Красная тинктура

      Дамиано набросил на плечи халат и поспешно подпоясался — курить после пробуждения хотелось нещадно. Дурная, прогрессирующая привычка подняла его в несусветную рань, так что он планировал приговорить сигарету или даже две и вернуться в постель хотя бы до полудня. Было в кое-то веки можно. Даже не так — последнюю неделю Дамиано практически жил знанием, что сегодняшний день наступит, и они с Итаном смогут по-тихому посидеть дома, наслаждаясь табачным дымом, утренним кофе и исключительным обществом друг друга.       Медленно поднявшись с кровати, Дамиано на цыпочках просочился в гостиную, цапнул с кухонного острова мятую пачку Кэмела, вытряс из нее искомое… и замер с сигаретой во рту. Итан всегда бухтел, что обивка мебели впитывает едкий дым, и пускай они часто позволяли себе в плохую погоду курить прямо в гостиной, расстраивать его такой мелочью совершенно не хотелось, так что пришлось переместиться к окну и откинуть штору. Рим, едва видимый за решеткой балкона, еще дремал, но полоса утреннего солнца уже пробивалась сквозь щель между домами. Дамиано, тихо шипя себе под нос на скрипучий механизм старого окна, приоткрыл форточку. Вот теперь можно было и прикурить — табачный дым потянуло в сторону соседей.       После нескольких глубоких затяжек просыпающийся город показался Дамиано еще более прекрасным и близким, чем обычно. Жалко, что это все была исключительно иллюзия.       Французы не смогли простить вырванную из их скрюченных пальцев победу и запустили глупейший слух про кокаин, о существовании которого утром двадцать третьего, решивший сразу же после пробуждения порадовать интернет сторис, Дамиано был еще ни сном, ни духом. Он просто снял себя и Итана лежащих на разворошенной кровати, измотанных, сонно-счастливых и, определенно, голых на видео и, прикрыв стратегические места надписью «Won this life!», отправил.       Мир взорвался. Громче всего, ясное дело, орала итальянская желтая пресса, которая про выигранное Евровидение даже не пыталась вспомнить. Зато общественность смаковала все, что могла только найти, быстро перейдя от слухов, что вокалиста и барабанщика известной рок-группы видели в БДСМ-клубах (чистейшая правда, но недоказуемая), к тому что они совершили каминг-аут (и это при том, что никто ничего не говорил) исключительно ради пиара или чтобы прикрыть скандал с наркотиками. Несколько особо обозревших барышень из подцепленных в качестве ужинов фанаток явно срубили денег и дали интервью о том, как их трахали вот совсем недавно. Писаки даже каким-то мистическим образом нашли фотографии покойной Елены. Три штуки с какого-то квартирника. Кадры были мутные, но женщиной в кофте с павлиньими перьями, сидящей в обнимку с Итаном, точно была она. Дамиано пытался вспомнить, когда именно те могли были быть сделаны, и почему его нет по соседству, но не преуспел в этом.       — Тебя физически не могло быть там, — рассмеялся Итан, когда данный вопрос был задан ему напрямую, — это год так две тысячи седьмой.       И все было бы нормально, но их менеджер — Марта —, как и ожидалось, присоединилась к осаде на стороне противника, по возвращению в Рим выдав им списки номеров тех девушек, к которым она бы настоятельно рекомендовала присмотреться. Итан ограничился вежливым отказом в свой даже заглядывать. Дамиано пошел дальше и демонстративно разодрал выданный ему на клочки. Марта закатила глаза.       — Вы сейчас угробите себе карьеру. Одумайтесь и верните мне доступ к аккаунтам, пока этот фарш еще с трудом, но можно провернуть обратно.       — Италия не выигрывала Евровидение с девяностого года, мы рвем все чаты, мерч улетел меньше, чем за полчаса. Какой ещё крепости тыл нужен, чтобы ты успокоилась и дала нам жить своей жизнью, а не методичкой из семидесятых? — холодно процедил сквозь зубы Итан, и тут Дамиано был с ним совершенно согласен.       Марта перегибала, и если раньше ее «рекомендации», больше похожие на плевки, приходилось терпеть и утираться, то сейчас приказной мамский тон и «я получше вас, детей, знаю» не вызывали ничего кроме отнюдь не глухого раздражения.       