Прошёл
двести тридцать один день, на протяжении которых Чимин испытывал трепет и волнение перед Чонгуком.
Прошло
около тридцати трех недель с тех пор, как Чонгук не мог оторвать своего взгляда от самого волшебного мальчика в его личной Вселенной.
Прошло уже
более семи месяцев с тех пор, как около четырех часов до полудня фён нашел продрогшего подкидыша, приведя за собой к Пак Чимину еще четырех волшебников со стороны причудливого, но слегка устрашающего каменного замка с обилием высоких и очень высоких башен.
«Как оказалось, Директор хотел спрятать «истину» не от тебя, дракончик, а от меня. Именно я не должен был узнать, что сила обскура проявилась».
Сегодня всё иначе. Стоя в идентичных декорациях былой промозглой осенней ночи, несмотря на потеплевший весенний ветерок и запах цветущего чертополоха, Дракон испытывает совершенно иные былым чувства: растерянность, вину, беспомощность и тревогу.
Сколько лжи скрывают чудаковатые прищуренные глаза, сколько правды они позволят узнать сегодня? Узнает ли анимаг сегодня то, что директор так тщательно прятал от глаз Сынхёна, тайком проработав воспоминания о Чимине, дементорах и обскуре?
Рядом слышится протяжённый выдох, не насмешливый, но сочувствующий. Время пришло. Джиён знал, что в конечном итоге окажется здесь, на высоте самой судьбоносной башни, рядом с человеком, которого решил однажды предать.
— Близится день
«Красной Луны»,
— чуть приглушенный тенор Профессора GD озвучил проносящуюся в сознании тревожную мысль. — Неужели так скоро, полгода… я и моргнуть не успел…
— Жестокое время, но справедливое. — Дракон слышал легкую поступь приближающегося главы школы, но до последнего надеялся, что с ним не заговорят, хотя бы не сегодня. Мысли — неспокойны, носятся по всем уголкам сознания в поисках ответов, которые подарят покой, но тщетно. Джиен нарочно спрятался на своей любимой вышке, чтобы побыть одному, чтобы по-простому не сойти с ума. Но видимо у Директора оказались иные намерения на этот вечер. — Как же скоротечен наш век, профессор Квон. Помнится, еще вчера мы обсуждали грядущий Апокалипсис, еще вчера столкнулись с замерзшим мальчиком, что привел за собой стаю дементоров, а уже сегодня ты говоришь, что прошло более полугода. Удивительное явление — время. Оно не подчиняется ни желаниям, ни угрозам. Самая честная и справедливая вещь — время.
Часики тикают для всех одинаково. И выбор у людей небольшой: либо подчиниться скорой смене секунд, минут, часов и лет, либо бороться и проклинать. Только абстрактному явлению, в котором нет разницы между есть, было и будет, совершенно не интересно, что выберет человек. Ему вообще не интересна человеческая порода.
Время. Оно есть, но его нет. Оно везде и одновременно нигде. Вечность — грандиозное мгновение, которому нет конца.
— Древние майя верили, что в день
Красной Луны на свет появляются особенно сильные люди. Этот мальчик оказался здесь не случайно. — Заключил Директор.
— Вы повторяетесь, Директор.
Директорская философия всегда граничила с поверхностным пустословием, но всё же оставалась слишком глубокой для того, чтобы превратиться в безумие. Си Хай Бана сложно понять, но до недавних пор вопросов к компетенции Директора у Квона никогда не было. Джи Ён был верен, был послушен, он, казалось, свыкся с привычками нынешнего главы магической школы. Почему же всё сложилось именно таким образом? Верится ему, что стоило главе школы поговорить с ним прежде, чем разрушать сознание, и сейчас, возможно, они стояли бы на одном берегу.
— Директор Си, мне не спокойно, не буду лукавить, в последнее время я постоянно испытываю беспокойство, которое превращается в хроническую тревогу. — Желтые глаза смотрят в звездное небо, прячутся в бескрайности, чтобы не встречаться с зоркими полумесяцами.
— Ох, вот оно что, мой дорогой Джи Ён? А я ума не приложу, куда это ты запропастился, совсем потерял тебя из виду в последние недели? — чуть посмеиваясь, ответил Хай Бан.
— Директор Си, меня беспокоит таинственность присущая предрассветному утру. Каждый раз спрашиваю себя, что на этот раз приготовлено роком судьбы, с чем еще я должен сразиться? — Веки тяжелым полотном закрывают вид на небо, чтобы в темноте набраться смелости и решимости. Секунды. И Джиён, наконец-то, смотрит на Директора. — Я хочу знать правду.
