Уникальный организм/подопытный/жертва. Предвестник мира/бог войны. Герой/Ходячий мертвец. Легенда

      День за днём Ник жил на автомате с одинаковым набором действий, который бы он ещё год назад возненавидел, но теперь он спокойно смотрел на постоянно повторяющиеся партии в шахматы в столовой, те же самые головоломки, которые он спокойно путал и собирал уже с закрытыми глазами, и музыку с кино, что он видел и слышал уже буквально сотни раз за все эти месяцы. Он научился минимально думать о чём угодно, больше размышляя о том, что он делает одно и то же почти каждый день, и целую неделю он много думал только об Иване Львовиче, который будто бы пропал, но он даже был уверен, что психолог снова готовит какой-то план для их следующей встречи, поэтому он просто ждал новой встречи с единственным адекватным зверем, который хоть как-то помогает ему отвлечься от мыслей о неизбежной жизни вечного подопытного, которого даже в случае уничтожения всей жизни на Земле усыпят и перевезут на другую планету на корабле для колонии, чтобы и там долбиться в него и пытаться выяснить то, что здесь не смогли узнать за десятки лет. Однако потом, слушая кино и собирая куб, Ник услышал открытие двери, усмехнулся хоть какому-то разнообразию, всё убрал и увидел в дверях Ивана Львовича с большим лично для себя ноутбуком. — Привет, Ник. — Здравствуйте. Наконец-то скука уйдёт. — Так ты всё-таки хочешь, чтобы я остался? — Нет. Я всё равно не вижу смысла в этом. Просто решил поныть о том, как мне плохо. Как это. Я несколько дней ходил, не садился и даже не лежал. Тупо стоял и ходил, а потом я ныл, что мне очень трудно сесть. Что это крайне утомительные телодвижения для меня. Прямо помню. Я ныл без веских причин, а потом я ещё больше ныл, когда мне сказали, что там никто нихрена никогда ничего не добился. — То есть… НННН? — спросил Иван Львович, поставив ноутбук на стол на другую сторону стола, чтобы президент видел их двоих вместе, и сев за стол. — О, вы знаете про это? Тогда да. Только НННН в их плане. У меня три буквы. Послать бы их на три буквы. В ТЮЗ прямо. Чтобы их там жизни научили. — Понятно. Но ладно. У нас к тебе очень важный разговор, — сказал Иван Львович, открыл ноутбук и показал президента, который всё это время слушал их разговор. — Здравствуйте, Ник. — Здрасьте. Какие гости. Хоть бы предупредили. Я бы помылся. А-то в последний раз я был в воде в феврале, когда сидел в воде. О чём поговорим? — спросил Ник и сео за стол. — Снова о вас. Иван Львович решил, что нам нужно поговорить. — Верно. И… Поговорим мы об этом, — ответил Иван Львович, достал телефон, нашёл запись разговора с Джуди по телефону и включил. «Алло? Это вы? Иван Львович? Это вы?» Президент и командиры не поняли, что это было, но Ник сразу напрягся, когда снова услышал голос сестры, а психолог стал внимательно следить за Ником. «Да. Я…» «Что с Ником? Он был в городе этой зимой, я точно знаю. Где он?» — Что это такое? — сразу спросил маршал через микрофон, однако Иван Львович не ответил. «С ним. А… С ним ничего не изменилось. Он жив. Он такой же, как в вашу встречу. А… Мне нужно с вами поговорить. Наедине. Когда вы будете свободны… Ну… Хотя бы час?» — Иван Львович, что это значит? «А… Да прямо сейчас. Куда мне подъехать?» «Давайте встретимся в Гвардейском парке. В 19 часов у колеса обозрения. Можете?» «Могу. Я буду.» «Спасибо.» Когда же запись закончилась, то Ник и президент остались в недоумении, а маршал уже стал злиться. — Стронский, что это значит? — Я делаю свою работу. — Вы не говориои о каких-то записях. Кто это был? — Это Джуди Хэмонд. Сестра Ника. Я встречался с ней, когда недавно уехал в город, — ответил психолог и продолжил смотреть то на президента, то на Ника, которые ждали объяснений. — Зачем? — Чтобы вам всем всё уже доказать. — Так… Нет. Отставить. Немедленно закончите, — сразу сказал маршал, но тут Ник неожиданно поднял руку и поднял указательный палец вверх, как знак тишины. — Заткни, сука, ебало, блядь, нахуй, — крайне резко выразился Ник, поскольку он очень сильно разозлился на то, что ему не дают поговорить с психологом. — Я тебе что сказал? Не мешать мне беседовать с интеллектуалом, который ценнее всех вас вместе взятых. — Дмитрий Алексеевич, закончите звонок, а ты заткнись, пока я тебя не вырубил. — Я тебя, ебанок сучий, вырублю на тот свет, если ты немедленно не заткнёшься, блядь. — Ты сейчас договоришься, и я тебя точно вырублю на десять лет. — Сука, я попросил тебя не мешать ему работать. Ты совсем тупой, что ли? — спросил Ник, указав на Ивана Львовича. — Всем стоп, — громко сказал президент, которому не нравилась вся эта непонятная ситуация и назревающий конфликт, однако у него возник интерес и вопросы к психологу. — Иван Львович, что вы хотите сделать? — Чтобы вы все послушали нашу встречу. Это моя попытка повлиять на ваше решение по поводу Ника. — Иван Львович… — Пожалуйста, послушайте. Это в интересах всей деятельности в этом комплексе. — Или в ваших интересах? — снова прозвучал голос маршала, из-за чего Ник снова разозлился, но с трудом сдержался, а потом остановился, когда услышал президента. — Маршал! Не вмешивайтесь в этот сеанс, — ответил президент, который всё-таки заинтересовался в том, что хочет сделать психолог. — Продолжайте, Иван Львович, — сказал Дмитрий Алексеевич, и психолог посмотрел на Ника, увидел будто бы просящий взгляд и включил запись самого разговора с Джуди. «Джуди!» В записи сразу прозвучал громкий голос психолога, от чего все поняли, что он звал крольчиху. «Здравствуйте.» «Здрасьте. Что