«Концепция: Черный лебедь».
— Сосредоточься, но не зажимайся, хах! — Склонившись над розовеющим ушком, выдыхая в него абсолютно бесполезные инструкции, Чонгук проверяет стойку новоиспеченного ученика. Гармонично сочетающееся с его собственной комплекцией юное тело повторяет каждый изгиб «учителя». — Представь, словно ты фехтуешь, вот так. Поставь ногу чуть позади в устойчивый выпад. Молодец, малыш, ты схватываешь слишком быстро, буквально с первого раза, даже немного жаль. Я бы хотел побыть полезным чуть дольше. С твоей стороны было бы гуманно по отношению ко мне пошатнуться, чтобы я смог прижать тебя крепче к себе.
Хрипотца проскальзывает сквозь приглушенный смех, выдавая искренние намерения гриффиндорца. За этот учебный год Чон успел потерять всё, к чему стремился на протяжении предыдущих лет, нет былого контроля и беспрекословного самомнения. Но есть то, что осталось неизменным — его по-прежнему размазывает по стенке от одного лишь взгляда на этого неприкаянного малыша.
Солнечные лучи пробираются сквозь вязь форменных жилетов, по-настоящему согревая весенним теплом. Предмайский ветерок освежает, но не кусает кожу двух влюбленных.
Чимин старается дышать ровнее, чтобы скрыть неловкое возбуждение. Это не первый и даже не второй раз, когда Чонгук превращает самое нужное время провождение, а именно учебные занятия в настоящее свидание, полное нежности и уникальности.
Внутренний трепет разливается по всему телу, замершего в несуразной стойке малолетнего фехтовальщика.
Ощущая на себе скошенный осторожный взгляд теплых обсидианов, Чим проникается неожиданно радикальными внешними изменениями Астрономической башни: она больше не кажется каменным убежищем, скрытым в проливных дождях и ледяных ветрах. Серость тяжелого грозового неба более не давит на покатые плечи продрогшего от боли тела. Нет того звенящего гула одиночества и страха. Будто совершенно иное место.
Весна расцветает улыбкой по привычно румяному лицу.
И когда только улыбка успела стать чем-то привычным в жизни подкидыша? Чудеса.
— Я всё еще не понимаю, что я здесь делаю? — Бурчание змееносца теряется в трепетных объятиях со спины. Сложно притворяться, будто есть причины для недовольств или любых других видов пыхтения. Чимин смущен лишь от мысли о счастье, которое дарят ему минуты с гриффиндорцем.
Изменилась ли башня, или это сам Чим стал другим? Ответ, лежавший на поверхности, заставляет щеки трещать от искренности.
— Хм, что же ты тут делаешь… дай-ка подумать? — Ласковое звучание бархатного тембра любимого человека пробирается через ушные раковины, сквозь клеточки кожи прямиком к жизненно важному органу, но не пронзает насквозь, как было раньше, а лишь обволакивает вторым защитным слоем. Оберегает. — Помогаешь?
Изменился ли Чимин только из-за смены отношения к нему льва?
Так странно ощущать счастье, находясь в когда-то самом ненавистном месте напару с самым ненавистным человеком.
Ложь.
Пойман на лжи, ведь как бы Мин не старался у него, так и не вышло возненавидеть старшекурсника. Прошло столько времени, и теперь он так счастлив изо всего, что с ним приключилось. Головокружительный обман. Чимин запутался в себе настолько, что готов пережить этот год заново. Лишь бы вновь так стоять посреди холла самой высокой башни, греясь в тепле чужого тела и солнечных лучей.
