***
Риндо весь день и до самой ночи любопытно наблюдал за двумя диаметрально противоположными настроениями в этой квартире. С одной стороны — Ран, что ходил туда-сюда из комнаты в комнату, как волк в цирковом загоне. С другой стороны — Юки, что перемещалась по дому плавно, как балерина. Создавалось впечатление, словно она пританцовывала на носочках. Ран делал вид, что все хорошо, но третья пачка сигарет к вечеру намекала на обратное. Ран говорил: «Я в порядке. В полном», — но накрепко стискивал зубы. Ран обнимал Юки, скользя рукой по тонкой спине, но на висках надувались жилки. А Юки ничего не говорила. Юки плавала по квартире в своем сладком эфире блаженной безуминки и едва уловимо улыбалась уголками губ. Она мечтала расстаться с жизнью девять долгих мучительных лет. Она наконец-то продумала план до мельчайших подробностей. Она выжидала и предвкушала. «О чем же ты, блять, так долго молилась тогда на могиле отца?» — Ран потягивал уже которую чашку кофе и щурился на блаженный силуэт в белом вязаном платье. — Может, есть какой-то другой способ остановить твой ебучий клан? — Хайтани-старший схватил витающее рядом запястье, постукивая пальцами другой руки по столу на кухне. — У тебя есть два часа, чтобы его придумать, — промурлыкала Юки. Ран нахмурился, перебирая бровями, и сверлил ее в глаза. — Два часа, значит… — ухмыльнулся. — Пойдем. Он хлебнул кофе и звучно поставил кружку на стол. Потянул девушку в коридор и, обувшись, повел ее к лифту. Неоновый Роппонги с высоты двадцатого этажа выглядел, как космическая галактика. Юки зачарованно обводила глазами панораму и сжимала в руках низ белой футболки Рана от того, что кружилась голова. Хайтани уселся на бортик крыши и притянул к себе девушку. — Глянь туда, — он прикоснулся к ее подбородку, намекая поднять голову. Небо было сплошь усеяно звездами. Крошечные метеоры молниеносно проносились то тут, то там, играя друг с другом в хаотичные догонялки. Последний раз Юки видела звездопад в далеком-далеком детстве, когда им с братом еще не дали новые имена. Они с Аку — тогда он еще был Хокори — лежали в траве сада фамильного дома, ели данго и наблюдали за танцами метеоров. — А загадай желание, — казалось, что звезды отражались в ее зачарованных глазах-блюдцах. — Хочу, чтобы ты полюбила достойного человека, — шепнул старший брат. Ран приблизил ее к себе за подбородок, вытягивая из воспоминаний, и осторожно прислонился к губам своими. Юки ответила на поцелуй покусывая кончик его языка, перехватилась ладонями за плечи и села к нему на колено. Хайтани повел ладонь по бедру, скользя под платье и жадно сжимая тело. Юки горячо выдохнула, обвивая широкие плечи, и спустилась губами на шею. Он запрокинул голову, распахивая глаза на бесконечное небо, и ухмылялся от ощущений, чувствуя, как теплые губы бродят по тонкой коже. Ран завел руку на внутреннюю сторону бедра и поплыл по нему, поднимаясь все выше. Юки посмотрела в его глаза, словно с нотками мольбы, и впилась ему в губы, послушно отводя ногу немного в сторону. Он хищно улыбнулся сквозь поцелуй и отодвинул ненужную ткань, сжимая второй рукой платье между лопаток. Юки выдохнула стон, отправляя его с крыши вниз, вглубь неонового Роппонги, утыкаясь носом в шею Рана. Он медленно двигался пальцами внутри нее, поглаживая по спине. — Еще… И сильнее… — она крепче сжимала его плечи и хватала воздух губами, будто на двадцатом этаже он стал разряженным. Хайтани покорно выполнил приказ и надавил на чувствительное место, наращивая темп. Юки дрожала и крепко зажмурилась. С губ сорвалось что-то граничащее между стоном и писком от удовольствия. — Не могу! — она сжала в руках ткань футболки. — Чего?.. — Ран