с Ником? Почему вы не отвечали на мои звонки?» Крольчиха сразу начала спрашивать барсука с волнением в голосе, которое Ник отчётливо помнил, но больше всего он мысленно был рад, что снова слышит сестру в реальности, а не в своих воспоминаниях в голове. «С ним всё хорошо. Только… Давайте просто погуляем. Вам не о чем волноваться. Я просто хочу с вами спокойно поговорить.» «Что? О чём?» «Идёмте.» Сразу после последнего слова нависла тишина, которая сразу напрягла Ника, из-за чего он быстро подумал и так и не понял, почему он так волнуется, но предположил, что из-за того, что ему интересна эта беседа. «Так… О чём вы хотели поговорить? И вы ответите на мои вопросы?» «Да и сразу забегу вперёд. С Ником всё по-прежнему, он всё ещё находится в том же комплексе, в том же изоляторе, в том же состоянии сам. На ваши звонки я не отвечал, потому что нам не о чем было говорить. А если вы до меня не могли дозвониться, то это потому, что я был в комплексе, а там заглушена вообще любая связь. Сейчас я с вами связался, потому что этого требует моя работа с Ником.» «А… Э… Ладно. Спасибо. Но… А… А Ник? То есть он ещё жив?» «Да. Он всё тот же. Вообще не изменился. Но я вас разочарую. Он всё ещё жив и именно поэтому он всё ещё хочет умереть.» «Так… Он не передумал?» «К сожалению.» «Но почему? Он же… Наша семья.» «Джуди, поймите. Он очень сильно изменился за весь этот год. Он твёрд в своей позиции о смерти. Ему отвратительно жить в таком состоянии. Он никуда не может деться от собственной памяти, где он отчётливо помнит, как убивал вас, когда вы нашли тот комплекс.» «Но ведь он же не виноват. Он был не в себе.» «Да, но это всё равно удар для него. И даже если он это пережил, то легче ему не стало. Он… Он говорил, что от осознания произошедшего ему стало только хуже, поскольку он понял, что убил своих друзей и чуть не убил вас. И… Есть ещё другая причина, почему он так ненавидит себя.» После последних слов Ник сразу же понял, что психолог может сказать про поезд, от чего он испугался за Ивана Львовича, поскольку он мог рассказать Джуди правду о той трагедии, которую пытались засекретить всеми возможными способами. «Что? Что случилось?» «Вы слышали, что случилось в ноябре в посёлке Трифино?» Этот вопрос заставил уже всех понять, о чём идёт речь, из-за чего президент решил сделать паузу, чтобы всё понять. — Иван Львович, поставьте на паузу, — попросил президент, и барсук немедленно подчинился, боясь реакции президента, хотя он и раньше понимал, что такое будет, когда решал, о чём будет говорить с Джуди. — Вы рассказали ей про Трифино? Что случилось в поезде? — Да. Это было необходимо для нашего разговора. Она должна была знать о Нике всё, чтобы я понял ситуацию. — Зачем? Неужели это было так нужно? — Да. Она должна была понять, почему он больше всего хочет умереть. — Это засекреченная информация, и вы это прекрасно знали с самого начала той трагедии. И вы рассказали об этом гражданскому лицу. Даже если она служит в полиции. Вы не боялись возможных последствий? — Боялся, поэтому я попросил её сохранить эту информацию втайне. Но… Правда, потом я попросил её сказать родным, чтобы они молчали, поскольку я понял, что она не сможет не рассказать им. — То есть вы понадеялись на то, что они ничего не расскажут? — Это было обоснованно. Я беседовал с ней по телефону и после той трагедии. Она звонила, чтобы спросить про Ника, но я ей говорил, что ничего ответить не могу. И спросил у неё про правду. Она сказала, что только её семья знает всё. Больше никуда эта информация не уходила. Поэтому я сделал вывод, что и в этот раз информация не уйдёт за пределы их семьи. — Даже если так. Это всё равно было рискованно. Они могут рассказать правду. — А кто им поверит? — внезапно спросил Ник, который на этот раз был очень спокоен. — Кто поверит, что она является сестрой железного монстра, из-за которого в поезде погибли гражданские? Кто вообще поверит в этот бред? Генерал Важная Важность всех обдурил и сказал, что выжившие свидетели на станции обкурились того газа, а полицию на станции он просто заткнул подписками и компенсациями. Кто поверит, что ту резню устроил дикий труп? — Возможно, но это не повод, чтобы рисковать утечкой информации. Тем более вы ещё известны многим. Кто-то может и связать факты. — Кто? Сторонники заговоров? Они скорее вас с пришельцами свяжут. Чего там. Важная новость. Президент России заключил союз с цивилизацией планеты Нибиру, чтобы захватить мир. Кто поверит, что одна крольчиха точно знает, кто там был на станции и что случилось в поезде? Уверен, что вы засекретили всё это лучше, чем число ядерных боеголовок в стране. — Да, но всё равно риск. Итак, Иван Львович, вы точно уверены, что утечки не будет? — Уверен. Эти… Звери знают, в какую ситуацию попала вся их семья. Они понимают, что утечка может грозить и им. — Ясно. Посмотрим. Продолжайте, — сказал президент, после чего психолог нажал на кнопку, и запись снова воспроизвелась. «А… Да. Но… Причё… Нет… Что? Там тоже был Ник?» «Да. Как вы догадались?» «Так ведь в новостях говорили, что какого-то лиса забрали на поезде. Это был он?» «К сожалению, это правда. Та трагедия случилась из-за комплекса. К нам пришли те, кто был ответственен за весь тот комплекс. Они получили Ника, другие такие же скелеты, все данные, всю информацию и всё, что они могли унести. А… Потом уже на пути на них напали наши военные, которые усыпили всех, кого смогли, ликвидировали тех зверей и забрала все материалы обратно в комплекс. И… С этим связана