Уникальный организм/подопытный/жертва. Предвестник мира/бог войны. Герой/Ходячий мертвец. Легенда

      Вечером того же дня Иван Львович вернулся в комплекс, коротко сказал майору и куратору о том, почему ему пришлось в срочном порядке потребовать эвакуацию Ника, и сразу лёг спать, но уже с настроем завтра закончить всё, что он сможет, и уехать отдыхать домой. Утром он связался со своими коллегами в Москве и маршалом, который был в отъезде, объяснил, что Ник отправлен к себе до личного распоряжения психолога, чтобы сейчас вся эта ситуация в семье Ника урегулировалась, а тот будет в одиночестве думать над своим поведением. После объяснений психолог остался на связи с парой своих коллег, с которыми он обсудил произошедшее, где все пришли к выводу о том, что Иван Львович слишком много переработал, из-за чего он и совершал ошибки, поэтому они стали обсуждать, что он будет говорить Нику сегодня напоследок, поскольку сегодня он окончательно уйдёт на отдых. Вскоре они всё обсудили, и Иван Львович с уже ощутимой усталостью от всего происходящего и настроем добить этот год в этом месте пошёл к Нику, который, как и раньше, играл с кубами, слушая кино. — Здрасьте. Как дела? — Привет. Отвечать не хочу, — ответил Иван Львович и сел за стол, а входную дверь закрыли. — Что случилось? На вид вы будто измотаны. — Да, измотан. Я только сейчас это понял. Я перегрелся. — Неудивительно. Столько со мной возиться. Пора в отпуск. — Вот и пойду, но сперва разберусь с тобой. И начнём сразу же. Что это такое было вчера? — Ам, а можно подробнее? — Ник, хватит играть. Ты знаешь, о чём я говорю. Мы же с тобой так прекрасно знаем друг друга. Так ответь на мой вопрос сам. — Ладно. Это касается моего прозрения, после которого Джуди ушла? — Молодец. Ты ещё не потерян. Продолжишь сам или мне вытягивать всё из тебя? — Ну, раз вы устали, то могу сам. Тэкс… Э, я тогда действительно прозрел. Я действительно вспомнил про тот свой разговор с мамой, где я решил пропускать вопрос об отношении ко мне. — Почему? Ты это серьёзно тогда говорил? Ты считаешь, что прогресса у вас не было бы? — Ну, да. Я действительно так считаю. Или что? Вы мне не верите? — Если честно, то да. Не особо верится. Ты грубишь всем и не меняешь своё отношение к окружающим, и мы с тобой в общей сумме часами об этом говорим, и положительного результата чаще не бывает, а тут тебя за пару минут осенило. Надоело. Я не могу так нормально работать. — А у вас ещё работает понятие «нормально»? — Я же просил не играть. Ты прекрасно понимаешь, о чём я. — Вариантов много. — Так подумай и выбери. Взрослый давно. — Ладно. По одному варианту вы сейчас включили недовольного. Да? — Да. Мне действительно это всё надоело. Ты рушишь мои планы и делаешь хуже своим родным. — Ну, слушайте, я не виноват, что она так психанула. — Ты виноват в её втором срыве. Ты пойми сейчас. У твоей сестры было два нервных срыва. До первого ты её довёл своим монологом, а второй был, когда она начала кричать. Ты… Ты хоть понимаешь, что происходит? Ты свою сестру довёл до криков матом. Ты сожалеешь вообще об этом? Ощущаешь стыд? Вину? Только ответь сейчас честно и без заигрываний, шуток и прочего. И даже не смей говорить, что ничего не чувствуешь. Я сразу же уйду, и мы встретимся только в следующем году. — Вы хотите, чтобы я сказал то, что вы хотите услышать, или то, о чём я думаю? — Я хочу, чтобы ты изменился уже наконец. Перестал быть… Таким… Жестоким. — А где я таким был? Я же не грубил