***
Звонок отбоя прозвучал слишком тихо для совершенно не готовых ко сну кадет. В двести четырнадцатой комнате, логове десятого «Г», никто и не думал ложиться спать. Покрывала были небрежно скинуты на тумбочки, двери шкафов раскрыты настежь. Такого беспорядка не было очень давно. А что самое главное — парни не боялись сейчас возможного наказания от ночного воспитателя, не переживали на счет своих оценок за дисциплину — главной темой было обсуждение случившегося. На вечерней поверке перед всем корпусом дежурный старший офицер Терьянский очень долго распинался о том, какое вопиющее происшествие случилось несколько часов назад. Он затронул тему самовольничества, рукоприкладства, а в самом конце своего «хрюканья», как нарекли этот монолог десятиклассники, Терьянский уж очень открыто намекнул о некомпетентности офицера воспитателя Арсения Сергеевича Попова. Под конец поверки весь класс хотел по очереди плюнуть точно в рожу этому несведущему человеку, который только благодаря своей тупости пока ещё не вылетел с должности. Придя в расположение, потекли разговоры обо всей возникшей ситуации. — Конечно блять! Арсгеич же у нас экстрасенс со способностью телепортироваться! Он же сначала в мысли к Дену залез, а потом по щелчку пальцев у столовой оказался! — Возмущался Стас Шеминов, складывая вещи на своей полке. — Я думаю, Тюря еблан. Как офицер говно, а как человек вообще ещё хуже. — Согласен! — Дима Позов, сидя на своей кровати, кивнул головой. — Бесит такое! Арсгеич вообще замечательный — он ведь вам сказал уходить обратно, чтобы весь класс не наказали, чтобы вас не подставлять. Да я видел, как у него руки тряслись от нервов! А этот недалекий вообще офонарел, «обычно в таких ситуациях виноваты офицеры воспитатели», «жаль, что среди наших педагогов есть несоответствующие люди»… Если вы ему подлянку будете делать, я с вами! — Вот именно! Это же пиздец — его уволить хотят из-за того, что админы хуёво организовывают корпус! Заебись блять! Если Геича уволят, я буду на коленях умолять отца, чтобы перевел меня отсюда! — Антон произнёс эту фразу с литым выражением лица, будто был собственным бюстом, а не живым человеком. И он не врал — как раз начали появляться мысли о том, чтобы перейти в школу у дома, в обычную, серую и скучную, чтобы после уроков было время, чтобы еда была вкусной, а кровать мягкой. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумом из общего коридора. Дверь неожиданно тихо открылась, и в проеме появился уставший, как-то вмиг сделавшийся ниже ростом Арсений Сергеевич. Воспитатель окинул взглядом бардак в комнате, сделал несколько шагов к шкафам, заметил разбросанные вещи… И промолчал. Он со вздохом опустился на пустую кровать Матвиенко и произнёс: — Парни, почему не убрались ещё? Сами ведь знаете, что Терьянский будет на вас срываться. Неужели вы хотите это слушать? Мальчишки опустили глаза в пол, угрюмо делая вид, что им интересно всё, кроме взгляда офицера. Они привязались к нему за то время, что были вместе, было тяжело думать о том, что существует опасность с ним попрощаться. А в его глазах сейчас было многое… Вся усталость, разочарование, тоска — весь спектр отрицательных эмоций рвался наружу, требовал освободить перегруженные мысли. Только старлей давно понял, что эти мальчишки не заслуживают такого. На детей кричит последний человек, который опустился на самое дно. Но он ведь не такой?.. — Ладно, ребята, до четверга, завтра ведите себя с Павлом Алексеичем хорошо, старших офицеров на конфликт не выводите. Умный не тот, кто пререкается, а тот, кто пропускает ненужную информацию мимо своих ушей. Договорились? — Он встал на ноги, поправил покрывало, натянув его по краям, и, на секунду задержавшись, через сплошную, гнетущую тишину вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Разговоры прекратились. Мальчишки углубились каждый в свои мысли, постепенно засыпая.***