— С чем, Чонгук, я ведь … — Сложно сосредоточиться, когда тебя касаются так настойчиво, уверенно. Гриффиндорец не дает и шанса усомниться в характере их отношений. И не важно соблазняет ли тот Чимина, или действительно занимается практическим упражнением защитного заклинания, ребёнок исполнит любую прихоть старшекурсника, настолько ему приятно ощущать чужие прикосновения. — Ты сам знаешь…
— Не знаю. — Обрывает Чон на корню. Он всегда такой, когда дело касается Чимина. Нетерпелив ко всему, особенно сильно к стыдливой уверенности ребенка в собственной магической неполноценности. — Вытяни руку вперед, давай же, держи палочку крепче, она может вылететь, если ты не будешь достаточно осмотрительным. А вторую … — Голос Чонгук наполняется томными провокационными нотками.
Курчавая голова опускается к виску юного ученика. А после чейзер и вовсе укладывает свой подбородок на плечо затихшего змееносца. Он скользит свободной рукой вдоль рукава белоснежной рубашки малыша, окольцовывает тонкое запястье Чимина и в конце пути, осторожно задирает маленькую кисть, поднимая чуть за голову к собственному затылку. Близость, интимность положения их тел красноречивее остального рассказывает о том, в чём именно хотят практиковаться оба ученика волшебной школы.
— Держись за меня…
Мокрые шепотливые слова оседают на чувствительной коже тонкой шеи Чимина. Подчиняя моментально. Пальчики вплетаются в кудри на затылке «учителя», машинально начинают перебирать отросшие локоны, рождая своими простыми манипуляциями мурашки наслаждения по всей голове гриффиндорца.
Возможно, Чон сжимает занятую палочкой ладошку чуть сильнее. Возможно, он непроизвольно поворачивается в сторону шеи, оставляя на ней мокрый поцелуй. Возможно, он увлекается больше положенного, когда покрывает кожу красными отметинами, когда прикусывает мочку ушка чуть вздрогнувшего малыша.
— Я бесполезен в этом плане… магия и я, мы совершенно точно не предназначены друг для друга. — Чимин бормочет неосознанно, на автомате, не в силах сопротивляться горячим губам. И все же говорит, искренне веря в каждое произнесенное слово. Это обреченное признание слетает с языка так естественно, словно не нуждается и не подлежит доказательству.
Вот только… волнительно непривычно и одновременно с тем пугающе желанно ощущать в собственной ладони бугристость ламинированного деревянного артефакта. Чимин ни разу не держал волшебную палочку так долго.
Еще в начале года, после того, как его отвергли все предлагаемые последователем Олливандера палочки магазина, он свыкся с мыслью, что будет изучать магию только в теории. Чим действительно убедил себя, что никогда не сможет произвести на свет даже простейший сгусток магии.
— Всё нормально, я не грущу из-за этого, честно.
— Ты обещал помочь мне с заклинанием — это первое… — Чтобы не говорил сам змееносец, ото льва он не смог скрыть восхищения и трепета, заполнившего радужки медовых глаз, стоило чоновской палочке оказаться в руках малыша. — А второе… Пак Чимин, ты — самое волшебное создание во всём Хогвартс. «Мальчик, который свалился с небес», как тебе? Звучит знакомо, не думаешь?
— Хей, у нас нет вообще ничего общего. — Заливистый смех разливается по ветру, в тот момент, когда Чонгук полностью меняет их позу для объятий.
Теперь он держит ребёнка обеими руками за талию лицом к себе. Осматривает своим настороженно серьёзным взглядом, суматошно водя глазами по всему телу, пока в итоге не добирается до личика.
— Ааа, хах, что ты делаешь? — Чонгук обхватывает щечки, поворачивая голову в разные стороны, вверх и вниз, убирает челку, спавшую на превратившиеся в лунки золотистые глаза, трепетно зачесывая её назад.
— Как что? Я проверяю лоб, вдруг ты прячешь какой-нибудь магический шрам? Ну-ка, дай мне посмотреть.
— Хах, нееет, Гуки! — Но парень не останавливается, продолжая свой шуточный осмотр с еще большим энтузиазмом. И чем усерднее он использует свою физическую подготовку, то и дело поднимая ребёнка на руки и возвращая на землю, тем громче звенит счастливый перезвон.
