***
— Пацаны, кто видел мой китель?! Утро начиналось не с кофе, а с бегающего по комнате в поиске формы Журавлева, который, как и всегда, решил не вешать все в шкаф, а бросить одним комком на тумбочку, а так как после отбоя они играли в карты, конечно же одежда с тумбочки могла перекочевать куда угодно, но не в шкаф. С утра, сразу после звонка, к ним в комнату зашёл Воля, так как он был ночным, и громко сказал, «помогая» кадетам проснуться: — Форма одежды номер пять повседневная, утренняя строевая! В семь ноль два чтобы все стояли на улице! — И вышел в коридор помогать будить остальные классы. Конечно же, сонные, невыспавшиеся подростки, проклиная весь белый и не очень свет, нехотя одевались и выходили из комнаты. Антон, решив помочь Митьке найти форму, немного задержался, а потому пришлось поднагнать темп на лестнице и в раздевалке, сэкономив на переобувании в берцы, оставшись в сменных туфлях. На улице моросил противный дождик, не добавляя оптимизма и веры в этот день. На ступенях уже во всю рвал горло Терьянский, которому было совершенно фиолетово, что с утра дети не всегда могут соображать быстрее, чем ползет улитка. Зябко ежась, кутаясь в бушлаты и пальто, кадеты от мала до велика выходили на улицу и строились перед корпусом по классам. Широко зевая, топчась на месте, подростки ждали своих товарищей. Терьянский, подойдя к классу Воли, поставил вопрос ребром: — Лазарев, где ваш личный состав? — Офицер, проглатывая большинство окончаний в словах и делая акценты на гласных, своим голосом напоминал сломанное радио, или разговор по телефону в месте с плохой связью. — Здесь девять, двое больных… — Да я вижу, что вас девять! А должно быть тринадцать, если двоих нет, вас же пятнадцать по списку! Где четыре человека? Семь часов пять минут! Что за опоздания? — Позов дежурит по комнате, Седиков отпросился у воспитателя, Добрачёва и Вострякова скоро подойдут. — Серёжа пытался отмазать всех, кто не сумел собраться вовремя. Единственный, кто действительно соответствовал докладу, это Дима Позов, потому что у него было освобождение и очередное дежурство. Остальные просто опаздывали. Пока Терьянский ругался, пытаясь не материться, пока он возмущался, что десятый класс обнаглел и все дела, в строй наконец-то встали девочки, а значит класс мог присоединиться к общей строевой подготовке. Терьянский, переключившись, к счастью, на параллельный класс, отстал от десятого «Г», и Лазарев, наконец выдохнув, дал команду классу, и их небольшая коробка зашагала вместе со всеми по кругу. Монотонная «чечетка» подошв об асфальт, периодические выкрики офицеров, недовольные шепотки по сторонам — из этого сделано утро кадета. К двадцати минутам восьмого всех наконец-то завели в корпус, отправив готовиться к утреннему осмотру, убирать свои кровати и «наводить красоту на лицах», как это назвал Воля. В комнате, к счастью, уже всё было заботливо убрано Димой, который сумел даже тапки расставить в шкафах аккуратно, хотя обычно их мальчишки сбрасывали в одну кучу или вовсе оставляли под кроватями, запихнув подальше, чтобы вечером, матерясь и психуя, выуживать их, извиваясь вокруг кроватей. Антон, быстро умывшись, при этом забрызгав форму, намочив рукав кителя и налив воды на ноги, появился в комнате. Все дела были сделаны, и кадет просто уселся на своей тумбочке, глядя на то, как товарищи тоже наводят порядок. В комнату вошел Павел Алексеевич, и не заметив желаемого оживления, возмутился: — Вас со строевой отпустили на две минуты раньше! Только почему-то вы не удосужились использовать эти две минуты во благо, да? Ну хорошо, я вас понял, товарищи кадеты. Значит, будет перевоспитываться с