головой, пытаясь сориентироваться — или хотя бы отмахнуться от того, что не может вспомнить предыдущие несколько минут. Он сбит с толку и больше не знает, что реально. — Хочешь яблочные пюре? — спрашивает Кайл. Айк отвлекается от своей еды и смотрит ему в лицо. — Я уже себе его взял, — медленно проговаривает мальчик. — Ты меня попросил его достать, помнишь? Кайл что-то говорил? — А, — просто выдаёт Кайл. Он замечает на тумбе, судя по всему, свою тарелку; на ней нет ничего. Он пододвигает её ближе и кладёт сверху две латкес. Кайл не голоден, но знает, что нужно поесть. Что бы ни происходило — с чем бы ни был связан этот странный пробел в памяти —, наверное, это из-за гипогликемии. Пусть у него никогда раньше не было такой реакции на низкий сахар в крови. Айк ест. Кайл молча выходит из кухни за своей аптечкой, которую в итоге приносит с собой обратно. Он проверяет показатели у кухонной тумбы. 95. Ему понадобится инсулин. Кайл вздыхает и вынимает инсулиновую ручку-шприц, проверяет наличие всех комплектующих и бросает взгляд на тарелку. Две латкес, двадцать граммов углеводов (и две сотни чёртовых калорий). Ему понадобится одна единица инсулина. Должно быть достаточно. Он проделывает движения для смешивания. Это медитативная задача, крутить ручку-шприц в руках, а потом наклонять так и сяк. Весьма просто. Может быть, ему стоит быть за это благодарным. Когда инсулин готов, Кайл откладывает шприц и моет руки, просто на всякий случай. Вернувшись к тумбе, он снимает колпачок и обрабатывает кончик алкоголем. Кайл вставляет новую иглу, и, как только всё готово, настраивает на циферблате нужную дозировку и задирает футболку как раз настолько, чтобы… Кайл не может не обратить внимание на свой живот. Кажется, он мог стать более плоским, чем раньше, но подросток почти уверен, что ему просто хочется в это верить. Он сжимает кожу на левом боку и вводит инсулин. Ждёт десять секунд. Смотрит на живот. Он убирает шприц, выбрасывает использованную игру, убирает за собой, закрывает колпачок ручки и пытается не паниковать. Вот зачем он это сделал? Зачем он ввёл себе инсулин? Теперь ему не избежать обеда. Если не пообедать, у него будет гипогликемия и всё равно придётся что-то съесть. Он не сможет никого обмануть. Он не сможет просто сделать вид, не сможет, не сможет… Кайл отодвигает аптечку и заставляет себя съесть латкес, которые положил на чёртову тарелку. Сразу после этого он чувствует тошноту. Он не хочет оставлять еду в животе. Он должен, но не хочет. Соблазн осознания, что он мог бы запереться в туалете и очиститься, почти невыносим. Он съел две. Он съел две чёртовы штуки. Нахера он съел две? Ему стоило ограничиться одной. Две — это отвратительно. Прожорливо. Жадно с его стороны. Он не должен был вкалывать инсулин. Ему пришлось поесть и, наверное, позже придётся сделать это ещё раз. Кайл грызёт ноготь большого пальца и позволяет своему разуму утонуть в мыслях. Отвратительно. Он это съел. Это было не для него. Другим оно было нужно гораздо больше, чем ему. Он и так размяк, неужели он решил, что это как-то поможет? Оно только ухудшит ситуацию. Он просто блядски отвратителен. Ему не стоит ничего есть весь оставшийся день, даже если понадобится. Он справится с гипогликемией при помощи яблочного сока, большего он не может себе позволить. Вот как он всё исправит. Никакой еды. От еды он только станет толстым. Ещё больше, чем сейчас. Он не должен быть таким большим. Сколько он весит? 58 кг? При 170 см? Ему правда стоит начать записывать эти числа, держать их в памяти становится всё тяжелее. Ещё ему нужно чаще взвешиваться. Внимательнее следить за весом. Он не хочет потерять контроль. Это единственное, что держит его наплаву. — Я схожу быстренько за кое-чем в комнату, — Кайл предупреждает брата, что его не будет какое-то время. Айк отрывается от поедания своей порции. У него на тарелке столько же латкес, сколько было у Кайла. Как так, что он всё ещё ест? Насколько же быстро поел Кайл? От этой мысли его начинает тошнить. — Ладно. Если тебя не будет дольше трёх минут, я поднимусь и проверю, чтобы ты не делал ничего глупого. — Как скажешь. Кайл уходит с кухни и поднимается на второй этаж. Там он запирается в ванной и быстро снимает с себя одежду. Как бы он ни ненавидел видеть себя обнажённым, ему нужен достоверный результат. Ему нужно знать, сколько точно он весит. Он достаёт весы и встаёт на них, дожидаясь результата, и… На него в ответ смотрят цифры «56,3».Было бы меньше, если бы ты избавился от того, что только что съел.