ей в конце. — Ты до этого с ней ругался, а потом тебя будто подменили, и ты выдал такое предложение всё пропустить. Как она должна была реагировать? — Я не знаю. Ну, явно не таким психозом. — Кто бы говорил о психозах. — Ну, согласен, но это что-то странное уже. Я предложил решение нашей проблемы, а она ушла и потом сорвалась на меня. Как так можно? — Потому что это она. Она не такая чёрствая, как ты. Она не умеет думать, как ты. — Так что такого я сделал? Я же предложил решение проблемы. Что не так? — спросил Ник, а Иван Львович замолчал на несколько и потом удручённо вздохнул. — А… Я и сам не знаю точно. — В смысле? — Так. Я не знаю, что случилось вчера. Основная… Теория в том, что я недооценил эмоциональное состояние. Я немного поговорил с ней, когда она пришла на кухню. Она была зла на тебя и на меня. На тебя просто зла, а на меня… За мои ошибки, несбывающиеся прогнозы, твоё поведение, то, что ты не меняешься. В общем за всё. — С чего вдруг? — Потому что сорвалась. Она зла и раздражена. В итоге она обвинила меня в том, что сейчас всё так происходит, и ушла к себе. Я потом пытался с ней поговорить, но она не хочет. Всё. У неё было два нервных срыва, и причиной стал ты. И ладно она не выдержала в первый раз и просто ушла. Так ты потом вдруг из-за какого-то своего шестого чувства выперся в коридор и показался перед ней, и в итоге злость и раздражение так её одолели, что она сматерилась. Поэтому я жду ответ. Что ты чувствуешь? Стыд? Боль? Ты жалеешь? Ты вообще хоть о чём-нибудь жалеешь? И я не про всю картину, в которой ты ненавидишь свою жизнь. Я про разные мелочи. Тебе вообще стыдно за то, что ты так относился к родным и так говорил с ними? Вот подумай и ответь нормально и честно. Именно честно. Если скажешь честно, то ещё поговорим. Если скажешь честно, то я всё брошу и уйду. — Ам… Что за бред? Вы же знаете, что повторились? — Ты умный. Сам можешь понять, что я имел ввиду. Так что? Каков ответ? — спросил Иван Львович, и Ник начал думать, как выразиться правильно, поскольку ему было неприятно, что так всё складывается, но при этом именно стыда за случившееся он не ощущал, от чего задумался, способен ли вообще чувствовать подобные эмоции, как раньше, о чём пока что ещё не особо думал. — Ладно, вопрос другой. Ты вообще хочешь наладить отношения с родными? У меня есть ответ, зачем тебе это делать. Чтобы тебе жилось чуть лучше. А своё «Зачем?» ты нашёл? Или до сих пор не понимаешь, зачем тебе вот это всё, кроме смены обстановки на жизнь дома? — Я думаю. — Нет. Ты тянешь зачем-то резину. — Ладно, достали. Нихрена я не чувствую. Ясно? Нихрена. Нет у меня сейчас стыда и жалости. Довольны? Нихрена я не чувствую. Мне… Мне малость неприятно, что я Джуди довёл, но вот вины здесь или стыда я не чувствую. Я просто предложил решение нашей проблемы, а она сразу ушла. Даже сковородкой не ударила. Хотя вина есть. Из любопытства решил к вам зайти. Я не думал, что она вот так вспылит. И… Это… Плохо. Я не знал, что она так себя может повести. Я никогда не видел её такой. Тем более… Никогда не слышал мат от неё. Я… Я не хотел такого. Я не ожидал такое. Я ожидал просто ругань. Что-то похожее на то, когда мы друг друга засыпали вопросами, или просто крики и споры. Но не такой срыв и мат. И… Я понимаю, что я виноват в этом. Я не хотел, чтобы она так срывалась. Я лишь хотел узнать, как у неё дела, а не доводить до такой истерики. Я рассчитывал на просто крики и ругань, а не срыв с матом. Я… Виноват, — рассказал