— Даш, а ты в итоге с Тохой нормально заобщалась, он, походу, влюбился в тебя! — Кузнецова, лежа на своей кровати, закинув ногу на ногу, повернула голову в сторону новенькой. В комнате было темно, свет уже давно погасили, поэтому сложно было определить эмоции на лице Даши. Девчушка, подложив руку под голову, произнесла: — Ага, заобщались… Я думала, он реально крутой, вон, и высокий, и веселый, а на самом деле такое себе развлечение. Погулять сходили на днях, я думала, что будет лучше. — Да ладно тебе, Антон хороший, добрый, своих в обиду не даёт. — Начала было перечислять все плюсы Шастуна Оксана, но Вострякова её перебила громким шёпотом: — Ну пусть он будет хоть принцем — он на пару дней только годится. Ещё и с семьи не очень благополучной… Мне отец с такими не разрешает общаться. — Даша перевернулась на бок, устраиваясь поудобнее. — Туповатый он, этот Шастун. — Ну знаешь ли… — фыркнула Юля Топольницкая. — Это конечно мое мнение, и я никуда не лезу, но пользоваться простотой и добротой Антона — не лучшая идея. Да и тот факт, что он из семьи среднего звена, ничего не может говорить. Антон ранимый, а ради счастья того, кого любит, готов на все, что угодно. Будет низко с твоей стороны просто воспользоваться им. — Согласна с Юлькой, — вступила в разговор Катя. — Тоша замечательный человек, тоже любви заслуживает. А ты им просто играешь, особенно используя игнор после того, как сходила с ним на совместную прогулку! Не совсем понятно, для чего ты ему шанс давала… А Вострякова и сама не знала, чем задел её этот парень. Она врала всем, и себе тоже, что Антон не лучший вариант для отношений. Внимательный, чуткий, добрый и смешной — в этом всем был Шастун с его неуклюжестью, вечно заплетающимися ногами… Даша признавала тот факт, что сама боится продолжать общение — она боялась, что не сможет начать отношения с Антоном. Будучи человеком чётким и властным, Вострякова не увидела в Антоне тех качеств, которые нарисовала себе в первые дни общения. Узнав Шастуна поближе, она поняла, что он слишком легкий улов. Она хотела поиграть подольше, может быть развести какую-нибудь интригу… Антон слишком быстро клюнул на её намеки, слишком сильно привязался к ней, а подобное мешало её планам. Вострякова была из тех, кто долго крутит чувствами, используя самые жесткие методы, вплоть до манипуляций. И раньше эта схема была рабочей, игры удавались, Даша получала то самое удовольствие властвования, доминирования над парнями… Но на Антоне годами отрабатываемый план вдруг оборвался. И предстояло ещё выяснить, почему так получилось. Хотя Даша уже поняла по большей части, почему так получилось, и что в этом Шастуне такого было, чего не находилось у других. Но все равно Востряковой Антон, как парень, не нравился вовсе. А почему так — оставалось загадкой. Однако поиграть с его чувствами Даше было интересно. Очень интересно…***
Арсений вышел с территории корпуса в одиннадцать часов. До этого времени с самого отбоя он заполнял кучу документов, писал объяснительные на имена всей администрации за случившееся с его кадетом, потом очень долго собирался, зашел к своим мальчишкам… За весь день он чувствовал, как сгорает, словно спичка. И пусть эта спичка была охотничья, которой нипочём влага, не страшен ветер — дерево всё равно сгорает рано или поздно. Так тяжко от незнания ближайшего будущего ему не было, пожалуй, уже очень давно. Ночь уже спрятала столицу под своим покрывалом, не было пробок на дорогах, очередей в магазинах… Мужчина остановился на парковке круглосуточного супермаркета и, закрыв авто, прошел в светлое, почти пустующее здание. Его встретили яркие лампы, уже вымытый персоналом пол и сонная кассирша, безучастно посмотревшая на позднего посетителя сквозь пальцы. Арсений прошел вглубь магазина и медленно