Своё отношение к их с Итаном роману она не скрывала с первого же дня, брякнув, что если бы каждый артист, которого от вседозволенности потянуло на свой пол, говорил бы во всеуслышание о своих экспериментах — то на эстраде не было бы ни одного гетеро. Потом Марта говорила, что они перебесятся и разбегутся, породив тонну слухов о распаде группы. Но ничего этого не происходило. Нельзя из шкафа — сначала выпустите свой первый настоящий альбом, сначала откатайте тур, сначала выступите на Сан-Ремо. Как выиграли? Нет, сначала Евровидение, потом поговорим. Создавалось впечатление, что менеджер просто нашла удобный рычаг, заставлявший их рвать жилы, и до сих пор не уверовала, что тот больше не работает, продолжая давить.       — Не хотите спокойной жизни, надо трясти постельным бельем — так трясите, но не бегите ко мне, когда вас обольют краской, изобьют и обреют, подсторожив в какой-нибудь подворотне.       — Это смешно, мы не в средневековье! — Дамиано взорвался, вскочив на ноги. Только воспитание и присутствие Итана удержало его от переворачивания мебели.       — Я дам вам полгода, — как ни в чем не бывало, развела руками Марта, — Хайп вокруг вашего эпичного выпадения из шкафа уляжется, и люди убедившись, что им больше не нужно строить приветливые морды, чтоб не прослыть гомофобами, начнут шарахаться от вас как от прокаженных. Если повезет, как я не знаю кому, и вы получите номинацию на Грэмми — это затянется на год. Но помяните мое слово — ни один мужик со Среднего Запада не пойдет на концерт группы, где половина членов — педики.       — Никто из итальянцев никогда не брал штурмом Америку. Может и начинать не надо! — рыкнул Дамиано, вцепляясь в Итана, как в свой единственный оплот здравомыслия. Офис они покинули злыми, в тайне желая Марте всех казней египетских.       — Не спится?       Дамиано вздрогнул, выдернутый из тревожных воспоминаний руками, сомкнувшимися вокруг него. Босоногий Итан подкрался бесшумно, будто большой кот, обнял за талию, опустил подбородок на плечо и прошептал свой вопрос прямо ему в ушную раковину. Мятые его волосы цеплялись Дамиано за шею, и, он, тихо смеясь, дернул плечом, пытаясь уйти от щекотки.       — Есть немного.       — Кофе?       — Будем считать, что день начался?       — День начнется только тогда, когда мы того пожелаем, — промурчал Итан, принимаясь покрывать загривок Дамиано поцелуями, заставлявшими того замирать в сладком предвкушении каждого следующего, — Завтрак на это решение никак не влияет.       — Я, если честно, не очень голоден.       — А я вот зверски. Стоит такая куропатка у окошка… С ноги на ногу переступает. Дразнится. Так бы и сожрал.       — Жри…       Дамиано рывком оголил плечо, честно желая, чтобы голос его звучал кокетливо, но вышло отчаянно-болезненно. И Итан почувствовал… Его объятья стали крепче, и он с глухим стоном прижал Дамиано к своей груди, ставя на обнажившемся участке кожи сильнейший засос.       — Эй, все хорошо? — шипя от боли, спросил Дамиано, но, лишь услышав сдавленное: «Да!», позволил себе погладить Итана по затылку. Давно выученный фокус сработал, принеся спокойное дыхание и ослабление хватки на ребрах.       — Мне вдруг стало жизненно необходимо убедиться, что ты реален, — глухо пробормотал Итан.       — Еще бы, после такой недели, — неловко переложив еще тлеющую сигарету в другую руку, Дамиано развернулся в его объятьях, — Я могу что-то для тебя сделать?       Итан поймал его за запястье и, нагло притянув папиросу к своему рту, затянулся так глубоко, что искристое пламя, вспыхнув, добежало до фильтра. Дамиано сглотнул, — ему резко стало жарко и трудно дышать, вся кровь бросилась в лицо, будто докурили его самого. Дым Итан выдохнул через нос, напоминая как-то неуловимо какого-нибудь демона из еще не созданного фильма Миядзаки.       — Я отсосу тебе?       Вот так, в лоб. Без хождения вокруг да около. Дамиано кивнул.       — Дай я только окурок куда-нибудь дену…       Пепельница, что Итан тут же ему подсунул, появилась будто из воздуха (на самом деле с пола у балконной двери). Не сходя с места, Дамиано затушил остаток сигареты об ее дно и позволил Итану снова дематериализовать ставшую ненужной вещь куда-то.       — Вот так.       Желание съязвить про мага-чернокнижника застряло у Дамиано в горле. Одна только декларация намерений Итаном уже вызвала возбуждение, но взгляд — голодный, хищный, заставил сердце биться с удвоенной силой. А уж когда широкая лапа полезла под полы халата.       — Скажи мне, — шепот еще плохо проснувшегося Итана походил на рашпиль, цеплялся за и без того раздраконенные нервы, заставляя обращаться исключительно в слух, — Как именно я буду сейчас это делать?       