Ник, а Иван Львович слушал каждое слово и пытался понять, действительно ли он говорит правду. — Ладно. Допустим. Представим, что я тебе верю. Допустим. И что? Ты хочешь это исправить? — Да, хочу. — Как? Хочешь извиниться? — Да. — А дальше что? Или ты думаешь, что одного извинения хватит, и будешь рассчитывать, что ты снова не вызовешь срыв? — А что ещё можно сделать? Ну, ладно. Дам ей себя избить и выпустить пар. — Думаешь, что ей и этого хватит? — Тогда не знаю. — Тогда думай дальше. — Чего? Я уже не знаю, что делать. Я не знаю, что ей надо. — А тебе что надо? — Чего? Вас опять куда-то понесло? Или провокацию хотите устроить? — Не то и не то. Так что тебе надо? Что ты делал раньше, когда доводил сестру? До слёз, обиды, ссоры, чего угодно. Что ты делал? Мирился. Так помирись. — Так как? Я не знаю, что делать. — Поймёшь, если разберёшься в себе. Что тебе надо и зачем. Что тебе надо? Ты хочешь помириться с ней? — Ну, допустим, да. — Зачем? Что от этого изменится? Ты сейчас хочешь повторить то, что работает здесь. Ты договорился с маршалом, и тебе что-то здесь дали, но вы так и продолжите друг друга ненавидеть, однако работать вместе вы будете, потому что обязаны. — Я никому ничего не обязан. — Ладно. У тебя нет выбора. Так зачем ты хочешь это повторять с Джуди? Ты до сих пор не понял, что ты уже не живёшь там, где всем плевать на твои чувства, а тебе плевать на чувства других? Скажешь, что ты до сих пор под эффектом и по инерции грубишь? А, нет, погоди. Я понял. Ты получил частичную свободу, и ты вымещаешь на родных всё, что у тебя здесь накопилось. — Мы уже проходили это. Инерция это была. — Тебе нравится причинять боль другим? — Чего? Это смешно. — Тебе нравится видеть, что кто-то страдает, раз ты страдал? — Вы обкурились, что-ли? Что за бред? — Ты хочешь, чтобы твоя семья поняла, что ты чувствуешь, но они не в силах это понять, но ты продолжаешь на них давить, потому что хочешь выплеснуть свою злость? — Эй, я садистская гнида, но не до такой степени. — Почему тогда ты это делаешь? Зачем ты продолжаешь грубить и выводить всех из себя? — Да не знаю я! Чё вы докопались до меня? Нихрена я не знаю. — Тогда меняйся. Хватит уже думать только о себе. Перестань думать о пользе для себя. Подумай ты уже о своей семье, которой ты ещё дорог, не смотря вообще на всё. — Нет. Вы просите слишком много. Я не могу так просто всё это сделать. Просто не могу. Это противоречит всему мне. Я ненавижу это всё и не хочу так жить. Я не хочу пытаться что-то делать против своей пользы. Я не вижу в этом смысла. — В своей семье ты тоже не видишь смысла? Может, им вообще уехать и квартиру тебе оставить? — Не надо. Пусть живут. — Так меняйся. Твой круг общения вырос. У тебя был только я, и я с тобой справился, потому что это моя работа. Но у них не так. Они тоже не виноваты в том, что они попали во всё это. Они ничего не хотят из этого знать, видеть тебя таким, знать, что случилось, и просто не хотят это всё терпеть. Они такие же пострадавшие, как и ты. Однако они нашли в себе силы попытаться найти с тобой общий язык. Хватит относиться к ним так отвратительно. Ты сейчас поступаешь, как ты. Тот самый дикарь, который убивал всех подряд неизвестно зачем и почему. Ты делаешь то же самое. Зачем? Ты же сам себе делаешь хуже. Ты до сих пор носишь в себе всю ту боль, которую причинил монстр и ты сам в поезде. Ты погубишь сам себя, если ко всему этому добавится то, что даже твоя семья от тебя в итоге