Он весит 56,3 килограмма. 124,2 фунта. Кайл сходит с весов, ждёт их перезагрузки, и снова встаёт сверху. 56,3. Число не изменилось. Разумом-то он иного и не ожидал, но… всё равно надежда присутствовала. Он снова спускается с весов. … но, возможно, они были не точны эти два раза. Или, может быть, это он неправильно считал результат. Там было 56,3, да? Кайл снова встаёт на весы. 56,3. Он скинул 1,8 килограмма. За пять дней он скинул килограмм и восемьсот граммов. Это хорошо. Почти 400 граммов в день. Это ему нравится. Очень нравится. Кайл спускается с весов в последний раз и одевается. Он запихивает весы обратно под раковину и уделяет пару мгновений, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Ему просто хотелось бы, чтобы число на весах отражалось на его внешнем виде. Он выглядит ни каплю не лучше. Руки до сих пор слишком толстые. Кайл пытается обхватить ладонью руку выше локтя. Всё ещё не получается. Она мягкая. Отвратительно мягкая. Упругая. В ней слишком много плоти… жира, это он может гарантировать почти наверняка. Это заставляет мальчика поморщиться. Он отпускает свою руку и отходит на шаг от зеркала. Смотрит на свою талию. Футболка на нём слишком мешковатая, чтобы разглядеть саму фигуру, что лишь доказывает, насколько огромна должна быть чёртова футболка. Он поднимает её, чтобы было видно живот. Он поворачивается боком. Втягивает его. Вот. Плоский, он хочет, чтобы живот был плоским. Он будет делать упражнения. Он обещает себе, что будет заниматься. Может, сегодня ночью, когда папа и Айк будут спать, он выберется на пробежку. Это напоминает ему о том, как он бежал к дому Стэна, и о всех испытываемых при этом эмоциях. Он делает резкий вдох. Кайл тянет себя за кожу и плоть на боках, пытается представить, каково было бы, если бы её здесь не было. Сможет ли он ещё когда-нибудь снова это сделать? Побежать к дому Стэна, поговорить с ним, обнять его, держать в своих руках, чувствовать, что он жив? Кайл боится, что никогда от этого не избавится. Кайл боится, что никогда больше не услышит голос Стэна. Кайл отпирает дверь ванной. Айк как раз поднялся по лестнице. Он смотрит на Кайла, а тот в ответ. Блять. Его только что подловили, не так ли? Его поймали на чём-то неправильном. — Ты?.. — спрашивает Айк. Кайл мотает головой. — Нет, мне просто нужно было воспользоваться туалетом. На мгновение Айк замолкает. —… и ты не… — Нет, — повторяет Кайл. — Ничего я не делал, я просто пописал, господи. — Успокойся. Я ни в чём тебя не обвиняю, просто хочу убедиться, что ты не… ну, не опустошался. Кайл инстинктивно отвечает: — Я не опустошаюсь. Айк корчит лицо, но ничего не говорит. Во входную дверь стучат. Кайл бросает взгляд на лестничную клетку, прежде чем спуститься. Перед тем, как открыть дверь, он смотрит в окно, не желая впускать внутрь Эрика или какого-либо другого опасного психа. Это Эрик… — Айк, не подходи к двери… … и Кенни. — Что? — Айк всё равно спускается с лестницы. Он присоединяется к Кайлу и заглядывает в окно, чтобы самому посмотреть на посетителей. — Это всего-то твои друзья, почему мне нельзя подходить к двери? Кайл сглатывает слюну и подходит к двери, отпирая замок. Он приоткрывает её достаточно, чтобы они втроём могли поговорить. Он не особо доверяет обоим. Он ненавидит это признавать, но это правда. Он вне сомнений не доверяет Картману, а