Уникальный организм/подопытный/жертва. Предвестник мира/бог войны. Герой/Ходячий мертвец. Легенда

      Следующие два дня после последнего разговора с Ником Иван Львович прожил в своём кабинете, где он не переставал гадать и надеяться на успех своего плана, поскольку он так и не захотел играть с Ником в столовой и даже вообще выходить из кабинета. Два дня он прождал в почти полной тишине ответ из Москвы, а это сильно его напрягало, поскольку он боялся плохого ответа и своего провала, однако он всё равно надеялся на лучшее, и в какой-то момент к нему в кабинет пришёл маршала с телефоном в руке. — Виктор Алексеевич? — Это Дмитрий Алексеевич. Берите, — сразу сказал маршал и дал телефон, а психолог его взял. — Дмитрий Алексеевич? — Здравствуйте, Иван Львович. Я обдумал ваше с Ником предложение. Ваш доклад готов? — А… Да. Сам документ и мой устный доклад. Который покороче. — Хорошо. Берите всё и готовьтесь. Завтра вы вместе с Виктором Алексеевичем летите в Москву. Наша встреча строго секретна. Никому ничего не рассказывайте. С Ником в контакт не вступать и ничего ему не сообщать. Только вы и Виктор Алексеевич. Информацию не разглашать. — Я понял. Так точно. — Хорошо. Готовьтесь тщательно. Вы будете докладывать всему военному командованию и членам правительства. — Есть. — До свидания, — ответил президент и положил трубку, а Иван Львович дал телефон маршалу. — И что это значит? Он что-то решил? — Он решил вас выслушать. Собирайте всё. Выезд завтра ровно в десять часов утра. — Я понял, — ответил психолог и начал собирать все нужные вещи. На следующий день он забрал все вещи и вместе с маршалом отправился в военную часть, где уже в части он позвонил жене, сказав, что срочно по работе улетает на несколько дней, и улетел в Москву на военном самолёте. Уже в городе ему выделили номер в гостинице, выделили кабинет и приказали точно и полностью подготовить свой доклад, поскольку завтра он выступит с докладом перед собранием тех, кто знает все важные подробности о комплексе в Тромово.       Утром следующего дня психологу позвонили с предупреждением о сопровождении, после чего его отвезли в Кремль в Сенатский дворец, где его привели в общий зал верховного командования, где за столом его уже ждали несколько членов правительства и маршалов, после чего он на компьютере стал готовить свой доклад, используя проектор и присылая доклад на планшеты, которые лежали на столе. Вскоре на собрание пришли ещё несколько зверей и самым последним пришёл президент, при котором все присутствующие встали и сразу его поприветствовали. — Приветствую всех, товарищи. У вас всё готово, Иван Львович? — Так точно. — Тогда начинайте, — ответил президент и сел на своё место, а психолог с ноутбуком встал за стойку рядом с доской, на которую смотрит проектор, и стал вспоминать весь свой устный доклад. — Иван Львович, начнём с самого важного вопроса. На каком основании следует выпустить Ника на свободу? — Так… Ладно. А… Сперва уточню. Не просто на свободу. Есть точное предложение. Можно сказать, домашний арест. Отправить его к семье прямо в их квартиру, где Ник будет постоянно сидеть и никуда не выходить без приказа. — И что ему помешает выйти на улицу? — спросил один из маршалов. — Его родные. Можно просто пригрозить ему, что против его семьи будут приняты меры, если он не будет выполнять приказы. Хотя я бы советовал сперва угрожать ему генератором. Можно просто где-нибудь в доме установить генератор. Или даже в его квартире. Он всегда будет знать об этой угрозе и будет подчиняться. — Как? Он ведь уже перестал его бояться. — Да. Он его не боится, но терпеть его он не хочет. И в данный момент в комплексе именно генератор вынуждает Ника работать… Ну, принудительно-добровольно. Точнее нет. Скажем так, он его боится, но не так, как раньше. Однако сдерживающим фактором является генератор. Его можно поставить прямо в квартире Ника. В случае неподчинения генератор будет активирован, а группы захвата быстро его скрутят, пока его не увидели окружающие. Плюс. Вторым сдерживающим фактором является его семья. Если он будет знать, что против неё что-то применят, если он не подчинится, то он будет смирно сидеть дома и подчиняться приказам. — И вы считаете это надёжностью? Надежда, что он не психанёт на свободе? — Точный расчёт. Я его просчитал. Более точное описание есть в документе, который я вам всем отправил. Сейчас я могу проще, понятнее и короче доложить? — Да. — Спасибо. Так вот. Это не слепой случай и не надежда. Точный расчёт. — Допустим. Допустим, что он будет спокойным и будет подчиняться. Зачем его выпускать? — А всё из-за самого Ника. Сложилась такая ситуация. Он прошёл долгий и тяжёлый путь в психологическом плане. Это уже не тот агрессивный, импульсивный, эмоционально нестабильный и вспыльчивый индивид, каким он был ровно год назад, когда он очнулся в таком состоянии. Сейчас он более стабильный. — Вы это серьёзно? Он десятки раз проявлял агрессию в адрес всех вокруг, кроме вас. Он прямо при Дмитрии Алексеевиче матом кричал на меня. Это уже не агрессия? Это отсутствие вспыльчивости? — сразу высказался Виктор Алексеевич. — Это другое. Это пассивная агрессия. Вот, в чём суть. Он просто ненавидит всех, из-за кого он таким стал и остаётся таким. Тех, кто там работал раньше, и всех… Ну, вас. Всех вас, поскольку вы не даёте ему умереть. Однако важная деталь. Это всё — пассивная агрессия. Он просто ругается и честно говорит то, о чём думает. Однако за всё время наблюдения не было зафиксировано ни одного случая такой вспышки агрессии, в результате которой он, например, на кого-то бросался, чтобы убить. Лишь один такой случай был. В тот самый день, когда он был пойман в городе и возвращён в комплекс. Лишь в тот единственный раз он вспылил и начал ползать за генералом. Напомню. Это был единственный случай, когда его агрессия переросла в физическое насилие. Конечно, генералу он так ничего и не сделал, однако это действительно был единственный случай физической угрозы. — А как же его разные обещания