отвернётся. Они в отчаянии. Они боятся всего и вся с тех пор, как ты узнал правду про себя. Зачем ты делаешь только хуже? Ты же сам потом будешь жить с тем, что случилось, если от тебя откажется семья. Зачем тебе это? Ты же… В этом нет смысла. Это же бред. — Так, я понял. Вас немного несёт, а поэтому вот моё предложение. Вы мне даёте пищу для размышления и оставляете меня здесь. Я маринуюсь и продолжаю ненавидеть всё, но вся эта обстановка заставит меня шевелиться и начать думать над тем, что вообще происходит. Я всё обдумаю, всё пойму и, возможно, сделаю, какие-нибудь выводы. Например, признаюсь, что мне стыдно вот вообще за все те неприятности, что я дома устроил, а поэтому захочу нормально со всеми помириться и плюс придумаю хорошие извинения, которые вам тоже понравятся, а ещё спячка в этой яме даст мне понять, что жить дома всё-таки лучше, чем здесь. Там есть интернет и телевизор. Ну, и поболтать с кем-нибудь можно о жизни. Ясное дело, что с вами, но поболтать. И вот ещё что, если подумать наперёд. Вы правы. Вам всем надо отдохнуть от меня, потому что я всех достал. И вообще. Ребятки, мои дорогие, — говорил Ник, смотря на камеры. — Сообщите майору и вообще всем. Валите нахрен отсюда. Возьмите отпуск. Всем пора отдохнуть от меня. Самим вправить мозги и отдохнуть, а потом, к сожалению, вернуться в эту помойку и продолжить меня терпеть, но уже более свежими мозгами, чем сейчас, когда вот уже даже Иван Львович высыхает от работы со мной. Так что да, народ. Всем составом этой подземки можете идти на отдых. Оставьте только небольшую группу, которая мне тут генератор будет заряжать. Сбегать не буду. Ведь я же не буду делать себе хуже, да? — спросил Ник и с намёком посмотрел на барсука, а тот снова удивился резкому и неожиданному монологу, где Ник выкладывал вполне разумные вещи, будто он действительно понимает, что происходит и что ему надо делать, однако это всё равно крайне удивило психолога и заставило удивиться тому, как он умудряется так меняться буквально на глазах и быть таким непредсказуемым. От такого фокуса и осознания психолог удручающе вздохнул и откинулся на стуле, посмотрев в потолок и закрыв глаза. — Боже… Ты действительно всех достал. Так и знал, что когда-нибудь это скажу, — ответил Иван Львович, посмотрел на Ника, набрался смелости и выдохнул. — Ты крайне сильно меня достал своим сумасшедшим поведением. — О-о, я так тронут. Мне так приятно. Я всё-таки заставил вас это сказать. Теперь и ваша крепость пала перед моей гнилью. — Серьёзно? Тебе действительно нравится всех разочаровывать? Делать так, чтобы к тебе только хуже относились? Ты хоть раз спрашивал себя, зачем тебе становиться таким ужасным в глазах окружающих? Ладно, ты не понимаешь, зачем тебе вести себя хорошо. Типа смысла нет. Зачем ты хочешь выглядеть плохо? Разве тебе это что-то даст и как-то поможет? Вспомни, как ты вёл себя на встрече с собранием. Отвратительно и мерзко. Тебе не приходило в голову, что таким образом ты рушишь мой план по твоей поездке домой? Ты подставлял меня и моих коллег, которые были согласны с моим планом. Ты лишал свою семью шанса снова увидеть тебя. Пускай и в таком виде и с таким скверным характером, но увидеть. — Приходило. Только сдержать я себя не мог. Какая-то наигранность могла быть просто лишней. Они все должны знать факты, а не строить иллюзии, которые я сам построил. — Ага. То есть как разрушить собственную иллюзию вечной опасности от тебя, если тебя родная мама за