— Правда у всех своя… — соглашается Хай бан, принимая выбор Дракона.
— … но истина одна. — Цитирует Квон, продолжая настаивать на сегодняшнем раскаянии.
— Всё верно, мой дорогой Джи Ён. Ты же помнишь, что истина не может быть хорошей или плохой: она не обязана нравиться, не должна быть благородной или справедливой, она просто есть… в отличие от правды. Именно поэтому мы предпочитаем правду, даже слово другое придумали. Правда — вещь субъективная, лицемерная. Она заключается в том, во что ты веришь. Только вот, помимо того, что тебе известно, Джи, есть то, чего ты не знаешь. Но от твоего неверия оно не перестает быть истиной.
— Директор, я не понимаю.
— Это совершенно нормально. Я веду к тому, что нужно узнать не только свою правду, но и правду стороннюю. Проще говоря, люди воюют друг с другом, потому что сражаются за то, во что верят. Но что, если враг поступает так же?!
Джиён молчит. Долго. Не силен в мозговых баталиях, его пылкая душа находится в постоянном смятении, он ведь дракон. Если ветер сменит направление, силу порыва, то и он должен будет подстроить свой полет. Был бы здесь Сынхён, и, возможно, Квон не чувствовал этот стыдливый гул сомневающегося сердца.
«Что если враг поступает так же?!»
Как всё просто, оказывается. И как сложно одновременно с тем.
Вчера вечером анимаг дракона точно знал, за кого будет воевать. Но стоило Директору озвучить малую долю из залежей своих глубокомысленных понятий, как Джиён едва ли может отличить врага от союзника. Кто прав?! Чхве Сынхен?! Директор Хай Бан?!
Оба. Оба правы. Оба дойдут до конца в борьбе за свои убеждения, в сражении за свою правду.
— И всё же, не могу не согласиться, Квон Джиён, предрассветное утро — самое таинственный временной период, время «Пса и Волка»: что же оно принесет за собой сегодня?
«Грандиозное мгновение, которому нет конца».
Сразу же после ужина прославленный студент змеиного факультета быстрым шагом направился в сторону кабинета по защите от тёмных искусств. Небольшие, но быстрые шаги донесли ребёнка до тяжелых дверей за какие-то мимолётные 5 минут. Оказавшись вплотную ко входу в неизвестность, Пак всё-таки поддался тревожный паники. Прикрыв глаза, он наконец-то почувствовал, как по спине стекают капли холодного пота то ли от быстрой ходьбы, то ли от нервов, что никак не могли оставить ребёнка в покое и дать ему прийти в себя.
Чимин всю ночь не мог сомкнуть глаз, все думал и представлял, чем же они будут заниматься на индивидуальных практиках с профессором Чхве… все ворочался и никак не мог найти себе места. Даже крепко сжимающий в своих объятиях Лев не мог утихомирить растерянное сердечко. Большие руки дарили чувство защищенности, к которому, говоря откровенно, Чимин понемногу начал привыкать. И несмотря на это заснуть никак не выходило.
Был ли змееносец напуган? Да. Был ли он взволнован? Да. Хотел бы он поскорее приступить к урокам? Да.
Вдох, продолжительный долгий выдох, снова глубокий вдох через нос и выдох. Студент встряхивает пальцы рук, которые все это время сжимались в кулаках, от чего на ладонях остались следы-полумесяцы. Нарочитые попытки привести внутреннее состояние в порядок через внешнее насильственное расслабление приносят свои результаты. Мальчик физически чувствует, как тело поддается контролю, и эти не замысловатые ощущения приносят не только облегчение, но и долю уверенности в себя. Медленно приоткрыв глаза, Чимин зачесывает упавшие на покрасневшее лицо пряди назад, проводит кончиками пальцев вдоль бровей, будто расчесывает их, придавая им форму, тихонечко трёт и похлопывает щеки. Наконец, обращает внимание на внешний вид своей формы: поправляет воротник, затягивает чуть плотнее и туже изумрудный галстук, раскручивает рукава рубашки, проверяет пуговицы, поправляет жилет, что задрался во время быстрой ходьбы, обращает внимание на брюки, стряхивает них следы прошедшего ужина в виде хлебных крошек, расправляет подол мантии. Снова набирает в лёгкие как можно больше кислорода, чтобы потом произвести форсированный выдох, и, набравшись смелости, открыть дверь.