по нашему убийству? Разрезать нас всех пополам вдоль? Отгрызть наши головы? — Тоже пассивная агрессия. Это просто его мысли вслух из-за того, что он вынужден терпеть. В конце концов такая его реакция вполне обоснована. Он испытывает боль от своего существования и также он испытывает боль, когда его подключают к генератору. Вполне логично, что он будет агрессивно реагировать на такие вещи. Не вижу в этом ничего удивительного. — Удивительно то, что вы ему потакаете. Вы много раз поддерживали его позицию по отношению к окружающим. Вы не были против, когда он во всю орал и матерился на меня. У вас это что за пассивность была? — Это была моя лояльность к Нику. Потому что я его понимаю. Я понимаю, почему он такой злой. В данном случае я с этим просто смирился. Бесполезно с ним спорить и просить не выражаться как-то и вести себя менее агрессивно. Это как вас просить быть более понимающим по отношению к Нику. — Да всё я понимаю. Тем более он и вы это сами подтвердили. Он эгоист, который думает только о себе. — Да, это так. Но проблема в том, что вы видите проблему именно в этом, а не в том, что является причиной такой его позиции. — Вы же говорили, что не будете во мне копаться. — И до сих пор не хочу. Однако я просто подмечаю ваше крайне… Пренебрежительное отношение к состоянию Ника. Именно поэтому вы не можете просто смириться с тем, что он такой агрессивный. — Ага. Представилась возможность меня как-то выставить на этом собрании и решили ею воспользоваться, да? — Не понимаю, о чём вы. Сугубо профессиональные комментарии. — Не надо дурака изображать. — Кто ещё дурак. — Так, стоп, — высказался президент, поскольку не хотел допускать разборок на этом собрании. — Хватит. Я приказываю вам немедленно прекратить свои разборки. Сейчас не та ситуация, чтобы выяснять личные отношения. Вы поняли, Иван Львович? — Простите. Вернёмся. Однако прошу заметить. Как раз о выяснении личных отношений сейчас и идёт речь. Об отношениях Ника с вами. Причём это именно личные отношения, а не деловые, потому что для Ника это лично. Ведь от этих отношений зависит его жизнь. — Ясно. Что ещё вы хотели сказать? Что вы ничему не удивляетесь? — Верно. Да. Поэтому… А… Не логично сейчас серьёзно и категорично воспринимать такое поведение Ника. Сейчас это именно его поведение. Его манера речи и его позиция. Это расходится с тем, каким он был до всех этих событий, однако сейчас лучшим путём является лишь адаптация к такому его поведению. Извините, но не разумно просить его вести себя иначе. Это просто бесполезно. В противном случае он может вести себя более грубо, чем обычно, раз это его просят быть более приличным. Он же скажет, что он ничего такого не обязан, потому что это он здесь жертва и это на самом деле ему обязаны. — Это вы сейчас серьёзно говорите? — спросил премьер-министр. — Вполне. Я… Тут быстро представил, как мог пройти диалог, если бы его попросили вести себя более сдержанно. — Ладно. А чем ему обязаны? Кем он себя возомнил? — Тем, кто помог нам всем. Он считает, что это ему все обязаны, поскольку именно он попал в этот комплекс и запустил эту цепочку событий, при которой вы все знаете об этом месте и о пришельцах. Вдобавок… Он бы ещё мог добавить, что мы тем более ему обязаны, раз мы проморгали целый подземный комплекс в заброшенном посёлке рядом с крупным городом. — А это что такое? Это вы его цитируете? — Почти. Он говорил такое. — То есть он настолько себя кем-то возомнил? Что ему обязаны чуть ли не всем? — Да. И… В чём-то он действительно прав. Не окажись Ник в этом месте, то этот комплекс так и мог остаться тайной в нашей стране. — Вы на что намекаете? — Ни на что. Просто… Констатирую возможный факт. Но ладно. Есть ещё вопросы? — Да. Вы кажется не закончил свою мысль. Зачем Ника нужно выпускать? Что нужно вам, что нужно ему и что нужно нам? В чём смысл его свободы? — А… Да, спасибо. Возвращаюсь. Ник прошёл тяжёлый путь. И сейчас он менее агрессивен, чем раньше. Однако это не совсем хорошо в долгосрочной перспективе. Не стоит забывать, что он так и остался полноценной личностью с собственным сознанием, мировоззрением и мнением. И в данном случае снижение агрессии не может являться какой-то гарантией. Дело в том, что он остаётся подопытным, который обречён на жизнь взаперти. И это крайне чревато. В моём докладе всё написано подробно. Если проще, то у Ника развивается крайне сильное апатичное состояние. Это грозит сумасшествием. Одиночество, замкнутость, цикличность, бесконечное повторение одних и тех же действий, отсутствие разнообразия в плане взаимодействия с окружением, ограниченная социальная среда, отсутствие просто знакомых, с которыми можно было бы поговорить. Добавлю различные эксперименты и опыты у учёных и самое главное — воздействие генератора на мозг, когда Ник находится в своём осознанном состоянии, а не в состоянии монстра. Совокупность всех перечисленных факторов грозит снижением адекватности, снижения уровня логического мышления, снижения терпимости, повышение уровня раздражительности. В конечном итоге вернётся прежняя агрессия, а позже она ещё и возрастёт. Итогом всего этого станет полное сумасшествие. Ник, как осознанная личность, перестанет быть собой. Он станет агрессивным и более раздражительным. В конце концов у него кончится терпение, и он впадёт в отчаяние, которое ещё могло у него и не быть. Оно может быть намного сильнее, чем раньше. У него повысится страх за свою жизнь. В конце концов всё сведётся к тому, что он предпримет попытку побега. И на этот раз он может не сдерживаться. Он может начать убивать всех вокруг, потому что отчаяние будет толкать его на свободу. Однако даже она может ему не помочь. Он останется нестабильным и агрессивным. А в такой ситуации высока вероятность, что он от какой-то случайности станет монстром уже где-нибудь на улице. Общий вывод таков — если ситуацию не исправить в ближайшем будущем, то состояние Ника выйдет из-под контроля, и в таком случае уже даже я ничего не смогу сделать. Апатия будет лишь сильнее