В какой-то момент человек осознает, что является сам себе главным врагом.
А если быть точнее, то это про наше подсознание.
Оно заставляет сомневаться в своих решениях. Путаться в желаниях. Принимать желаемое за действительное. И порой даже кажется, что эта чертовски хитрая штука знает о нас больше, чем мы можем себе представить.
А она знает.
Именно поэтому эта игра кидает нас из крайности в крайность.
Печаль или Радость.
Счастье или Депрессия.
Пан или Пропал.
Что же нужно сделать, чтобы выиграть? И нужна ли вообще в этой игре победа?
На данном этапе проблема состояла в том, что Гермиона точно не знала, в чем именно заключается сама игра. А самое главное, кто и какие правила в ней установил.
Но вполне могла предполагать.
Поэтому не удивилась, когда в день ее рождения явился маленький незнакомец.
Тот самый. Маленький, таинственный человечек, появление которого всегда означает что-то важное. Что-то, чему она неспособна была дать название. Это «что-то» было теплым, как первые лучи рассвета, которые отдавали свое тепло, чтобы согреть в зимнюю стужу. И, когда это чувство рассеивалось, оставался только промозглый холод.
Позже, после этого сна, она даже сможет немного запомнить его внешность и то, как заполняла бухгалтерскую книгу, рассказывая о своем знакомстве с Гарри, пока мальчик рассматривает полки с книгами.
— В своих весьма безнадежных поисках жабы Невилла, захожу я, значит, в купе, а…
Нахмурившись Грейнджер прервалась. В тот момент пока она отвлеклась на поиски нужной позиции в списке, мальчик с нетерпением ее перебивает, отворачиваясь от книг:
— Невилл… Профессор?
— Вроде бы — она цокнула, снова упустив ту строчку из виду, и, покрутив перо в руках, подняла взгляд на маленького гостя. В догадке. — А ты его знаешь?
Он очевидно младше того, чтобы быть учеником Хогвартса и вряд ли мог знать ее сокурсника, когда тот еще не был профессором Травологии.
— Он друг моей мамы…
Робко и невнятно пробубнил он.
И этот ответ не объясняет ровным счетом ничего. Но все же дает какую-никакую зацепку. И нет. Грейнджер не считала своей главной миссией узнать кто он и зачем является во снах. Всего лишь праздное любопытство, как оправдывалась она.
Гермиона наблюдала на лице маленького незнакомца глубокую задумчивость, не свойственную детям его возраста. Мальчик, чьи черты лица наконец получилось разглядеть, мягко улыбался ей. И даже мысли о его довольно знакомой внешности были не так уже важны, когда он закончил свою интересную мысль:
— Дядя Невилл работал с мамой.
Работал.
Звон.
С мамой.
Хогвартс?
Гермиона очнулась в своей маленькой гостиной, освещенной лишь торшером, на диване с подушкой в руках и мурашками на коже.
Из открытого окна, проникая в квартиру, свободно гулял холодный ветер.
Она помнила, как открыла его, когда пришла домой, потому что было до ужаса жарко, и устроилась на диване, прихватив с подоконника письма, собравшиеся за весь день.
Были даже поздравительные открытки из Министерства и Хогвартса. Громадное письмо от Молли и Артура с приглашением на семейный обед, от Луны конверт был весь в международных марках, с интересным предложением отправиться на Рождество в Непал. Дорогая бумага, от которой чувствовался дорогой дизайнерский парфюм, явно принадлежала Паркинсон.
Сон сморил неожиданно, и день, наполненный столь грустными событиями, стал расплываться черными пятнами в глазах, стоило голове коснуться подушки.
И, очнувшись, на этот раз Гермиона чувствовала иную головную боль. Она, безумно давящая на барабанные перепонки и тяжелая в висках, сопровождалась чуть ли не заложением ушей.
Перед глазами стояла картинка.
Ускользающая.
А образ мальчика в голове постепенно расплывался, и Грейнджер, ведомая своим упорством и желанием сохранить его, судорожно искала в письменном столе бумагу с простым карандашом.