вами по новой системе. Сегодня после ужина на волейбол никто не идет! — Воля был настроен серьезно, потому как он привык, что его дети всё и везде успевают, не нарушают распорядок… И уж тем более не ходят на советы Генералов по абсурдным причинам. Мальчишки, недовольные запретом на посещение вечерней тренировки по волейболу, уже хотели устроить бунт, но вовремя успокоились: наказание вполне справедливое, хоть и такое обидное — волейбол они просто обожали! Но, как уже сказал Павел Алексеевич, они действительно распустились, а, значит, придется немного потерпеть и без кружка, чтобы лишний раз не провоцировать воспитателя на крайние меры. Недовольные, ребята вышли из комнаты и спустились вниз, на первый этаж, на утренний осмотр. День обещал быть обыкновенным, лишенным всякого наслаждения личным временем. На завтраке Антон вспомнил, что сегодня по нему собирают Совет Генералов и что пригласили в корпус отца, и он не горел желанием радоваться жизни, уже представляя, каких тумаков ему надают. Обычная парта, причем Антон даже не виноват, что так получилось! Хотя его оценки и участие в разных авантюрах тоже могли приплести. И тогда отец точно озвереет. Даша, подсев к Антону поближе, осторожно коснулась его плеча пальцами, обращая на себя внимание. Он, вздрогнув от неожиданности, спустя мгновение уже натянуто улыбался, пытаясь показать, что рад видеть Дашу и у него всё хорошо. Девушка, улыбнувшись в ответ, спросила, глядя Антону в глаза и доводя этим до приятных мурашек: — Антош, как ночь прошла? Снилось что-нибудь интересное? — Нормально… Вообще ничего кстати! Вот как отрубился, так до звонка и проспал! — Антон немного оживился. — А тебе что-нибудь снилось? — Ну-у… — Даша хитро прищурилась. — Ты точно хочешь знать? — И Антон, шумно сглотнув, снова утонул в омуте её странно поблёскивающих глаз. Его словно уносило за пределы существующей вокруг него реальности, и странное чувство эйфории опять овладело его мозгом. — А почему ты это спрашиваешь? — Антон смотрел прямо в глаза Даше, звуки шумного корпуса стали приглушёнными, незаметными, будто он находился под водой в наушниках. — Потому что мне снился ты! — Она улыбнулась, поправила прядь волос, задвинув её за ухо. Антон понимал, что реагирует на любое её движение с трепетом в груди, он хочет наслаждаться этим больше, чем есть! И почему этот момент был таким коротким… — Ого… Это… Интересно. — Только и смог выдавить из себя Антон, чувствуя, как его щеки нагреваются от смущения. Даша, заметив этот трепет, решила не отступать, и, подавшись немного вперед, оставила на и без того горячей щеке мальчишки легкий поцелуй… У Антона на миг остановилось дыхание, и, возможно, на пару секунд вместе с дыханием исчезло и сердцебиение! Снова, как и тогда, в метро, в груди что-то заклокотало, приятно обдавая кипятком изнутри. Губы самовольно расплылись в глупой улыбке. Антон хотел что-то сказать, но их идиллию прервал нетактичный Лазарев: — Ребят, встаньте в строй, сейчас общая команда уже пойдет, лишний ор никому не нужен. — И командир, передернув плечами, пошел дальше наводить порядок в строю. Антон, поднявшись с лавки, занял своё место в третьем отделении, мысленно обзывая Лазарева всеми гнусными словами за то, что тот так не вовремя решил вспомнить о своих обязанностях. Ну вот есть же люди!.. — Корпус, Смирно! Равнение на середину! — Голос старшины разнесся по коридору, и голоса почти моментально стихли. Десятые классы стояли ровно напротив входа, принимая на себя «удары» администрации. Вот и сейчас появившийся куратор их корпуса, полковник Фёдоров, едва поздоровавшись с личным составом, сделал веское замечание: — Товарищ Воля, а почему это в вашем классе по стойке смирно у кого-то колени согнуты, кто-то головой дергает? Непорядок, исправить надо. — Говорил он негромко, но в тишине шести классов каждое слово рикошетом отходило от стен. «Счастливыми» обладателями замечаний стали Дорохов и Выграновский, и взгляд Воли тут же приковался к ним. Когда полковник наконец свернул к себе в кабинет, ушла и необходимость в тишине: снова возник негромкий гул. Антон еле выстоял до конца осмотра — почему-то сегодня ему хотелось есть больше, чем обычно, возможно из-за того, что он не ужинал вчерашним вечером, а может и ещё по какой-нибудь причине. В животе надсадно выли киты, и немного кружилась голова, но в коридоре было достаточно душно, поэтому это не было чем-то сверхъестественным. Когда наконец пошла команда отправлять старшие классы на завтрак, Антону показалось, что прошла целая вечность. Он уже был готов сорваться с места, но появившийся рядом майор, который буквально выцепил кадета из строя, порушил все мечты Антона о завтраке. — Шастун, ты помнишь, что сегодня по тебе совет генералов, и что пришлось вызвать твоего отца? У Антона внутри всё то, что он так старался держать, рухнуло навзничь. Отец. Сразу захотелось бежать, не оглядываясь, бежать куда угодно, но только не оставаться здесь, чтобы встретиться лицом к лицу с отцом, который будет невероятно раздражен, а может быть и зол… Судя по тому, как изменилось вмиг выражения лица офицера, стало понятно, что огорчение и страх Антона были слишком явными и вообще не скрываемыми. Воля, положив руку ему на плечо, зашагал вперед, ведя рядом с собой кадета, и будто невзначай произнес: — Да не бойся. Я поговорил с Фёдоровым, с Терьянским — тебя сильно не осудят. Просто соберут все твои косяки в один совет и быстренько решат или назначить тебя в наряд по корпусу, или записать в личную карточку что-нибудь. Не будет чего-о серьезного, потому что у нас есть Денис и Матвиенко, по которым уже собирают все нюансы. Как только Сережа выйдет из больницы, вот тогда и будет настоящий совет Генералов, а сейчас так, редкая тренировка. Ты же помнишь формулу провинившегося кадета? — Виноват, исправлюсь. — Антон, выслушав воспитателя, ответил на вопрос уставной фразой. Воля одобрительно кивнул, похлопал мальчика по по плечу и кивнул на уже стоящий у столовой класс: — Ускорься, чтобы тебя не ждали. Антон быстро ополоснул руки и встал в строй. Лазарев, доложив стоящему у дверей столовой Заровскому, получил команду на вход. Десятиклассники по одному потянулись в столовую, к раздаче. Антон, взяв поднос, поставил на него гречневую кашу с молоком и чай. Немного подумав, подхватил ещё и масло, и, довольный, прошел к столу и сел, тут же принявшись впихивать в себя завтрак. Оксана, заметившая это, усмехнулась и спросила: — Антох, что это ты сегодня заглотом решил поработать? Что такого случилось, что ты с таким аппетитом уничтожаешь завтрак? — Фам не внаю, фефно! — Ответил Антон, пытаясь прожевать завтрак. Оксана рассмеялась и в шутку щелкнула его пальцем по лбу. Антон, засмеявшись, чуть не подавился, смешно хрюкнув. Даша, холодно взглянув на Оксану, отвернулась в сторону. Антон заметил только поджатые губы девушки, но не придал этому особого значения. Тем более почти сразу столовую огласила ругань одного из офицеров младших классов, которому на туфли кто-то из его же подопечных случайно пролил чай. На фоне этого скандала Антон доел свою порцию, но стоило ему только наловчиться и размазать масло на кусок хлеба, Лазарев — вот ведь гад — дал команду закончить завтрак. Антон, злясь и на себя, и на командира, и на весь белый свет, агрессивно пытался на ходу запихнуть