Кенни относит к странной, полу-доверительной серой зоне, в которую сейчас нырять как-то не хочется. Маккормик улыбается во все зубы, как только замечает Кайла. — Приветики! — здоровается парень, хотя в голосе не достаёт чего-то, что там присутствует обычно. Как только с приветствием покончено, улыбка Кенни гаснет, и он выглядит полностью измотанным. Он сглатывает. — В общем, э, мы с Эриком собираемся сходить сегодня к Стэну, так что я просто хотел узнать, хочешь ли ты пойти с нами?.. — Ага, — говорит Кайл. Он бросает взгляд на Эрика. Тот стоит сразу за Кенни, руки в карманах, взгляд устремлён прямо на Кайла. — Да, хочу, я просто… мне нужно присмотреть за братом, пока папа не вернётся домой, так что… — Мы может подождать, — предлагает Кенни. Пауза. — Эм… если ты… впустишь нас? Кайл бросает на Эрика ещё один взгляд. Что-то изменилось. — Конечно. Кайл отступает с порога, открывая дверь шире, чтобы мальчики могли войти. Потом он закрывает дверь и встаёт между Эриком и Айком. Он пытается держать брата за собой, но мальчик слишком общителен, чтобы держаться в стороне. Он выглядывает из-за спины старшего брата, прыгая в сторону, чтобы видеть обоих гостей. — Кайл приготовил латкес, они очень вкусные! — говорит Айк. — Хотите попробовать? Они ещё тёплые. — Не ебу, что такое латкес, но я бы не отказался сейчас от одной штучки, — отзывается Кенни. — Где они, на кухне? Можно стащить одну? — Валяй, — говорит Кайл. — Спасибо, чел, — благодарит Маккормик. Он исчезает на кухне. Кайл не отрывает глаз от Эрика, ни на секунду. Кайл изучает что-то новое. Эрик буравит его взглядом. …Кайл что, пропустил задание? Он весь день не проверял телефон… Кайл осторожно берёт Айка за плечо и тянет себе за спину, снова вставая между ним и Эриком. — Кайл, почему ты продолжаешь так делать? — ноет Айк. — Да, Кайл, — говорит Эрик. Его бровь изгибается в странном подобии веселья. — Почему ты продолжаешь так делать? — Я тебя вышвырну, — рычит Кайл. Каждый волосок на его теле встал дыбом; ему не нравится, что Эрик здесь находится. Ему не нравится тот факт, что Эрик будет сопровождать их в больнице, не нравится тот факт, что Эрик будет в той же комнате, что и Стэн, который сейчас так уязвим — ужасно уже то, что Эрик знает, где найти палату Стэна. — Что я сделал? — спрашивает Картман. — Я ничего не сделал, поэтому было бы грубо меня выгонять, тебе так не кажется? — Ну конечно, — язвительно бормочет Кайл, — ты ничего не сделал, я как-то об этом забыл. Эрик усаживается на диван, руки всё ещё в карманах. Кажется, он жуёт внутреннюю сторону своей щеки. Его взгляд блуждает, ищет и… Эрик оценивает Кайла? Брофловски начинает тошнить. — Принеси мне латки, Кайл, — говорит Картман. Айк пытается выйти из-за брата. Кайл берёт его за футболку и толкает обратно. Айк мямлит: «Эй…» — Правильно говорить «латке», — поправляет его Кайл. — И я ничего тебе не принесу, возьми сам. Следующее Эрик говорит намного твёрже, настойчивее. — Думаю, ты должен принести мне латки, еврей. Это не подлежит обсуждению. Кайл выставляет Айка перед собой и ведёт на кухню, положив руку брату на плечо. Айк не протестует, хотя и выглядит удивлённым. — Айку правда нужно идти с тобой? — спрашивает Эрик. Кайл тормозит. Айк смотрит на него снизу-вверх. — Что, боишься быть один? — дразнит Картман. Кайл не поворачивается к нему. Он хочет, но