Не имея особых навыков в рисовании портретов, она решительно вычерчивала линии его образа на листе, который расположила на журнальном столике перед диваном. С трудом, но получалось. В каких-то особых трудных местах она использовала недавно изученное ею заклинание.
Видит Мерлин, не зря Гермиона занималась с крестником рисованием.
За два часа она прерывалась только для того, чтобы собрать лезущие в лицо волосы в пучок и закрыть надоедающее окно.
Ведь глубокой ночью осенний дождь казался еще холоднее.
20 сентября 2001.
Последнее, что помнила Гермиона, это как она судорожно искала простой карандаш.
Позже, пытаясь открыть глаза, она все так же неудобно лежала на диване, почему-то накрытая громоздким пледом и с ощущением тепла чьей-то ладони на лбу.
Она задыхалась.
То ли от прикосновения. То ли от жары.
И сначала девушка списывает это на бред, но пред ней на диване и правда сидит Малфой. С нечитаемым взглядом рассматривая ее ночное произведение искусства.
Ее взгляд зацепился за карандаш, который почему-то валялся на полу.
— Я же говорил. Это был слишком экстравагантный способ, Грейнджер.
Разрушенное Малфоем молчание было недолгим.
Хотя девушка бы предпочла, чтобы это был плод всего лишь ее больной фантазии. Не больше.
— Ч.что?
Он ухмыляется и убирает руку с ее лба. Гермиона глубоко вдыхает и, замерев, вслушивается в его голос.
— У тебя температура.
Сухо. Будто кто-то сломал ветку.
Но в тоже время отдавалось приглушенным стуком по бамбуку. И ей вдруг захотелось, чтобы он сказал что-то еще. Что-то более одной фразы.
А не без эмоционально констатировал факты, о которых она бы и сама позже догадалась.
Натянув плед до подбородка, Грейнджер не сводила настороженного взгляда с его профиля, пока Малфой всматривался в портрет мальчика.
Надменность, присущая ему, немного отступила, и в образе его девушка не застала того аристократичного и уточнённого Малфоя. Но это не сделало положение, в котором она оказалась, менее неловким.
Даже на фоне ее маленькой, светлой квартиры он выглядел череcчур официально и даже капельку пафосно. Хотя… если подумать, когда это его фамилия не была синонимом этого слова?
Особенно непривычно было видеть его не в рабочей мантии. Гермиона не помнит, в чем он был вчера на кладбище, но это точно опять что-то черное. Она смело могла предполагать, что его гардероб не содержит ничего светлее серого цвета. Она хмыкнула, еще больше укутываясь в плед, когда в голове появилась бредовая ассоциация с фильмом, о котором она слышала от Джинни. Как там? 50 оттенков черного?
Эту теорию закреплял еще и тот факт, что Драко сидел перед ней в темных джинсах и черной водолазке с горлом, прекрасно подчеркивающей его телосложение.
Ее квартира за все время проживания Гермионы здесь не видела в своих стенах такого привлекательного мужчину. Ну. Не считая Гарри и, наверное, может быть… Рона.
Хотя. Это смотря в какой перспективе считать привлекательным.
Во всех, Гермиона, во всех.
От своих последних мыслей Грейнджер точно убедилась, что температура плохо сказывалась на ее эмоциональных порывах. Очень плохо. И уповать на тот факт, что на своей территории воевать легче, где она априори сильнее, в этот раз не приходилось.
— И? — в горле першит. Она отводит взгляд — Где Глотик?
Девушка нахмурилась, мысленно отругав себя за вопрос. Первый попавшийся в голове вопрос.
— Безответственная хозяйка забыла его покормить, поэтому…
Откинув плед на колени, Гермионе хватило меньше секунды, чтобы вскочить.
— Он на кухне. — глухо договорил Малфой, крепко сжимая ее плечи, тем самым удерживая в сидячем положении. С нажимом уточняя — Обедает.