побрел между полок, разглядывая товары. Ему нужно, необходимо было отвлечься от дурных мыслей, лезущих в голову. Он не взял ни тележку, ни корзину, поэтому взяв бутылку молока, небольшой батон колбасы и пакет хлеба, Арсений пошел к кассе. Оплатив всю покупку, он медленно, словно растягивая момент продолжения пути домой, спустился с крыльца и побрел к машине, на пути разблокировав двери. Сев в ещё не успевший остыть салон, офицер закинул на заднее сидение продукты, завел мотор и быстро вырулил с парковки на проезжую часть. Время двигалось к часу ночи, и до дома оставалось около сорока километров по пустой трассе. Клонило в сон после долгого рабочего дня, хотелось поесть нормально и лечь спать на сутки, а может и на двое… Во дворе опять перегорел фонарь, поэтому света от другого, ближайшего, едва хватало, чтобы подметить парковочное место поближе к подъезду. Оставив автомобиль и заблокировав двери, Арсений быстро занырнул в тепло, так же быстро поднялся на этаж и заскочил в квартиру, уставший, но голодный настолько, что готов был съесть слона. Быстро зажарив яичницу, Арсений, ещё не переодевшийся в домашнюю одежду, поспешил поужинать, чтобы успеть поспать подольше. Помыв посуду, убравшись на столе и приведя кухню в обычный пустующий вид, офицер прошел в комнату и упал на кровать, вытянув гудящее от усталости тело. Приподнявшись на локтях, Арсений взглянул на полку, где среди разного барахла стояла оформленная в деревянную рамку фотография: пятеро ещё совсем молодых мужчин в камуфляже на фоне бронетранспортёра. Их лица, загоревшие и веселые, смеющиеся глаза… Арсений, не поленившись встать с мягкой кровати, сделал шаг к полке и взял в руки это фото, вернувшись обратно на кровать. Дата в углу, нацарапанная иголкой, немного затисканные края, мелкие потертости делали эту фотокарточку особенной. Арсений вспомнил, как летом, в самом начале знойного августа, их часть направили в Цхинвал. Острая, режущая глаза дата «10 августа 2008 года» сверкала в уголке. Арсений вытащил фото из рамки и перевернул его. Там, на обороте, убористым почерком карандашом было написано: «Зохан, Сиплый, Граф, Вертуха, Кир. После боя за Цхинвал». Офицер вернул фото в рамку и отложил на тумбу около кровати. Воспоминания о том жарком августе всколыхнулись в памяти. Осколки снова разрезали душу. Старший лейтенант помнил те бои, и в ушах вновь и вновь раздавались крики мирных жителей, плач детей, грохот от обстрела. А перед глазами стояла жуткая картина: мать, совсем ещё молодая, рыдала над телом окровавленного малолетнего сына. Их накрыло снарядами, они не успели укрыться, их не смогли защитить… Арсений сам не заметил, как уснул, и скопившаяся в уголках влага оставила тонкие дорожки на висках.***
Ночи после происшествия Антон спал очень плохо. Или на него так влияла погода, или перегруз нервной системы оказывал свое влияние, но кадет уже второй день просыпался на уроках от легких тычков кого-нибудь из одноклассников или из-за громкого голоса учителей. Спать хотелось с утра и до отбоя, а после того, как в корпусе выключали свет, Шастун просто часами лежал и смотрел в потолок, подмечая причудливые разводы вокруг ламп и не менее причудливые тени, скачущие по стенам и потолку. Неделя шла к своему завершению, поэтому энтузиазм педагогов к этому времени сбавлял обороты, превращая их в занудных учителей, желающих отдохнуть. Десятый «Г» сосредоточился в конце кабинета химии и биологии на последних партах и бездумно втыкал в экран, где учитель поставил какой-то фильм об изменчивости и о чем-то там ещё, очень занудным и сложновыговариваемым. Слушал эту чушь только Позов, который намеревался сдавать биологию и химию в следующем году, остальные же не собирались подписывать договор со смертью. Антон, сложив голову на стопку учебников и тетрадей, чувствовал, что засыпает. Звуки становились