прошептал сквозь сбитое дыхание. — Войди… Хайтани ухмыльнулся и стащил с себя девушку. Он снял футболку, кинул ее на пол перед бортиком крыши и прижал Юки к себе спиной, изучающе бродя руками по бедрам, поднимаясь выше к груди. Еще немного — и она растает, как сливочное мороженое в жару, стекая по рукам сладкими каплями. — Встанешь на колени? — вопрос прозвучал больше как нежный приказ, и Юки послушно опустилась на футболку, ложась грудью на бортик крыши. Ран опустился на одно колено и медленно вошел, закрывая глаза и запрокидывая голову к звездам. Он завел руки под платье, поморщился, скользя по рисунку из шрамов, и, надавил на поясницу, безмолвно приказывая прогнуться. Юки выгнулась, словно кошка, постанывая в неоновое зарево города. Хайтани вцепился в бедра и ускорился. С губ сорвалось «Да…», и она прогнула спину еще сильнее, топя Рана в ощущениях. «Не останавливайся…» Вдоль позвоночника поднялось жгучее напряжение, заставляя жилки на висках надуваться, а тело — биться в легкой дрожи пьянящего облегчения. Ран завел ладонь на грудную клетку, рывком поднимая Юки к себе и целуя в шею, пока его руки обвивали ватное тело. «Спасибо, что мы с тобой встретились», — прошептал напоследок Хайтани, и на синих глазах вскипели маленькие соленые капли.***
Черный Range Rover припарковался у заброшенного долгостроя рядом с другими машинами верхушек и лучших бойцов братской федерации бакуто. Внутри здания уже разносились грохот яростных выстрелов и ручных гранат Мочидзуки. Такаяма в сопровождении Сано встретил Юки с Хайтани и доложил обстановку. — Автомобиль Сатору Номуры точно был здесь, мы успели сфотографировать номера, — вакагасира Ямагути-гуми вежливо поклонился дочери своего покойного друга. — Ведите меня туда, — Юки не сводила глаз с заброшенного здания. Она отпустила рукава платья, обнажая два небольших клинка. Полная холода и решимости. Ран видел тот же уверенный взгляд, что и в то утро, когда она наставила на него пистолет. Не стоит недооценивать маленького зверька, если не видел его острых клыков. Юки ворвалась в здание и побежала к своей первой жертве, зная все переходы и лазейки между бетонными стенами. Сатору Номура уже не раз приводил ее сюда к своим пешкам. И она слышала их голоса, выделяя несколько незнакомых. Она твердо знала, кого из них оставит на суд Манджиро, а кому — отомстит сама. Миниатюрный клинок прицельно вгрызся в спину, туго проходя по горизонтали черного пиджака между ребер, моментально заполняя легкие кровью. На лице безмятежность и белизна фарфора. Хайтани-старший нахмурился, выстрелив в другую пешку. «О чем же ты, блять, молилась на могиле отца?..» Юки побежала в следующую комнату бетонной коробки, как маленькое привидение. Она знала, что Сатору отдал приказ привести девушку обратно живой. Она знала, что ни одна пешка не посмеет ее убить, и она знала, что в этом ее главное преимущество. Дочь Мизоситы подошла в упор, и клинок врезался в низ живота, прокручиваясь, словно ключ в дверной скважине. Сквозь скрип ткани, лезвие двинулось вправо, вверх, влево и обратно вниз. У врага было еще семь бесконечных минут, чтобы захлебнуться кровавой агонией. Юки двигалась дальше, и клинок вонзился в шею, продираясь сквозь хрупкие кости узорным зигзагом. Семь этажей, разрываемые криками, тонули в выстрелах, взрывах и крови. Об этом месте будут слагать легенды, и дети будут приходить сюда по ночам в поисках призраков. Выжившие и уставшие, опустошив главное логово Кудо-кай подчистую, собирались у входа в здание. Юки стояла напротив Киеси Такаямы. Белое платье было залито багровым и липким, источая металлический запах. Она улыбалась самыми уголками губ, пока он держал