развиваться, и это заставит его пренебрегать жизнями окружающих ради своей жизни. И когда он всё-таки попробует сбежать, то тогда будет пролито много крови. — Почему вы говорите так, будто он способен сбежать? Вне изолятора он постоянно находится на тросах и в присутствии генератора. Это уже далеко не та ситуация, когда он оказался на поверхности лишь со связанными руками, а никто не ожидал, что он будет высоко прыгать. Как никто и не ожидал, что при попытке взрыва дронов он останется в сознании. Почему вы считаете, что его попытка побега крайне опасна, если она на самом деле исключена благодаря мерам безопасности? — Потому что его нельзя недооценивать. Его недооценила охрана этого комплекса, когда он туда попал и в итоге убил несколько зверей, пока его не вырубили. Он не раз проявлял себя на службе с хорошей стороны, как сообразительный офицер. Он крайне умён, если учесть и нынешние возможности его мозга. В конце концов он найдёт слабости в безопасности и воспользуется ими. Сейчас мой главный вывод таков — лишь вопрос времени, когда он окончательно сойдёт с ума и предпримет попытку побега, что точно обернётся крайне трагичными последствиями. Вот и ответ на один из главных вопросов. Вот, почему ему нужно дать свободу. Чтобы устранить эту угрозу от Ника. — И как это поможет? — Психологическая стабильность. Сейчас идёт медленное разрушение его психологической стабильности. В феврале он был стабилен из-за договора, потом он терпел всё, планируя свой побег, он сохраняет стабильность даже в полном отчаянии. Ещё вчера он беседовал со мной и Дмитрием Алексеевичем о возможной свободе, сегодня он продолжит быть спокойным благодаря шахматам, завтра ему всё это уже надоест, послезавтра он вернётся к своему побегу, а уже через полгода он попробует сбежать и начнёт убивать окружающих. Начнёт развиваться психологическая нестабильность. Он уже не будет таким смирным. В конечном итоге он попробует сбежать и неизвестно, к каким последствиям нас это приведёт. Выход из этой ситуации — психологическая стабильность Ника. Так уж получилось, что сейчас очень многое зависит от психологического состояния Ника. Напомню. Именно благодаря этому состоянию комплекс сейчас работает с более стабильным подопытным, а не с агрессивной личностью, которую постоянно нужно держать на специальном столе с оковами. Именно благодаря этому состоянию с Ником сейчас куда легче и проще работать, чем если бы он очень сильно и открыто был враждебно настроен. — А что? Он разве и так не враждебно настроен? — Настроен, но опять же. Это пассивная агрессия. Он ненавидит все эти опыты над ним, но и доводить ситуацию до увеличенной боли от генератора он не хочет. Поэтому он всё-таки сам содействует. И сейчас такое его состояние нужно поддерживать. Однако изоляция этому не способствует. Последствия такой жизни для Ника уже описал. Теперь выход. Почему и зачем я предлагаю ему свободу? Потому что это ради его состояния. Если вернуть его в родную семью, то он успокоится. Он вернётся в общество тех, для кого он дорог и кто дорог ему. Семья является важным фактором его жизни. — Он дал крайне размытый ответ. Он будто хочет и не хочет их видеть. — Нет. Он не хочет, но не видит в этом смысла, если вне зависимости от его желаний он останется взаперти. — Допустим, что вы правы. Что его родные как-то ему помогут. Зачем его туда отправлять? Почему не давать им встречаться в комплексе? — Этого мала. Для стабилизации его состояния и предотвращения его побега нужно постоянное воздействие его семьи. Есть вероятность того, что даже при наличии этих встреч он попробует сбежать, потому что ему надоест так встречаться… Ну, допустим раз в неделю. — Почему нет? Это вполне отвечает требованиям безопасности. Он получает родных, а мы продолжаем его полностью контролировать, исключая возможность побега. — Нужно не исключать возможность побега. Нужно исключать мотивы для побега. Когда он будет на свободе, то ему некуда будет куда-то сбегать. Он уже на свободе. Он не захочет внезапно… Я не знаю. Сбежать из дома и начать убивать всех вокруг на улице. — Почему нет? Раз он такой нестабильный, то он вполне может сойти с ума и пойти просто ради веселья кого-нибудь убить. Или вы готовы поручиться, что такого не будет? — Да. Я готов поручиться. Я полностью уверен, что такого не будет. Почему? Потому что он будет знать последствия неподчинения. Вся его семья будет под контролем, а ими он рисковать не будет. К тому же. Он просто не такой. Он не сумасшедший псих и маньяк, который ради удовольствия будет убивать окружающих. Он просто не такой. — А если он вас обманул? Если он на самом деле притворялся, чтобы вы сложили мнение о том, что он так не поступит? — Нет. Не было такого. Явным доказательством является его деятельность в Зверополисе. Тем более… В качестве аргумента ещё можно использовать меня. Если он будет считать, что именно я помог ему получить свободу и в случае неподчинения меня ждёт какое-то наказание, то он не будет рисковать мной. — Не слишком ли вы высокого мнения о себе и о нём? — Никак нет. Можно честно сказать? — Да. — Я был слишком высокого мнения о вас, думая, что вы позволите ему встретиться с родными, если он будет выполнять приказы, когда он ещё верил в договор. — Вы серьёзно верили, что мы бы это допустили? — Как бы да. Он жертва, который не по своей воле стал подопытным и потом продолжил оставаться подопытным в теле чудовища. Он не заслужил всего этого. И он ещё до этого недавно узнал, что с самого рождения был экспериментов своего отца. И за все его уже дальнейшие содействие он заслужил то, что ему обещали. Это ведь было всё прописано. — Однако в чём-то он был прав. Он лишь подопытный без гражданства или чего-либо ещё, а поэтому мы не обязаны выполнять его требования. — Ага. И после этого вы ещё недовольны его враждебностью? — Не важно. Важно лишь то, что он продолжает оставаться опасным индивидом, а те звери с другой стороны снова могут попытаться его вернуть. И им это гораздо легче сделать, если Ник будет