Мог ли Чонгук подумать, что тот, кто считал на пальцах каждую из редких улыбок, подаренных этим невинным созданием, теперь будет наслаждаться растерянной гордостью от того, что смог добиться искреннего смеха любимого человека.
— Ты прекрасен, — и пока личико искрится теплом и проблесками счастья, Чонгук бессилен перед внутренним стремлением обнять, приласкать, спрятать глубоко в себя, — мой волшебный мальчик, верь мне.
Искрящийся золотом мёд возбужденно проносится по лицу стоящего так близко. Напротив. И не может поверить, что действительно верит ему. Верит всему, что говорит или делает бывший чейзер.
Был бы Мини настоящим волшебником, то использовал бы все свои магические способности, чтобы остановить мгновение. Он бы вечно тонул в этих глазах, которые подчинили себе еще в самую первую встречу. Еще тогда они показались чем-то знакомым. Как было бы волшебно, если бы Чонгук всегда смотрел на него именно так, как сейчас.
Знал ли сам Чимин, что в эти секунды Чонгук думал об этом же.
Знали ли они оба, что сделали шаг навстречу друг другу, в прямом и переносном смысле этого выражения.
— Так, хорошо, — шёпот сердца не выводит из состояния транса, — теперь сосредоточься на том, что ты сейчас чувствуешь. — Одно на двоих дыхание. — Запомни себя таким, какой ты прямо в эту секунду… словно физически можешь ощутить этот момент. — Хочется сказать так много, но в то же время лишь бы не разрушить эту связь. — Что ты чувствуешь?
— Я … я счастлив. — Завороженный моментом, ребенок отвечает без промедления, тем же искренним шепотом.
— Х-Хорошо… — болезненный комок в горле перекрывает дыхательные пути, но гриффиндорец заставляет себя проглотить его, — попробуй визуализировать свои эмоции, придай им цвет, температуру, форму… Можешь даже прикрыть глаза, чтобы…
— Хочу видеть тебя.
— Пожалуйста, — кулаки непроизвольно сжимаются сильнее, стискивая ткань жилета в напряженные комки. — Опиши мне, что ты чувствуешь.
— Я волнуюсь, но мне нравится этот трепет… перед тобой. — Слышал ли Чонгук что-то более провокационное, сексуальное, чем это… нет! Моментальная реакция. Мгновенное желание.
— Продолжай. — Он даже больше не шепчет, сипит. Забирается ладонями под рубашку. Лаская подушечками пальцев нежную кожу, окольцовывает талию.
— И ты… ты вкусно пахнешь, чем-то терпким, но свежим… и мне хочется пахнуть так же… Словно я в лесу. Ночью. И когда ты обнимаешь меня… — Чимин захлебывается несвязными мыслями, старается быть логичным, но искренним. Сосредотачивается и полностью отдается ощущениям. Он ведь усердный и послушный ученик. Он сделает так, как скажет его «учитель». И все же прикрывает глаза, содрогаясь почти всем телом. — Мгм, и твой голос, волнующий всё мое тело… меня согревает, как костер…
Чонгук подается вперед. Влажные губы касаются ушка, полностью стирая из памяти, перечеркивая их темное прошлое:
— Сосредоточься только на… моём голосе, на моих… касаниях и запахе, думай только обо мне, всегда.
Чонгук медленными шажками заходит за спину.
— Вытяни палочку перед собой, как я тебе показывал, помнишь?
— Вот так?
— Вот так, Мини, ты умничка. — Бывший чейзер снова укладывает свою кисть поверх маленькой ладони. Поглаживает её большим пальцем с внешней стороны. Соединяет их воедино. — Повторяй за мной, малыш.
Экспекто… «
Экспекто». Патронум… «
Патронум».
Экспекто Патронум… «
Экспекто Патронум».
— По-моему, Патронус-чарм — это самое прекрасное заклинание из всех, что были придуманы магическим сообществом. Для того чтобы воспользоваться этим красивым волшебством, необходимо вызвать в телесной памяти и прочувствовать своё самое счастливое воспоминание. Я бы очень хотел, чтобы именно я был тем, кто сможет подарить тебе такое воспоминание. С нашего первого дня знакомства я только и делал…
Чимин перебивает моментально:
— …меня счастливым.