Дамиано пожал плечами — гадать было бесполезно… Итан медленно потянул пояс. Гладкая, скользкая ткань тут же распахнулась, освобождая член, что будто по команде принялся твердеть под сосредоточенным взглядом. Дамиано крепко зажмурился, закусывая нижнюю губу, — Итан костяшками тронул его живот настолько осторожным движением, что все тело дернулось как от щекотки. Как всегда, слишком много нежности, но напоминать, что он не хрустальный, не развалится, все же не пришлось, потому что Итан с громким характерным звуком упал на колени. Привычное движение: три оборота, петля, потянуть. На спутанных волосах пучок не продержался и десяти секунд — Дамиано не нашел ничего умнее, как собрать все самому и намотать на свой кулак.       — Я подержу.       Склонив голову на бок, Итан посмотрел на него снизу вверх, спокойный, довольный.       — Сегодня можешь дергать.       Дамиано со стоном откинул голову назад, болезненно ударяясь затылком о тут же задребезжавшую стеклом раму. Как тут смотреть? Итан явно был другого мнения — настойчиво боднул лбом в бедро, привлекая внимание. Пальцы сомкнулись там. Твердая уверенная хватка вынудила задохнувшегося Дамиано вцепиться в откос второй — свободной — рукой.       Итан хмыкнул и подался вперед, сжатыми еще губами целуя головку, прежде чем погрузить ее в плен своего жаркого рта, обвести языком по кругу и с громким влажным звуком выпустить, только затем, чтобы прижаться носом к стволу и провести им по всей длине, втягивая запах …       — Ммм, — протестующе замычал Дамиано, когда вместо того чтобы продолжить Итан прильнул губами к его животу прямо над тремя иксами, и издал задумчивый звук, который отдался эхом где-то в струнах души — не в теле. Выглядел он при этом совершенно развратным: глаза сделались совершенно чёрными из-за расширенных зрачков, губы еще с вечера опухли.       — Ладно… ладно, — усмехнулся Итан и издав еще один похожий звук, вернул свой рот туда, где его хотели видеть. Чувствовать. Каждый нерв в Дамиано гудел, а Итан будто не замечал, трогая зубами уздечку, тёплым бархатом языка выбивая все мысли. Брал он глубоко, дышал тоже глубоко и исключительно носом, но не вздрагивал и не пытался отстраниться, лишь крепко придерживал член рукой у основания, чтобы случайно не задеть зубами. Безупречный минет от человека, что слишком хорошо слушает и слышит.       Широко раскрыв рот, Итан склонил голову под другим углом, головка члена теперь прижималась не к внутренней стороне его щеки, но к небу. Стараясь сохранить внезапно возникший от этого движения зрительный контакт, Дамиано поднял брови.       — Оххх, — выдохнул он тут же, поняв, что предложили. В этом разрешении грубости было столько нежности, что Дамиано захотелось расплакаться. Бедра сделали рывок, но Итан даже не дернулся, пропустил член в глотку, заглатывая полностью, аж носом уткнулся под пупок. И остановился, давая почувствовать не момент, но как спазмом сжималось его горло.       — Твою-ж… Итан, притормози, — ухватившись за волосы у корней, Дамиано с трудом отодрал его от своего члена.       — Тебе же нравится!        А кому бы не понравилось? Только вот теперь сидящий на пятках Итан опять старательно топтался по своим же границам. Дамиано раздражённо цокнул языком.        — Рот открой и высунь язык.       Итан, по-прежнему глядя ему прямо в глаза, облизнулся и выполнил все в точности, как было сказано. Дамиано тронул большим пальцем кривую кромку его резцов.       «Перестань ломать себя под меня. Это плохо кончится. А я не хочу, чтобы это вообще как-то кончалось!» — сказать такое вслух — получить неделю обиды.       — Хочу кончить тебе на лицо. Можно?       Ответом стала ладонь, вновь обернувшаяся вокруг члена. Итан ничего не делал целую вечность, и Дамиано накрыл его руку своей, задавая темп — быстрый, рваный. Каждое движение вырывало из горла маленький стон — почти как зацикленное видео, где после долгого дня в неудобной, жаркой обуви, он вышагивал босиком на ледяной кафельный пол. Рот Итана широко раскрыт, их руки — переплетение пальцев, что движутся, будто единый механизм, единственное предназначение которого сейчас довести Дамиано до разрядки.       