вне комплекса. Так зачем нам его отпускать? — Ну, если точнее, то посадить под домашний арест в его доме. А зачем… Чтобы не иметь с ним больших проблем, которые точно будут, если он продолжит жить в этой изоляции. И вот ещё одна деталь. Что вам самим будет легче? Решать проблемы с теми зверями, когда они попытаются снова всё забрать, или решать проблемы с психически нестабильным киборгом, который точно предпримет попытку побега, которая может привести к крайне тяжёлым последствиям. Извините, но по опыту хочу сказать, что разобраться с группой террористов куда проще, чем воевать с таким опасным субъектом, как Ник. К тому же… Если он и правда сбежит, то крайне мала вероятность его поимки. Он без сомнений будет готов к самым разным ситуациям и он точно сделает выводы из своих прошлых скитаний. Вполне возможно, что в случае побега поймать его уже будет невозможно, если, конечно, не идти на совсем уж крайние меры. — Вы на что намекаете? — Ну, опять же. Его родные. Вне зависимости от ситуации, его семья является по сути главным рычагом давления на Ника. Поэтому я советую им воспользоваться. Держать его под контролем с помощью родных. Он никогда не станет ими рисковать. Его слабостью является его личная природа. Он небезразличен к проблемам окружающим и он сильно привязан к своей семье. Поэтому это очень веские причины, чтобы считать, что он будет под контролем. — Это по-прежнему не веские основания, чтобы считать, что это лучше их личных встреч в комплексе. — Веская. Нужна естественность. Для стабилизации его состояния нужна именно свободная обстановка, а не ситуация, когда записывается любое его движение и слово. Дома он сможет быть собой, а в комплексе он даже на этих встречах будет чувствовать себя, как под микроскопом. Это не будет способствовать его стабильности. Наоборот. Это будет лишь ещё один раздражающий фактор. — То есть вы серьёзно такое предлогаете? Понадеяться на его возможную адекватность и разумность и отпустить его на свободу? — Надежды здесь нет. Чистый расчёт. — На чём? На лишь возможной правде? — Я не вижу причин для вранья. Он честнее, чем я. У него просто нет мотивов для вранья о чём-то. Например, о тех же технологиях. Однако вот… Виктор Алексеевич всё равно не верит никому. Ни мне, ни Нику. — Потому что налицо причины для вранья. Он помешался на том, что якобы это вот мы такие плохие и будем использовать эти технологии для разных целей, а не только против возможной агрессии пришельцев. Он не заинтересован в успехе нашей деятельности, — подметил маршал. — Да, но больше всего в данной ситуации он не заинтересован в этих пытках генератором. К тому же мы лишь на словах знаем о его боли. Никто другой не испытывает того, что испытывает он. Поэтому нам не понять его, однако раз он так крайне сильно психует после воздействия генератора, то такая агрессия не может быть не беспочвенной. Это значит, что он заинтересован в том, чтобы больше не сталкиваться с этой болью. — Он совсем недавно говорил, что он стал не обращать внимание на эту боль. Разве это не основания, чтобы думать, что он уже на свободе не остановится, если ему пригрозить генератором? — Не основания. Пока что нет. Он всё ещё его боится, поэтому он не будет рисковать новой пыткой. И ещё. Вы заметили, что лишь один раз вы ему преподали урок неподчинения? Апрель этого года. Вы окончательно отказали ему в требовании поговорить с родными или хоть что-то им отправить, после чего вы включили ему генератор под дверью? Заметили? Я не припомню, чтобы вы ещё хоть раз так делали после. Догадываетесь, почему? — Да. Он получил урок. Однако это не является гарантией его послушания на свободе. — Тогда я не знаю, что ещё сказать. Я назвал все рычаги давления на него, из-за которых он будет подчиняться. Я больше ничего действительно достоверного сказать не могу. — Иван Львович, почему вы считаете, что дом ему так поможет? — спросил минимтр обороны. — Потому что он очень привязан к своим родным. Дома в окружении близких он сможет отойти от того, что пережил в комплексе. Он перестанет ненавидеть каждую секунду своей жизни, которую он проводит взаперти. Тем более он получит хоть какое-то разнообразие в жизни помимо головоломок и бесконечно повторяющегося кино и музыки. — Вы хотите сказать про интернет? А вы не боитесь возможных последствий его действий в интернете? Он по-прежнему остаётся засекреченным субъектом, которого мы всё это время пытались скрыть. Однако некоторые СМИ всё равно умудрялись о нём говорить, а в интернете всю информацию так легко и быстро не скрыть. Что, если он взбунтуется и попытается что-то провернуть? — Пригрозите ему наказанием для семьи. И он успокоится. Опять же. Он не будет ими рисковать. Я не знаю. Устройте слежку за всеми устройствами, которыми он будет пользоваться. Сразу предупреждайте его, что любая попытка сделать что-то не так приведёт к наказанию. Например, генератор будет открыт. И он успокоится. Вряд ли он ради сообщения о том, что он является секретным правительственным экспериментом, будет рисковать болью в голове. — Это вы сейчас вообще как говорите. Так вы знаете, что он не будет так делать, или лишь предполагаете? — Предполагаю на основе точных данных. Есть ещё вопросы? — Да. Зачем нам вообще его выпускать? Какой толк от этой его стабильности? Зачем она нужна? — Долгосрочная перспектива. В ходе наблюдений я выяснил, что Ника будут использовать ещё очень долго. Крайне долго. Неизвестно, сколько ещё. Так вот. Расчёт был на долгосрочную перспективу. Раз Ника ещё долго будут использовать, при этом не смотря на очевидное отсутствие результатов, то нужно обеспечить наше общее будущее стабильностью. Изоляция в комплексе этому отвечать не будет. Она лишь будет расшатывать и без того напряжённые отношения Ника со всеми нами. А вот жизнь дома приведёт к стабильности его состояния. Если он будет жить более спокойно и в окружении своих родных, то он ещё долго будет терпеть всё, что с ним делают. Видите ли, сейчас Нику нечего противопоставить той боли, что