не делает этого. Он боится, что его вырвет, стоит только увидеть Эрика, настолько он ему отвратителен. — Или тебе просто нравится таскать за собой ребёнка, как будто он не может сам принимать решения? — Мне тринадцать, спасибо большое, — вмешивается в разговор Айк. Он отходит от брата, с вызовом скрещивая руки на груди. Вот чёрт. Чёрт чёрт чёрт. — Просто принеси ему латке, — говорит Айк. — Со мной ничего не случится. Кайл начинает: — Айк… — Боже, оставить пацана в покое, ты помешан на контроле, — вбрасывает Эрик. Кайл ощетинивается. Он одаривает брата последним взглядом, после чего сдаётся. — Ладно. Просто… я буквально на секунду. Кайл чувствует, как всё внутри превращается в лёд, когда он предаёт свои инстинкты защищать и заходит на кухню. Брофловски так поглощён страхом оставлять младшего брата наедине с таким выродком, что почти забывает о Кенни, который тоже должен быть здесь. Но его нет. На кухне никого. Кайл в растерянности неспешно подходит к рулону бумажных полотенец и… Слышит тихое шмыганье. Кайл застывает. Он заглядывает за кухонную стойку и обнаруживает за ней Маккормика, сидящего на полу так, что с других ракурсов его не видно. В одной руке у него латке, а другую подросток использует, чтобы утирать скапливающиеся в глазах слёзы. —… Кенни? Кенни вздрагивает, активнее растирая глаза. Он снова шмыгает, в звуке что-то финальное, как будто парень пытается убедить себя и остальных, что именно в этот момент он прекращает плакать. — Ой, привет, Кайл, здорово же ты подкрался ко мне, сраный ниндзя, — сдавленно выдаёт Кенни. Кайл хмурится, отрывая бумажное полотенце и обходя стойку. Он присаживается рядом с блондином. Внезапно Кенни всхлипывает, закрываясь рукой. — Прости, прости, бля, прости… — Эй, эй, всё нормально, — Кайл на пробу кладёт руку ему на плечо. Когда Кенни ничего не делает, чтобы избежать контакта, он просто оставляет её там. — Что такое? — Ничего, я просто… — Кенни снова шмыгает. — Прости, я очень стараюсь съесть эту штуку, я просто… не могу, я уже потратил свои пятьсот калорий на обед, который мне купил Баттерс, и я знаю, это тупо, я знаю, что тупо, но я никак не могу выкинуть это из головы, я хочу это съесть, я просто… — Нет, нет, всё нормально, — говорит Кайл. — Кенни, всё нормально, я понимаю. Кенни ещё раз судорожно всхлипывает. Ужасно видеть своего друга в таком состоянии. Он вспоминает, как выглядел Стэн, сгорбившийся над туалетом с пальцами во рту. Он вспоминает, как Стэн сквозь рыдания говорил: «Это не считается, скажи мне, что это не считается». Он сорвался, но жалел об этом, и видеть Стэна таким сломленным… Кайл встаёт, берёт латке с тарелки и садится обратно. — Вот. Я съем одну вместе с тобой, ладно? Можем вместе поесть и вместе чувствовать из-за этого вину. На мгновение ничего не происходит. Однако медленно, но Кенни кивает. Он наконец убирает руку от лица. Его щёки заплаканы, а глаза такие влажные, мокрые и полные слёз. Вся та боль, которую, должно быть, испытывает Кенни, просто пытаясь заставить себя съесть эту латке… Кайл её понимает. Серьёзно. Он понимает. Парни едят вместе. Они не наблюдают друг за другом, потому что оба ненавидят это больше, чем ненавидят приём пищи сам по себе. Но они едят, каждый по одной латке. К неспешному темпу Кенни сложно приноровиться, из-за чего Кайл чувствует себя ещё хуёвее, если это вообще