Кабинет не был пустым, как ожидал Чимин. В его понимании индивидуальные занятия должны проходить тет-а-тет между профессором и студентом. Именно приватность занятий волновала Пака чуть ли не сильнее всего. Но стоило мальчику переступить порог класса и встретиться глазами с тёмными обсидианами любимого человека, как волнение захлестнуло его с большей силой. Без всяких сомнений, Чонгук был последним человеком, которому бы змееносец хотел показать свою магическую никчёмность, особенно после того, как Чимин самолично увидел, на что способен сам волшебник львиного факультета.
Чонгук был как всегда красив и сдержан, единственное, что ускользнуло от взволнованного взгляда маленького Змееносца, так это насколько сам Лев был напуган.
Его малыш ворочался всю ночь. Каждые пару минут он тяжко вздыхал, будто вздрагивал от собственных мыслей. Странное поведение беззащитного по мнению Чон ребенка заставляло и самого старшекурсников волноваться. Ещё вечером Мини попросился переночевать вместе, подобная инициатива была совершенно не свойственна скромному характеру возлюбленного. Поэтому старший сразу начал задавать вопросы. После не продолжительного допроса ребёнок сознался, что побывал в кабинете директора. Малыш выдал всё как на духу, будто прося помощи и совета. Хотя первостепенной была мольба о защите. Проведённые в кабинете директора минуты страхом отпечатались на лице ребёнка. И это то, что Чон точно не хотел видеть.
Неожиданное внимание директора Си Хай Бана по отношению к Чимину не могло родиться из чистого любопытства порой сумасшедшего старика. Случилось что-то явно серьезное и скорее всего нехорошее, раз Чимин оказался в центре внимания. Ну чтобы хоть как-то успокоить ребёнка, гриффиндорец окружил его гипер опекой: сначала он устроил полуночный перекус вкусняшками, которые запасом хранились в их уютном уголке, потом уложил ребёнка в гнездышко, спрятал от всего внешнего мира в своих медвежьих объятиях. Чонгук хотел доказать малышу, что не даст его в обиду, что не оставит его наедине с миром. Он зарывался носом в местечко за ушком, перебирал волосики и гладил по головке. Целовал щечки, лобик, полностью исключая любой эротический контекст. Прижимал ребёнка вплотную к себе, но маленькое сердечко продолжало биться, словно у загнанного в ловушку зверька. И в этот момент Чонгук физически ощутил, насколько он бесполезен. Он, наконец-то, понял, что не сможет сберечь Чимина в одиночку. Наступившую ночь он посвятил мыслям о союзниках, о тех, кто мог бы помочь сберечь ребенка.
Предчувствие чего-то нехорошего, тревожного не позволило Чонгуку сомкнуть той ночью глаз.
— Мне стоит поблагодарить вас обоих за проявленную пунктуальность и серьезность по отношению к нашим занятиям. — Профессор Чхве Сынхён появился в тот миг, когда оба из парней находились в прострации от неожиданное встречи друг с другом. Мантия мужчины привычным образом эффектно разлеталась от каждого порывистого шага, наделяя образ и без того скрытного мужчины дополнительным шлейфом таинственности. Лицо профессора оставалось непроницаемым, сдержанным и отстраненным. Словно выше сказанная похвала была ничем иным, как рабочей формальностью. — Позвольте представить вас друг другу, Пак Чимин — студент второго курса факультета Слизерин, и Чон Чонгук — пятикурсник факультета Гриффиндор. Возможно, у вас появились некоторые вопросы о происходящем в классе, но со временем я самостоятельно раскрою всю информацию, которую вам двоим нужно будет знать.
Закончив вступительную речь, профессор Топ направился в сторону учительской комнаты, находящейся внутри кабинета по ЗОТИ, и указал следовать за ним. Стоило холодной фигуре скрыться внутри той комнаты, как Чонгук моментально оказался подле Чимина, который в свою очередь всё никак не мог отойти от шока и оцепенения.
— Хей, кис-кис, всё хорошо, — Чонгук мягко сжал трясущуюся ладошку Чимина в своей руке, большим пальцем принимаясь поглаживать ее тыльную сторону, — я рядом.