все более отдаленными, а глаза уже не открывались вовсе. Но в одим миг Антон понял, что что-то не так, помогло в этом какое-то шестое жопное чувство. Мальчишка, продолжив лежать на парте, стал прислушиваться к происходящему. Вот от кафедры учителя раздались медленные шаги, и в звенящей тишине раздался голос Журавлёва: — Тох, подъём! Антон в секунду поднял голову, заметив нависшую над его головой линейку, готовую обрушиться в ближайшую секунду. Мальчишка, откинувшись на стуле назад, в капитулирующем жесте поднял руки и хотел уже сказать, что больше не будет спать на биологии, но стул решил иначе. Антон слишком поздно понял, что падает, и, в последней попытке восстановить равновесие, обрушился на стоящую сзади парту. Поднялся жуткий грохот, и в тот момент Антон не мог понять, гремит ли это многострадальная парта, или его кости… Когда Антон не совсем мягко приземлился на пол, для него все ещё не был понятен мир. В классе стояла шипящая тишина, мальчишка чувствовал на себе взгляды одноклассников. Антон опустил ноги с перевернутого стула и ошарашенно огляделся вокруг, приподнявшись на локтях. За спиной у него зашуршали какие-то обломки… И голос учителя разнесся по кабинету: — Шастун! Это возмутительно! Это… Это даже хуже, чем возмутительно! Сейчас же встаньте, юноша! — Очки у женщины съехали на кончик носа, брови нахмурились, а губы гневно подергивались. Антон, сгорая с охватившего его стыда, медленно встал, потирая ушибленный бок. Класс разморозился, и тут же волна шепотков пронеслась вдоль рядов. Товарищи смотрели с сочувствием, качая головами. — Лазарев, сходите за вашим офицером и приведите его сюда, пожалуйста! — Тон у женщины был настолько холодным, что Антон невольно поёжился. Он замер около разломанной парты, руки соединив за спиной, и стал ждать. Класс снова умолк, до конца урока оставалось не больше двадцати минут. Спустя четыре минуты — Антон сверял время по часам на стене — в класс вошел Павел Алексеевич, за спиной которого замер командир класса. Майор, сложив руки за спиной, покачался на ступнях, прошел к Антону, и, поджав губы при взгляде на разломанную парту, обернулся к учителю: — Я же могу оболтуса забрать сейчас, да? — Забирайте! Я очень надеюсь, что больше такого не повторится! — Педагог дернула головой, не желая смотреть на Антона. Мальчишка хотел было возразить, что и её вина была в том, что он упал, однако офицер взял кадета под локоть и вытащил его из класса.***
— Я не понимаю вообще! Шастун, это не первый раз! То ты спишь на уроке, то парты громишь, то кровати ломаешь, то ещё что-то! Я устал уже выслушивать от всех подряд о том, что кадет Шастун опять натворил! Устал! — Воля сидел напротив Антона, за своим столом в офицерской, и был явно не в лучшем расположении духа. Кадет, ссутулившись, сидел на небольшом кресле у стены, спрятав руки в рукава формы. Ушибленный бок немного побаливал, настроение было хуже некуда что у воспитателя, что у Шастуна. Мальчишка никак не ожидал, что все так случится, и что его выставят виноватым во всех грехах корпуса, но возражать или пояснять ничего не хотел. В военной дисциплине корпуса были свои прорехи, но тот, кто не хочет проблем, обычно молчит. Он уже думал вовсе попробовать абстрагироваться от этого мира, но тут по ушам ударило самое страшное для него словосочетание, брошенное майором: — На совет генералов завтра же. С отцом. У Антона вмиг похолодело в животе. Стало сложнее дышать. Думать. Пропало желание что-либо делать. Мальчишка вскочил на ноги и, сложив руки в просящем жесте, прошептал, пытаясь сдержать слёзы: — Павел Алексеевич, пожалуйста! Только не с отцом! Прошу, я все исправлю, починю, пожалуйста! — Кадет чувствовал, как буря эмоций уже хочет вырваться наружу, но из последних сил держался более-менее стойко. Его страх выдавали лишь мелко дергающиеся руки и вмиг