в руках, облаченных в перчатки, ту самую железную коробочку. Даже в ночи было видно, как кончик носа Такаямы наливался розовым цветом. Он из последних сил сдерживал скупые слезы и достал из коробочки пистолет. — Блять, нет, нет, нет, НЕТ!!! — Риндо и Шион крепко держали рычащего Рана, рвущегося все исправить. Такаяма медленно выдохнул, наставляя пистолет на Юки и опуская дрожащим пальцем курок. — НЕТ!!! — под грохот выстрела Хайтани-старший сорвался с места, упал на колени и подхватил хрупкое тело со счастливой улыбкой. — Так странно… — Юки потянулась рукой к его лицу, пока он лихорадочно зажимал рану на ее животе. — Я столько лет хотела уйти… А на тебя смотрю… И не хочется… — Дура, — процедил сквозь зубы Ран. — Если бы рассказала раньше, мы бы что-то придумали. — Обещай мне, — она из последних сил выдавливала из себя слова, превозмогая подступающую к горлу кровь. — Обещай, что посадишь… Посадишь сакуру… Хайтани-старший чувствовал, как в переносицу изнутри вонзались маленькие иголки. Чувствовал, как глаза застилались пеленой. Чувствовал на своем плече руку младшего брата. Киеси Такаяма передал железную коробочку с пистолетом Манджиро. Снял перчатки и молча ушел к своему автомобилю. Со спины было видно, как он снял очки и прижал к лицу ладонь. — Вызови скорую, — шикнул Ран. — Ты же знаешь, что нельзя… — ответил Риндо. — Вызывай!!!***
Как и завещал Мизосита — «Используй это с умом». Сатору Номура был последним человеком, кто прикасался к именному пистолету голыми руками, оставив на нем массу своих отпечатков. А пули, что были в магазине — и одна из них в теле Юки — выполнялись под заказ только при жизни ее отца. Адвокаты были бессильны. Алиби не найти, как ни старайся. Глава клана Кудо-кай заключен под стражу и стал первым в истории боссом якудза, приговоренным к смертной казни. Как и завещал Хидео — «Придет день, и тебя будут судить по человеческим законам». Юки Мизосита умерла для этого мира. Умерла для порочного клана Кудо-кай. Ее смерть была единственным, что заставило бы Номуру со своими приспешниками убраться из Токио. И она это знала. И всю сознательную жизнь шла к своей цели. Юки погибла в начале августа. Но вот Анжерику… Никто ведь уже и не помнит ее настоящее имя, а Ран сжег все документы вместе с домом. Напечатать новые с другим именем и поддельной фамилией не составит никаких проблем с такими связями среди якудза в лице Киеси Такаямы и Манджиро Сано. — Как себя чувствуешь? — Ран вымученно улыбнулся, проводя кончиками пальцев по липкому шву. — Как будто кто-то мне все испортил… — Юки подняла на Хайтани укоризненный, но все-таки теплый взгляд. Он выдавил виноватый смешок и прижался губами к ее ладони. — Ну-у… Прости. Что теперь думаешь делать дальше? — Ран прижал ее руку к своей щеке и утонул в синих глазах. — Уеду с Такаямой в Кобе. Нужно решить еще одно дело, — она улыбнулась и перевела взгляд в потолок. — В штаб клана Ямагути, значит… Опять сбегаешь? — ухмыльнулся Ран. — Я буду приезжать в гости. Обещаю, — Юки притянула его к себе ближе, и он осторожно прикоснулся к ее губам своими.***
*Тридцать лет спустя*
Ему пятьдесят семь, и волосы расцвели серебром благородных седин. Поблекшие сиреневые глаза лениво бродили по пейзажу кончавшейся осени за окном автомобиля. Ран прислонился виском к тонированному стеклу и слушал шипение радио: «Сезон цветения сакуры в Токио закончился в начале мая, но в этом году вся Поднебесная продолжает наблюдать за невероятным чудом природы на фамильном захоронении семьи Мизосита…» — Останови машину! — Хайтани приказал своему водителю. Он поплелся между рядов сырых могил, нервно потирая сухие ладони, спрятанные в рукавах черного