Гремиона облегчено вздохнула. И через пол минуты снова напряглась, осознавая сказанное. Встречаясь с его взглядом, ей хотелось увидеть намек на шутку или привычную усмешку, но не заметив ожидаемого она прошептала:
— Ско-ль-ко? — Во рту пересохло и слова ей давались с трудом, а его руки лишь слегка усилили хватку — Сколько сейчас времени?
— Два часа после полудня.
Гермиона помассировала виски, надеясь чудом прогнать эту навязчивую, ниоткуда появившуюся боль.
Грязнокровка.
— Могу ли я узнать, что ты делаешь в моей квартире? — она коснулась ступнями мягкого пледа, резко отстранившись от гостя. Тонкими пальцами впиваясь в обивку дивана, Грейнджер прогоняла из мыслей назойливое оскорбление вторившим голосом Слизеринца. И только когда попытка встать обернулась провалом, она, не подав вида, гордо обернулась к Малфою, все это время сидевшему рядом. — Я еще в прошлый раз не стала докапываться к вам из-за отсутствия ордера. Еще одна такая выходка и я…
Минута.
— Стоп. — он капитулирующее поднял руки в верх, прерывая ее тираду — Ты же вчера согласилась нам помочь? — нахмурившись, она кивнула — И была в здравом уме? — теперь Гермиона недоверчиво на него косилась. Это уточнять ему точно не стоило. — Так вот, мы с Поттером договорились навестить тебя сегодня в час.
Он сказал это таким беззаботным тоном, что эта разительная смена настроения привела ее в шок.
— Хорошо. Допустим. — Чтобы отвлечься, она расплетала свои спутавшиеся волосы — А если бы я была на работе в цветочной лавке?
— Ты взяла отгул.
Малфой ответил так, будто это было само собой разумеющимся.
Гермиона Грейнджер не любила не выполнять свои обязательства. Ведь, как у Малфоев «Пафос и гордыня» являлись синонимом их фамилии, так и синонимом ее фамилии было «ответственность и упорство». Это никак не упрощало жизнь. Поэтому скрепя сердцем Гермиона на той неделе отправляла любимый мамин тортик с открыткой, просившей о выходном.
И откуда только ему об этом было знать.
Он поднял бровь, опуская свои руки и пожал плечами, словно прочитав вопрос в ее голове.
— Так что ты всё-таки…
— Гермиона! Гермиона! — послышался легкий безмятежный голос с лестницы, и спустя минуту в гостиную заглянула Луна Лавгуд — О. Приветсвую, Драко. — кивая она указала рукой на спуск в лавку — внизу пришел Гарри.
Гермиона почувствовала облегчение, когда откинулась на подушку и накрылась с головой пледом, стоило Малфою встать с дивана и направиться за Луной.
И если у нее и появилось желание пролежать так до конца дня, то его пришлось подавить и положить в шкафчик под названием «Ожидания Гермионы Грейнджер» на полочку между Мечтами и Целями.
Как говорится:
Вставай и пой.
Но не забудь при этом принять бодроперцовое зелье.
Проблема только состояла в том, что у нее оно закончилось.
***
Каждый четверг, когда из радио доносились приятные мелодии Celtic Woman, а в воздухе чувствовались терпкий аромат благовоний, за прилавком можно было лицезреть неподражаемую Полумну Лавгуд, с очередной книгой по античной литературе в руках. Магловской. Когда у девушки появилось такое увлечение Грейнджер не смогла бы сказать. Наверное, брало корни с самого начала их дружбы.
Гермиона спускалась с лестницы, когда Луна, кратко кивнув ей, тут же вернулась к тексту. На этот раз Платон. Было бы громадным упущением не отметить, что хозяйка лавки знала каждую книгу покоящуюся на многочисленных, ее стараниями не пыльных, полках.
— Привет, Гарри.
Сильнее укутавшись в мягкий плед, она расположилась на своем любимом стуле.
На столике перед ней стоял чайник с жасминовым чаем, который всегда приносила Лавгуд.