Стоило Чимину поднять голову на зов ласкового шепота, как его тут же чмокнули в носик. Нежные слова, касания и взгляд дали Чимину силы прийти в себя. Он, наконец, обратил внимание на недовольные, поторапливающие кряхтения профессор, доносящиеся из учительской комнаты. Натянув на личико вымученную улыбку, Чимин сделал шаг вперед, необдуманно ожидая, что Чонгук так же последует в сторону комнаты, но тот остался на своем месте, отчего расстояние между парнями уменьшилось до интимного.
— Ой, — это всё, что успел произнести удивленный мальчик, прежде чем Чон порывисто приблизился к лицу и увел ребенка в теплый поцелуй.
— Люблю тебя, котёночек. — Шепотом опалив покрасневшее ушко, Чон буксиром потащил ребенка в небольшой внутренний кабинет, где профессор терпеливо перекладывал пергамент с одного угла стола на другой.
— Искусство
легилименции — это умение проникать в разум человека и посредством того извлекать его чувства и воспоминания. Легилименция является прародительницей столь темной магии, как искусства наложения заклятия Империо. Уметь пользоваться легилименцией — это значит быть способным проникать в чужое сознание и правильно интерпретировать добытые сведения, отличать правду от лжи, воспринимать чужие воспоминания и ощущения.
— Выходит, Чимин будет изучать технику проникновения, я правильно Вас понял? — Чонгук даже не пытался скрыть недоверия и подозрения. После того как Чонгук услышал волокиту завуалированных слов, яростная львиная кровь лишь вскипела в жилах. Происходящее вокруг лишено хоть какого-либо смысла. Сплошной абсурд и только. — Для каких целей Чимину понадобится умение читать чужие головы?
Профессор даже не вздрогнул, полностью проигнорировал неуважительный тон и провокационное поведение гриффиндорца. Он смотрел исключительно на очарованного Чимина.
— Ум — не книга, которую можно раскрыть, когда тебе заблагорассудится, — это сложный и многослойный орган. Мысли не напечатаны внутри черепа.
И только благодаря насильственной психологической изоляции, Чонгук смог увидеть открывшуюся перед ним картину: слова профессора бархатной пеленой накрыли взор змееносца. Чимин слышал только профессора, верил каждому произнесенному звуку, не задумываясь о значении тех слов. Его малыш был по-настоящему пленен, с такой силой, что даже не услышал предостережений Чонгука.
— И всё же… — Чон не мог оставаться в стороне, когда с его малышом проворачивают подобные фокусы. Только вот единственное, что пришло в затуманенную яростью голову гриффиндорца, это физически прервать контакт между Топом и Мини. Чонгук рывком завел ребенка за свою спину, оказавшись лицом к лицу к гипнотизеру. — Вы не ответили на мой вопрос.
Секунда, две, пять. Непроницаемое лицо профессора исказилось в насмешливой ухмылке, граничащей с долей гордости и удовольствия.
— Способ противостояния этому заклинанию — Окклюменция. — Профессор ослабляет внешнюю хватку, призывая самопровозглашенного защитника поступить так же. Профессор Чхве освобождает верхнюю пуговицу своей черной рубашки, закатывает рукава до уровня локтя, опирается весом на край стоящего за его спиной стола. Доволен. Всем. — Твоя головка полна загадок и тайн, Чимин, разумеется, что с помощью легилименции я смогу приоткрыть занавес твоего прошлого. Как и сказал Директор Хай Бан, мы с тобой можем полезно провести наши встречи. Вдвоем мы сможем разгадать ту тьму, что прячется в твоих некогда золотых глазах. Только вот, как видишь, нас трое. Мистер Чон абсолютно прав: пока ты не способен овладеть искусством легилименции, более того подобная техника бесполезна с твоим уровнем познания собственной магии. То, что по-настоящему пригодится, — это умение сберечь свой разум, защититься. На этих уроках я постараюсь научить вас обоих, как закупорить проход в сознание и подсознание, как не дать незваным гостям влезть в ваши головы. Я буду здесь для того, чтобы вы смогли отличить истинность собственных мыслей от чужих, правду от навязанного вымысла. Близится непростое время, но я подготовлю вас настолько, насколько вы доверитесь мне. Итак, Чон Чонгук, Пак Чимин, на что именно вы готовы?
Он всегда был таким. Высокая темная фигура с отстраненным взглядом и скрытыми помыслами: загадочность и таинственность, своеволие и неукротимость, сдержанность и власть. Профессор защиты от темных искусств Чхве Сынхён первым прервал проклятие темного волшебника прошлых лет Волдеморта. Неизвестным для посторонних образом, он смог закрепиться в кресле профессора ЗОТИ, уже на протяжении семи лет преподавая искусства боя и защиты.