основная причина того, почему Ник хочет умереть. Дело в том, что во время проведения штурма поезда Ник освободился из ящика, в который его посадили. И… Он устроил резню в поезде. Почти ту же самую, что вы видели в комплексе во время своей операции. Убивал всех, кто на него нападал, но те звери стали прикрываться спящими гражданскими. Но… Он не остановился. Он видел, что им угрожают, и даже видел, как у него на глазах этих заложников убивали, чтобы его угомонить, но он не остановился. Он продолжал их убивать. И теперь Ник винит себя в этом. Дело в том, что он сам этого захотел. Он сам много раз говорил, что хотел их всех убить, но не обращал внимание на погибающих заложников. Он сказал, что будто уподобился тому монстру, в которого превратился.» Сразу нависла продолжительная тишина, где Ник и президент терпеливо ждали, поскольку поняли, что в тот момент Джуди пыталась осознать такую информацию. «В… В смысле? Он… Не обращал внимание?» «Да. Он сказал, что будто впал в невероятную ярость и гнев. Будто он уподобился тому монстру.» «Но… Боже мой. Там же 39 гражданских погибло. Он…» «Нет. Не все. Лишь часть. Остальные попали под перекрёстный огонь штурмовых групп, которые зачищали поезд. И вертолётов. Да, это ужасно, и именно поэтому Ник себя ненавидит. Он считает, что сам по своему желанию стал чудовищем, которое не обращает внимание на окружающих. Он ненавидит себя за все эти убийства, которые случились именно по его вине. Когда он очнулся после эксперимента, то он стал монстром, который убивал всех подряд. Ник это понимает, но вот понять себя он не может. И он не хочет, чтобы кто-то ещё пострадал из-за него.» «Но… Но ведь… Он же был в городе. Я видела его в интернете, его открыто показывали в новостях. Что было там?» «Он сбежал от нас сразу после той операции на железной дороге.» «Подождите… Это случилось вечером 27-го ноября. Утром 28-го я пришла на работу, и мне сказали, что в комплекс уехали наши…» «А, да. Простите, перебью. Да. Ваше начальство отправилось к нам. И именно в тот час Ник сбежал. Я сразу объясню. В ходе операции он превратился монстра, но потом его усыпили с помощью того генератора в ящике, который те звери тоже забрали.» «Стоп. Так он всё-таки стал монстром? Поэтому из-за него убивали заложников?» «Да нет же. Он сам сказал, что лично и по своей воле не обращал внимание на их гибель. Он уже сам жаждал убить тех зверей. Монстром он стал потом. Потом его вырубили и вернули в комплекс. Там вышел грубый разговор. Ваши и наши командиры, я и Ник. В итоге всё закончилось тем, что он сбежал от нас.» «Как сбежал? Я не… Как вы его отпустили?» «Его недооценили. Он неожиданно начал очень высокого прыгать. На несколько метров вверх. Группы захвата не смогли его схватить. В итоге он со связанными руками сбежал прямо у нас на глазах.» «Но… Шеф мне ничего не сказал. Ни мне, ни Диме. Никому, хотя мы знали, куда он поехал.» «Да. С ними обоями связались уже после их ухода с объекта. Ии приказали всё держать в секрете и не вмешиваться ни при каких обстоятельствах. Для надёжности им позвонили ещё и мэр с губернатором.» «Но ведь он же сбежал. А если с ним что-то случилось, и он бы снова стал монстром? И кого-то убил? Боже…» Джуди говорила взволновано и со страхом в голосе, из-за чего снова замолчала. «А те звери в поезде. Там же… Столько погибших было. А он… Нет. Подождите. Хватит. Можно мы сделаем перерыв? Мне… Мне это надо… Мне подумать надо.» «Хорошо. Можем прогуляться.» «Да… Пожалуйста.» Уже во время тишины на записи Иван Львович остановил запись и несколько секунд просидел тихо, смотря на Ника и президента. — А… Здесь мы пошли просто по парку. Молча. Мы потом перекусили и продолжили гулять. Я перемотаю на разговор? — Да, но пока ответьте. Зачем вам была нужна эта встреча? Зачем вы рисковали и выдавали такую секретную информацию? — Мне было нужно узнать настрой семьи Ника насчёт него и происходящего. А ещё, чтобы вы понимали, как им всем плохо от такой жизни. Я думал, что это может повлиять на ваше решение. — Сомневаюсь. Как я понял, Виктор Алексеевич и Игорь Николаевич ничего не знали о настоящем содержании этой нашей встречи, раз маршал недоволен. Как и я, кто также ничего не знал, потому что вы умолчали. Теперь, чтобы продолжить нашу беседу, вы должны рассказать абсолютно всю правду. Причём всю и досконально. Вы серьёзный и умный специалист, который знает, где работает и с чем имеет дело. У вас должны быть крайне веские основания, чтобы рисковать утечкой такой секретной информации и для обмана ваших командиров и даже меня. И уверен, что вы знали, что я потребую настоящие причины всего происходящего. Поэтому скажите всё. И я не прошу. Я приказываю вам немедленно рассказать всё, — твёрдо и настойчиво сказал президент, а Иван Львович посмотрел на Ника, понял по его взгляду, что он тоже хочет всё узнать, поэтому мысленно собирался рассказать Нику всю правду про свой план, где тот в итоге решит, что даже Иван Львович не был с ним честен. — Хорошо. Я скажу всё. И сразу скажу, что всё началось ещё с тебя, Ник. — Да неужели? А здесь хоть что-нибудь начиналось не с меня с прошлого ноября? Скажите что-нибудь новое? — Не скажу. В общем… Ещё при наших первых встречах я заметил очень важную деталь. Скажем так, ты становишься более честным, если до этого ты испытывал эмоциональный стресс. Вспышки гнева заставляли тебя говорить всё, о чём ты думаешь, но потом эта честность оставалась после вспышки. Помнишь те более спокойные разговоры после твоего гнева? — Не продолжайте. Я всё