возможно. В итоге они заканчивают. Они никак это не комментируют. Оба решают, что говорить об этом будет уже лишним. Самого факта приёма пищи достаточно, и понимание, что это что-то да изменило в долгосрочной перспективе, может стать их благодарностью. Кайл чувствует себя переполненным, но он знает, что сможет избавиться от этого ощущения в больнице, так что ему всё равно. Оба встают. Кайл отрывает бумажное полотенце и кладёт на него латке, а затем выносит еду в гостиную. Приведя себя в порядок, Кенни следует за ним. Сердце Кайла нахер останавливается, когда он видит Айка и Эрика бок о бок на диване. — Отойди от него, — рявкает Брофловски. В этот момент он сам не знает, к кому из двух обращается. Оба оглядываются на него. Айк выглядит искренне недоумевающим, а Эрик — так, будто знает в чём дело. Выглядит нахальным. Как подонок. Кайл подходит, впихивает латке в руки Эрика и дёргает Айка, чтобы тот поднялся с дивана. Мелкий встаёт немедля. Он даже отходит в другую часть комнаты, хотя Кайл не говорил ему это делать. От этого одновременно становится и легче, и беспокойнее. Откуда Айк знает, что нужно делать? Эрик что-то сказал? Эрик что-то сделал? Кайл клянётся всем что свято, он возьмёт с кухни нож и вспорет Картману горло, если он посмел хотя бы подумать тронуть его младшего братика. — Что ты сделал? — рычит Кайл. Веселье Эрика достигает пика настолько, что он коротко посмеивается, после чего откусывает кусок от латке. Кайл хмурится. — Ничего я не делал. Он сам ко мне подсел. Кайл резко разворачивается и смотрит на брата. Айк смотрит в ответ. Кенни стоит рядом с канадцем, у него на лице это… странным образом понимающее выражение, как будто он понимает природу переживаний Кайла. Тот ищет на лице брата какие-нибудь признаки дискомфорта, страха или расстройства, но сталкивается лишь с широкими глазами, полными недоумения. — Можешь расслабишь булки? — спрашивает Эрик. Кайл оглядывается как раз тогда, когда он заканчивает есть латке. Эрик сминает бумажное полотенце. — Не во всём, что я делаю, есть злой умысел, господи боже. — Говори за себя, придурок, — резко отзывается Кайл. Он отходит от Эрика и подходит к Айку и Кенни. — Ты в порядке, Айк? — Я… в норме? — отвечает младший брат, нахмурив брови. Он опускает взгляд. — Я…ничего не понимаю, но в норме? — Хорошо. Кайл смахивает волосы с глаз брата в заботливом и покровительственном жесте. Он хочет, чтобы Айк поднялся наверх и был в своей комнате до тех пор, пока Эрик не уйдёт, но не может его отпустить. Он хочет за ним присматривать, он не хочет никого выпускать из поля зрения. Ему не нравится, что Эрик и Айк находятся в непосредственной близости друг от друга. Кенни садится на диван, а Кайл с Айком занимают место на полу. Кенни начинает о чём-то болтать, Кайл не знает о чём конкретно. Он пытается вслушиваться, но не может выкинуть мысли из головы. То, как Эрик продолжает сверлить его взглядом… это пугает. Он понимает, что с тревожным нетерпением ожидает, пока папа вернётся домой. Размышляя. Главным образом о Стэне. Это очень… странно. Потому что такое ощущение, что они всё ещё могут пойти к его дому и поболтать с ним о чём-то глупом и бессмысленном. Такое ощущение, будто он всё ещё здесь, дремлет после школы или играет в видео игры или… блять, да даже выпивает. И как бы ужасно ни было так говорить, от этого