в рот немаленький бутерброд и запить его чаем. Получалось плохо, он сейчас был больше похож на злющего бульдога, у которого отбирают его миску с мясом. — Шастун, если ты не успел, доешь и подежурь по столовой! — Сказал Воля, проходя мимо Антона к выходу. Мальчишка, в пару секунд обмозговав ситуацию, решил не пререкаться и действительно доесть нормально и просто протереть столы. — Бедняжечка, совсем времени нет поесть! — Произнесла одна из поваров Людмила Сергеевна, покачав головой. Антон согласился бы с ней, но с набитым ртом это было бы не особо удобно и прилично. Быстро протерев столы после своего класса, кадет выскочил из столовой и помчался по коридору догонять своих — их голоса ещё не стихли, значит они только начали подниматься по лестнице на учебный третий этаж. Именно там Антон и нагнал их, пристроившись в конце.***
Совет генералов был назначен на пять вечера и кроме Антона там судили ещё троих — двух девятиклассников за драку и одного семиклассника за постоянное хамство с офицерами и учителями. Косяк Антона среди этих смотрелся как-то жалко, скучно. В актовом зале уже сидели командиры классов, на сцене стояло два стола, за которыми восседали полковник Фёдоров, Терьянский, Царёв и Делев. Именно они чаще всего вели советы генералов, профилактики, присутствовали на педсоветах. Первый ряд кресел предназначался для «подсудимых». Антон присел чуть поодаль от трех других ребят, не желая сидеть рядом с ними. Тем более, когда он заходил в зал, то видел затылок отца, но не привлёк его внимания. Родители сидели на заднем ряду. Всё же позвали… — Титов, проверьте пожалуйста по списку всех представителей совета от классов! — Скомандовал Терьянский. Старшина поднялся, прошел к сцене и, развернувшись лицом к сидящим, начал называть классы начиная с седьмого, проверяя, чтобы от каждого года было по два человека. Когда это условие было выполнено, Титову разрешили вернуться на его место. Процесс начался. Сначала около получаса ушло на разбор поведения семиклассника, по нему вынесли решение о занесении выговора в личную карточку с последующей постановкой на общешкольный учёт. Его отпустили под руководством социального педагога, скорее всего на беседу в присутствии родителей. Потом принялись за драчунов. — Карасёв, Овчаренко! Выйдите на середину. Позор! Устроить драку, так ещё и на втором этаже! Как вам не стыдно, в конце-концов? — Голос Делева загремел и разнесся по залу, заставив вздрогнуть не только детей, но и родителей, сидящих сзади. Офицер продолжил: — Нет ни одного конфликта, который нельзя было бы решить путем разговоров! Вы же даже не пытались, по глазам видно! Честь кадетскую опозорили, друг на друга с кулаками пошли… — Делев распылялся всё больше. Антон наблюдал, вжавшись в кресло, как щеки офицера становятся пунцовыми, как пролегает большая складка на лбу и как меняются жесты, становясь всё более резкими и размашистыми. В корпусе знали, что Делев был воплощением давней фразы: «не буди Лихо, пока оно тихо». Другие «судьи» уже нервно и с беспокойством поглядывали на коллегу, пока тот всё громче и громче пилил провинившихся. Но вот прозвучала долгожданная фраза: — Товарищи младшие командиры, попрошу проголосовать: кто за то, чтобы переодеть данных кадет в форму воспитанников на месяц и назначить восемь независимых нарядов? Антон, оглянувшись, заметил, как руки представителей совета взметнулись наверх. Единогласно. Опять. Это значило лишь одно: следующим выставят его. — Принято. Единогласно. Карасёв и Овчаренко передаются родителям и педагогам на дополнительные беседы! Девятиклассники вышли из зала в сопровождении родителей. Совет Генералов по своей