он испытывает от генератора и просто от своей жизни. У него есть лишь шахматы, телефон, компьютер и кубы. И я. И всё. Это слишком мелкая альтернатива его страданиям. Но дома он будет жить спокойно. Можно сказать, что жизнь дома является его наградой за его работу. Выбора у него в любом случае не будет. Он будет вынужден работать в комплексе, но другое дело, что он будет делать всё остальное время. И жизнь дома является хорошей альтернативой. Вот сейчас он может вернуться в свой изолятор после испытания генератором. Он приходит озлобленным, вспыльчивым и менее стабильным. Всё это напряжение будет лишь расти и расти, пока Ник не сдастся и не попробует сбежать. Но вот мы изменим уравнение. После боли он возвращается к себе домой, где он более спокойно живёт со своими родными, которые помогут ему быстро отвлечься от того, что он пережил. Именно дом может стать утешающим фактором, который будет держать Ника в более стабильном состоянии. А это исключает возможность его побега или сумасшествия. В комплексе же такого фактора просто нет. Несколько игр и с десяток уже в который раз просмотренных фильмов не помогут ему успокоиться после опытов. А дома он быстро успокоится. Без сомнений. Он так и продолжит ненавидеть всех нас за то, что он вынужден жить и терпеть все эти опыты, но в таком случае у него не будет копиться огромная злоба и агрессия, которую в противном слоучае он выплеснул бы на всех нас, потому что ему есть, на что можно отвлечься. На своих родных, которые помогут ему пережить всё это. — Как вы можете такое утверждать? У вас же нет данных. Он не встречался с членами своей семьи много месяцев, а на свободе он с ними не поговорил даже по телефону. Откуда у вас такие данные? На чём основаны такие ваши выводы, на основе которых нам нужно решать такие серьёзные и опасные вещи? — Моя личная встреча с сестрой Ника. — Кстати, об этом. Можете подробно объяснить, что это была за авантюра и обман? Вы обманули майора, который отвечал за безопасность объекта, маршала и Дмитрия Алексеевича, чтобы устроить эту странную встречу по поводу Ника. Что за фокусы? Вы рисковали разглашением секретной информацией. И вы в итоге этим даже рискнули. Теперь государственная тайна известна обычным гражданским лицам, а вы ещё и потом пошли на очень серьёзный обман. Видите-ли, у нас есть рапорт от Виктора Алексеевича. И в ходе уже наших личных наблюдений ваших слов в комплексе мы все пришли к одному выводу. Вся ваша деятельность и в том числе эта авантюра носит уже глубоко личный характер. Вы слишком сильно вовлечены в это дело именно лично. Это стало вашим личным делом. А этот фактор ставит под сомнение всю вашу деятельность. Вы пошли на такой опасный шаг ради свободы опасного субъекта, к которому вы будто бы привязались. И самое важное здесь то, что ради этого уже именно личного интереса вы пошли на разглашение государственной тайны и на обман главы государства. Это ставит под сомнение вашу компетентность и саму вашу точку зрения на всю ситуацию. Есть, что сказать? — Да. Отрицать не буду. В этой ситуации у меня есть личная заинтересованность, потому что я психолог. Это моя работа — помогать пациентам разобраться в их проблемах. — Однако вы зашли за рамки. С самого начала у вас был строгий приказ. Вы должны были склонить Ника к сотрудничеству в нашей деятельности, однако сейчас вы больше заинтересованы в его личном психологическом состоянии, а не в том, чтобы уговорить его на сотрудничество. — Да. Немного за рамки зашёл, но вы уж простите. Без понимания именно личных аспектов здесь невозможно действовать. Это живой… Ну, если точнее, то мы имеем дело с полноценным и конкретным сознанием. С сформированной личностью. Это не программа на компьютере, а разумный субъект, который в данной ситуации так просто не будет подчиняться приказам. И в данной ситуации нужна именно личная вовлечённость, потому что без личного интереса я не смогу полноценно понимать его. Я считаю, что психологи должны не просто работать ради работы. Вот пришёл там ко мне кто-то, мы немного поговорили, я дал старт работе ради работы, и мне заплатили. Нет. Я не ради этого работаю. Именно благодаря личной вовлечённости в случай я добиваюсь успеха. Кроме одного раза. Несколько лет назад мой пациент покончил с собой, что сильно по мне ударило. Поэтому да. Личный интерес здесь тоже есть. Я не заинтересован в том, чтобы Ник умирал, однако я всё равно помню про свою главную задачу. Я лично тоже заинтересован в успехе всей деятельности комплекса, но только мы имеем дело с полноценной личностью в опасном теле. И это никак не тот случай, когда его можно просто заставить. Дмитрий Алексеевич, вы же сами лично заинтересованы, чтобы Ник сотрудничал добровольно? — Да, однако со временем я тоже стал подозревать, что Ник вполне может лгать. — О боже. Можно мы уже закроем эту тему? Я просто устал о ней говорить. — Тогда как вы собираетесь добыть из него информацию? — Вообще-то это не моё дело. Информацию он докладывает не мне, а учёным. Я лишь просто доказываю, что он не врёт, но я уже устал это делать. Может, пора задавать вопросы не мне или Нику, а учёным, которые добиваются так мало? — Мы и так от них всё требуем. Однако и враньё Ника не исключаем. — Тогда Ник тем более прав. Мы топчемся на месте, обесценивая наш труд тем, что мы ничего не добиваемся. Я не могу дальше доказывать, что он не врёт, когда я не знаю, что ещё можно сделать. Просто не знаю. Простите, но в данной ситуации вы пытаетесь добиться от меня доказательства того, что я больше никак и ничем еще больше доказать не могу, потому что я и так всё доказал. Извините, но это так. Я уже не знаю, как ещё доказать. — Хорошо. Пропустим этот пункт. Однако суть не меняется. Зачем Ника отпускать, если он нужен в комплексе? — Я проверил его выходы. Если откинуть те испытания в другом изоляторе, где его взрывали и делали что-то ещё, то потребность в Нике именно в лабораториях крайне минимальна. Раньше да. С тех пор, как его поймали, в нём была потребность. Исследования