сложно отмахнуться. В этой ситуации слишком много того, что он просто не понимает. Папа возвращается через час. Его застаёт врасплох тот факт, что в доме ещё два лишних человека, но в конечном счёте мужчину это мало волнует. Кайл, Кенни и Эрик собирают свои вещи. Кайл перед выходом обнимает отца. Последний взгляд на Айка. Однако сам брат на него не смотрит. Он разговаривает с папой, возбуждённо лепеча о латкес, которые приготовил Кайл. Кайл запирает за собой двери и идёт за другими мальчиками к машине Эрика. Картман ожидаемо садится на место водителя. Кенни собирается занять место спереди. Кайл хочет возмутиться. Одной мысли о том, чтобы сесть на заднее кресло машины Эрика, достаточно, чтобы его сердце зашлось в безумном ритме. Он не знает почему, но что-то есть в этом месте отталкивающее. Хоть убей, он не знает почему. Кайл забирается назад. Он пристёгивается и может поклясться, что чувствует запах яблок. Эрик заводит машину, и та пыхтит, выезжая на дорогу со странным звуком, похожим на зевок. Кайл пытается игнорировать то, как трудно становится дышать. Он пытается игнорировать запах в машине и ощущение сидения под собой. Он поправляет ремень, потому что может поклясться, что тот его душит, и смотрит в окно, пока они едут. Проносясь мимо двигающихся в противоположном направлении машин, Кайл вспоминает о том, какое расстояние они проезжают. Он видит что-то вдалеке. Похоже на дерево. Наверное, это дерево. И Кайл не знает почему, но эта деталь бросается ему в глаза. Почему-то он снова думает о яблоках. Он зарывается пальцами волосы и игнорирует дрожь в руках. Детали скапливаются в одну кучу. Они извиваются, как черви, и заставляют его вспомнить ночь. Он скорее чувствует это, нежели видит. Жжение в руках, боль в глазах от взгляда на яркий свет. Что-то происходит в голове, как будто взрыв. Кажется, раньше он такое испытывал, но он не может определить ощущение. Медленно, медленно тело Кайла застывает. Разум не может угнаться за лихорадочно бегущими мыслями. Мозг говорит вещи, которые парень не знает. Как выглядят ночью тоннели, со всеми их ровными рядами фонарей. Он задерживает дыхание, как будто погружается в один из таких, хотя в реальности они всё ещё на открытой дороге. Солнце склоняется чуть ниже. По какой-то причине это его бесит. Ему кажется, что оно должно подниматься выше в небо. Он не хочет повторения ночи. Этого не произойдёт, но он-то этого не знает. И возможно, если он этого не знает, этого не существует. Машина заезжает на парковку около больницы, и у Кайла скручивает живот от тошноты. Эрик паркуется и глушит мотор. Они с Кенни выбираются наружу. Кайл отстёгивает ремень безопасности и открывает дверцу, но застревает на полпути. Он пытается сморгнуть замешательство, чувство дежавю. Он уверен, что уже делал это. Кайл выходит из машины уже полностью и захлопывает за собой дверь. Троица заходит в больницу. Они отмечаются у регистрационного стола и просятся навестить Стэна. Работница сообщает номер палаты, тот же, из-за которого Кайлу хочется кричать по ночам, тот же, от которого ему хочется упасть и никогда больше не двигаться. Кенни и Эрик начинают идти по коридору, и Кайл бездумно плетётся следом. Его ноги не останавливаются; они продолжают вести его вперёд, даже когда ему кажется, что он больше не может идти. Ему хочется, чтобы ему сказали, что