Окклюменция ли послужила стопроцентной гарантией защиты профессорских мыслей и планов или какой иной магический навек, остается загадкой. Но он тот, кому Чон Чонгук хотел верить. Чхве Сынхен производил впечатление истинности, силы, рыцарства. Он был тем, кем так силбьно стремился стать сам гриффиндорец. Факт того, что даже после приказа Директора Си профессор остался при своих убеждениях, возвел Чхве на новый уровень доверия.
— Я буду первым. — Уверенный и слегка резкий, далекий от вышеуказанного идеала Чон мог похвастаться только зачатками безрассудного рыцарства. Хотя бы что-то. — Я должен знать, что вы намерены практиковать, прежде чем это коснется Чимина.
— Благородно, бесспорно. — Слегка улыбнувшись протянул Чхве, наблюдая, как рдеют от смущения щеки спрятавшегося за спиной старшекурсника притихшего ребенка. — Я и сам хотел начать с вас, мистер Чон, чтобы продемонстрировать Чимину, как выглядит невербальная атака со стороны. Присядьте, Чонгук, на кресло: я начну с непродолжительных и неглубоких атак. Попробую узнать, чем вы занимались этим утром, о чем думали или же мечтали, что вам снилось этой ночью… — Чонгук выглядел по-настоящему напуганным, впрочем, как и Чимин. Эта синхронность встревоженных переглядок не могла ни позабавить профессора, — не беспокойтесь, я постараюсь обойти стороной мысли пубертатного характер, но обещать ничего не могу. Хм, получается, в ваших же интересах, успешно блокировать мою магию, мистер Чон. Сосредоточьтесь: «
Протего». Будьте максимально сконцентрированы, боритесь до конца, даже когда я окажусь внутри сознания, сопротивляйтесь. Будьте беспощадны ко мне, вышвырните меня, словно беспринципного вора, коим я и буду являться, как только переступлю порог вашей головы. Никакой учтивости, мистер Чон. «
Протего», запомнили?!
— Да, сэр…
— Тогда почему ваша палочка еще не наготове, «
Легилименс!» Сконцентрируйтесь!
Но Чон уже не был в состоянии контролировать происходящее, словно физически нанесенный удар прибил всё тело к спинке кресла, палочка вылетела из руки в первое же мгновение «проникновения», а руки вцепились в подлокотники, сжимая старую обивку до треска ткани.
Прошлое окатило призрачным сном:
«Солнечные лучи пробираются сквозь вязь форменных жилетов, по-настоящему согревая весенним теплом… Держись за меня… Чон держит ребёнка обеими руками за талию лицом к себе… Ты прекрасен… »
— Очаровательно… — саркастический холод едкого комментария омрачает теплый день. Чонгук ищет надменную фигуру на смотровой площадке Астрономической башни, где никого кроме них не должно быть, где профессора Топа точно не было в тот день. Чхве не должен это видеть, не имеет права. Гриффиндорец крепко прижимает своего разнеженного моментом Чимина, прячет от пробравшегося постороннего, и, наконец, встречается с безразличным взглядом.
Перемотка, замедленная съемка, склейка. Слишком быстро, медленно, бессмысленно: «
Гуки… Выдох… образ хрупкого и такого податливого мальчика становится все более осязаемым…»
— Нет, стойте, пожалуйста, остановитесь… — Чон кричит тем самым безмолвием, которое сопровождает нас в кошмарах.
— И это вы называете контролем?! —
Чонгуку страшно. Сознание будто борется, открывает и тут же закрывает замки, смазывая реальность и иллюзию в одно целое месиво. Кажется, он сошел с ума.
«
Чонгук, пожалуйста! Стой, пожалуйста! … Он зовет его. Его малышу страшно. Чонгук больше не видит знакомых обрывков пейзажа Хогвартс. Его разум одолевает всё большее количество незнакомых кадров…»
Болевой спазм отпускает, голова пустеет. Но рассудок не приходит. Чон безвольной куклой растекается по креслу. Сбитой дыхание, пот и слабость. Он чувствует себя никем, просто телом, что болит. Первая стоящая мысль, он не может позволить Чимину испытать подобное, только не для академических экспериментов. Лучше уже пусть Чонгук будет всегда рядом и, в случае атаки, примет удар на себя. Горящее жаром лицо охватывает приятная прохлад, никчемной тело постепенно просыпается, наконец, ощущая теплые ласковые касания любимых рук. Чонгук открывает глаза: над ним склонившийся и безумно напуганный малыш шепчет что-то успокаивающее, но неразборчивое. Гриффиндорец должен успокоить Чимина, поэтому он пытается подняться, и только в этот момент, когда холодный влажный компресс падает со лба, обращает на еще одну пару обеспокоенных глаз.
