Твой ход

Время — каркас, держащий на себе людские судьбы, искусно играя ими, как струнами гитары. По некоторым оно ведет плавно, еле заметно содрогая пропитанный ядом воздух, а на других мелодия нарастает, заставляя надрываться под его мягкими, но уродливыми руками. И им ничего не остается, кроме как надорваться, издав последний скрежет, и пасть. Но, что если ты просто существуешь, нежив вовсе… или судьба твоя нечеловеческая? Будет ли у тебя преимущество в этой схватке? Что если твоего аккорда не коснутся жуткие пальцы? Будет ли твою мелодию играть нечто иное? Может собственная жизнь приложит свои неумелые ладошки, или же твоя композиция так и не будет сыграна?

***

— Пожалуйста не задерживайся надолго. Последние слова прерываются в телефоне из-за плохой связи. Возможно у них было еще какое-то долгое продолжение с неимоверно важным смыслом, но звонок должен был закончиться именно сейчас. — Хорошо, мам, — уже в пустоту было сказано парнем, хотя и это не было замечено. Телефон упал на землю и отправился на отдых до новой зарядки. Сейчас уже все скользит сквозь пальцы, как песок, распадаясь на мелкие частицы, отдается неприятным скрежетом за душой и оставляет после себя только слой пыли, от которого так хочется избавиться. Холодный воздух обдает горячую кожу лица, словно дает пощёчину. Это отрезвляет разум, но разрывающий барабанные перепонки крик продолжает биться беспомощной птицей, застряв где-то в глотке, как в прочно закрытой клетке, ключ от которой затерян далеко внутри самого человека. Сердце немеет, а его удары поочередно дробят ребра. Глаза застилает озеро, хрустально чистое, но безжизненное, и срывается с ресниц водопадами прямо по румяным щекам, капая на сырой асфальт. — Эй, Донхек, проснись, — рука ложится на плечо и слегка трясет расслабленное тело. — Ты что плачешь? Голос мягкий, тихий, как веревка падает на рыхлую почву, дабы помочь захватиться и достать из ночного кошмара. И достает. Глаза медленно открываются, между бровей проскакивает складка из-за раздражающей ряби экрана. Там уже бегут субтитры, а на фоне мелькают картинки. Растрепанные светлые волосы спали на лицо, губы потрескались от частого дыхания. Тонкие пальцы трут глаза, убирая сонливость. Потом слегка подрагивающие ладони тянутся к щекам, чтобы подушечками пальцев смахнуть давно упавшие на подушку слезы. — Что тебе снилось? Ты в порядке? — вид Джисона настороженный, его руки слабо сжимают плечи друга, будто чувствуют, что звериные когти снова попытаются захватиться за остатки сна и утащат близкого человека. — Да… да, я в норме. Просто кошмар, — ответил Донхек, вглядываясь в слегка влажную кожу рук — с ним такого никогда не происходило. Что же было до того момента в сновидении, что вызвало такую бурю эмоций? — Который час? Мне наверное уже нужно идти. А пара глаз рядом продолжала презрительно изучать его лицо. — Двенадцатый. Ты проспал весь фильм, я надеялся, что мы посмотрим его вместе. — Прости, я наверное просто сильно устал. — Ладно, уже поздно, может останешься? Голова поворачивается к окну, а оно все так же показывает непримечательную картину: от съеденного горизонтом солнца не осталось и следа. Темнота улиц закрадывается под землю и полностью пропитывает город, выжимая соки пасмурного дня. Возможно это действительно красиво, и художник тонкой кистью добавляет в свое произведение раз за разом новые черты, но, к сожалению, это не дано видеть человеческому взору. — Джисон, я бы с радостью, но я обещал быть дома хотя бы до полуночи. За спиной закрылась дверь, сопровождаемая просьбой написать, когда парень доберется до дома. Улица приняла в свои объятия холодно, с особой любовью. По спине побежали мурашки, а тело съежилось, не принимая ее ласки. Руки спрятались под рукава белого свитера. Ветер хватался за некоторые пряди и разбрасывал их в разные стороны, плел, запутывал между собой. До дома пара кварталов. Под ногами время от времени плескаются лужи, раскидывая остатки влаги. Проезжая часть пустует, будто человечество только что испарилось, дарует сладкое спокойствие. Оно тянется медовыми нитями и мягко обволакивает, тлеет мимолетным послевкусием. Фонари на улицах выстроились в бесконечную очередь. Их огоньки сверкают в глазах: в зеленом отражаются мягкими цветами сакуры, а в карем резвятся искрами летнего костра, играют особенностью парня, точно крохотные светлячки. Казалось, что прошла уже целая вечность, но родное здание так и не появлялось в поле зрения. Сначала это ускользало быстро, как появлялось в мыслях, но настоящий страх раздался тяжелым вдохом, когда давно минувшие дома снова появились перед Донхеком. Плоть застыла, подобно мраморной скульптуре. Ни одна машина так и не пролетела рядом с замерзшим юношей. Лишь часы в прозрачной двери магазина мигали одни и те же цифры «00:00» явно дольше положенного. Ступор сковывал движения. Нервы натянулись тонкой проволокой. И он сорвался. Скачущий в крови адреналин путал ноги, сбивал дыхание. Но он бежал. Долго. Вечно. Прерванный выдох разбился, тщетно ударившись о невидимую стену. Все те же дома, а часы неизменно прыгают, не знают другой цифры. Полночь. Сколько уже полночь? Ее время уже прошло, так не должно быть. Как будто все в миг перестало существовать. — Здесь вообще кто-нибудь есть? — крик отскакивал от кирпичных стен и вывесок, стекла вот-вот готовы были дребезжать, но только отбивали звуковую волну и оставались непоколебимы. — Не могли же все просто так испариться! Донхек уверял себя, внушал, что сейчас он зайдет за угол, а напротив него окажется мать, с трясущимися от переживаний руками, так как ее сын не удосужился даже написать где он, и с ее глаз упадут хрустальные слезы, смывая с сердца всю обиду за выходку; что все происходящее перед ним это опять сон, который оставит от себя, как и прошлый, один неприятный осадок. Но нет, ничего из этого не было. Только не унимающаяся дрожь в пальцах, которые до треска сжимают телефон с четырьмя нолями на экране. Истерика накатывает к горлу, но не успевает вырваться. Колени встречаются с асфальтом. Через маленькие царапины просачивается капелька крови. Все, что удается выдавить из себя — тихий скулеж. Экран телефона перед глазами размывается, а голову выстрелом пронзает боль, выбивая весь здравый смысл. Тело с глухим звуком падает на землю.