ему туда нельзя. Что он не сможет зайти. Хочется, чтобы его удерживали силой, но никто этого не делает. Они толкают его вперёд, к лифту, к крылу с отделением интенсивной терапии, к двери с этим чёртовым номером, от которого Кайлу хочется… И разве это не смешно, что когда они доходят до места назначения, Кайл не может зайти? Кайл хватается за стену и пытается заставить себя переступить порог. Не срабатывает. Недомогание поднимается к горлу. Он пытается его проглотить. — Кайл? — тихо зовёт Кенни. — Я буду через секунду, мне нужно пройтись, — говорит Кайл. — Сходить с тобой? — предлагает Маккормик. — Нет, я… мне просто нужно подумать. Кайл разворачивается на пятках и идёт по коридору туда, где вроде видел туалет. Он оглядывается через плечо и, отметив, что Кенни не следует за ним, заходит внутрь. Там он обыскивает все кабинки. Убедившись, что они пустые, парень проверяет, есть ли на двери замок. Никакого замка. Ему просто нужно будет поторопиться. Кайл запирается в самой дальней от входа кабинке, предназначенной не для инвалидов. Поднимает крышку унитаза. Стоя перед туалетом, Кайл нагибается. Он засовывает пальцы в горло и давится, прежде чем испытать рвотный рефлекс. Затем он инстинктивно убирает руку изо рта, чтобы сделать вдох. Кашель. Блять. Что он творит? Он не должен больше этим заниматься. Это вредно. Это ужасно и плохо для него, это его убьёт. Кайл зажмуривается и пытается собраться с мыслями. Этим… он предаёт Айка и предаёт Кенни. Делая так, он поступает как полный эгоистичный мудак. Но что-то в том, чтобы видеть Стэна, лежащего вот так на той койке… Вызывает у Кайла тошноту.Убери это из себя.
Убрать?
Убери.
Я не должен.
Стэну от этого станет лучше.
Что?
Так ты станешь более хорошим человеком.
Ты будешь худее.
Хорошие люди худые.
Стэн худой.
Стэн хороший.
Ты должен сделать это ради него.
Только… может, ещё разок. Кайл встаёт на корточки перед унитазом и предпринимает ещё одну попытку. Мягко говоря, это неудобно. В кабинке тесно. Он делает что-то, что вызывает сильный рвотный рефлекс, и его рвёт.Этого недостаточно.
Нет?
Избавься от всего.
Он пытается не смотреть на результат своих стараний, когда заставляет себя засунуть пальцы глубже в горло. Пахнет рвотой. Его голо и ротовая полость покрыты желудочным соком — он очень сушит. На второй заход не уходит много времени. Желудок скручивает спазмом, и парень заходится в кашле дольше, чем в первый раз. Он жмурится, сдерживая рвущиеся наружу слёзы, и шмыгает, пытаясь вернуть контроль над эмоциями. Он не знает почему плачет. Он избавился от всего внутри, так ведь?Недостаточно хорошо.
Недостаточно.
От тебя Стэну не было никакой пользы.
От тебя всегда никакой пользы, одно раздражение.
И это его убило, не так ли?
Ты это заслужил.
Загладь свою вину перед Стэном.
Сделай это ради него.
Сделай это.
Сейчас же, жиртрест.
Кайл чуть корректирует позу и пробует в четвёртый раз. Когда его рвёт в этот раз, наружу выходит меньше, в основном даже не еда. Только желчь или вроде того — он не может описать зрелище словами, хотя ему абсолютно точно очень хотелось бы. Кажется, что этого недостаточно. Он боится, что этого недостаточно, он в ужасе от этого. Кайл говорит себе, что пять — это счастливое число. Неважно, пытается он пять раз или пять раз его рвёт. Что покажется более правильным в моменте, наверное.ЖИРТРЕСТ.
