Как перестать спасать мир и спасти себя: пособие

Он любил Шэнь Юаня. Понимать это было странно. Его учитель — самый нелепый человек (за исключением Ци-гэ), которого он встречал. И как-то ему удалось полюбить этого идиота. В двенадцать лет это чувство било по нему жаркой волной всякий раз, стоило учителю бросить на него взгляд. В глаза Шэнь Юаню он тогда, почему-то, смотрел с большим трудом. Он знал, что так неправильно, что Шэнь Юань никогда не ответит взаимностью. Он даже не знал, хотел ли, чтоб тот отвечал. Почему-то даже казалось, что, сделай он это, Шэнь Цзю разочаруется в нем навсегда. Но любить его было… так постыдно! Потому что Шэнь Юань знал, он обо всем знал, с самого начала. Все эти годы! Знал, как сильно горело это глупое, глупое чувство в груди его маленького сяо Цзю и… продолжал трепать его по волосам, направлять его кисть по бумаге собственной рукой, прикасаться, исправляя его боевые позиции. Как будто не знал об огне, о лаве, что густой испепеляющей кашей обмазывала нутро Шэнь Цзю все это время. Каждый чертов раз. Но потом он ушел. Шэнь Цзю, не Шэнь Юань. Ушел в Цанцюн на долгие годы, и их встречи стали подобны жизни поденок — раз в год Шэнь Цзю оживал, чтобы к вечеру утонуть в паводке собственных чувств. В шестнадцать он не выдержал. Шэнь Юань тогда немного выпил, и это был первый раз, когда он разрешил — предложил, вернее — выпить и Шэнь Цзю. Шэнь Цзю, по правде, никогда не желал испить алкоголя, но его желание чего-то совершенно другого, возможно, заставило не думать дважды над протянутой чаркой. Его немного повело. Возможно, это алкоголь забрал его стыд и подарил ему смелость? Перед их расставанием у подножья лестницы в небо, в окружении сумеречной сырости и песен цикад Шэнь Цзю осмелился попросить поцелуй. — Ты когда-то сказал, что это чувство пройдет, — сказал Шэнь Цзю тогда с бухты барахты, перебивая рассказ своего Непревзойденного Сутенера о какой-то там гадалке-шарлатанке. — Так вот оно не прошло. Шэнь Юань, должно быть, даже не понял, о каком он чувстве вел речь. Это потому что Шэнь Юань — дурень. — Когда мне было двенадцать, я не знал, как его обозвать. Теперь знаю. Я… Но как бы ни был хорош алкоголь, сказать те слова он так и не помог. — Не важно. Просто… позволь мне… как тогда… Всего один раз? Потому что его губы горели, его нутро горело, каждый раз как он смотрел на этого идиота с этим его добрым выражением на таком злом лице. Но если спросить у Шэнь Цзю, как выглядел его учитель в тот момент, он не сможет рассказать, потому что позорно глядел себе под ноги, пряча пылающие щеки. Но он помнил, как звучал Шэнь Юань, когда произнес: — Сяо Цзю… И будь оно проклято, это его «сяо Цзю»! Ведь в нем было столько жалости и печали, как будто Шэнь Цзю тут не о любви, а о смертельной болезни распинался! Он помнил, как стиснул тогда кулаки до боли, просто чтоб по-детски не разрыдаться. Увидь его таким кто-то из шисюнов или шиди, не поверили бы. — Не важно. Забей, — ответил он хрипло, и только потом заметил, что использовал одно из шэнь юаневых словечек. До чего же он жалкий. Только рядом с этим придурком Шэнь Цзю был таким… размазней. Он помнил, что кулаки не помогли, и он все равно разрыдался — слезы постыдно потекли по его щекам, капая на безупречно чистое ханьфу. Он помнил тяжелый неровный вздох Шэнь Юаня. Как Шэнь Юань сказал: — Постой. И положил свою теплую руку на мокрую щеку Шэнь Цзю. И поднял его лицо. А сам в глаза не смотрел. Но сказал: — Всего один раз. Пьяному и зареванному Шэнь Цзю не нужно было повторять дважды. Он сам схватил лицо Шэнь Юаня своими руками. Заставил посмотреть на себя — испуганно, беспокойно… И прильнул к его губам. И в тот момент ему было плевать, кто и что мог подумать, или как это выглядело, или что Шэнь Юань делал это лишь из жалости, лишь потому что любил Шэнь Цзю как ученика, как сына, как брата, как ребенка, и не мог терпеть его слез. Пьяному Шэнь Цзю было плевать, и он вжимался своими губами в родные губы, пытался обхватить то верхнюю, то нижнюю, и, наверное, делал все неправильно, но было плевать. Шэнь Юань стоял истуканом, но было плевать. Его губы были теплыми, почти горячими, и сухими, малость шершавыми. Они так забавно цеплялись за губы Шэнь Цзю. Отпускать было сложно. Шэнь Юань стоял и не двигался: верно, ждал, пока Шэнь Цзю наиграется. Шэнь Цзю коротко чмокнул его в уголок губ напоследок. Как тогда, в двенадцать. Потом они разошлись восвояси. Наутро трезвый Шэнь Цзю решил, что ненавидит пьяного. Ненавидит и Шэнь Юаня, потому что ну не мог тот не знать, как будет чувствовать себя его сяо Цзю после. Не мог не знать, как Шэнь Цзю презирает слабость и подачки. Он не отвечал на письма Непревзойденного Сутенера следующие три месяца.