Сегодня по-настоящему волшебный день, Чимин полон откровений, приобретенная смелость заставляет говорить! Снова и снова. Он наконец-то хочет быть услышанным и понятым!
— В холле для репетиций хора… мы с тобой… это был мой первый поцелуй, и он был прекрасен. Я был счастлив, когда мы с тобой прибирались в хранилище Профессора Лея. Тогда ты впервые обнял меня так, будто я действительно особенный… для тебя. В тот день ты предложил мне стать друзьями, и с тех пор я каждый день натыкался на повод быть счастливым: будь то, рисовые пирожки, которые ты приносил мне в обеденный перерыв, или записки с пожеланием хорошего дня.
Абсурд. Это не может быть правдой. Чонгук не может поверить, это … ложь?
— Мини…
— Одно твое «доброе утро» заставляло, нет, заставляет меня чувствовать себя гораздо лучше, дарит веру и надежду на весь день. Когда ты впервые подсел ко мне за завтраком и принес те невероятно сладкие блинчики. Когда ты привел меня в Астрономическую башню, которую я ненавидел всем сердцем, и превратил это место в безопасное и уютное. Ты построил для меня зону комфорта и тепла, заставил забыть о страхе. И та ночь… когда ты позволил мне быть смелым и решительным. Тогда ты впервые признался мне в любви. Я чувствовал себя самым счастливым человеком во всём мире. И даже тот факт, что ты ни разу не забрал слова назад делает меня счастливым. Ты представил меня своим друзьям, заступился за меня. Ты очень ласковый, заботливый и внимательный. Стоит мне подумать о чём-то тревожном, как ты тут же совершаешь поступок, который кричит громче всех слов о том, что я в безопасности. Ты рядом, и это делает меня таким. Я ведь совершил не мало глупостей, которые причинили тебе боль. Но ты ни разу не припомнил мне об этом. Ты подарил мне прощение. И я счастлив.
— Котёночек, пожалуйста… — это очень больно. Так больно, что реветь хочется.
— Но впервые, когда я испытал счастье… Это произошло еще осенью, в середине октября. Так давно. Когда проснулся… Нет. Я тогда только-только получил свой пропуск в Библиотеку, поэтому на радостях набрал кучу редких изданий по зельям и отправился к Черному озеру. Ветер был уже холодным, поэтому почти все ученики прятались в замке, и я смог побыть один на один с собой. Я вычитывал рецепты зельев, для изготовления которых не нужно применение волшебной палочки. Ведь уже тогда понял, что она к сожалению мне неподвластна… Ты и сам знаешь, что в итоге, все мои учебные принадлежности оказались испорченными. Я слег с высокой температурой, в состоянии абсолютной растерянности, что мне делать дальше. Из-за простуды у меня болели даже кости, но меня по-прежнему мучила лишь мысль о безысходности испорченных мною свитков. Но… наутро, когда отвары мистера Долгопупса смогли побороть болезненный жар и другие симптомы… Гуки, я никогда не говорил тебе, потому что тот еще… трус! Но в то утро, когда я проснулся и увидел тебя, спящим в моих ногах, я испытал свое первое счастье! Ты был рядом на протяжении всех четырех ночей моей болезни, ты каким-то чудом смог починить книги и учебники… И я так хотел сказать тебе спасибо! Мне жаль, что я не сделал этого раньше! Но я действительно благодарен тебе… за многое. Мне не хочется, чтобы ты пренебрегал теми вещами, которые сделал для меня, потому что они остаются по-настоящему очень важными! В особенности потому, что за всё то время, что я нахожусь в Хогвартс, ты единственный, кто был всегда рядом! Ты единственный, кто смог подарить мне счастливые воспоминания.