ЖИРНЫЙ КУСОК ГОВНА.
В итоге всё заканчивается на пятом заходе рвоты. Как бы ужасно ни прозвучало, Кайл думает, что мог бы продолжить, если бы не ощущение, что он задыхается. Его сердце делает эту странную… штуку, сильно стучит в грудную клетку и делает его… ну, кажется, именно из-за этого он не может дышать. Из глаз не прекращают течь слёзы, и на руке и подбородке осталась рвота. Отвратительно, он это так сильно ненавидит. Живот спазмирует, и парень чувствует себя просто омерзительно. Он прижимает чистую руку к груди, пытаясь успокоиться, но это не работает. Желудок делает кульбит, и ему кажется, что его может стошнить без помощи извне. Парень на автомате сглатывает слюну. Сердцебиение никак не угомонится. Блять. Он не может дышать. Трясясь, Кайл отрывает кусок туалетной бумаги и вытирает ей лицо. После она отправляется в унитаз. Он отрывает ещё немного, вытирает руку и также выбрасывает. Кайл опускает сидушку и смывает бачок. Он ждёт ещё минуту, прежде чем попытаться встать на ноги. Когда он двигается, энергия уходит из его костей. Он делает вдох, пытаясь наполнить своё тело кислородом достаточно, чтобы подняться, но не может. В голове как будто жужжит рой пчёл. Выше плеч всё лёгкое, а ниже — тяжёлое. Вернувшись в сознание достаточно, чтобы переварить страх, Кайл думает, что вполне может отключиться. Он хватается за стенку кабинки, с её помощью удерживая себя на ногах. Однако она плоская и вертикальная, так что мало помогает. Зрение немного темнеет и становится нечётким. Он мотает головой и моргает. Ощущение пропадает. В итоге. Не сразу, но в итоге. Он продолжает чувствовать слабость, но сердце больше так сильно не подпрыгивает. Дышать становится немного легче. Кайл заставляет себя подняться на ноги и покинуть кабинку, на выходе с трудом справляясь с замком. Он останавливается у одной из раковин и включает воду. Моет руки, три раза. Споласкивает рот. Семь раз. Он брызгает водой на лицо и задаётся вопросом, отчистил ли желудок полностью. Кайл вытирает руки и лицо бумажным полотенцем, проверяет, что лицо у него не красное и не испачканное после слёз и рвоты… Конечно, он немного опух, немного порозовел. У него не лопнул кровеносный сосуд в глазу, что хорошо. Он может сделать вид, что это всё из-за… слёз. Так ведь? Да, конечно, может. Кайл выходит из уборной и неспешно идёт обратно в отделение интенсивной терапии, обратно к палате Стэна, обратно в реальность. Реальность, где Стэн подключен к системе жизнеобеспечения, реальность, где он… не в порядке. Кайл колеблется, прежде чем зайти в палату. Опять. Горло всё ещё горит, и он слегка жалеет о том, что не попил воды из фонтанчика около уборной. Он засовывает руку, которой вызывал у себя рвотный рефлекс, в карман и заходит внутрь. Эрик сидит на стуле рядом с больничной койкой. Кенни меряет шагами комнату. Кайл пододвигает стул к противоположной стороне постели Стэна. Краем глаза он следит за Эриком. Кайл медленно вытаскивает кисть из кармана и берёт Стэна за руку. Это так… странно. Он тёплый. Он прямо тут. Буквально, он прямо тут, Кайл может до него дотронуться. Стэн не говорит. Стэн не двигается. Стэн не дышит самостоятельно. Эти мысли невыносимы, и разум Кайла выключается, чтобы уберечь себя от них. — Так он мёртв или как? — спрашивает Эрик, откидываясь на спинку стула.