руку возьмёт, то ты скала, а как показать всем своё типа честное нутро, то ты здесь чище стекла и честнее своих фантазий по расправе над генералом. Серьёзно? — Э-э, да. Ладно. Ладно, вот ещё пища для размышления. Я подумаю. — Ага. И я теперь должен поверить, что ты действительно будешь над этим думать. Возможно, даже сделаешь какие-то выводы. Или вообще совершишь подвиг и что-то даже сделаешь на основе этих выводов. После вчерашнего и до этого звучит, как чудо, которое мне сложно представить. — А вы представьте. Вы же представили, что я смогу дома жить. — Тогда у меня были расчёты, аргументы и согласившиеся со мной коллеги. А сейчас ты стал непредсказуемым, что меня даже пугает, так как я не знаю, что теперь от тебя ждать. — Значит, я ещё красавец и могу чем-то удивить. — В нынешней ситуации это не плюс для всех. Особенно для тебя и меня. Так что ты именно намерен делать? И главное. Ты это вообще сделаешь? — Сделаю. Можете не сомневаться. Вы же не сомневались, что я смогу хоть немного измениться и не быть такой агрессивной дрянью, как год назад. И жить дома. — Да. Только в плане дома у тебя было мало выбора. Либо быть взаперти тут, либо жить хоть немного лучше дома, поэтому выбор очевиден. И… О, точно. Могу повторить это, и, возможно, ты сделаешь выводы. Давай так. Если ты изменишь своё отношение к родным и не будешь так грубо с ними разговаривать, то… Значит, ты молодец. А если нет, то продолжишь жить здесь… А… Без шахмат в столово, — неожиданно сказал Иван Львович, а Ник крайне удивился. — Чё? Не охренели? — Беру пример с тебя. Что ты там говорил? Либо все будут принимать твою дурь в голове, либо нет? — Это другое. Это неизменный факт. А шахматы трогать нельзя. — Враньё. Ты можешь измениться и ты уже начал делать шаги в эту сторону. — Вы сами сказали, что я не меняюсь. — В корне нет. — Чего? Вы до сих пор верите, что я в корне не мог измениться за такое время и после такого? Вы до сих пор живёте в ноябре прошлого года, когда думали, что это у меня просто такой период стресса, депрессии и прочей хрени? — Нет. У тебя дома я видел, что ты всё-таки идёшь навстречу близким. И это хорошо. Тебе нужно продолжать работать. — Иначе что? Отбирать что-то у меня будете? — Тебе не хватает мотивации. Теперь она у тебя есть. — Вы включили маршала? — Я выключил терпение. Я действительно уже устал от этого. Я хочу прогресса. — Зачем? Вы же сами сказали, что слишком сильно хотите его. С вас теперь спрашивать начали? Почему прогресса почти нет? Кому-то резко стало не плевать на мои отношения с родными и банально на моё мнение? Что они курили? — Нет, дело во мне и в твоих родных. Ты хоть понял, почему Джуди сорвалась? — Э-э, я её довёл. — Это один фактор. А ещё она устала. Она просто зла на тебя. Всё это давит на неё с прошлого года. Думаешь, что ты мало страдал? Тебе действительно хочется, чтобы другим было просто хуже? Что ты хочешь компенсировать? Тебе нравится, что другие тоже страдают? То есть раз хладнокровным военным ты ничего не сделал и потом тем более не сделаешь, то ты решил на близких отыграться? — Не, вы точно обкурились чем-то. Что за бред вы несёте? И почему вы повторяетесь? — Не бред. Это неосознанные действия из-за разных факторов. Тебе нравится другим боль причинять? Так-то Джуди прямо ревела после срыва. Ты разве не чувствуешь себя виновным в том, что до слёз её довёл? Или ты это по какой-то неосознанной привычке сделал, желая отыграться на ней? Может, вспомним ещё такой случай, если