побледневшее лицо. Офицер, мотнув головой, твердо произнёс: — Ты с прошлого года не привлекался. А косяков всё больше. Я сегодня же позвоню твоему отцу, а завтра будь готов наконец ответить по всем правилам. Свободен, Шастун. — Майор был непреклонен. Антон, чуть не взвыв в голос, втянул голову в плечи и медленно вышел в коридор. Пока он был на этой «беседе» с воспитателем, прошел второй завтрак и четвертый урок уже подходил к своему концу. Мальчишка, не желая присутствовать там, в классе, завернул в туалет. Последняя кабинка располагалась у самого окна и предназначалась для курения, списывания и размышлений и никогда не использовалась по назначению. Антон, взгромоздившись на узкий подоконник, одной ногой уперся в закрытый крышкой унитаз, другую поставил на подоконник, полтянув поближе и положив на согнутое колено подбородок. Голову теперь занимало только завтрашнее не самое лучшее событие. Совет генералов. С отцом… От предстоящего по спине пробегал болезненный холод, начинало щипать глаза. Отец уж точно не будет рад тому, что сын снова что-то натворил. А уж как потом будет отчитывать мать… Когда раздался звонок с урока, Антон спрыгнул с подоконника, помотал головой из стороны в сторону, чтобы отогнать навязчивые и серые мысли, и вышел в уже шумящий классами коридор, попытавшись сделать максимально беззаботный вид, будто ничего не было, и ничего не ждёт его через сутки. У кабинета, переминаясь с ноги на ногу, стояла Даша, держа в руках несколько справочников и учебник по Истории — следующим уроком. Антон, вспомнив о том, что не выучил параграф и не сделал письменное задание, глубоко вздохнул и начал обдумывать, как исправить, по его мнению, уже поставленную двойку. Даша, будто не замечая отсутствующий вид Антона, сделала шаг навстречу и тихо произнесла, беря его за предплечье: — Тош, давай отойдем на пару слов, а? — И Даша потянула совсем не сопротивляющегося Антона в угол рекреации недалеко от кабинета истории. Мальчик, ничего не ожидая, доверчиво шёл за одноклассницей, даже не зная, о чем думать. А Даша, остановившись у окна, улыбнулась, глядя прямо в глаза Антону. Мальчишка почувствовал, как щеки запылали от смущения, охватившего его. Это всё было похоже на температуру, когда вроде и жарко должно быть, а все равно мерзнешь! От Даши не укрылась из ниоткуда взявшаяся лихорадка Шастуна, но особого виду она не подала. Взявшись аккуратными пальчиками за худые пальцы Антона, Даша произнесла, приподнявшись на мысочках к уху одноклассника: — Антон, а что если я скажу, что ты мне нравишься? — И у Антона пробежались по позвоночнику мурашки, заставившие его вздрогнуть. Даша расценила эту реакцию по-своему и вновь улыбнулась, рукой дотронувшись до плеча Антона. Шастун, не зная, что в подобной ситуации нужно говорить, но ответ получился сам по себе: — Э… Ну… Ты мне тоже… — Он неуклюже подвинулся к подоконнику, чтобы было на что опереться. Ощущения были какие-то странные… Он вроде и правду сказал, но в глубине души что-то сопротивлялось этой мысли. Однако здесь и сейчас Антон предпочел не обращать внимания на самокопания. Даша, продолжая улыбаться, с неким выжиданием смотрела прямо в глаза мальчишке, и от этого взгляда Антону становилось ещё более неловко. Его положение спас звонок к уроку, отложив неудобный разговор на следующюю перемену. Даша ждала от Антона чего-то, и он даже догадывался, чего…***
