Все будет хорошо

      — Хисока… — голос звучал, словно через пелену тумана, но был настолько тепел и нежен, что давал силы вынырнуть из этого непрекращающегося круговорота, уносившего в свои глубины остатки сознания.       — Хисока! — звуки доносились все четче и четче. — Хисока! Прошу тебя, открой глаза! Хисока! Хисока! Не оставляй меня сейчас… и никогда.       «Этот теплый голос… Такой родной и такой нежный… Я… я не могу уйти… мне надо вернуться… Пусть за этой гранью и ждет меня, возможно, покой и счастье, которые я не видел при жизни, да и что при жизни, даже предавшись в объятия смерти, я не смог обрести нужный мне покой. Я всегда был один, был и останусь, что бы ни случилось… Лучше, чтобы меня вообще не было, чтобы никто не знал, кто такой Куросаки Хисока — ребёнок, брошенный всеми, даже своими родными, ребенок со странными способностями, которого все избегают, и никто не может понять… Я — изгой, я чудовище. Да и есть ли мне вообще место в этом мире, пусть даже в мире мертвых?»       — Хисока, прошу тебя, приди в себя! — голос уже начинал быть более обеспокоенным, казалось, что ещё немного, и его обладатель начнет рыдать, — Хисока…       «Меня зовут… Зачем? Неужели в этом мире я ещё кому-то нужен? Почему мне не дают спокойно уйти? Этот теплый и нежный голос… Тсузуки… Да, это он, мой милый и порой такой по-детски смешной Тсузуки. Он не отпускает меня, он борется со Смертью, не отдавая меня в её руки. А может ли Шинигами умереть? По-видимому, да, иначе я не чувствовал бы всем телом эту леденящую пустоту, эту тьму, которая засасывает меня.       Тсузуки… Наверно, только он мог меня понять, но… я сам виноват, я не давал ему возможности окунуться в мои печали, не давал шанса узнать меня лучше. Я никогда не делился с ним моими переживаниями, всегда замыкался в себе, ища ответы на мучающие меня вопросы в глубине моей собственной души.       Неужели я поступал неправильно?       Но… но я просто не хотел причинять кому-либо боль, не хотел, чтобы люди, любящие меня, боялись меня и переживали — как это было с моей матерью. Она никогда не смогла принять меня таким, какой я есть. Я знаю, как она рыдала над моей постелью, когда я уже был болен, смертельно болен. Она держала мою руку, поэтому я чувствовал, какие ужасные чувства одолевали её нежное и доброе сердце. Она говорила, что любит меня.       Боже, как мне хотелось тогда открыть глаза, обнять её так крепко, как я никогда не мог сделать, и долго-долго рыдать на её коленях. Но я не мог, знал, что этим я все испорчу. Знал, что если бы я так сделал, то она сразу убежала бы, вновь боясь меня, поэтому мне приходилось только так наслаждаться минутами с ней. Она страдала. Страдала из-за меня. Я не хочу, чтобы кто-то ещё страдал из-за меня… Больше всего не хочу, чтобы этим кем-то был Тсузуки. Что ни говори, но мы сблизились за это время, он мне стал очень дорог.       Мой друг…       А может и больше, чем просто друг…       Сейчас об этом все равно поздно думать. Я сам возвел барьеры между нами. Это только моя вина…»       — Хисока! Заклинаю, если ты сейчас же не откроешь глаза, я убью себя! Мне не нужна жизнь без тебя, даже жизнь после смерти!       «Он не хочет терять меня… Он… любит меня? Хмм… это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но я знаю одно, я не могу позволить, чтобы он погиб из-за меня! Он и так слишком долго защищал меня, иногда чуть ли не ценой своей жизни! Нет, я не уйду! Не уйду, пока есть хоть кто-то, кому я нужен! Не уйду, пока не отплачу Тсузуки тем же — не спасу его от Мураки!»       Младший Шинигами хоть и с трудом, но открыл глаза и увидел, что он лежит на коленях у Тсузуки, а все его тело изувечено многочисленными ранами. Да и вид позади них не вызывал никаких положительных эмоций. Они сидели на развалинах когда-то, по-видимому, красивого и величественного замка, превратившегося сейчас в груду бесформенных камней; повсюду бушевали языки пламени, сжигавшие остатки былой роскоши и богатства. А над всем этим вдали летала огромная птица-феникс Сузаку, одна из 12 шикигами, охраняющих самого сильного из Шинигами — Тсузуки Асато.       — Хисока-чан! Слава богу! Ты пришел в себя! Я так… «счастлив», — последние слова Хисоке пришлось прочитать в мыслях у Тсузуки, так как тот не смог больше выговорить ни слова. Потоки слез радости хлынули из его прекрасных глаз цвета аметиста и он, рыдая, прижал к себе несчастного мальчика, который почти без сил лежал в его объятиях.       «Я не знаю, что бы я делал без тебя… Никогда, никогда не пугай меня больше так! Хорошо?», — спросил мысленно Тсузуки своего напарника.       «Хорошо… Перестань плакать. Все хорошо», — так же ответил Хисока и, собрав последние силы, обнял своего лучшего друга.       К сожалению, это был остаток его сил, поэтому мальчик почувствовал, как снова проваливается в бездну и пустоту. Но на этот раз ему не было страшно. Он знал, что все будет в порядке. Знал, что теперь он не один.       * * *       Хисока пришел в себя только через день и с удовольствием отметил, что тело уже не болит, а все раны затянулись так, что даже шрамов не осталось. Минут пять он лежал, не двигаясь, с закрытыми глазами, вспоминая каждую деталь той обстановки, которую тотчас увидит, стоит ему лишь открыть глаза.       Небольшая уютная комнатка с двумя кроватями, отгороженными занавеской, маленький столик, на котором всегда лежала пара интересных книг для тех, кто на некоторое время задерживался в больничной койке. И хотя это случалось крайне редко, так как Шинигами обладают замечательной регенерацией, но книги были уже сотню раз перечитаны каждым из работников отдела, а новые почему-то близнецы Гу-Сё-Сины не хотели выдавать из библиотеки.       Открытое окно, через которое был виден прекрасный сад с вечноцветущей сакурой, которая всегда навевала грустные мысли о неизбежности смерти и тленности всего живого. Нежно-розового цвета стены, которые замечательно гармонировали с видом из окна, и белый ровный потолок, который с таким трудом отмывал Ватари после того, как случайно взорвал здесь одну из своих экспериментальных жидкостей.       Ох, как он был зол на Тацуми за то, что тот отказался звать за определенную сумму уборщиков и, сказав «Сам все натворил, сам и убирай», оставил его наедине с ведром и шваброй. Кажется, не стоит и говорить, что Ватари был «на седьмом небе от счастья» и со шваброй в зубах и словами типа «Ну, этот скупердяй у меня ещё получит» полез в не самом приятном расположении духа прямо на это самое «седьмое небо». Хотя, правда, он ему потом-таки отомстил, пролив «чисто случайно» раствор, уменьшающий все в размерах, на его новенький костюмчик, так что «бедняге-Тацуми» все же пришлось раскошелиться. Уж лучше бы тогда вызвал уборщиков!       Все это было так мило и родно Хисоке, что он ни за что бы на свете не променял ни эту палату, ни вид за окном, ни Мейфу, ни кого-либо из работников на другую жизнь, жизнь после смерти. Хотя нет, была все-таки одна мечта, за которую он мог бы сделать что угодно — стать нормальным.       Мальчик с волосами песочного цвета, наконец, открыл глаза.       «Да, все именно так, как я себе и представлял».       Единственное, что не входило в его предположительное описание комнаты, так это Тсузуки, спокойно спящий на стоящем рядом с кроватью стуле. Было даже немного странно видеть, как такой сильный Шинигами спал в неудобной позе, на небольшом клочке пространства и казался таким беззащитным и по-детски открытым. Хисока даже залюбовался этим зрелищем, так как ему ни разу не приходилось видеть своего напарника таким светлым и беззаботным. Легким прикосновением мальчик убрал прядь волос со лба спящего Тсузуки и на секунду ему показалось, что губы того тронула едва заметная улыбка. Хисока прилег на подушку, не сводя глаз с Асато. Почему-то ему хотелось, чтобы первое, что тот увидел бы, проснувшись, был именно он, смотрящий в его аметистовые глаза.       — Ты, наконец, пришел в себя! — произнес Тсузуки, сладко потягиваясь после нескольких часов сна. Он на секунду замер, удивившись, что прекрасные ярко-зеленые глаза смотрят на него так пристально и так… нежно. — Что-то не так? — наконец, прервал он тишину.       — Нет, теперь все хорошо. Спасибо…       — За что? — Тсузуки на секунду смешался.       — За то, что не позволил мне уйти, за то, что не отпустил меня в бездну смерти, за то, что позволил понять, как сильно я люблю этот мир и все, что в нем находится.       Тсузуки хотел было сказать что-то серьёзное, но так быстро передумал, что даже Хисока не смог уловить его мысли. На его голове как из ниоткуда появились щенячьи уши, и с милой улыбкой он произнес:       — А как же иначе, малыш? Я же пообещал тебя защищать всегда. Ты ещё такой ребенок!       