сути напоминал педсовет, или вызов к директору, где у родителей не было вариантов отказа — явка обязательна. Делев, присев на своё место, утер тыльной стороной ладони со лба пот и обвел взглядом собравшихся, а потом сказал, открывая свой офицерский блокнот: — Товарищ Терьянский, прошу вас. У нас остается последний кадет. У Антона поджались все мышцы. Опустилась звенящая тишина, в которой раздавались только звуки постукивания ручкой по столу и раздражающий слух шорох ногами об потертый паркет. В этой тишине прозвучала его фамилия. — Кадет Шастун, встаньте в центр. Антон поднялся с места и встал спиной к офицерам, как обычно это делают другие. Для Антона это был третий Совет, но каждый раз он трясся, как в первый. Терьянский, взяв в руки папку, начал читать: — Кадет Шастун Антон, десятый гэ класс. За неоднократное нарушение внутренней дисциплины, а так же за порчу школьного имущества, был направлен на первичный совет Генералов. — Видимо, майор Воля не справляется со своими подопечными… Шастун, что натворил-то такого? — Голос подал Царёв, и Антон мысленно поблагодарил все высшие силы. — Парту сломал. Случайно. И кровать в сентябре. — Ну, видимо поэтому и первичный совет. Мне кажется, — Царёв обратился к офицерам, — что Шастун, несмотря на сломанную парту, кровать, и систематическое нарушение дисциплины, всё же показывает себя с хорошей стороны. Насколько мне известно, он человек творческий, на сборах все восхищались его исполнительским искусством. — Мне тоже так кажется.- Неожиданно подал голос уже немного угомонившийся Делев. — Ограничимся двумя неделями несменяемого наряда по корпусу. Парту починит сам в мастерской, а на счет поведения… Товарищи младшие командиры, кто за предложенное наказание? Руки поднялись над креслами. Тоже единогласно, а значит, без затяжек. Антон пребывал в небольшом непонимании, почему с ним обошлись так легко и спокойно. Будто и не было несколько минут назад этого «взрыва» около девятиклассников!.. Антон отыскал глазами Эда и Серёгу Лазарева. Выграновский коротко подмигнул товарищу, а командир класса едва заметно приободряюще кивнул. Полковник Фёдоров, закрыв увесистую папку, поднялся со своего места и произнёс: — Кадету Шастуну объявляется две недели наряда на службу. Сейчас попрошу его вместе с законным представителем посетить кабинет соцпедагога. Остальным встать. Совет Генералов окончен, товарищи командиры, подойдите и распишитесь в протоколе… Антон, вздохнув, на нетвердых ногах прошел к выходу, где уже стоял раздраженный отец. Взгляд его был настолько холоден, что Антон не смог выдержать и отвернулся. Он боялся смотреть на отца, а тот, в свою очередь, держался на людях. В коридоре первого этажа их уже ждала соцпедагог. — Добрый вечер. Давайте пройдем ко мне в кабинет, там чуть-чуть побеседуем, буквально пять минут! — Хорошо. — Отец был слишком спокоен, Антону это мало нравилось. Он тоже молчал, уже прокручивая возможные варианты исхода этого ледяного спокойствия… Беседа действительно получилась короткой. Отец не имел никаких нареканий на счет наказания, казалось, был даже рад. Антон просто молчал всё время, делая вид, что его не существует. Когда же соцпедагог наконец сказала долгожданное «До свидания», Антон возликовал. Он первым вышел из кабинета, и уже хотел испариться с глаз отца, но тяжелая рука опустилась на плечо и больно сдавила его. Антон зажмурился, но не издал ни звука. Отец оттащил его за выступающую часть стены, к дверям на лестницу. Антон оказался зажат между стеной и мощной фигурой отца без возможности сбежать. — Ты помнишь, что я тебе сказал после твоей последней выходки и подобного совета? — Низкий, чуть