Вечно невозмутимый профессор не скрывает своих чувств: след сожаления, доли вины и принятия.
— Ты молодец, Чонгук, держался отлично. Не буду скрывать, я не стал тебя жалеть, но только для того, чтобы ты понял, насколько опасно чужое вторжение. Сегодня я лишь был сторонним наблюдателем твоего личного, но представь, что будет, если я захочу разворотить твои воспоминания, как только будет душе моей угодно… Это безнравственно, согласен. Но в мире не все волшебники хорошие, помнишь? — Сынхен приближается со стаканом жизненно необходимой воды, передавая его в руки Чимина. Ребенок же в свою очередь заботливо протягивает его к Чону, придерживая того сзади за голову. — Для первого урока достаточно демонстраций. Мистер Пак, проводите Чонгука до его комнаты, ему необходим отдых.
— Конечно, Профессор. — Кроткий шепот согревает измученного парня, постепенно возвращая здравость рассудка.
Встречи становятся регулярными, каждые два дня Чонгук берет за руку Чимина, и они направляются в кабинет в кабинете. Первые две недели профессор практикует заклинание исключительно на старшекурснике, в то время как Чимин выполняет роль лекаря душевных травм. В конце каждого занятия Топ выходит из учительской, оставляя пару парней наедине друг с другом для восстановления сил и спокойствия. В те минуты Чонгук без лишних слов укладывает голову на колени взволнованного ребенка, а тот принимается за лечение: гладит по голове, играет с влажными от пота прядями, нежно теребит мочки ушей, подушечками пальцев водит по лицу… Целует. Медленно, глубоко. В особо тяжелые дни Чонгук просит большего. Тогда они меняются местами, Чимин забирается верхом на колени льва и ластится уже более откровенно. Позволяет оставлять влажные поцелуи на шее, проникать ладоням под рубашку, касаться везде, где только Чон захочет, везде, где ему потребуется.
Спустя две недели с небольшим, в середине мая у Чонгука получается дать свой первый отпор. Твердое, озлобленное, уставшее
«Протего» вылетает под конец мучительного занятия и ощущается, как высшая грань эйфории. Волшебно.
Только вот радость длится недолго, стоит Чону обратить внимание на обреченное выражение профессорского лица, как до него доходит смысл собственного успеха. Опасливые догадки подтверждаются ровно на следующем занятии — пришло время Чимина. И, как оказалось, к этому не был готов ни один из трех присутствующих.
Первое практическое занятие Чимина кардинально отличалось от того, с чем встретился в свою очередь Чонгук. Профессор Топ рекомендовал использовать палочку Чонгука, так как
«она уже приобрела опыт сопротивления, что значительно упростит обучение Чимина».
— Идеально, — это Кипарис. — Казалось, профессор Топ был по-настоящему впечатлён магическим артефактом, который выбрал такого волшебника, как Чон Чонгук. Словно этот выбор волшебной палочки наградил самого студента дополнительными баллами уважения от профессора. — Палочки из кипариса находят родственную душу в людях смелых, храбрых и самоотверженных, таких, кто не боятся противостоять теневой стороне своей природы и природы других. Палочки из кипариса ассоциируются с благородством.
Шероховатая поверхность артефакта уже была знакома для рук Чимина, и все же это не избавило его от тягостного волнения и неловкости. Мальчик больше сконцентрировался на сохранении палочки в безопасности, чем на том, чтобы закрыть проход в вою головку или хотя бы произнести вслух заклинание защиты.
К счастью, профессор Топ отнесся к обучению ребенка гораздо деликатнее, нежели к первому разу Чона, и тот был безмерно благодарен за такую несправедливость.
Чхве покидал сознание Чимина мгновенно, если тот не успевал произнести заклинание или был растерянным, подкармливал сладостями, отвлекал на безмятежные отстраненные разговоры, сплетни школы, они много говорили о вкусах и предпочтениях в еде, одежде и так далее по списку. Сынхен был терпелив и ласков, словно родной отец несмышленого, но безумно очаровательного ребенка.