В другой ситуации Гермионе было бы неловко за свой чересчур домашний вид перед попивавшем чай Гарри напротив или сидевшим за пианино скучающим Малфоем. Но не сейчас. Плюшевые тапочки, пучок на голове и ее помятый вид, который она всеми известными ей заклинаниями приводила в порядок, не располагали к серьезным разговорам.
Особенно, когда стоит повернуть голову и ты увидишь своего бывшего врага, рассматривающего тебя исподлобья.
Но. Сами виноваты. Если вламываются без приглашения, пусть не рассчитывают на великолепный прием.
Второй раз подряд особенно.
— Ну что, — поставив фарфоровую чашку на блюдце, Гарри наконец прервал молчание — с чего начнем?
— Что вы имеете?
Гипнотизируя взглядом зеленые листья через стекло чайника, наконец спросила Грейнджер.
— Несколько подставных улик, в которые входит твой чай— загибая пальцы на правой руке, перечислял ее друг, сбоку послышался разочарованный вздох, и девушка напряглась. Спокойная мелодия на фоне, не делала этот разговор хоть капельку приятнее — Кого-то, кто хочет подставить тебя и…
Дальше ведьма не вслушивалась, потому что в один момент гул заменил все. Абсолютно все.
Она судорожно потерла висок.
И, когда кто-то спросил, как она себя чувствует, в голове параллельно прозвучало поганое слово, похожее на наваждение. И оба голоса, что странно, были идентичны.
— Я предполагаю…
Еле слышно прошептав сухими губами, она закрыла глаза, откинув голову, пытаясь прояснить мысли. Как раньше любил говорить ее отец «Мы предполагаем, а бог располагает» Странная, конечно, фраза воспылала в её мыслях, но Гермиона была не против, если это хоть чуть-чуть оттеснило боль и она могла нормально сформулировать мысль, уже громче:
— Предполагаю, что он знал.
Уверенно, но все еще слишком тихо.
— Кто и что знал, Гермиона?
Уточнил Гарри в этой внезапно образовавшийся тишине с призвуками переворачиваемых Полумной страниц. Перебирая пальцами
по шершавой, плетеной ручке кресла, Гермиона сосредоточилась на шелесте страниц, утопающих в звуках до сих пор играющего радио. Так было проще собраться.
Почему-то сегодня особенно сложно было объяснить свои мысли.
— Грейнджер хочет сказать, что мистер Олливандер знал того, с кем мирно, а может быть и не совсем, попивал чай, — хмыкнул Малфой, где-то сбоку, — но вся её красноречивость сегодня куда-то подевалась.
— Боюсь, если ты не прекратишь, она вернётся в двукратном размере, Малфой, — повернувшись к нему, гневно прошипела девушка, а потом договорила, вернув взгляд другу, — но да… это то, что я и хотела сказать.
У нее чуть было не вырвалась эта злосчастная фраза, до сих пор крутившаяся на языке.
«он прав»
Хотела было сказать она. Но черт с два.
— Как думаете, какая вероятность, что убийца что-то искал в его лавке?
— Стопроцентная, Гарри.
Уверенно кивнула Гермиона, мельком кинув взгляд на Драко. Тот машинально стучал пальцами по лакированной крышке фортепиано, пребывая в глубокой задумчивости. И даже эти стуки она слышала. Отчетливо.
— А какова вероятность того, что тот нашел то, что искал?
— Маловероятно.
Грейнджер закусила нижнюю губу, когда Малфой опередил ее с ответом. И чувство, похожее на обиду, кольнуло ее. Как в Хогвартсе. Детское чувство обиды. Которое, как признавала сама Гермиона, было уже излишним. Недостойным.
По растерянному взгляду друга, она поняла, что выражение ее лица, видно, выражает крайне скверное настроение.
— Думаю, стоит обыскать лавку… — начал было Малфой, но на ее свирепый взгляд тут же поспешил договорить с флером привычной ему надменности, что было не удивительно — на официальных основаниях. На этот раз.