«Экспекто …
— Я Люблю тебя, Пак Чимин. И… я очень хочу, чтобы ты был счастлив.
… Патронум».
Сквозь терпкий запах переживаний и гулкий грохот сердец вершится магия.
Разливающееся ярко серебристо голубое сияние заполняет Астрономическую башню своей мощной, но поистине прекрасной магией.
Сквозь время и пространство в воздухе парит таинственный амулет магического духа-хранителя. Луч нежных, но страстных эмоций вьется ленточкой вокруг создателей, а после взмывает крыльями к планетарному своду башни, окончательно обращаясь в телесную оболочку.
Красивые перья двукрылого лебедя переливались темно-синим, переходящим в черный окрас. Блестящие полупрозрачные небольшие глаза, длинная гибкая шея. Статная осанка, плавной движение. Аккуратный. Красивый.
Волшебный амулет завершает грациозный, но краткий миг полета и бесследно испаряется в неизвестности.
Звенящая тишина — это все, что осталось спустя секунды волшебства.
— Ль-лебедь? — Чимина пробирает дрожь от феноменального происшествия всей его новой жизни. Он впервые был свидетелем создания столь чистой и прекрасной магии. — Гуки, ты… Это был лебедь?
Чонгук не отвечает. Не дышит.
Это правда — мгновение назад здесь парил
Черный лебедь. Чонгук видел собственными глазами, ощущал магию всем телом. Таинственный амулет, Патронус-чарм привел за собой неожиданное явление.
Ступор охватил настолько сильно, что нечто тревожное поселяется в сердце.
Призванный Патронус явился словно гонец из дальних стран, словно Меркурий, которого уже никто не ждал. Настоящее чудо, в которое даже волшебнику сложно поверить.
Мини продолжает что-то лепетать, но Чонгук едва слышит восторженный шепот, едва осознает, что тело ребенка содрогается от неверия и восхищения.
«Черный лебедь» — совсем нераспространённое проявление телесного защитника. Не зря существует латинское выражение:
«редкая птица на земле, подобная чёрному лебедю». В те далекие времена считалось, что лебедь мог быть лишь белого окраса. Почему-то на ум сразу приходят воспоминания прошлого, стертого, неизвестного. Будто
«Черный лебедь» — его давний друг, оберег.
Прошлое?!
Однажды Тэхен посвятил своего друга в очередную философскую полемику когтевранцев-воронов. Такие посиделки не были уникальными для студентов этого факультета, что касается самого Чонгука, то подобная демагогия никогда не приносила ни удовольствия, ни удовлетворения. Но сейчас именно метафора для обозначения редких и неожиданных событий со значительными последствиями въелась в кору мозга, всплывая словно ответ на важный вопрос десятилетия.
Тэхен в тот философский вечер озвучил много ужасов, обвиняя прекрасную птицу во всех грехах человечества, но остыв чуть позже проговорился, что верит, будто «чёрные лебеди» могут быть предвестниками не только негативных событий, но и представлять собой непрогнозируемые «удачи».
— Гуки, ты невероятный. — Тихий расслабленный звук выводит из прострации.
Чонгук словно впервые видит своего малыша: сияющие глаза искрятся самой настоящей магией. Светлой и невероятно мощной. Медовые радужки будто поглощают крупицы оставшегося после Патронус света.
— Что? — Смысл слов остается недоступным, Чонгук всё ещё не может вернуться в реальность.
— Только прекрасный человек может создать нечто подобное. Ты действительно невероятен. — Чимин улыбается своей теплой улыбкой, а сколотый зубик без стеснения притягивает к себе всё чонгуково внимание. — По правде говоря, я не думал, что мы действительно будем заниматься… учёбой. Но я безумно благодарен за то, что ты подарил мне… сегодня. Я буду честен, я иногда подглядывал за вашими занятиями, в надежде узнать, каким же будет твой защитник. Невероятно — лебедь?!