ты думаешь, что это бред? Вспомни, как твои родители в итоге стали такими. Как жили вместе и как признались друг другу. — Ёптыть. А это вы знаете откуда? В даркнет полезли и нашли такую личную информацию? Может, вы её там даже купили? — Нет, всё проще. Мама твоя как-то случайно вспомнила про тот период, а я продолжил тему, и она рассказала мне про себя и Джона. Что он по некой привычке и подсознательно относился к твоей маме, как к своей девушке, но так и не понял это. Видимо, ты всё-таки сын своего отца. В него пошёл. Ты тоже как-то машинально, подсознательно и по некой привычке делаешь то, что не осознаёшь. Хотя мне кажется, что ты это всё осознаёшь прекрасно. Просто не особо обращаешь внимание, неожиданно смиряешься с тем, что делаешь, и даже просто идёшь по течению. К этому течению относится твоя грубость, злость, излишняя честность, неконтролируемое высказывание того, о чём думаешь. И я уверен, что ты уже давно это всё знаешь, но ничего менять не хочешь, потому что ты опять же просто привык жить в такой обстановке с такими мыслями, действиями и прочим. У тебя не было желания измениться, поскольку не видел смысла. Сейчас у тебя смысл есть. Измениться ради родных, которым ты ещё дорог. И даже если тебе это не нравится. Тогда другой смысл. Всё ради того, чтобы ты уже потом не остался в полнейшем одиночестве и отчаянии, потому что ты будешь жалеть о том, что так относился к родным. И представь вот ещё. В какой-то момент и меня всё это может достать. Я просто устану за тебя бороться и с концами уйду. Или я вообще слягу с раком. — Так, стоп. Молчать. Сплюньте. Не надо так говорить? — Так вот я умер. Что у тебя тогда останется? Ничего. И ты в итоге придёшь к тому самому худшему прогнозу, которого пытаются избежать все. Ты сойдёшь с ума, попытаешься сбежать и начнёшь убивать всех вокруг. Тебе так хочется это всё? Зачем? Какой в этом смысл? — спросил Иван Львович, а Ник слушал и понимал и в итоге за секунды быстрого раздумия он стал понимать, что психолог в чём-то прав, от чего он решил задуматься обо всём этом и что-нибудь для себя решить, если сможет. — Ладно. В чём-то вы правы. Предлагаю нам на этом и закончить. Пища для размышлений есть, что-нибудь решу, а вам надо в отпуск. Ладно? — Ты избавиться от меня хочешь? — Конечно. У вас нервная энергия кончается со мной. Столько мышления, планов, стресса и напряжения. Голова кругом пойдёт. — И я должен поверить, что ты хоть что-нибудь решишь и начнёшь как-то иначе действовать на основе этих выводов? — Довольно странный вопрос после вашей внезапной вспышки веры в настоящее безумие, которое толкнуло вас на авантюру с верхушкой страны. — Опять же. У меня были расчёты и аргументы. Сейчас вообще всё зависит от тебя. Так я могу тебе верить? — Ну, я же вам верю. Вы мне помогли, поэтому верю. — А моя вера в тебя когда начнёт окупаться? — Так она окупается. Я ведь никого не убил. — Т… Хо… Ещё бы ты убил кого-нибудь. Но это не то. Я жду, когда ты станешь нормально относиться к близким. Так когда? — Ладно, я понял. Приходите уже в новом году и проверяйте. — Ты… Ах… Ладно. Тогда… Домашнее задание тебе. — Э-э, не надо меня оскорблять. Это не мой дом. — Ладно, просто задание. Ты вправляешь себе мнение, отношение и всё остальное. К моему возвращению ты уже должен сильно измениться. Могу попросить на весь срок моего отсутствия запретить тебе шахматы. Только газеты, твои кубы и всё остальное. Это тебя подтолкнёт, чтобы думать лучше? — Ну, ладно. После