ли не рычащий голос заставил Антона вздрогнуть. Мальчишка напрягся, вжавшись в стену ещё сильнее, чтобы хоть как-то отдалиться от нависшего над ним отца. — П-помню. — Антон, заикнувшись, не смог выдавить из себя больше ничего. Страх оборачивал голову, вмиг опустели мысли. Антон сжался, как загнанный зверёк. — Тогда почему я опять здесь, краснею за тебя, уже почти взрослого придурка?! Мой сын — нарушитель дисциплины! Да ты просто позор, без каких-либо приставок… Поговорим об этом дома, и только попробуй сбежать к бабке! Приеду и прибью при ней. — Отец прорычал это Антону на ухо, и уже повернулся, чтобы уйти. Антон, выдохнув, уже немного расслабился, но неожиданная оплеуха заставила его вскрикнуть — отец был слишком быстр, у мальчишки не было возможности увернуться. Ухо тут же заалело и, судя по ощущениям, стало ещё больше. Антон прижал ладонь к горящему уху и сквозь появившуюся пелену взглянул вслед уходящему отцу. До него донеслось сухое «до свидания», брошенное охранникам, скрипнула дверь. Он ушёл. Антон, вытерев выступившие от боли слёзы, шмыгнул носом и побрел к столовой, к раковинам, чтобы хоть как-то остудить саднящее ухо и убрать эту красноту. Ледяная вода успокаивала во всех смыслах. Антон набирал в ладони немного, умывал лицо, потом прикладывал холодную руку к уху, и становилось легче. У него было время до увольнения домой, а что ждало его дома, он пытался не думать. Да и что бы его там не ждало, отец не станет убивать его… Наверное не станет убивать.***
Попов сидел за столом на кухне. Он вынужденно взял три отгула, пока шли разборки по поводу драки Матвиенко и Дорохова. По сути его вины в этом не было, однако офицер-воспитатель, который допустил подобное, уже вызывал вопросы у администрации. Арсению было трудно свыкнуться с мыслью, что он может потерять работу, которую давно искал, которая вдохновляла и действительно нравилась. Он давно привык к шуму, к ответственности, к смешным и не очень выходкам своего класса. В кадетском корпусе он впервые увидел воочию словосочетание «кадетское братство». Корпус, по сути, существовал отдельно от мира, и дело не в заборе и интернатном проживании, вовсе нет! Сам по себе корпус уже учил жизни и воспитывал тех, кто в него попал. Старшие всегда готовы помочь младшим, не было такого понятия, как дедовщина. А чего стоит извечная проблема: когда провинился один, его невозможно вычислить, потому что никто и никогда не сдаст товарища. И Арсений даже не мог утверждать, что у драки кадет его класса была какая-то конкретная почва. Возможно у Дениса что-то случилось такое в жизни, что он резко изменил своё поведение, стал агрессивным? Многое же с детьми случается, всё знать невозможно. А Матвиенко сам по себе такой напористый, мог спровоцировать… Но всё равно тяжело было сидеть в одиночестве в квартире и бесцельно смотреть в экран телевизора, на котором просто мелькали образы и картинки какого-то фильма. Звонок стационарного телефона заставил Арсения вздрогнуть. Этот старикан давно не разражался своим жутким пиликаньем. Мужчина поднял трубку и вслушался в шорох на другом конце провода. Сначала была гнетущая шуршащая тишина, но спустя почти минуту, когда он уже хотел положить трубку, раздался знакомый голос, который заставлял волосы на голове вставать дыбом: — Ну что, теперь-то ты понял, что эта работа тебя не спасёт, а? Прятаться от нас за спинами детей — не лучшая идея. Когда ты хоть часть начнёшь отдавать? Всё обещаешь и обещаешь… — голос звучал вкрадчиво, но всё с той же жуткой интонацией. Арсений дослушивать не стал. — Завтра. Завтра могу начать отдавать. На какой адрес подъехать? — Он устал бояться. Зарплату