— Отлично — Гермиона цокнула, сильнее укутавшись в плед, и с трудом сдерживала очередную шпильку. — А кто, кстати, по завещанию ее новый владелец?
Это был важный вопрос, но она смотрела на чашку чая, будто все ее мысли занимал не менее серьезный вопрос: не остыл ли чай.
— Оно будет вскрыто только через полгода — неловко поправил очки Гарри, снова беря эту самую чашку в руки — какая-то традиция.
Она почему-то абсолютно не слышала его шаги, только то, что постукивания прекратились, и позже, только когда его ладони оказались на спинке ее стула, Грейнджер поняла, что Малфой у нее за спиной.
Еле-еле. На долю секунду можжевельник снова проник в легкие.
— Тогда предлагаю в субботу посетить ее и осмотреться, из-за тебя мы задержались — как ни в чем не бывало сказал он, указав на свои наручные часы. Так и не поняв кому адресована последняя фраза, она почувствовала мазок его холодной ладони по ее открытому плечу — а сейчас у нас совещание, на которое мы уже опаздываем, Поттер.
— Малфой, дай мне пять минут.
Гарри серьезно нахмурился, и она заметила обеспокоенность на его лице, пока он наблюдал за аппарацией подчинённого. Нервозность выдавало даже то, как он держал чашку. Может, она была все это время невнимательна к состоянию друга, потому что человек, дышащий ей в макушку, казался в тот момент важнее. Когда озноб пробил до костей, она посчитала нужным не прощаться с бывшим врагом. Даже не обернулась.
Весь бледный Гарри начал что-то бубнить. И это казалось непривычным. А в голове не осталось и единого слова от его монолога.
Такая тема как семейная сcора не обсуждается за пять минут.
Девушка опустила плед на колени и, взяв его трясущиеся руки в свои горячие ладони, мягко проговорила:
— Гарри, все хорошо. Давай с тобой позже об этом обязательно поговорим.
В действительности это прозвучало хуже, чем в ее голове. «Все хорошо» Самые ужасные слова, которые только может сказать друг. Ведь они ничем не помогут и лишь создадут иллюзию. Как пластырь на порез.
Но в тот момент, когда глаза слипались, а горло начинало ужасно болеть, она почувствовала, как его губы коснулись ее лба в легком прикосновении.
— Выздоравливай — прошептал Гарри, и, в знак поддержки, она смогла только чуть крепче сжать его ладони — Спасибо, что согласилась помочь, я бы не смог один его терпеть.
— Удачи.
Видно, огорчение и вина настолько сильно плескалась в ее глазах, что друг пожалел ее и, усмехнувшись, потрепал и так растрепанный пучок.
И спустя минуту исчез, с хлопком апарации.
Оставляя с приятными мотивами и запахами благовония.
Снова откинувшись на спинку стула, Грейнджер, глубоко вздохнув, накинула на себя плед.
Уснуть бы прямо здесь.
— Что за аромат?
Из последних пяти, что приносила Лавгуд, это был самым приятный и запоминающийся. Ненавязчивый, но в тоже время крепко въедался в память.
— Сандал.
Гермиона услышала легкие шаги, и через минуту Луна сидела напротив нее, наливая им горячий чай.
— Ты читала о теории Платона о "Любви"?
Поинтересовалась девушка, невзначай подавая Гермионе чашку.
Она кивнула, отпивая такой желанный горячий напиток.
« Приветствую, Невилл.
Как поживаешь? Все ли хорошо сейчас
в Хогвартсе? Сказать честно, пишу я тебе с просьбой. Неудачно попав под дождь,
я приболела и, в попытках сварить бодроперцовое зелье, обнаружила, что мне не хватает
корня мандрагоры. Я знаю, что его трудно найти без должных на то усилий, поэтому
прошу тебя помочь мне и одолжить несколько унций из своего запаса, если у тебя
имеется.
В долгу не останусь.
Гермиона Грейнджер»