понял. — А… Понял? — Да. Только что. Секунды за четыре. То есть всё это было тоже спланировано? Все эти разговоры после гнева? Даже тот цирк, который я и генерал устроили в момент подписания договора? Всё это ради выкачивания правды из меня? И те ваши слова, чтобы я выпустил на него пар и успокоился в плане этой твари? Всё это ложь? — Частично да. На тот момент у всех и даже у меня были подозрения насчёт тебя и договора. Ты слишком легко на него согласился. И мне нужно было вытащить из тебя правду. И мы её получили. — Вот оно как. То есть и вы надо мной издевались и со мной играли. — Нет… — А вы вообще были со мной честны? — Почти всегда. Я почти тебе не врал. Мои родные, те случаи в моей работе, все мои предложения тебе. Это всё правда. Я действительно обеспокоен твоей судьбой и мне действительно жаль, что тебе приходится так жить, но пойми, что в первую очередь я работал. Я должен был установить с тобой контакт и уже потом влиять на тебя в нужном направлении. Но я не врал тебе насчёт отношения к тебе. Мне очень жаль, что с тобой всё это произошло. — Знаете, на что это всё похоже? На наши договорённости, которые были напечатаны и подписаны. Верно, Дмитрий Алексеевич? — Да, похоже, но заметь деталь. Я действительно доброжелательно к тебе относился. Ты не получил смерть, как вы договаривались, но вспомни все наши с тобой встречи. Я работал с тобой по приказу и я был заинтересован, чтобы вся деятельность в этом месте была успешна, но мне не было на тебя плевать. Ты небезразличен мне. И мне действительно жаль, что ты вынужден так жить. — Поэтому играли со мной и вызывали мои психозы. — Потому что у меня не было выбора. Ты был невыносим. Ты был совершенно нестабильным психически и эмоционально. Ты закрывался абсолютно от всех и даже от собственной сестры, на которую ты в итоге накричал. Я уже не знал, что с тобой делать, пока не понял, как тебя можно разговорить и хоть что-то ещё узнать от тебя. — А что, неужели тогда вы не поняли, что я так страдаю? — Я понял, но я всё-таки был заинтересован в работе. Ты же всё прекрасно понимаешь. Мы столкнулись, неизвестно с чем из космоса, и на тот момент ты был единственным ключом к понимаю происходящего. Мы были обязаны получить всё, что было возможно. Поэтому да. Я специально тебя провоцировал, чтобы узнать твою позицию и прочее. Но не забывай, что это помогло мне работать с тобой. Я помог тебе изменить свою позицию к окружающим. Ты больше не тот безразличный эгоист. — Однако я не перестал им быть. Я всё ещё хочу сдохнуть и мне плевать на других. — Почему ты тогда не пошлёшь нас всех сейчас и не выгонишь отсюда? — Потому что это ничего не изменит. — Нет. Потому что ты хочешь узнать правду от своей семьи. Тебе важно знать их отношение к себе. И весь этот мой сегодняшний план снова основан на твоём эмоциональном состоянии. Видишь ли, маршал думает, что ты всё равно врёшь насчёт этих технологий. Он считает, что ты всё-таки что-то знаешь, но молчишь, — ответил Иван Львович, и Ник сразу посмотрел на камеру в углу, но психолог решил не устраивать очередной спор между Ником и маршалом. — Не смотри на него. Смотри на меня, пожалуйста. Не вмешивай его сюда. Ты же сам говорил, что он ни на что влияет. — Ага. А это что такое? Опять игра, но моими словами? Чтобы какие-то эмоции у меня вызвать? — Нет. Мне нужен ты, а не твой очередной спор. Так вот. Весь мой план пошёл от этого убеждения. Хотя я с этим был не согласен. — Да что вы. Неужели потому, что вам было до меня дело? — Да. И хватит так говорить, будто я всегда тебе врал. Мне действительно не плевать. И я много раз докладывал, что не вижу у тебя признаков лжи. Я говорил им, что ты не врёшь, потому что в ином случае ты бы сказал правду, чтобы больше не испытывать ту боль от генератора, однако маршал считает, что ты врёшь из-за своего эгоизма и убеждения в том, что ты будешь что-то скрывать, чтобы военные и учёные ничего не узнали и не добились успеха. — Значит, он всё-таки разумный, поскольку он думал вполне логично. — Да. Логично, но я уже доказывал обратное. У тебя не было никакого смысла врать. Однако все эти проверки с генератором продолжались. Теперь же я сказал ему, что докажу, что ты не врёшь. — Как? Где провокация? Что вы будете делать, раз я теперь всё знаю и я спокоен? — Да, но дело не в провокации. Я предположил, что твоя честность сохраняется даже после эмоционального всплеска. И это не обязательно должен быть гнев. И сейчас этот всплеск связан с этой встречей. Я расчитывал на твоё внутреннее проявление эмоций, под которыми ты расскажешь, что ничего так и не узнал про эти технологии. — Интересный план. Но опять же. Какой в нём смысл, раз я всё знаю? Вы же точно знали, что так будет. Так на что вы рассчитывали? Что я всё узнаю и пошлю вас? — Я это предполагал, но не расчитывал на это, поскольку я знал, что ты заинтересуешься моей встречей с Джуди. И я видел, как ты сейчас с интересом смотрел и слушал. Ты же снова её слышишь спустя столько времени. — Да, но опять. Какой от этого толк, раз я всё знаю, а та гнида всё равно не поверит, даже если я поклянусь шахматами, телефоном, кубами и всем прочим, что мне здесь дали? — А это уже касается вас, Дмитрий Алексеевич. — Приятно знать, что вы не забыли, что я здесь, — в шутки ответил президент. — Простите. Тут всё сложно, как и раньше. Это же Ник. Так вот. Расчёт был на изменение вашей позиции по-отношентю к Нику. — Каким образом? Вы не смогли это сделать раньше. Что изменилось? — Моя запись. Моя встреча с Джуди. Я пошёл на отчаянный