— Черный. Черный лебедь. — Чонгуку нужно прийти в себя и всё тщательно обдумать. Несмотря на то, что для самого Чон Чонгука всё вполне очевидно, ему следует быть осмотрительным по отношению к своему ранимому темноволосому очарованию. Поэтому Чон не будет рубить с плеча, обещая ложные надежды.
Как же повезло, что сегодня состоится весенняя попойка в Выручайке, где он сможет переговорить со своим лучшим другом, прежде чем свалить всё на Чимина. Ведь произошедшее хоть и весьма очевидное, но всё же невероятное явление.
Выкручиваясь из сгустка мыслей, принятых решений и планов на вечер, который он не хотел посещать, Чонгук возвращает свое полное внимание на «самое волшебное создание» этого мира.
Чтобы вернуть атмосфере приятность совместного «обучения», Чон хватается за последнее, что успел уловить из уст Чимина. Он даже не вносит особого смысла в произнесенный вопрос, а лишь опирается на заданную тему:
— О чём же ты думал, когда согласился сегодня утром пойти со мной? Чем таких мы должны были заняться? Если не учебной, то чем!? Скажи мне.
— Сам знаешь. — Чимин вспыхивает моментально, все еще оставаясь открытым и искренним после увиденного чуда. Ведь сколько бы он не следил за Чоном во время пар профессора Топа, сколько бы не высматривал курчавую макушку на занятиях по ЗОТИ, ему ни разу не удавалась увидеть Патронуса Чонгука … до сих пор.
— Ничего я не знаю, маленький извращенец. — Подтрунивает и не краснеет, невероятные ощущения.
— Я не… я… прости… — и пока змееносец мнется в смущении, пойманный на сокровенном, Чон наслаждается близостью. За последние тридцать минут произошло столько всего, что Чон физически не может поверить. Их сблизил, объединил воедино Патронус-чарм, и это лучшее, что могло быть в серебристом защитнике, по-личному мнению самого Чонгука.
— Хочу тебя. — Как же приятно говорить с Чимином о самом настоящем. Так непривычно, что Чимин его слушает. Что он смущается, но смотрит, не моргая. Стесняется, но остаётся в объятиях, прижимается ближе. Сам движется навстречу льву. Не боится. А… надеется. — Хочу целовать тебя, обнимать. Хочу касаться твоего тела, везде. Не только руками. Я очень хочу заняться с тобой любовью, малыш. Поэтому, пожалуйста, дай мне знать, когда будешь готов. Я подожду… столько, сколько тебе нужно.
***
«Я люблю тебя, Чимин».
Чонгук и Чимин пришли на вечеринку под ручку. Их щеки выдавали парней с потрохами, говоря о бесконечном смущении и влюбленности.
Трек за треком. Ритмичная мелодия сливается в шум сердец, превращаясь в звонкую тишину.
— Тэтэ, привет. Мини, познакомься это мой лучший друг, Ким Тэхен, факультет Когтевран.
— Тэ, я понимаю, что ты злишься. Просто… Я просто не могу оторваться от него.
— Я хотел поделиться с тобой чем-то поистине драгоценным. Сегодня Чимин, он… поверить не могу… мы с ним…
… Тэхен обижен и пьян. А это не самое лучшее состояние ворона…
Протискиваясь сквозь толпу, Чон возвращается к своему чуду, которое оставил на попечительство Сокджина.
Очередная загадка.
Если так подумать, то всё началось с наитупейшего случая, который только мог придумать автор мыльной оперы.
Если бы лев не свалился с метлы, если бы Мино в порыве ревности и злости не пульнул по бывшему чейзеру заклинанием Эвердо Статим, если бы Чон не натравил Золотой прайд на беззащитных, если бы Тэхен не решился поймать, нет спасти Буратино… Если бы…
То Чонгук никогда бы не увидел чудо, которое собственноручно совершил осенний гость школы Хогвартс. Он бы не смог стать тем, кто встретился с Черным лебедем, с
«редчайшей птицей», приносящей беду.
Беду ли? Или всё-таки неожиданную удачу?!