корабля, проверки самого Ника и всё прочее. Сейчас в нём нет такой большой потребности у учёных. Именно большую часть времени он не задействован в лаборатории. Два месяца назад он один раз просидел без дела три недели. Шахматы в столовой и жизнь в своём изоляторе. Это всё, что у него было за этот период. И это тоже относится к предложению о свободе. Всё то время, в которое Ник не нужен в лабораториях, он будет проводить дома, а не в приевшемся изоляторе и столовой, где с ним почти никто не говорит. Это тоже повлияет на его стабильность. Два часа назад он проснулся с очередной злостью за боль от генератора, а уже через час он сидит дома и беседует с родными, которые помогают ему отвлечься от недавней боли. Они его успокоят, и он перестанет так сильно злиться. Дело ещё в том, что в изоляции ему нечего делать. Он заперт в комплексе, заперт в собственном теле и плюс находится в плену у собственной памяти. Вся эта злость на всех вокруг будет копиться и становиться лишь больше и сильнее. И этот фактор тоже приведёт к попытке побега. А дома ему будет, чем заняться. От сможет отвлечься от своей злости. — Допустим. Однако это не отменяет факт, который вы и сами признали. Вы слишком сильно именно лично вовлечены в данную ситуацию. Это ставит под вопрос ваши выводы, как от профессионала. — Я знаю. И я уже говорил. Без личной вовлечённости здесь никак. Да, я заинтересован, чтобы мой пациент жил лучше, чем сейчас, однако это не отменяет объективности моих выводов. Лишь вопрос времени, когда он сбежит из-за кучи разных травмирующих факторов, которые в итоге превратят его в апатичного монстра, который будет уже безразличен к жизням окружающих. Он предпримет попытку побега и неизвестно, какими будут последствия. Всё это будет следствием его психологического состояния, которое с каждым разом будет лишь ухудшаться. И очень глупо отрицать, что это является результатом прямого воздействия окружающей среды, окружения и того, что с ним делают в это время. Это… Это не он, понятно? Это не он так захотел и сошёл с ума. Это будет следствием того давления, под которым он находится сейчас в этом комплексе. Или! Или. Другой вариант. Он возвращается к своим близким зверям, которые станут стабилизатором его состояния. Он остаётся стабильным и адекватным. Ненависть ко всем нам у него уже никогда не денется, но она хотя бы не будет так сильно расти и питать его злость и отчаяние. Отчаяние также будет пропадать, поскольку после опытов он возвращается домой, а не в изолятор, где он обречён в одиночестве ждать новую боль в голове. Когда-то он не хочет играть в шахматы в столовой. И это одиночество всё равно на него давит. Поэтому вот два моих главных вывода. Либо он останется взаперти и под давлением разных факторов предпринимает попытку побега, которая приведёт к неизвестно, каким последствиям, либо он отправляется домой и остаётся стабильным и адекватным, но при этом он продолжает подчиняться, а поэтому по приказу отправляется в комплекс и сотрудничает. — А где гарантии того, что он не сбежит по пути в комплексе или домой? — Его родные. Он не станет рисковать близкими или кем-то ещё, если будет знать, что последствия обрушатся на этих зверей в случае неподчинения приказам. Вот пример. Он же верил в договор. Он спокойно вёл себя всё то время, пока он верил в договор. Он и сейчас почти что добровольно работает. У него просто выбора нет. Либо сам, либо больше боли. Так и здесь. Конечно, есть и ещё вариант. Всё время держать рядом с ним генератор. Он достаточно транспортабелен. Ему и рохли хватит. Если он влезет в дом его семьи и ещё даже в лифт, то генератор будет всегда с ним рядом. А во время перевозок можно их обоих держать в грузовике. Можно что-нибудь придумать. Я лишь предлагаю. — Допустим. Откуда у вас такая уверенность в том, что дома он станет стабильнее? Раз он сам считает себя таким опасным, то он может никого к себе не подпускать, и в итоге он так и останется в одиночестве в собственном доме. А дальше и другие факторы будут на него давить. — Такого не будет. В конце концов он просто не выдержит и начнёт с ними говорить. Хотя я больше склоняюсь к его сестре. Она первой не выдержит. Это же его родная семья. Они в любом случае сблизятся. — Он этот не сделал ещё в городе. Откуда у вас уверенность, что они для него уже не чужие? — А это отвечает на вопрос о том, почему он будет смирно сидеть и выполнять приказы. Он не будет ими рисковать. Он не рисковал ими на свободе и не будет этого делать сейчас. К тому же… Уверенность в том, что они для него не чужие, у меня есть давно. С момента, когда он вернулся в комплекс, и мы начали снова беседовать. Я видел, что они ему ещё важны. Он просто боится им навредить. Вот, в чём дело. Он боится, что у них из-за него будут проблемы. Поэтому это ещё один аргумент в пользу того, что Ник будет подчиняться даже на воле, если он будет знать о возможных последствиях для его родных в случае неподчинения. — А о последствиях от свободы вы подумали? Что, если те другие звери всё это время наблюдали за комплексом и лишь ждут подходящего момента, чтобы забрать Ника? — Если вы намекаете, что они могут напасть на него при перевозке или дома, то выход есть. Обеспечить безопасность всего его дома. И окрестностей. А если на машину с Ником нападут в дороге, то освободите его. Он с ними разберётся. — Вы это серьёзно? — Да, серьёзно. Мы все знаем его навыки владения оружием. Он стал очень метко стрелять благодаря своему мозгу и крепким рукам. Он мгновенно реагирует и сильно сдерживает отдачу у оружия. Если дать ему оружие, то и в реальном бою он не подведёт. — Это слишком рискованно. — Ага. А устраивать проверку Ника в жилом районе города с применением боевых патронов под видом якобы убежища торговцев оружия уже не так рискованно? — подметил Иван Львович, на что никто ничего не ответил. — К тому же… Сомнительно, что те звери снова попытаются забрать эти технологии. И тем более сомнительно, что они стали бы ждать, когда Ника вопреки всему здравому