шаг и решил с вами обоими поговорить, чтобы он просто всё узнал и принял участие в беседе, а вы всё именно лично и точно всё узнали, поняли и изменили решение. — Считаете, что я что-то не знаю? Что от меня что-то скрывают? — Ну-у, в принципе нет. Не думаю, но для надёжности я решил сделать такую встречу. Риск, но я думаю, что он окупится. — Так какова ваша цель? На основе чего я должен изменить позицию? — На записи. Вы лично узнаете, как его хотят увидеть дома. Даже если он опасен для окружающих при конкретных и точных обстоятельствах. Я решил, что есть возможность всё-таки на вас повлиять и дать ему смерть или же всё-таки отпустить на свободу при условии его полного подчинения. — Вы сами прекрасно знаете, что это невозможно. — Так посадите его под домашний арест. Нацепите на него с десяток браслетов и с десяток маяков. Точно будете знать, что он никуда не уйдёт из собственного дома, где он будет спокойно жить вместе с семьёй. На улицу он выйдет только для того, чтобы сесть в машину и приехать сюда. — Даже в таком случае это риск. Одно серьёзное ДТП, и уже в течении суток весь мир облетит новость о страшном монстре и сотнях жертв. — Я знаю, но именно поэтому это отчаянный шаг. — Почему? Что изменится, если я не изменю решение? — Я попрошу разрешение об уходе, — наконец-то сказал Иван Львович, от чего удивились все, кто слышал разговор, а Ник быстро подумал во время этой тишины в изоляторе и понял, что психолог к нему мог прислушаться, а президент быстро всё осознал и решил спокойно всё узнать. — Почему? — Я… Составил доклад. В нём описана вся моя работа в этом месте. Основные мои мысли и выводы. И… Вывод о том, что я больше никак и ничем не могу помочь в плане Ника. Я исчерпал себя. И… Я просто хочу домой. Я хочу перестать врать своим родным. А с учётом разных перспектив я не вижу смысла продолжать здесь работать. Я действительно сделал всё, что смог. Ник… Сказал верно. Сейчас далеко не ноябрь 37-го года, когда никто ничего не понимал, а с ним нужно было выстраивать отношения. Если хочешь сказать по-своему, то скажи. Я неправильно могу передать мысль, — сказал психолог Нику. — Да нет. Что вы. Здесь президент. Как-то неприлично. Тем более Виктор Алексеевич молчит, а мистер-герр-сэр-генерал не стоит у меня за спиной и не высказывается. Поэтому нет. Мне нечего сказать из приличного. А основную мысль вы правильно передали. Продолжайте, — с прежним спокойствием ответил Ник. — Ладно. Так вот. Я действительно не вижу никаких перспектив, так как все всё друг о друге знают. И я уже ни на что повлиять не могу. И ещё. Важно и то, что я прогнозирую на тот случай, если Ник останется здесь. Это будет грозить всем нам проблемами, потому что в какой-то момент он попробует сбежать, и неизвестно, чем всё это кончится для нас. Всё это также описано в моём докладе. — Хорошо. Я посмотрю ваш доклад и подумаю над вашей работой. Включите запись, — умеренно попросил президент, и все продолжили слушать запись разговора двух зверей. «Джуди.» «Нет. Я ещё думаю. Я… Ещё ем мороженое. Я думаю.» «Хорошо. Тогда просто послушайте.» «Нет, не хочу. Пожалуйста… Я… Ещё не принимаю, что услышала. Я не верю, что он… Так поступил. Нет. Вы врёте. Он бы никогда так не поступил. Он… Он бы никогда так не сделал. Он не был способен на это.» «Как раз и был способен. Он непробиваемый киборг, который в порыве гнева не остановился, когда ему приказывали остановиться под угрозой убийства заложников.» «Да невозможно это. Он в максимальном психозе и пьяным в хлам никогда бы так не поступил. Докажите.» От этих слов Нику стало приятно, поскольку он понял, что даже после случившегося она не может так легко поверить в такие слова о брате. «Не могу. У меня нет доступа. Но… Мне сказали, что группа захвата видела, как он прямо у них на глазах вгрызся в голову одного бойца тех зверей и оторвал часть головы. То есть… То, что вы видели сами в комплексе.» «Допустим. Но он бы не рискнул заложниками. Он всегда не рисковал напрасно другими. Он в первую очередь рисковал собой.» «Правда? Он не действовал без приказов, из-за чего страдали другие?» «Ну, было такое, но потом он менялся в лучшую сторону. А тут вдруг плюнул на заложников и всех перебил? Это бред.» «Простите, но это так. Поэтому вам сейчас лучше смириться с этим.» «Нет. Никогда не смирюсь.» «А зачем мне врать?» «Я не знаю. Может, это какая-то ваша проверка. Ник вот часто корчил из себя психолога, пытаясь что-то выведать у меня. Он меня этим бесил. А теперь вы так легко говорите, что он допустил смерть гражданских и даже плюнул на них?» «Да.» «Да… Бред это. Но… Что-то тогда не сходится. Я точно знаю, что он был в городе этой зимой. Почему он там никого не убивал и никто из-за него не погиб?» «Откуда вы знаете?» «Так я с Димой обшарила все департаменты и отделения полиции. По всему городу был зафиксирован странный индивид с большими чёрными руками. Чаще всего встречалась именно эта деталь. Все свидетели говорили одно и то же. А тот пожар прямо в Новый год? Я проверила записи на той улице. Это точно был Ник. В новостях показывали разные записи с телефонов у свидетелей. И он потом всплывал каждую неделю. То здесь, то там. А… А тот случай на реке? Он спас парня, и его сняла куча народу. Целую неделю в новостях показывали те кадры, где он выглядит таким, каким я его видела в комплексе. Я же не дура? Это был он?» «Да. Это всё было он. И снова забегу вперёд. Вскоре после этого Ника поймали. Слышали про операцию военных седьмого февраля?» «Да. Там что-то про террористов. Только