получил, заначка с накоплений лежала. Около пятой части нужной суммы он мог отдать… — Ого! — Раздался удивлённый возглас. — Другое дело. Приедешь к метро «Крестьянская Застава», на третий выход, буду ждать тебя там в одиннадцать сорок. Надеюсь, у тебя будет чем меня обрадовать. А если нет, то ты меня знаешь, Попов. Я ни на что не посмотрю. — Последняя фраза набатом ударила по ушам. Арсений сам завершил вызов, швырнув трубку на телефон. Обессиленно поднявшись со стула, он прошел в спальню и упал на кровать, зарывшись лицом в плед. Больше не хотелось ничего, было наплевать. Хотя кое что может и хотелось. Вернуться к детям в корпус.***
— О, Антон! Можешь помочь с историей пожалуйста! — Даша, завидев Антона в рекреации, тут же вышла из класса. Мальчишка, натянуто улыбнувшись, обнял её и приподнял, надеясь, что сумеет так её немного развеселить. Осознания, что она его девушка, пока что не было, хотя странное ощущение сближения уже появилось. Антон прижал девушку к себе, но встретил уверенный тычок в бок и недовольное «эй!». — Да Антон! Ты чего? — П-прости, я думал, ты будешь не против… — Антон, от неожиданности такой реакции почти сразу залившийся краской, поставил Дашу на ноги и в нерешительности замер, глядя ей в глаза. Она была явно недовольна подобным, и от её взгляда Антону стало не по себе. Пытаясь сгладить возникшую ситуацию, он пробормотал, переводя тему: — Тебе с историей помочь?.. Правда, я сам ещё не делал, можем вместе попробовать написать. — Я думала, ты сделал, хотела списать. Ладно, попрошу у кого-нибудь ещё. — В её голосе прозвучало какое-то разочарование, которое въелось в голову Антону. Даша отошла к окну и присела на лавку. Антон, несмотря на усталость и желание просто сделать хоть какую-то часть уроков, всё-таки решил присоединиться к девушке. — Было что-нибудь, пока меня не было в классе? — Нет, всё как обычно. Странный вопрос, конечно. — Даша завела выпавшую прядь волос за ухо, и опять Антон выпал из реальности на секунды, глядя на девушку. Он, конечно же, хотел быть рядом с ней, хотел прижаться сильнее, обнять, хоть как-то показать, что она ему нравится, но произошедшая пару минут назад неловкость остановила его рвение и остудила пыл. Мальчишка просто сел рядом, на небольшом расстоянии, и посмотрев на лицо Даши сбоку, вдруг произнес: — В полумраке ты ещё краси́вее!.. — И только после этого пришло осознание всей глупости этой фразы. Но сказанного не вернешь. Даша, повернувшись к нему лицом, насмешливо посмотрела прямо в глаза Антону. Он хотел провалиться сквозь плитку на полу, чтобы этого не видеть. Но, вопреки его ожиданиям, Даша тихо засмеялась и, придвинувшись ближе, прижала голову к его плечу и сказала: — Смешной ты!.. Антон боялся что-то сказать не то, что-нибудь глупое, боялся спугнуть этот момент. Он трепетал, как осенний лист на ветру, в душе он уже давно вознесся далеко в небо. Он хотел проявить инициативу, но в то же время боялся это сделать. Ему оставалось лишь наслаждаться моментом, несмотря на то, что руку начало слегка покалывать, хотелось спать, а ещё присутствовало небольшое волнение перед предстоящим увольнением домой… Но это все почему-то не чувствовалось так ярко, как обычно, рядом с ней. Здесь и сейчас Антон был отдан ей — Даше. И не мог ничего с этим поделать. Когда класс строился на вечернюю поверку, когда они шли после построения на спальный этаж, когда прощались с Дашей у лестницы, у входа на женское крыло, Антон не мог перестать думать о ней, и о том, как же она хороша. Эйфория, как после первого бокала легкого алкоголя, преследовала его до самого засыпания, и перед тем, как отрубиться, Антон думал только о ней…