смыслу выпустят на волю. Если они действительно адекватные, то они будут думать, что Ник до самого своего конца останется в комплексе, и никто не одобрит его свободу или даже прогулку по поверхности. Тем более после… Ну, после его побега силы в посёлке и комплексе были сильно увеличены. Вряд ли они решатся на такой отчаянный шаг, как торговля с таким количеством военных. Если раньше действительно не ожидали такого их хода с заложниками, то даже сейчас они вряд-ли на такое решатся. Они будут полагать, что о Нике знает всё командование страны, и в случае возвращения эти звери просто живыми никогда и никак не уйдут. Верно? У вас же было такое в планах? Перекрыть всё так, как только возможно, чтобы они не ушли? — Да, этот план есть. — Значит, получается, что у нас с вами исключено абсолютно всё. А, и ещё… Вспомнил. Жизнь дома помогает нам всем. Мы будем иметь дело с психически стабильным субъектом, а не с апатичным и нестабильным монстром, который когда-нибудь точно попробует сбежать. Мне кажется, что эта спокойная альтернатива куда лучше, чем проблемы в будущем. Разве нет? И ещё. Ник ведь и так подчиняется в комплексе. Со скандалами терпит генератор, ходит на опыты. Он всё делает по первому требованию. — И почти каждый раз клянётся уничтожить всех нас самыми разными способами. — Манера речи. Так он высказывает своё недовольство. Но ведь для нас прежде всего важны дела, а не слова? Поэтому Ник своими делами доказывает, что он в любом случае подчиняется и выполняет приказы. Пускай он и психует часто. — И поэтому вы пытаетесь уговорить нас отпустить его на волю, а все ваши выводы основаны лишь на его словах и на вашем мнении. — Да, потому что ничего иного у вас нет. Я же психолог. Слова и являются моими аргументами. Ничего иного от меня и не требовали. Я не могу заставить Ника что-то сделать. Точнее могу, но не то, на что многие рассчитывают. Например, я не могу просто приказать ему и перестать психовать, когда ему разрывают голову генератором. Я не могу. Он полноценная личность, а не программа на компьютере. — И именно поэтому вы считаете, что он вот так просто согласится сидеть смирно и жить у себя дома, а не сбежит при первой же возможности. — Да. Я его просчитал. Как я говорил, это чистый расчёт. — Допустим. Но опять же. Он вполне может сбежать. Он не заинтересован в нашем успехе и он просто против наших планов, хотя он их даже не знает, а лишь воображает, и при этом он враждебно настроен к нам. Что ему помешает сбежать? Неужели вы действительно уверены, что даже при своём сильном желании смерти он согласиться и дальше терпеть такую ему ненавистную жизнь в теле монстра лишь ради того, чтобы что-то не случилось с другими из-за него? — Да. У него сильно развита привязанность к окружающим. У него не синдром спасателя, но у него нечто близкое к этому. У него просто такая природа. Даже сейчас, когда он стал таким. Он просто сам по себе дорожит чужими жизнями. Он понимает их ценность, а поэтому он не будет ими рисковать. — А как же поезд? Он сам признался, что по своей воле он пренебрёг безопасностью заложников. Что ему помешает точно также бросить всех вокруг и сбежать? — Напоминаю, что тот инцидент произошёл из-за конкретных обстоятельств. Возбуждённое состояние. Да, в контексте Ника это звучит странно, но это так. Возбуждение, гнев, ярость, отчаяние, страх. Все эти факторы были у Ника в тот момент. К тому же его спровоцировали. Он возненавидел военных, когда понял, что они всё-таки рискнули жизнями заложников и остановили их на железной дороге. Повышение гнева и ярости на того, кто рискнул жизнями заложников. Если точнее. Мы не знаем, как и почему Ник в тот момент так пренебрёг жизнями заложников, но мы точно знаем, при каких обстоятельствах это произошло. Повышенная агрессия, ярость и гнев на тех зверей и на военных, возбуждённое состояние, отчаяние, страх. Ничем иначе невозможно объяснить ту яркую и сильную вспышку агрессии Ника, при которой он пренебрёг жизнями заложников. Это единичный случай. Больше никогда он не проявлял такую агрессию. Его первую встречу после поимки не считаем. Это была просто искренняя агрессия, при которой он хотел убить генерала. Это не считается. Это просто ненависть. К тому же его поведение после побега лишь доказывает, что в поезде с ним произошла странная аномалия, при которой он без колебаний подверг риску заложников. Это единичный случай. Но в городе он не раз продемонстрировал, что ему не всё рано на жизни других зверей. Вспомните хотя бы тот пожар, в котором он спас огромное количество зверей. И плюс он задержал того поджигателя. Разве это не доказывает, что он не будет подвергать опасности окружающих и тем более свою семью, если он будет знать, что они все пострадают, если он сбежит или не будет подчиняться приказам? — спросил Иван Львович, после чего возникла тишина, которую психолог не хотел прерывать, поскольку понял, что эта тишина может быть моментом, когда они что-то уже решают, поскольку в противном случае они бы ещё что-нибудь стали спрашивать. — Есть, что ещё спросить? — спросил Иван Львович, и ответная тишина стала его уже немного пугать. — Спасибо, Иван Львович. Выйдите, пожалуйста, в коридор. Вас приведут, когда мы примем решение, — ответил президент, после чего психолог смирно и тихо вышел и встал в нескольких метрах от входа, боясь решения собрания, но через несколько минут он увидел, как из двери показался один маршал. — Заходите, — сказал зверь, и Иван Львович зашёл и встал на своё прежнее место возле компьютера, нервничая перед ответом. — Что ж, Иван Львович, спасибо за доклад. Ваш доклад в документе мы изучим сами. А пока что вы отправитесь к исследовательской группе в другой части Москвы. Там мы собрали группу ваших коллег по психологии. Это специалисты, которые здесь, в Москве, занимаются изучением вас и Ника. Теперь вы к ним присоединитесь. — А… Простите. Группа? Они изучают нас? То есть такая группа всё-таки есть? — Вы знали? — Я полагал, что она есть. Вряд-ли бы лишь я был задействован. А… А