окружающие там слышали какой-то странный звук. Некоторые говорили, что это было похоже на крик.» «Было такое. Это Ник кричал. На самом деле это была постановка. Военные подключились ко всей системе видеонаблюдения в городе. Они следили за Ником постоянно. И в итоге они обнаружили, что Ник почти всегда бегает за сиренами. В основном полиции и пожарных. И вот он в тот день побежал за одной машиной, где тем полицейским приказали проехать рядом с парком, где был Ник. Он побежал, пролез на склад и там его уже схватили. А всё обыграли, как обезвреживание террористов.» «А… Подождите. Я… Помню время той операции. Какого парка? Где был Ник?» «В этом парке. В Гвардейском. И скажу сразу. В то время Ник был с вами.» «Что? Где?» «Рядом с вами. Оказывается, что он следил за вами все эти недели.» «А… Так он действительно следил?» «Вы знали?» «Нет, но догадывалась. Только… Я не могла понять, почему мы его не видели.» «Э… Да. Это из-за того, что он сильно изменился. Он не мог простить себя за то, что устроил в поезде. И он всё ещё ненавидел себя за то, что убивал ваших общих друзей. Он не мог просто так показаться вам, будто ничего не случилось. Поэтому он просто за вами следил.» «А как же папа? Он же обещал, что убьёт его.» «Я не знаю. Ник просто сказал, что он так и не смог определиться в плане вашего отца. Ни тогда, ни потом. Будто он не знает, как о нём думать. В общем… Он просто не определился в плане отца. Как и в плане вас всех.» «В смысле?» «Он не знает, что думать о вас. Он… Он как бы вас всех ещё любит, но в то же самое время не может так просто к вам придти после того, что случилось с ним и что случилось из-за него. Просто… Мы все пришли к выводу, что именно Ник стал причиной того, что случилось. Ведь именно он продолжил следовать за тем грузовиком. Даже когда он заехал в заброшенный посёлок. После этого обратного пути уже не было. Он бы в любом случае сражался до последнего и учёные бы его использовали в эксперименте. Поэтому он видит в основном картину, где весь этот кошмар начался именно за него и из-за его решений в тот день с грузовиком.» «Но… Но ведь… Он же сбежал сюда. И помогал другим.» «Он это объяснял помутнением рассудка. Я же пришёл к выводу, что это у него природа такая. Он просто такой зверь и так был воспитан, что небезразличен к проблемам другим. Ну, если конкретно, то у него синдром спасателя.» «А… Я говорила ему про это. Но он всё отрицал.» «Неудивительно. Он много чего отрицал. Даже то, что он вас всех ещё любит.» «Почему?» «Он не видел смысла в вас. Точнее он не видел смысла в своей жизни с вами после всего случившегося. Он монстр, который стал массовым убийцей и из-за которого убивали других зверей. Тот день в поезде сильно по нему ударил. Он говорил, что действительно является ужасным убийцей, который будто бы уподобился тому самому монстру, который без разбора убивает всех вокруг. Он не мог выдержать то, что он сам по своему желанию рискнул жизнями заложников и пошёл убивать тех зверей, прекрасно видя, что они убивают заложников, пытаясь заставить Ника остановиться. Он до сих пор себе этого не простил. Если резню против полиции он мог понять, то резню в поезде нет. Поэтому ему так не легко определиться даже в плане вашей семьи. Он думает, что вы должны знать всё про него и в том числе про поезд, потому что без вашего мнения он не может определить свою позицию.» «Так… Я не поняла. Он хочет к нам вернуться?» «Хочет, но точно и открыто в этом он не признаётся и он в этом не видит смысла, потому что даже в таком случае он продолжит жить в теле монстра с точными и детальными воспоминаниями о десятках смертей от него самого и просто из-за него. А ещё… Его бесит то, как он живёт сейчас. Его бесит отношение к нему от военных.» «Какое? Что они делают? Что случилось?» «Да-а… Многое. Если проще. Военные и учёные добиваются результатов и знаний об этих технологиях. Я… Лучше про основные моменты промолчу. Скажу лишь то, что ему не нравилось отношение к нему, как к подопытному. С ним даже заключили договор о сотрудничестве, в который он верил, но по прошествию месяцев он перестал в это верить. Ему дали шахматы в изолятор, компьютер, телефон, кубики Рубика, часы и даже шахматные партии и вышибалы с персоналом комплекса.» «А… Понятно. Ладно, а… Э… Но… Он действительно попросил вышибалы?» «Да. Он хотел проверить себя. Но потом их ему запретили. Остались только шахматы. Сотни партий против солдат за месяцы. Ситуация изменилась, когда его стали использовать в экспериментах. Вы же помните, что Ник теряет сознание, когда он подключается к генератору?» «Да. Я… Не видела, но слышала его крики, когда мы вперве пришлив комплекс.» «Да, но это не всё. Этот генератор работает даже тогда, когда Ник в своём уме. В своём полном сознании, когда он был самим собой, а не монстром. И дело в том, что он тоже подключается к генератору, но действует это также, как на монстра. Излучение от генератора причиняет ему страшную боль и издаёт какой-то громкий звук в ушах. Он всё-таки согласился на них, но со временем этих пыток для него становилось всё больше, а результатов нет. В итоге вся эта история с договором закончилась тем, что… А… один маршал из верховного командования и Ник так поссорились, что возненавидели друг друга. Если совсем проще. С момента поимки Ника в феврале его отношения с военными окончательно остановились на стадии конфронтации. Они все друг друга ненавидят, а Ник даже мечтает их всех убить. Ему просто не нравится то, что его используют, как подопытного, а ему не дают