Еще немного, совсем чуть-чуть. Сперма выстрелила вверх, попала куда угодно кроме губ: на щеку, на лоб, на брови. Дамиано бы посмеялся с капли, повисшей на кончике носа, если бы не одно «но» …       — Прости, прости, — рефлекторно принялся извиняться он, падая к Итану на пол и бестолково пытаясь оттереть результат совместных трудов с век перепачканными руками. Все еще держащий глаза закрытыми Итан фыркнул и, вслепую сграбастав Дамиано в тяжелые объятья, поцеловал в шею. И еще раз, и еще… Поцелуи медленные, сытые. Не те.       — А тебе не надо?       — А? Не… — замотал головой Итан.       — Надо было прикрыть тебе глаза, — пробормотал Дамиано, осознав, что за природу имеет мокрое пятно у того на пижамных штанах. И зачем тот только их на себя напялил в приступе ложной стыдливости — спал же голым!       — Надо было. Сведи меня в ванну… Надеюсь, обойдется без похода к окулисту за рецептом на капли.       В ванной Итан долго топил себя в раковине, промакивал виски махровым полотенцем, разочаровавшись в этом методе, влез под душ на целый час — мыть голову; затащил к себе не шибко сопротивлявшегося Дамиано, пришедшего проверить, не утонул ли он, но в итоге все равно стал похож на глубоко простуженного. Глаза красные как у кролика-альбиноса, нос натерт (о чужие лобковые волосы, но не суть дела). Дамиано оценил представшую ему картину и отправил Итана в кровать, куда заявился и сам спустя пару минут, с пышущим жаром кофейником, банкой конфитюра из апельсинов, стопкой свежезажареных тостов и тарелками с яичницей.       — Ну что ж. Официально считаем день тюленей начавшимся! — сгрузив принесённое прямо в кокон одеяла, объявил Дамиано, — Завтрак подан!       Голый Итан, будто задабриваемый дракон, подполз ближе, осматривая подношения.       — А анчоусы?       — Нет… — замотал головой Дамиано, — Меня вырвет, если я еще раз увижу, как ты лопаешь бутерброды с рыбой и вареньем.       Итан издал раздосадованный звук, очень похожий на тихое «фырк» и потянулся за яичницей, бормоча что-то про вариации на тайскую кухню. Ел он быстро, и в несколько резких движений приговорил свою порцию. Дамиано тому моменту все еще гонявший желток по тарелке бросил косой взгляд на отражение в зеркальной створке шкафа. В черном шелковом халате он выглядел аристократом- декадентом, а отрастив бороду и вовсе стал бы похож на турецкого султана. Наложница у него точно была самой лучшей: и красивой, и статной, и нежной, и спокойной. А еще совершенно невоспитанной!       — Итан, блин! — рассмеялся Дамиано, когда тот, выждав момент, подлез к нему под локоть и откусил густо намазанный маслом тост с другого края, — Как с голодного острова!       Итан с набитым ртом уставился на него взглядом, в котором брошенное: «Такое невозможно! Я паинька!», — читалось вполне без труда. Медленно прожевав, он запил все кофе.       — Может, мне тебя с рук покормить? — протянул Дамиано. Но Итан игру в соблазнение не принял, как обычно зависнув на какой-то своей волне.       — Мужчин надо кормить досыта… — выдал он, смотря куда-то в пустоту, — Они тогда глупеют, и из них можно вить веревки.       — Это из какого Космополитена сентенция?       — Пьяная Вик. Откуда у нее — не знаю.       — У Вик мужик — Томас. Ему нужна жрачка, сиськи и гитара. Все. Диапазон потребностей исчерпан.       — Легки на помине! — Итан потянулся за вибрирующим на тумбе телефоном.       — Пурпурная тревога, не красная, пурпурная… — без малейшего приветствия проорала в трубку Виктория, — сейчас скину ссылку на желтуху.       Желтуха в этот раз превзошла сама себя. Полтора часа от реальных событий до публикации. Дамиано испытывая смесь стыда с гневом, крутил по кругу десяток фоток того, как утренняя сигарета превращается в утренний отсос, дополненных еще и видео-нарезкой. И ведь даже не заблюрили!       — Это сняли из квартиры напротив, — повозившись пару минут с антикварным секстантом (явно для вида, потому что ответ был очевиден), резюмировал Итан, указав пальцем на конкретное окно, — У них точно была наводка. Кто знает адрес? Кроме нас четверых и твоей мамы?       — Якопо. Но он бы не стал.       — Кто еще?       — Ника.       — Ника, конечно, еще та дура, но это явно не тот случай.       — Родители Томаса.       — Марта…       Прижатая к стенке менеджер отпираться даже не стала. Да, навела, а что такого? Вы же хотели быть на виду. Получите, распишитесь. Получить и расписаться пришлось ей самой под документами о расторжении контракта. Чаша терпения переполнилась.