— Десятый класс, сейчас идете в раздевалку, одеваетесь, форма одежды номер пять, и выходите на плац. Там строитесь и ждете меня, всем всё ясно? — Майор, заложив руки за спину, вышел из столовой. Полдник только закончился, и немного подкрепившиеся кадеты, желавшие вместо прогулки посидеть в классе сампо, недовольно забурчали. Лазарев, построив недовольных товарищей, повел класс к раздевалкам. Девчонки нырнули в свою, а парни всей гурьбой «затекли» в их комнатушку с куртками. Недовольный Журавлев, плюхнувшись на единственную в их раздевалке скамейку, сложил руки на груди и возмутился: — Вечно он на прогулку нас выгоняет! Вонючка-козел! Сколько лет прошло, ничего не поменялось. — Мальчишка насупился ещё больше, но все же начал переобуваться в берцы. Остальные тоже разделяли его настроение, а потому не возражали, если кто-то один просто выскажет мысли большинства вслух. Одевшись, организованная толпа старшеклассников высыпалась на улицу, где уже нависли сумерки и зажглись фонари. Было прохладно для середины осени, Антон уже начал пританцовывать, чтобы совсем не замерзнуть — штаны не грели, создавая ощущение, что ноги окатили ледяной водой, а потом обдули из турбины самолёта. Стоять на месте всем уже надоело, Катя с Оксаной и Ирой начали играть в города, Эдик с Денисом завели шарманку про музыку и новых исполнителей… Когда всем стало совсем скучно, на крыльце появился их офицер-воспитатель. Худой Воля резво сбежал по ступеням вниз и вмиг оказался перед классом. Оценив внешний вид ребят, он довольно произнёс: — Серёж, давай один кружочек обычным маршем, и пойдём на спортплощадку. — Принял. Класс, становись! Равняйсь! Смирно! Левым плечом вперёд марш! — Несколько лет в корпусе, и вот они уже умеют без лишних телодвижений выполнять именно то, что от них хотят. Кадетская дисциплина при всех своих минусах имела свои плюсы. Но не для Шастуна… — Шастун, твою дивизию! Ноги свои поднимать научись уже! Бандерлог, блин! — Воля ругался на полном серьёзе, выставляя кадета полным дурачком. Но и Антон не отрицал этого факта — строевая ему давалась тяжело, тут уже трудно было что-либо изменить, тем более что оставалось, по сути, всего полтора года до конца обучения. Классу повезло, что из-за одного косячного Антона их не заставили ходить ещё и ещё — Воля, как и обещал, после одного раза повел класс на спортгородок. Десятиклассники тут же разбрелись по территории, поделившись на небольшие группки по интересам. Антон, медленно гоняя ногой камушек по резинке беговой дорожки, не сразу заметил, что кто-то появился рядом. Боковое зрение уловило движение, и мальчишка, от неожиданности вздрогнув, отскочил в сторону: — Блять! Зачем так пугать?! — Заметив, что рядом смеется виновница его испуга Даша, Антон выдохнул, и немного обиженно пробормотал, глядя на девушку: — Это, я считаю, пиздец какой хитрый поступок! — А я думаю, не очень! Догонишь — я признаю свою неправоту! — И она, пихнув Антона в плечо, побежала по дорожке. Антон, крикнув «Ах вот ты как?!» со смехом устремился за ней. Сил у него было побольше, да и бегал Антон точно быстрее, поэтому догнать Дашу не составило труда. Тяжело дыша, они остановились друг напротив друга. Антон вспомнил неожиданное дневное признание, и в мыслях что-то резко щелкнуло. Он понял, что если не сейчас, то больше никогда он не решится на это. — Даш… Давай это… Ну… Встречаться что ли?.. — Мальчишка неотрывно следил за Дашей. Сначала на её лице появилось непонимание, потом она пристально посмотрела на Антона, почти заглянув в душу… От этого взгляда Антон чуть не улетел в бездну, ему хотелось забыться, исчезнуть где-то в этих глазах, раствориться в голосе!.. — Давай попробуем… — Вострякова, все ещё не отдышавшись до конца, вдруг подалась вперед и стиснула Антона в крепких объятиях, и от этого мальчишка почувствовал, как сотни, тысячи, миллиарды звезд вдруг сошлись над его головой. Он почувствовал себя избранным, уникальным, удостоенным высшей награды!.. «Давай попробуем…»***