По Хисоке сползла капля.       — Я же столько раз тебе повторял: НЕ НАЗЫВАЙ МЕНЯ РЕБЁНКОМ! — Хисока уже захотел наброситься на напарника и хорошенько отколошматить его за эти слова, но как только увидел несчастную мордочку с прижатыми ушами, его злость куда-то разом улетучилась. Да, и злость ли это вообще была? Скорее просто привычная реакция на такие слова — на самом деле Хисока уже давно не злился на то, что Тсузуки-сан относился к нему, как к младшему. В конце концов, тот его действительно постоянно оберегает и носится с ним, как с маленьким ребенком. Да и разве не ребенок он на самом деле?       «Тсузуки, ну, почему ты не ответил ничего другого. Я ведь знаю, что ты спас меня не только из долга службы. Почему ты не признаешься в этом? А, может, я просто зря придумываю, и это все лишь мои фантазии?»       — О! Наш пациент пришел в себя! — на пороге появился вечно улыбающийся Ватари, а из-за его спины уже выглядывали и остальные члены отдела, которым не терпелось посмотреть на вновь чудом уцелевших героев.       — А я вам кое-что вкусненькое принесла, — скромно произнесла Вакаба-чан, заходя в комнату, — Хисока-сан, я знаю, что Вы не ТАК любите сладкое, но, может, эти пирожные и вам понравятся, ведь сладкое помогает восстановить силы. Не правда ли? — при этом она бросила весьма недвусмысленный взгляд на Тсузуки, которому, видно по душе пришлась идея о незапланированном перекусе, тем более что с того момента, как проснуться, он ещё ничего не ел! Ну и что, что он проснулся каких-то минут пятнадцать назад?! Желудок-то, может, уже давно не спал!       По комнате словно пронесся ураган, и в ту же секунду все заметили, что пакетик с пирожными странным образом исчез из рук девушки и оказался у Тсузуки, который с довольным выражением лица уже начал разворачивать свою «первую жертву». Да, такой хваткости и ловкости мог позавидовать любой!       — Тсузуки… — послышался растерянный и немного обиженный голос с одной из кроватей, — а я?       Тсузуки на секунду оторвался от поглощения сладостей и посмотрел на Хисоку, который сейчас был похож на ребенка (да-да именно на ребенка!), у которого отобрали конфету или любимую игрушку.       «Когда-то я уже видел эти обиженные глаза. Ну, конечно, в нашу самую первую встречу, тогда, в Нагасаки. Пока он разглагольствовал о том, что не будет работать с таким «тупицей» как я (тоже мне, нашел тупицу!), я слопал его клёцку, а он так обиделся… А что я? Я же не думал, что кто-то ещё может обижаться из-за еды! В общем, закончилось все тем, что он выпил саке и лишился чувств, а мне пришлось тащить его в свой номер и укладывать на свою кровать! Он был тогда такой милый, как и сейчас… Мне тогда захотелось в первый раз его поцеловать… Уппсс…», — Тсузуки не заметил, как его мысли ушли в далекие дали, а ведь тут совсем рядом с ним сидел самый настоящий эмпат, который умел читать мысли, а у него, однако, недавно были ОЧЕНЬ интересные мысли.       Тсузуки медленно поднял глаза на своего напарника, опасаясь увидеть гневный или удивленный взгляд в его сторону, но к своему счастью заметил, что Хисока уже давно отвернулся и спокойно беседует с Ватари о чем-то своем.       «Уф… пронесло. В следующий раз надо быть более внимательным, Тсузуки-сан!», — корил он сам себя за невнимательность.       — Хисока, ты меня слушаешь? — Ватари пытался понять, почему младший Шинигами перестал обращать внимание на его слова об очередном «очень интересном» проекте и неудавшихся опытах, — Куросаки-кун, тебе неинтересно?       — Ой, Ватари-сан, прости. Да-да. Я слушаю тебя, просто я на некоторое время углубился в свои мысли.       На самом деле, это было лишь отчасти правдой, так как пару минут назад он витал отнюдь не в своих мыслях, а в мыслях Тсузуки. Просто тот размышлял так ярко и открыто, что эмпату просто было не удержаться, чтобы не углубиться в эти мысли. Так что теперь Хисока счастливо улыбался про себя словам, которые только что говорил про себя его друг.       «Хотел поцеловать? Так, Тсузуки-сан? В первый раз, говоришь? И часто тебе потом приходила в голову эта мысль? Хотя я и сам хорош… С самой нашей первой встречи меня что-то привлекало в тебе, что-то безудержно тянуло. То ли это была твоя непосредственность, которая так шла в разрез с твоим возрастом, то ли твоя безудержная страсть к сладкому, которая делала тебя похожим на «большого ребенка», то ли твои удивительные фиолетовые глаза. Я никогда раньше не видел таких глаз. Они такие необыкновенные, так отличают тебя от остальных людей. Ты самый необыкновенный, Тсузуки…»       — Ну, и что ты по этому поводу думаешь? — Ватари с надеждой смотрел в зеленые глаза и тихо повторял про себя: «Ну же, скажи, что тебе это нравится, что ты согласен!»       — Ээээ… ну, да, это просто замечательно. Я согласен.       «Как хорошо, что я могу читать мысли. Иначе было бы жутко неудобно переспрашивать, о чем он уже около получаса так яро рассуждал, — обрадовался было Хисока, но тут же спохватился, увидев, как довольно потирает руки и хищно смотрит на него золотоволосый ученый.       «Боже, на что же я согласился? — уже начал потихоньку паниковать мальчик и нервно сглотнул.       — Ютака-сан…       — Да? — как-то странно улыбнулся ученый.       — А ты не мог ещё раз объяснить, в чем будет заключаться моя задача?       — Запросто! Ну, понимаешь, мне нужно на ком-нибудь испробовать мое новое изобретение, а кого бы я ни спрашивал, все отказывались… почему-то. Только ты согласился! Спасибо огромное! Ты, возможно, внесешь такой вклад в науку! Может, начнем прямо сейчас? — с этими словами он схватил Хисоку за руку и уж собирался потащить его в свою лабораторию.       «Ой, мои самые страшные опасения оправдались. Судя по его мыслям, он даже не уверен в безопасности этого средства и точно не знает, как оно должно подействовать. Все, пиши пропало!»       Мальчик закрыл глаза и приготовился послушно следовать в лабораторию, готовясь к самому страшному.       «В конце концов, если я выживал после встреч с психом-Мураки, — при этом он поморщился, — то, наверно, это не будет уж так ужасно». И все же он был счастлив и благодарен Тсузуки за то, что тот в следующее мгновение набросился на них и выхватил его из цепких лап «современной медицины».       — Куда это вы собрались?       — Тсузуки, пожалуйста, не мешай прогрессу науки! Хисока нужен мне для проведения очень важных опытов! — гордо ответил Ватари и ловким движением пальцев поправил сползшие на нос очки.       — Ватари! Ты совсем уже задвинулся на своей науке! — Тсузуки с укором посмотрел на новоявленного Эйнштейна, — Ты что, забыл, что Хисока совсем недавно пришел в себя? Что у него были тяжелые ранения? Ему сейчас нужен покой и отдых, а ты лезешь со своими опытами! Что, другую жертву найти не удалось?       — Но, Тсузуки… Погоди, а почему это «жертву»? Ты, что считаешь, что мои опыты такие провальные, а я никчемный ученый? Ты это хотел сказать, Тсузуки-сан?!       — Нет! Я только хотел сказать, чтобы ты не лез со своими дурацкими экспериментами к Хисоке! Он ещё слаб! Хотя, знаешь, ты прав. Вспомни, когда в последний раз что-то из того, что ты выдумывал, правильно действовало?       — Тсузуки! Я… Я замечательно делаю свою работу! В отличие от тебя, лентяя и бездельника, вечно жующего сладости! — взгляд обоих упал на пакетик с остатками пирожных, который все это время Тсузуки держал в руке. Немного покраснев, Тсузуки кинул его на кровать. — Ну, что, или я не прав?       Между недавними друзьями начали проскакивать молнии… Ещё немного, и разразилась бы большая буря, если бы на помощь не подоспел Мастер теней. Нежно схватив Ватари за талию и удерживая его на определенном расстоянии от Асато, он произнес:       — Тсузуки, пожалуйста, уходите с Хисокой в сад, пока не поздно. Ватари, успокойся, пожалуйста.       — Нет, отпусти меня! Я расцарапаю ему лицо! Как он мог такое говорить обо мне и моих исследованиях?!       — Сам хорош… — уже успокоился Тсузуки и, взяв за плечи своего напарника, который изумленно наблюдал всю эту сцену, вышел из комнаты.       Ватари быстро повернулся и ткнулся в плечо синеглазого Шинигами. Ленточка упала с его волос, и золотистые кудряшки весело разбежались по плечам и спине.       — Я что, действительно плохой ученый? — всхлипывая, он все больше зарывался носом в мягкую ткань пиджака. «От него всегда так вкусно пахнет. Такой чистотой, свежестью, с примесью запаха бумаг и канцелярских чернил».       — Нет, что ты… Ты самый прекрасный ученый и человек. Просто вы повздорили, вот и наговорили друг другу много гадостей. Все забудется, не волнуйся! — Тацуми ласково провел руками по волосам и крепко обнял хныкающего в его объятиях парня.