дома я уже лучше возвращения дождусь. Я там таких хороших шахматистов нашёл. Они мне нравятся. Правда, к той нейросети по шахматам ещё не добрался. Там очередь на отбор. Короче, езжайте. Не протухну без шахмат. — Спасибо. Тогда сиди и думай. Или лежи. Или снова постой на голове. Или на кончике пальца, да? — Оу, да. Были тёмные времена, когда я медитировал и тихо всех вокруг ненавидел. — Разве что-то изменилось? — Не особо. Но было же времена. Ладно, пофиг. Езжайте домой, — сказал Ник, а Иван Львович ещё несколько секунд сидел и смотрел на немного улыбающегося Ника, в которого ему всё-таки хотелось верить, после чего он решил уйти и вздохнул. — Ох… Ладно. То есть… Договорились? Ты не сжигаешь здесь время и просто записываешь циклы кубов и кино, а именно думаешь над своим поведением, к чему-то приходишь, делаешь выводы и на основе всего этого меняешь своё отношение к родным и с того момента будешь нормально к ним относиться. Да? — Ну, посмотрим. — Нет уж. Нет и нет. Только итоги и результаты. Обдумай последствия и прими правильное решение. Не издевайся надо мной и над родными. Хорошо? — Ладно. Маршал мусора! Если вы там, то немедленно выдайте ему прибавку на весь отпуск. Если выдадите вот прямо сейчас при мне, то буду вести себя хорошо все эти зимние каникулы. — Серьёзно? Опять деньги? — Так а что ещё? Я не знаю. Планы ваши не знаю. Даже… А-а… Оказывается, что я вас и лично особо не знаю. Мы не говорили об этом почти никогда. — Не страшно. Это не критично, а про деньги перестань повторять. Не надо. И ничего сейчас не говори, потому что я ушёл, — сразу высказался Иван Львович, встал и подошёл к двери, ожидая, когда её откроют. — От судьбы не убежите. Вас вознаградят за всё дерьмо, что вы тут натерпели. Героя России, вознаграждение, почёт. Правда, почти никто не узнает о том, что именно вы сделали, но наши умники что-нибудь придумают. Придумали же теракт и каких-то торговцев оружия, да? Так что не пропадём. — продолжал говорить Ник, после чего стала открываться дверь, а Иван Львович замялся, вспомнил, что они расстаются на приличный срок, всё-таки не выдержал и из вежливости вернулся к столу, протянув вперёд руку, а Ник без слов встал и осторожно её пожал. — Если хотите что-то сказать про контакты семьи со мной и наше нынешнее рукопожатие, то идите сразу лесом. — Ой, вечно тебе не терпится что-нибудь испортить, — ответил психолог и стал идти назад. — Увы. Я уже давно такой. — Ага. Эта твоя привычка ухудшилась с прошлого года. Тебе тоже надо над этим работать, понял? — Ладно. Хорошо вам отдохнуть. — А… Тебе тоже. — Серьёзно? — Да, всё. Отстань. Пока, — спешно сказал Иван Львович и ушёл из изолятора. Несколько часов он ещё провёл в комплексе, заканчивая все свои дела и надеясь, что Ник всё-таки хоть немного изменится, а вечером он уже собралась ехать домой, но уже в городе ему внезапно позвонила Джуди, что его сильно удивило. — А… Да? Джуди? — Здравствуйте. Вы заняты? — А… Нет, не особо. А что? — спросил Иван Львович и услышал усталый вздох в телефоне. — Мы можем встретиться? — Ну, ладно. А когда? — Сейчас. Вот прямо сейчас. Это… Мне очень нужно. Пожалуйста… — Хорошо, я понял. Во сколько мне приехать? — Прямо сейчас. И… Не к нам домой. Давайте… В парке, где мы встретились спустя долгое время. — А, ясно. Я сейчас приеду. Хорошо, — сказал Иван Львович, и Джуди сразу положила трубку, а психолог сразу поехал в парк, желая узнать, почему Джуди решила встретиться да ещё и наедине.