умереть. Вот в принципе и всё.» После рассказа возникла пауза, где президент и Ник думали, что Джуди размышляет над услышанным и пытается понять, через что Нику пришлось пройти. «Перерыв. Мне… Мне надо подумать.» «Вам никуда не надо? Я вас не отвлекаю?» «Нет, всё нормально. Хотя… Я была бы не против уйти и забыть всё это. Боже… То есть… И… И? И что? Это всё? Всё это происходило с моим родным братом, а вы мне не сказали?» «Мне запретили всё это разглашать. Это была секретная информация.» «Почему тогда сейчас говорите? Зачем вы вообще пришли?» «Ну, мне нужно узнать, что вы думаете обо всём этом уже сейчас, когда вы знаете основные моменты этого года. Раз это важно для Ника, то я помогу ему это узнать. И… Мне это нужно для дальнейшей работы с ним. Поэтому можем вот как сделать. Желательно, чтобы вы вернулись домой и рассказали всё родным. Настя сейчас с вами?» «А… Нет. Она летает. Только через неделю вернётся.» «Тогда лучше поговорите только с родителями. Мне надо знать то, что вы думаете обо всей этой ситуации. Только вот ещё. Ответ мне нужен желательно завтра. А… Я в город заехал ненадолго. Поэтому не тяните.» «Да… Хорошо. Я поняла. А вы уже уходите?» «Нет. Я могу спросить, что вы сейчас думаете о том, что я рассказал, но сомневаюсь, что вы всё осознали и прямо сейчас можете дать чёткий ответ.» «А… Да. Вы правы. Тогда… Я пойду. Когда мне позвонить? Мы же лично будем говорить?» «Да. Узнайте от родителей всё, а потом позвоните. Мы с вами встретимся. Только у меня ещё одна просьба. Больше пока что никому ничего не сообщайте. Ни вашим коллегам, ни друзьям, ни даже вашей бабушке.» «Почему?» «Наша встреча строго личная и желательно, чтобы всё, что я рассказал, не ушло далеко. Я рассказывал вам секретную информацию, поэтому нежелательно, чтобы возникла утечка.» «Хорошо. Я поняла. Я всё сделаю.» «Спасибо. Что ж. Тогда до свидания.» «До свидания. Спасибо вам.» Когда они попрощались, то запись через несколько секунд закончилась, однако три зверя и командиры в комнате наблюдения продолжали молчать, поскольку Ник и президент думали, что сказать. — Вы всё ещё уверены, что утечки не будет? Нужны крайне веские основания, чтобы рассказывать такие секретные вещи посторонним. — Да, уверен. Я и на следующий день с ней об этом поговорил. Эта семья доказала, что осознаёт всю опасность такой информации. Они же не рассказали про то, что уже узнали. — Посмотрим. Что было на вашей следующей встрече? — Она всё узнала от родителей, и я спросил её обо всём нужном. — И что она сказала? — Что все они трое крайне расстроены всем, что случилось с Ником и с теми, кто его окружал. Им всем было больно от того, что случилось в поезде, однако они всё равно хотят его видеть и хотят как-то помочь ему разобраться с тем, что с ним случилось. — Как разобраться? — Помочь стать прежним. Не таким… Грубым и жёстким, как сейчас. Снова сделать его хоть немного прежним. Они хотят, чтобы он к ним вернулся. — Даже после того, как они узнали, что он сделал по своей воле? — Даже после этого. Они были рядом, когда ему приходилось убивать ещё на службе. И сейчас они также хотят ему помочь. Они считают, что он это всё-таки сделал не со зла. — Ясно. И что дальше? Что прикажите делать? — А… Я настаиваю, чтобы вы прослушали следующий наш разговор. Это важно для принятия вашего решения, — ответил Иван Львович, а президент стал молча думать об этом, после чего стал вспоминать, когда он ещё найдёт время для встречи, а Ник так и продолжал молча сидеть, слушать двух зверей и быстро проматывать в голове весь разговор с записи. — Хорошо. Я выслушаю. Оставайтесь в комплексе. Вам сообщат время и день нашей следующей встречи. Виктор Алексеевич, пришлите мне запись сегодняшней встречи. И ещё. К Ивану Львовичу не предъявлять претензии. Не мешать исполнению его плана. У вас есть информация, которою вы не можете раскрыть сейчас? — спросил президент, обращаясь уже к барсуку. — Есть. — Тогда раскроете на нашей следующей встрече. Приказ ясен, Виктор Алексеевич? — Так точно. — Спасибо, ВикторАлексеевич. Иван Львович, Ник, До свидания, — ответил президент и закончил сеанс связи, а Ник и психолог продолжили молча друг на друга смотреть, не зная, что сказать. — Он все наши встречи видел? — А… Да. — Оу, прелесть. Выходит, что у меня вообще нет секретов. Всё знают, что я делаю и что говорю. Все видели мои бредни и психозы. И вы надеятесь, что он изменит решение? — Да. — Зачем? Почему вы так убиваетесь из-за меня? — Так ведь ради тебя. Не раз же говорил. — С вами могли и уже могут что-то сделать. К чему такие риски? Я вам не сын, не отец, не дочь. Просто пациент с долбанутыми мозгами. К чему такие риски? — Потому что… А… Я всё ещё верю в твоё изменение. Думаю, что ты ещё можешь стать хоть немного прежним. Я об этом ещё потом поговорю с вами обоими. — Зачем? Вот нахрена вам это? Рисковать всем ради чего? Куски мусора со сваренными мозгами? — Хватит так о себе говорить. — А как мне ещё о себе говорить? Я уже давно сказал, что ненавижу такую жизнь и что мне отвратительно так жить. Зачем вы продолжаете биться в эту тупую стену? Сами же сказали, что исчерпали себя. — Исчерпал, но это мой последний шанс что-то изменить. — Зачем? Чем я вам так ценен, что вы так рискуете? Неужели труп вам дороже родных? — Не дороже. Однако мне всё равно на тебя не плевать. Поэтому я и пошёл на такой отчаянный шаг. Я психолог, и мне есть дело до чужого горя. Тем более я узнал от Джуди, какое именно в твоей семье случилось горе. — Ой. Мама ходит ко мне в комнату иногда