Чонгука полностью устраивал подобный расклад.
И всё же, несмотря на всю заботу, что дарили профессор Топ и Чон Чонгук, начинающий волшебник выматывался за две, три практики и после терял сознание. Ему было тяжело, но этого невозможно было избежать.
— Профессор Чхве, я бы хотел поделиться с вами кое-чем сокровенным. — Чонгук долго думал, кому стоит довериться. Отбирал людей по самым высоким критериям в собственных требованиях. Искал того самого человека, потому что скрепя сердцем четко осознавал, что сам он абсолютно бесполезен. Сам он ничего сделать не может. И после бессонных ночей в одиночестве или в обнимку с милым ребенком под боком, Чон так и ни нашел ни одного «стоящего» человека. Но стоило наступить новому дню, стоило солнцу взойти, как глаза наткнулись на того, кто всегда был на виду. Профессор Топ получил свое «звание» не за привлекательную внешность, а за внутреннюю непоколебимость и силу. На протяжении всего занятия Чонгук ни сводил с мужчины взгляда. Все пытался найти хотя бы намек на безразличие по отношению к Чимину. Ничего подобного не происходило. Чхве был собран, внимателен, по-своему заботлив, словно строгий отец, что проявлял любовь скрытно от чужих глаз, притом гарантируя стопроцентную защиту и безопасность. Профессор Чхве Сынхен — был идеальным кандидатом, к такому решению пришел Чонгук за два часа наблюдений. — В день финала кубка по квиддичу…
— Мистер Чон, вы же знаете, что заслужили отстранение от игры, и что именно вы были причиной, по которой «Золотой прайд» лишился возможности побороться за титул чемпиона? — Хриплый голос мужчины звучал тихо, словно мужчина нарочно контролировал его, дабы не разбудить уставшего ребенка. Возможно, потому как Чхве взял Чимина на руки и переложил его на диван, или же из-за полнейшего отсутствия осуждения, но Чонгук даже не думал противиться выдвинутому обвинению, смиренно соглашаясь с каждым словом.
— Да, профессор, всё так, как вы сказали.
Еще какое-то время потребовалось, чтобы накрыть заснувшего ребенка тяжелой, плотной мантией, и только после Топ обратил свое внимание к начинавшему свои обороты разговору.
— Тогда… — Чхве поманил Чонгука рукой ближе к рабочему столу, приглашая присесть напротив. — Скажите заранее, чего вы хотите от меня, после того как поделитесь вашим «сокровенным».
— Помощи. — Гриффиндорец ответил незамедлительно. — Сам я не знаю, как нужно поступить. Я не знаю, что делать.
— Вы заговорили об этом лишь тогда, когда поняли, что мистер Пак потерял все силы от наших занятий и уснул? Мы не будем говорить об игре, я прав, мистер Чон?.. — может быть старшекурснику показалось, но Чонгук услышал в этих вопросах облегчение и некую гордость за себя.
— Д-да, профессор. Я хочу поговорить о Чимине.
— Потому что?
— Я волнуюсь.
Чонгук гулко сглотнул комок нервов, ощутив себя абсолютно беззащитным перед лицом проницательной личности профессора. Тот же, в свою очередь, выжидал мгновения для последующего выпада. Теперь пришла очередь Льва доказывать свою искренность.
— Боитесь его?
— Боюсь за него! — Чон готов был оскорбиться за подобное неверие, да только профессор пронзает его тем взглядом, который он сам наблюдает каждый раз, смотря в зеркало. Что-то граничащее с гиперопекой, обусловленной безоговорочной любовью. — Чимин… он, он мне… дорог. Я волнуюсь за него.
— Мне казалось, в прошлом у вас были весьма особые отношения. Что же изменилось? — особые, сказано очень мягко. Разумеется, до профессора доходили слухи о школьной травле, во главе которой, как утверждалось, стоял никто иной как Чон Чонгук.
— Я… — почему-то сегодня Чонгуку самому захотелось открыться, он решил идти до конца. — Я влюбился в него.
Любовь и правда творит чудеса. Еще год назад Сынхен ни за что бы не поверил, что наступит день, когда Чон Чонгук станет слабым перед силой любви.
— Хм… мистер Чон, к сожалению, я не силен в амурных делах, поэтому не уверен, что смогу оказать помощь в таких вопросах.