хаори. Морщил лицо, покрытое мелкими благородными шрамами многолетних сражений. Ран уже и не помнил, кто и когда оставил эти отметины, не помнил и многих других вещей из своей юности. Но те слова он высек на сердце: «Когда я умру — я смогу переродиться сакурой. И буду цвести круглый год…» Мраморный самурай. Вечный. Все так же смотрел на него свысока аметистами. За кого тогда Юки сражалась — за месть, за честь отца, за любовь к Рану Хайтани — или все сразу… Хайтани сложил ладони, словно в молитве, поклонился самураю и, обойдя его, увидел ту самую цветущую в конце осени сакуру, когда все остальные уже сменили цветки и листья на голые ветви. Совсем небольшое и хрупкое деревце, которое он сам посадил здесь тринадцать лет назад, едва дотягивалось ему до груди, но сплошь было усеяно цветками японской вишни. Ран опустился на колени и с мечтательной улыбкой глянул в розовую глубь, будто пытался разглядеть там ее образ. Ветер осторожно ласкал тонкие веточки, прижимая их к лицу. Хайтани-старший дотронулся кончиками пальцев до цветков, прижатых к его щеке, наивно веря, что это нежная рука той Юки, с которой он познакомился в молодости. «Цвети же, моя сакура…» — безропотно шептали обветренные тонкие губы. Японская вишня призрачна и мимолетна. Японцы говорят, она напоминает людям о недолговечности всего вокруг. Но каждый японец знает, где самые красивые виды поблизости, чтобы открыть сердце в созерцании истинной, хоть и временной красоты. Возможно, в этом и есть настоящая суть красоты — насладиться лишь ее мигом, нежели вечностью. Возможно, в этом и была суть Юки в жизни Рана Хайтани — стать мигом. — Тоже решил навестить маменьку перед собранием? — за спиной прозвучал приятный ухмыльчивый баритон. Чиркнула зажигалка, и ветер лениво развеял дымок вишневой сигареты. Ран убрал от лица руку и ласково усмехнулся, глядя перед собой: — Хокори Хайтани, не смей говорить о матери в таком тоне, — он перевел взгляд на мужчину, опустившегося на корточки рядом с ним. Черные приглаженные волосы и бледно-фарфоровая кожа, что достались от Юки. Сиреневые глаза и лениво натянутая улыбка — от Рана. Татуировка с символом «Брахмы» на боку шеи. — Ой, да не включай ты под старость лет воспитателя, — сын поморщился и сделал тугую затяжку. — Хотел рассказать маме о том, что у меня родилась дочь… — Хокори робко улыбнулся и выдохнул дым в сторону. — Только не будь таким, как… — начал Ран. «Как я». — Не продолжай, — обрубил сын. — Я не жалею о том, что меня воспитывал старик Такаяма до семнадцати лет, — он одобрительно потрепал Хайтани-старшего по плечу. — Хватит винить себя за то, о чем ты не знал. Не такой уж ты и дерьмовый отец! — Ну, спасибо… — Ран неловко посмеялся. Тогда, тридцать лет назад, в планы Юки совершенно не входило выжить на следующий день после их с Раном прощальной ночи. Но он спутал ей все тщательные и холодные расчеты. Она понимала, что Ран Хайтани — далеко не тот человек, кто радостно нырнет в отцовство, зная девушку чуть больше месяца. Юки ни слова не говорила о сыне, даже когда приезжала к Хайтани в последующие годы. И забрала эту тайну с собой. Но расчетливость досталась Хокори от матери, и он просто не мог не выпытать всю правду у Киеси Такаямы. — Я же знаю, что ты меня все равно любишь, отец, — улыбнулся Хокори. — И ее тоже, — он прищурился на сакуру, осторожно протянув руку к тонким ветвям. — Что ж… — Ран собрал силы, чтобы подняться с земли, и тепло глянул на сына. — Едем? — Старик Сано уже заждался, наверно. Опять будет ворчать… Два поколения Хайтани молча побрели в сторону автомобиля. «Цвети же, моя сакура…» — безмолвно прошептали сухие губы, выстилая уходящий взгляд на вишневое деревце.