и плачет. За всё недели в городе я увидел это лишь три раза. Не велика трагедия, чтобы так рисковать. — Нет. Ты ошибаешься, если думаешь, что там так просто. — А что там тогда? — Узнаешь позже. Вы оба. — Ладно. И чего тогда мне делать сейчас? — Ждать. А пока… Можем сыграть. — Никаких игр. Немедленно покиньте изолятор, — внезапно приказал маршал через микрофон. — А-а-а… Как же прекрасно время, когда я вас здесь не слышу. Особенно, когда мы тут беседуем. Чего пристали? — Иван Львович, вам есть, что ещё сказать? — А… Нет. — Тогда немедленно выполняйте приказ. — Ты меня провоцируешь, гнида сраная. — Ник, стой. Не надо. Лучше подожди. — А какого тогда хрена он опять нам мешает? — Это ожидаемо, поэтому пока. До встречи, — ответил Иван Львович, быстро ушёл из изолятора и на автомате пришёл в комнату наблюдения, где его ждал недовольный маршал. — Это что за фокусы? Что за авантюра с президентом? — Я выполняю свою работу. Помогаю вам сладить с Ником. — Это чёртово самодурство. Немедленно выложите весь свой план. — Не могу. Нам обоим дали чёткие приказы. Лично Дмитрий Алексеевич. — Я этого не слышал. Немедленно отвечайте. — Я не могу ослушаться приказа. — С учётом вашего обмана всех вокруг вам это не составит никакого труда. — Это был не обман. Я не врал, что хочу доказать отсутствие лжи у Ника насчёт технологий. — Вы так и не задали ему эти вопросы. — Потому что запись не та. Если бы я включил нашу вторую встречу, то мы бы всё снова обсудили, но раз Алексеевич сказал, что в следующий раз, то в следующий раз. Это приказ. Кто я такой, чтобы ослушаться приказов? — Манипулятор. — Неудивительно. Я психолог. Я должен работать на психике своих пациентов. — Я не про это. Вы врали всем вокруг, чтобы остаться наедине с президентом и даже потребовали вас троих оставить одних, потому что знали, что я вам помешаю из-за вашего обмана. И это уже не говоря о том, что вы рискнули утечкой секретной информации, поскольку понадеялись на понимание гражданских лиц. — Джуди не совсем гражданское лицо. Она ещё на службе. — Сути это не меняет. Это утечка. Будь моя воля, то немедленно бы отдал вас под суд за разглашение военной и государственной тайны. — Да. Но у вас сейчас и в плане меня нет воли. Вы не можете требовать от меня все детали моего плана. Вы ослушаетесь приказа и будете препятствовать моей работе и деятельности этого комплекса, хотя в наших же интересах узнать всё возможное об этих технологиях из космоса. — Тогда что за склонение мнения президента к смерти Ника или его свободе? Что за предложение о каком-то домашнем аресте в своём доме? — Это в интересах коллектива этого комплекса. Как скоро Ник окончательно сорвётся и перестанет обращать внимание на жизни окружающих? Как скоро он может начать осуществление своего плана побега, если к нему не изменится отношение? — Уж лучше попытаться остановить его и держать здесь до тех пор, пока он не будет бесполезен, чем отпускать на волю неуправляемого и опасного индивида, который устроил трагедию и шум на весь мир, чем тот поезд. — Вот президент, командование и правительство решат, что нужно делать. — Тогда, требую ваш доклад, о котором вы говорили. Дмитрий Алексеевич про него не говорил, поэтому я требую его. — Я не могу. Это нарушит мой план. Вы всё испортите, если сами скажите президенту о его содержании. — Тогда я доложу, что вы отказываетесь предоставить мне эту информацию, поскольку по протоколу такие вещи должны проходить через меня. Здесь только у меня есть связь с Москвой, поэтому только мне решать, что именно президент будет получать из этого места. — Вот это меня как раз и беспокоит. Вы… Можете неверно истолковать мой доклад, и это скажется на позиции Дмитрия Алексеевича. — Всё, хватит. Выполняйте приказ и представьте мне весь ваш доклад. Если сами его не предоставите, то я сам его достану. Разговор окончен, — строго ответил маршал и ушёл из комнаты, оставив в ней лишь майора и психолога. — Я будто в прошлое попал. Пререкался с генералом, а теперь с маршалом, — высказался Иван Львович, а майор решил не молчать. — Однако они оба правы. Ник крайне опасен. — Да, но это не повод так к нему обращаться. — Вообще-то повод. Причём веский. Это безопасность граждан. — Формально он и сам гражданин. Официально он просто пропал без вести. Его никто не хоронил и его останков нет ни у кого. И в законе не написано, что гражданами страны являются только полностью органические существа. — Да, но опасности это не уменьшает. Вы же сами всё знаете и понимаете. Так зачем такие риски? — Я уже говорил. Это ради нас всех. Лучше стабилизировать состояние Ника и предотвратить возможный вред от него, чем продолжать давить на него, что повлечёт за собой ухудшение его психического состояния. Лучше не ждать, когда он сорвётся и всех нас перережет. И тем более лучше не ждать, когда он научится игнорировать генератор. — Да, но его свобода грозит оглаской, если с ним что-то случится. Уже не получится скрыть десятки погибших в крупном городе. — Значит, надо думать о мерах сдерживания Ника в его доме. Не думали об этом? — Я не знаю. В совещании командования я не участвовал. Хотя лично у меня такая идея была. — Вот. Вы понимаете, что выход есть. Теперь и все должны понять. — сказал Иван Львович, на что Игорь Николаевич не стал отвечать, после чего они оба вернулись к своим делам, а Ник так и продолжил смирно сидеть и снова и снова проматывать в голове то, что услышал на записи, поэтому он очень сильно сильно ждал новую встречу, где он услышит всё, что о нём думает семья.