почему я не знал, что есть такая группа? И… Давно она существует? — Мы её создали вскоре после поимки Ника. Вы оба были правы, когда говорили, что вас, как личного психолога Ника, уже не заменить, потому что он будет связан лишь с вами. Однако и доверить всё вам одному мы не могли. Эта группа все эти месяцы изучала вас обоих. И… Так уж получилось, что когда они узнали о предложении Ника о свободе, то они стали предполагать такую возможность. А когда они изучили все ваши и наши встречи до того, как я вас вызвал сюда, то большинство в этой группе решило, что возможность свободы Ника вполне разумна. — Ага. То есть я и Ник не сошли с ума, да? — Да. Все детали и всю остальную информацию вы получите уже на месте. А сейчас идите в коридор. Вас отведут к машине, и вы отправитесь к той группе, где вы со своими коллегами обсудите всю сложившуюся ситуацию. Вы всё поняли? — Так точно. — Идите. Спасибо за доклад, — ответил президент, а Иван Львович ушёл и по пути не мог поверить, что есть целая группа таких же специалистов, как он, которые точно также занимаются изучением Ника. Он не мог в это поверить, хотя и до этого всё равно такое подозревал, но потом он предположил, что у него сейчас такая реакция просто из-за того, что он знает то, что именно он занимается Ником и никто больше, однако потом неверие сменилось радостью, поскольку он встретится с теми, с кем он с удовольствием будет обсуждать всю ту ситуацию, в которую они попали. Вскоре его отвезли в обычное здание рядом с Кремлём, встретили и привели на офисный этаж, где он встретил всего семь разных зверей, среди которых были психоаналитики, психотерапевты и психологи, и все они были похожи на Ивана Львовича, поскольку также работали в армии и иногда сотрудничали напрямую с государством в различных случаях. Барсука сразу встретили с восторгом, поскольку они все восхищались Иваном Львовичем, который занимается таким серьёзным, интересным и опасным случаем, как с Ником. В ходе долгой беседы он узнал, что эта группа знает абсолютно всё, что касается Ника и Ивана Львовича, а когда им прислали запись сегодняшнего выступления психолога на собрании, то сразу начались бурные обсуждения всего выступления Ивана Львовича, с которым было согласно большинство группы, в то время как трое специалистов считали, что лучше следует продолжать держать Ника взаперти, чтобы исключить любые возможные проблемы, даже если психическое состояние Ника будет лишь ухудшатся, поскольку они верили в безопасность в комплексе. В итоге весь оставшийся день они провели в полном погружении в тему, где Ивана Львовива также с интересом распрашивали о том, как он додумывался до того, что делал, как делал различные выводы и как смог так успешно расположить себя к Нику, который отвергал всех и даже свою семью, кроме психолога. Потом же речь дошла и до его отчаянного шага с этими встречами с сестрой Ника и с этим обманом командиров и президента, что в итоге привело психолога к тому, что теперь они все вместе теперь обсуждают эту возможную свободу для Ника. Весь остаток дня они провели с таким погружением в работу, что почти не заметили, как наступил вечер, после чего все специалисты разошлись по своим номерам в гостинице, где их всех поселили. На следующий день все специалисты вернулись в свой общий кабинет, где внимательно изучали различные записи, вспоминали разные вещи, выдвигали разные теории, и в итоге большинство так и осталось на стороне Ивана Львовича, поддержав его предложение о свободе Ника, поскольку постоянное заключение может лишь усугубить нынешнюю ситуацию в комплексе и вызвать больше проблем, поскольку сейчас успех всей этой деятельности напрямую зависит от психологического состояния Ника, если в командовании и правительстве так и хотят без существенных проблем добиться успеха. Ещё один следующий день они потратили на исследования всей ситуации, к концу дня подготовили доклад собранию и доложили президенту о своём итоговом предложении по свободе для Ника, которое он оценил, как кардинальное, и объявил о новом собрании, на которое их позовут тогда, когда вся верхушка выберет день встречи, а также добавил, что на этом собрании уже будет присутствовать сам Ник, чтобы собрание с учётом его личной позиции вынесло свой окончательный вердикт.       Ещё два дня специалисты провели в том же интересном обсуждении всего произошедшего, с тревогой думая, что решит собрание, поскольку всем членам группы всё-таки было жалко Ника, однако они всё равно точно также, как Иван Львович, были заинтересованы в успехе этой деятельности в комплексе. Вскоре же им рассказали о дне и времени встречи, приказали всё досконально и точно подготовить и ждать машину в назначенное время. Позже перед встречей Иван Львович и один специалист отправились со своим итоговым докладом в Кремль, где их провели в зал собрания, после чего в помещение пришли все члены собрания и сам президент, который поприветствовал всех и сразу посмотрел на двух психологов. — Иван Львович, все члены данного собрания уведомлены об итоге, который подвела исследовательская группа. Вы точно уверены, что ваше предложение о свободе действительно положительно скажется на всей данной деятельности? — Уверен. Мы все провели тщательный анализ всего самого важного. Большинство решило, что самым оптимальным решением является свобода для Ника с определёнными условиями. — Иван Львович открыто поделился с нами своим мнением о данной ситуации, — высказался второй психолог волк. — Четверо участников группы поддерживают его идею. Остальные же трое больше склоняются к продолжению задержания Ника в комплексе, хотя они всё-таки признают, что свобода может положительно сказаться на общей дейтельности, но они твёрдо остались сторонниками полного контроля. Теперь же… Осталось лишь выслушать самого Ника. — Хорошо. Связь готова? — спросил президент у рядом сидящего Виктора Алексеевича. — Готова. — Тогда звоните, — ответил президент, и маршал стал звонить генералу, который в этот час ожидал звонок из Москвы.