— Нет, подождите, профессор… — Чонгук так растерян собственным признанием, что не в состоянии среагировать вовремя, поэтому профессор собственноручно разворачивает русло беседы в другую сторону. Умело, быстро… Нарочно.
— Может, вам лучше посоветоваться с друзьями… Ким Тэхен? Кажется, вы довольно близки с первого года обучения. Уверен, он вам не откажет.
Паника упущенного момента накрывает с головой, Чонгук знает наверняка, что второго такого разв уже не будет: профессор Чхве не даст подобного шанса, а Чонгук более не найдет в себе смелости. Поэтому тело моментально подрывается с кресла, парень успевает лишь сильнее сжать кулаки, прежде чем нервный вопль оглушает пространство.
— Профессор, услышьте меня, наконец! Чимин вызвал материального патронуса! Лебедя! Он смог самостоятельно призвать Черного лебедя! В день финала по квиддичу, после обеда мы с Чимином поднялись на смотровую площадку Астрономической башни. Я позвал его, потому что хотел произвести впечатление, ведь Патронус-чарм очень красивая и романтичная магия. Я просто хотел порадовать его. На последнем занятии у меня получилось призвать патронуса, вы сами видели. Только вот мой патронус — это…
— Красный Волк, что так сильно напоминает крупную лисицу. — Под угольными глазами Чонгук, наконец, приходит в себя, осознавая, что именно он сейчас сделал. Он накричал на педагога школы, в тот момент, как его малыш спал на диване в двух метрах от него. Чонгук машинально разворачивается в сторону Чимина, но тот продолжал находиться в состоянии сна. Даже носиком не поморщил. В то время как профессор продолжил свое замечание. — А ведь лиса — естественный враг лебедей…
— Я ему не враг.
Агрессия в чистом виде, обида. Чонгук пришел за помощью, но в итоге все обернулось самым ужасным образом. Или всё-таки это было чувство вины, ведь обычно именно правда обижается сильнее всего. Сколько бы старшекурсник ни раскаивался, прошлое не подлежит изменениям. Сколько бы он не пытался, а забыть или простить не получается. И единственный способ, который он нашел, чтобы оставаться рядом с Чимином, — агрессия.
— Ведь ты не лис. — И снова эмоциональный фон меняет характер на противоположный. Чхве провоцирует, а после оказывает поддержку, полностью сбивая Чонгука с толку. А ведь он уже завёлся, был готов отстаивать свою невинность. И снова мимо.
— Профессор, Чимин по какой-то причине не смог совладать ни с одной из предложенных волшебных палочек, он расстраивался каждый раз, когда на предмете заклинаний не мог поднять перо хотя бы на миллиметр. Но в тот день призвал материального патронуса с первой попытки, в то время как самые одаренные ученики нашей школы продолжают оставаться в неведение. Разве это не удивительно?
— Удивительно. Я действительно поражен… вашей осведомленностью по поводу мальчика. Оказывается, мистер Чон, вы на удивление внимательный молодой человек.
— Сэр, да ведь речь совсем не об этом!
— Конечно, кроме того, весьма удивительно, что у вас обоих патронусы воплотились в столь редкие явления, как «Черный лебедь» и «Красный волк».
— В-вы не верите мне?
— Верю, мистер Чон. Я верю, Чонгук, что Чимин по-настоящему волшебный мальчик. Верю, что первое волшебство, что он произвел, был Патронус Черного лебедя. Удивительно. — Конец фразы топ обратил, уже непосредственно глядя на замученное спящее личико ребенка. — Не говори никому. И Чимину тоже пока не рассказывай.
— Что, — вопрос был задан, скорее машинально, по какой-то причине Чонгук и сам знал, что подобное лучше придержать в тайне от других, в секрете от Чимина, — почему?
— Ты ведь и сам сказал, что помимо «удивительно», есть «волнуюсь за него». Спасибо, что поделился со мной, я бы хотел однажды увидеть его волшебство, но… — На этом их беседа был прервана. Профессор Сынхен пообещал подумать над тем, что рассказал ему Чонгук. А после отправил с ребенком на руках в спальную комнату, восполнять потерянные силы. И только после того, как гул шагов в пустынном коридоре прекратился, и Чхве остался в полном одиночестве, он позволил себе закончить начатую мысль. — Видимо, в этот раз доверяют тебе, Чонгук, а не мне. Но я верю, что ты оправдаешь его надежды и спасешь, хотя бы еще на какое-то время.