Остаток дня Антон провел с Дашей. И какие бы взгляды не ловил он на себе, какие бы мысли не лезли в голову, мальчишка не хотел нарушать ту идиллию, которая установилась в их с Дашей общении. Только теперь можно было подключать легкие касания, объятия, можно было сидеть непозволительно близко друг к другу и тихо разговаривать о чем-то… Антон ни разу такого не ощущал. Чувство нужности, что ли? Теплое ощущение чего-то очень важного и нежного. Антон сам не узнавал свои мысли, так они поменялись всего за пару часов. Когда классы после поверки развели и отправили на спальный второй этаж готовиться к отбою, Антон с Дашей немного задержались у двери на женскую половину. Они долго молчали, не решаясь что-либо сказать, пока прошедший мимо офицер младшего класса не проворчал: — Понаберут… Была бы моя воля, разогнал бы всех! — И воспитатель скрылся на этаже. — А он прав. Нам пора бы уже расходиться… — Пробормотала Даша, стягивая с конца косички резинку и расплетая волосы. — А то сейчас мелкие все душевые позанимают, и я вообще не смогу туда попасть! — Да… Ну, в смысле не то, что ты не сможешь попасть в душ, а в смысле что пора… И не то чтобы пора, но… — Антону не дали закончить поток бессвязных изречений, от смущения получившихся максимально абсурдными. Даша, снова обняв его, привстала на мысочки и поцеловала в щеку. Её теплое дыхание коснулось чувствительной кожи Антона, и мурашки пробежались по всему телу, вызвав почти что разряд тока в каждой мышце. Всё ещё не веря в то, что это происходит с ним, Антон расплылся в улыбке, потом молча толкнул дверь на этаж, пропустив девушку вперед, и уже когда Даша сделала несколько шагов к женской половине, Антон осмелился и негромко пожелал: — Спокойной ночи и до завтра! — До завтра!.. — Даша, обернувшись, снова подарила Антону улыбку, такую мягкую и манящую, какой он ни разу ещё не видел в свою сторону. Окрыленный, невероятно счастливый для человека, которому вскоре предстояло познать всю жесть Совета Генералов, Антон устремился вприпрыжку к своей комнате, чуть не сбив с ног старичка Редунова. В комнате были только Дима, Эд и Стас, остальные ушли в душ. Антон, до безумия радостный, стал расправлять кровать и разбирать вещи, а потом, подготовив все рыльно-мыльные принадлежности, переоделся и сел на тумбочку. Первым не выдержал Позов: — Колись уже, Шпала, че такой радостный? — Да ничего особенного!.. — Антон хитро прищурился, глядя на друзей. — Да ладно тебе, не скроешься уже. Вон, лопнешь а то. — Произнес Стас, отвлекшись от чтения физики. — Да мы просто это… Ну девушка у меня появилась короче! — Антон замер в ожидании реакции товарищей на эту новость. Дима, нахмурившись, пытался переработать принятую информацию. Эдик с удивлением поднял брови, а Стас, протянув «мда-а», негромко хмыкнул. — Ты с новенькой замутил, да? — Уточнил Эд, подсев поближе к Антону. — Ага! Ну, как замутил… Она первая сказала, что я ей нравлюсь. — У-у-у… Ну, честно, ты влип, но мы за тебя рады. Это прям очень конфиденциальная информация? — Спросил Дима, вытягиваясь на кровати. — Можете говорить кому хотите, я думаю, это не секрет государственной важности. — Антон, довольный собой, глубоко вздохнул и перебрался на кровать, сложив руки под голову. До самого отьоя его не покидали разношерстные мысли, но большинство из них были приятными, даже радостными. Что ему этот совет генералов? Пустяк в сравнении с тем, что одна девочка сказала, что он ей нравится! Это же непостижимое многим счастье — быть любимым… Это именно то, чего так не хватало Антону долгое время!.. И он верил, что это всё настоящее, подлинное. А гнев отца спокойно можно пережить, да, не стоит бояться вообще! После душа почти перед самым звонком к отбою Антон не захотел участвовать в комнатной зарубе в карты, а предпочел лечь спать сразу. День был слишком насыщен событиями, а мальчик и без того не высыпался, поэтому терять возможность поспать подольше Антон не хотел. Голоса вскоре стали утихать, превратившись сначала в бессвязную для Антона речь, потом в отдаленный гул, пока не исчезли вовсе. Он заснул впервые почти сразу, и этот сон был лучшим подарком за долгое время.